14
Замкнутый круг: Ливерпуль и Гамбург
С началом выступлений в «Кэверн» их успех на местном уровне был обеспечен. После почти пяти лет поисков они наконец нашли свой стиль и обзавелись преданными поклонниками.
Но за весь 1961 год не произошло ничего из ряда вон выходящего. «Битлз» совершенствовались, поклонников становилось больше, и они были все фанатичнее. Ребята снова поехали в Гамбург, положив начало новой серии гастролей, — и опять с большим успехом. Но они угодили в колею местной популярности и не могли из нее выбраться. Казалось, они обречены всю жизнь играть в Ливерпуле и Гамбурге. Больше ими нигде не интересовались.
Вторые гамбургские гастроли начались в апреле 1961 года, когда Джорджу уже исполнилось восемнадцать. Петер Экхорн, управляющий клубом «Топ Тен», и Астрид помогли битлам получить разрешения на работу. У Петера до сих пор хранится контракт. Там говорится, что битлы обязаны играть ежедневно с семи вечера до двух ночи, кроме субботы, когда они будут играть до трех. «После каждого часа игры полагается перерыв продолжительностью не менее пятнадцати минут».
«Топ Тен» был гораздо вместительнее и спокойнее тех двух клубов, где они играли раньше. Он был удобнее, лучше отделан, да и публика приходила другая. Стало больше «экзистов», многие с фотоаппаратами, — на концертах они ползали по сцене, стараясь сфотографировать «Битлз» в необычном ракурсе, и вопили: «Польше пота, пошалюста, польше пота!»
Астрид, в кожаном брючном костюме, встретила их на вокзале — на сей раз их дорога оплачивалась щедрее. Прежде Астрид носила кожаную куртку (и они скопировали эту деталь, хотя дополняли ее джинсами и ковбойскими сапогами). Стю восхитился и попросил Астрид сшить кожаный костюм и ему. Остальные тоже такие захотели, но пошили их себе задешево, и костюмы разлезлись по швам, едва были надеты.
Астрид наконец собралась с силами и призналась Стю, что его набриолиненный зачес а-ля «тедди-бой» ей не нравится. Она уверяла, что Стю гораздо больше пойдет прическа как у Клауса и Юргена. После долгих уговоров Стю согласился на новую прическу. Астрид начесала ему волосы вниз, кое-где подровняла и уложила.
Вечером, когда Стю явился в «Топ Тен» с новой прической, остальные попадали на пол и стали биться в истерике. Посреди концерта Стю сдался и зачесал волосы наверх. Надо отдать должное упорству Астрид: назавтра он опять причесался по-новому. Его опять подняли на смех, но спустя еще день с такой же прической явился Джордж. Следующим стал Пол, хотя он еще долго то и дело возвращался к прежнему стилю, поскольку Джон пока не определился. Пит Бест не обращал внимания на эти глупости. Но на свет родилась битловская прическа.
Астрид повлияла не только в этом, — к примеру, ей же битлы обязаны отсутствием воротников. Она сшила себе костюм без воротника, и Стю ужасно понравилось. Тогда она сшила ему такой же, хотя все прочие язвили: «Стю, ты зачем надел мамин костюм?»
Во время вторых гастролей в Гамбурге они стали еще необузданнее; чтобы не падать с ног на концертах с утра до ночи, все, кроме Пита Беста, глотали стимуляторы. «Но это никогда не выходило из-под контроля, — говорит Астрид. — Спиртным они тоже не злоупотребляли. Толком и не пили — так, изредка».
Джон по-прежнему, когда на него находил стих, промышлял мелким воровством в магазинах. Астрид говорит, он это делал потрясающе — Пит Шоттон, школьный друг Джона, описывал это теми же словами.
«Джон был таким, каким был, — вспоминает Астрид. — Многих подмывает что-нибудь учинить, но они, конечно, ничего не делают. А Джон мог ни с того ни с сего потереть руки и сказать: „Так, я понял: пошли что-нибудь стибрим“. Просто по приколу. Это даже не шокировало. Его посещала идея, и он действовал. Потом неделями не делал ничего такого. В отличие от Пола, Джон сперва что-то делает, а потом уже думает».
Как и раньше, Джон рисовал свои антирелигиозные карикатуры — например, Иисус на кресте, а под крестом домашние тапочки — и выкидывал всякие ребяческие фортели. Однажды нацепил бумажный собачий ошейник, вырезал из бумаги крест и, подражая индийскому акценту Питера Селлерса, прямо из окна проповедовал собравшейся внизу толпе.
На этих гастролях «Битлз» записали свою первую пластинку, хотя Аллан Уильямс отправил их делать демозапись в первый визит в Гамбург. Из записи ничего путного не вышло, отпечатали всего пять экземпляров. На сей раз их попросили аккомпанировать Тони Шеридану, певцу из «Топ Тен». «Когда нам предложили, — говорит Джон, — мы подумали: да раз плюнуть. У немцев все пластинки дурацкие. Наша явно будет лучше. Мы исполнили пять своих номеров, но им не понравилось. Они хотели какую-нибудь „My Bonnie Lies Over the Ocean“».
Записывал их Берт Кемпферт, руководитель очень известного немецкого оркестра, занимавшийся поиском артистов и подбором репертуара. На обложке альбома Тони Шеридана их назвали The Beat Brothers. Название The Beatles сочли слишком непонятным.
В записи участвовали только четверо. Пит Бест по-прежнему играл с ними. Он говорит, все шло прекрасно. Он поссорился с Тони Шериданом, но в остальном — полный порядок.
Однако из группы ушел Стю Сатклифф. «Иногда мы вели себя с ним просто по-свински, — говорит Джон. — Особенно Пол — вечно придирался. Я потом объяснял Стю, что на самом деле мы нормально к нему относимся».
Они слегка угрызались из-за того, как обращались со Стю, но ушел он не поэтому. Он решил остаться в Гамбурге, жениться на Астрид и вернуться к живописи. Его зачислили в Художественную школу благодаря покровительству выдающегося скульптора Эдуардо Паолоцци, родившегося в Шотландии и в то время преподававшего в Гамбурге. Паолоцци даже выбил у городских властей стипендию для Стю.
Стю нравилась музыка «Битлз», но он чувствовал, что живопись ему дается лучше, чем бас-гитара. Несомненно, Пол на басу играет гораздо лучше. Вот пусть и играет. Уйдя из группы, Стю сдружился с битлами крепче прежнего. До всех дошло, до чего бессмысленны были их прежние мелкие свары.
В июле 1961 года четверка вернулась в Ливерпуль, а Стю остался в Гамбурге. Стю хорошо учился в Художественной школе. «Он был такой энергичный и оригинальный, — говорит Паолоцци. — Из него прямо выплескивался потенциал. В нем была чувствительность и самоуверенность — он бы преуспел».
В Ливерпуле «Битлз» в честь возвращения устроили концерт вместе с давними знакомыми, Gerry and the Pacemakers, одной из ведущих ливерпульских групп. На концерте они менялись инструментами, играли на всякой ерунде, в том числе на расческе. На афише представились The Beatmakers — поклонники оценили шутку.
Им везло, если удавалось заработать по десять фунтов в неделю на нос, однако в Ливерпуле царил культ бит-музыки. Доказательством стало появление газеты, целиком посвященной бит-группам. Газета называлась «Мерси-бит» — она опубликовала ту самую статью Боба Вулера о «Битлз». Первый номер, вышедший 6 июля 1961 года, содержал сплетни о ведущих ливерпульских группах — Gerry and the Pacemakers, Rory Storm and the Hurricanes, где барабанщиком был Ринго Старр. Создается впечатление, что эти две группы и были лидерами. Судя по первым номерам, «Битлз» уступали им популярностью. Однако битлы предоставили единственный юмористический материал первого номера: Джон выдал очерк истории группы.
«Мерси-бит», 6 июля 1961 г.
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ СОМНИТЕЛЬНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ «БИТЛЗ»
Перевод с Джона Леннона
Жили-были три маленьких мальчика, которых звали Джон, Джордж и Пол, — так их и окрестили. Они решили собраться вместе, потому что обожали собираться. А когда собрались, задумались: а зачем это мы, зачем? Тут вдруг у них выросли гитары и получился шум. Самое смешное, что никто не заинтересовался, а три человечка — даже меньше всех. Ииии тут они увидели, что вокруг носится четвертый человечек по имени Стюарт Сатклифф, еще меньше их, и сказали ему (цитирую): «Сынок, достань-ка бас-гитару, и у тебя все будет тип-топ», — и он достал, но тип-топа не было, потому что он не умел на ней играть. Тогда они на него насели и не слезали, пока не научился. Но у них не было бита, и добрый старичок сказал им (цитирую): «У вас нет барабанов!» «У нас нет барабанов!» — забашляли они. И тут барабаны стали приходить и уходить, и они всё приходили и уходили.
Внезапно в Шотландии, на гастролях с Джонни Джентлом, группа (по имени прозвания «Битлз») обнаружила, что звук у нее так себе, потому что нет усилителей. И они обзавелись усилителями. Многие спрашивали: что такое «Битлз»? Почему «Битлз»? Хм, «Битлз»… откуда взялось название? Сейчас расскажем. Им было видение: явился человек на огненном пироге и молвил им: «Отныне вы будете зваться „Beatles“, через букву „а“». Спасибо вам, мистер Человек, поблагодарили они его.
А потом появился человек с остриженной бородой и спросил: «Вы поедете в Германию (Гамбург), играть там мощный рок для крестьян за деньги?» И мы ответили, что за деньги будем мощно играть что угодно.
Но прежде надо было вырастить ударника, и мы вырастили ударника в Вест-Дерби, в клубе «Какая-то Касба», и звали этого сорванца Пит Бест. Мы сказали: «Привет, Пит, поедешь с нами в Германию?» — «Запросто!» Вж-ж-жик! Через пару месяцев Питер и Пол (по фамилии Макартри, сын своего отца Джима Макартри) подожгли Kino (киношку), и немецкая полиция сказала им: «Плохие „Битлз“, уезжайте к себе домой и там поджигайте свои английские киношки». Вж-ж-жик! Половины группы как не бывало. А еще перед этим гестапо прогнало моего маленького друга Джорджа Харрисона (из Спика), потому что ему было всего двенадцать лет и он не дорос голосовать в Германии. Но через два месяца в Англии ему исполнилось восемнадцать, и тогда гестапо сказало: «Ладно, приезжай». А в деревне Ливерпуль вдруг развелось великое множество групп в серых костюмах, и Джим спросил: «А почему у вас нет серых костюмов?» — «Джим, нам не нравятся серые костюмы», — ответили мы, обращаясь к Джиму. Мы поиграли немного в клубах, и все сказали: «Уезжайте в Германию!» Мы так и сделали. Вж-ж-жик! Стюарт уехал. Вжик-вжик Джон (из Вултона), Джордж (из Спика), Питер и Пол тоже вжик-вжик. Все уехали.
Спасибо всем членам клуба от Пола и Джорджа (что за друзья).
Следующие несколько лет шутки и нарочные ошибки Джона не раз воспроизводились в печати. Во втором номере «Мерси-бит» вся первая полоса была целиком посвящена их контракту с немецкой звукозаписывающей фирмой. Там же напечатали фотографию Астрид — одну из пяти, где группа на фоне железнодорожных путей в Гамбурге. В подписи Пола назвали «Пол Макарти». В том же номере в разделе моды некая Присцилла писала, что «сейчас серый цвет считается наиболее подходящим для вечерних туалетов». Это была Силла Блэк, которая работала машинисткой и гардеробщицей, а иногда пела на сцене «Кэверн».
К тому времени «Битлз» стали основной группой в «Кэверн», но их штаб-квартирой оставалась «Касба» — дом Пита Беста. Миссис Бест теперь организовывала и танцы, хотя по-прежнему больше всего занималась «Касбой». «Большинство называло их не иначе как „Pete Best and the Beatles“», — утверждает она. Пит отвечал за организацию их концертов, а мать ему помогала.
«Касба» окончательно превратилась в штаб-квартиру группы, когда Нил Эспинолл, приятель Пита, продолжавший там жить, за восемьдесят фунтов купил подержанный микроавтобус и стал возить «Битлз» по всему Мерсисайду. Он брал с каждого по пять шиллингов за поездку. «Вечера получались очень суетливые. Я отвозил ребят куда-нибудь, возвращался, чуть-чуть учился, потом ехал их забирать. Я уже спрашивал себя: чем я занимаюсь? Бухгалтером я получал два фунта десять шиллингов в неделю, а мог бы получать три фунта за три дневных концерта в „Кэверн“. Поэтому в июле я послал работу к черту».
Нил стал их гастрольным менеджером и остается им по сей день, хотя терпеть не может, когда его так называют. В его обязанности входило забрать Пита и всю аппаратуру из «Касбы» и доставить к месту выступления.
«Где бы они ни появлялись, возникали беспорядки, — говорит Нил. — Стоило ребятам начать играть, „тедди“ разносили помещение. Джон как-то подрался в сортире, и ему сломали палец».
За «Битлз» следовали толпы поклонников, иногда удавалось зарабатывать по пятнадцать фунтов в неделю, из которых они, правда, платили Нилу, но по большому счету ничего не менялось. Отправной точкой в карьере любого поп-исполнителя по-прежнему оставался Лондон. Во всяком случае, лишь там можно было сделать себе имя.
«Мерси-бит» расхваливала группу, Пит изо всех сил старался организовать как можно больше концертов, но «Битлз» постоянно находились в разъездах и много предложений упускали. Впрочем, до предложений им как будто и дела не было — над заинтересованными импресарио они издевались. Расстались с Алланом Уильямсом, устроившим их первые гамбургские гастроли. Он говорит, что за их вторые гастроли в Гамбурге не получил положенной комиссии. Они утверждают, что ангажемент в «Топ Тен» получили сами и никакими процентами Уильямсу были не обязаны. Вышла ссора, хотя позже они опять сдружились. «Я для них столько сделал — мне казалось, они меня подставили. Теперь-то я понимаю, какую возможность проворонил. Надо было, наверное, за них держаться, но бизнесмен из меня был никудышный. Я просто развлекался». Больше никто не напрашивался к ним в менеджеры или агенты. Зарабатывали они недостаточно — нормальному менеджеру неинтересно. Кроме того, они не были аккуратными, чистенькими, благовоспитанными ребятками, которые нравятся менеджерам.
Между дневными и вечерними выступлениями они шатались по Ливерпулю, сидели в кофейнях, заходили в музыкальные магазины и бесплатно слушали там пластинки. Они всегда были на мели. Дэнни Инглиш, управляющий пабом «Олд Дайв» возле «Кэверн» (его уже снесли), рассказывает, что они часами просиживали за одной кружкой темного пива. Однажды он сказал им, что пора бы угостить барменшу.
«После долгих препирательств они спросили, что она пьет. Стаут, говорю. Они спросили, сколько стоит. Посовещавшись, они сбросились по четыре с половиной пенса и купили ей „Гиннесс“».
Дэнни Инглиш попробовал завербовать в ряды их поклонников одного из своих посетителей — Джорджа Харрисона, тезку и однофамильца нашего Джорджа. Этот Джордж Харрисон с незапамятных времен вел колонку в «Ливерпул экоу». Но он и пальцем не пошевелил. Его осаждало слишком много групп, и «Битлз» были самыми неряшливыми и разболтанными из всех.
Жизнь шла по-старому, и это их все больше угнетало. Все родители, кроме миссис Харрисон и миссис Бест, снова насели: мол, кончайте валять дурака, устройтесь на нормальную работу.
«Я всегда знала, что Джон будет богемой, — говорит Мими. — Но мне хотелось, чтоб у него была хоть какая работа. Ему почти двадцать один год, Художественный колледж он проморгал, играет по своим дурацким танцулькам за три фунта за вечер. Разве это жизнь?»
В сентябре 1961 года, незадолго до того, как ему исполнился двадцать один, Джон от своей эдинбургской тетушки получил в подарок деньги и вдруг решил съездить с Полом в Париж. Джордж и Пит, естественно, обиделись, что их так беспардонно бросили. «Нам все до смерти надоело, — говорит Джон. — Нас куда-то звали выступать, но мы на все забили и уехали».
В Париже они встретили своего гамбургского приятеля Юргена Фолмера. В Париже, где они в основном просаживали деньги по клубам, Джон стал наконец начесывать волосы на лоб.
«Юрген носил брюки клеш, — говорит Джон, — но мы решили, что для Ливерпуля это слишком гомо. Не хотелось выглядеть женственно, у нас ведь среди публики было много парней. Мы одевались в кожу и играли рок, хотя баллады Пола привлекали все больше девушек».
О том, что Юрген в Париже, Джон узнал от Стю. Стю остался в Гамбурге, занимался живописью, но они с Джоном пространно переписывались.
Поначалу письма полнились анекдотами и дурацкими историями, вроде тех, что Джон сочинял в детстве. «Дядя Норман только что подъехал на собственных усах». «P. S. Мария Стюарт, королева Шотландии, была черномазой».
Он сообщал Стю все приятные новости из жизни группы — например, о том, что в Ливерпуле наконец-то возник фан-клуб «Битлз» (у Рори Сторма фан-клуб уже был). Однако вскоре в письмах прибавилось разочарования и горечи. «Дела идут хреново. Что-то должно произойти, но когда?»
Джон вставлял в письма все больше серьезных стихов — из тех, что никогда не показывал Мими. Обычно они заканчивались непристойностями или отчаянием. Когда больше ничего не приходило в голову, он исписывал этими стихами страницы писем к Стю.
Я помню, было время, когда
Меня ненавидели все, кого я любил,
Потому что я ненавидел их.
Ну и что с того, ну и пусть, ну и
Что, блин, такого.
Я помню, было время, когда
Я пешком ходил под стол
И только дерьмо было
Грязным, а все остальное
Прекрасно и чисто.
Не могу ни о чем вспоминать
Без печали.
Так глубоко она забралась,
что ее уже не найти.
Так глубоко, что ее слезы
превращают меня в зрителя
собственной глупости.
Так я и треплюсь целый день.
Эй, эге-гей, недоумочно нет.
Письма Стю из Гамбурга тоже были полны жалоб и тоски, только у него дела, похоже, обернулись хуже. Стю писал свои письма от имени Иисуса Христа. Сначала приняв это за шутку, Джон тут же прикинулся Иоанном Крестителем.
Однажды в конце 1961 года Стю потерял сознание в Художественной школе и был доставлен домой. «Его мучили головные боли, — говорит Астрид, — но мы думали, он просто переутомляется на занятиях».
На другой день Стю снова отправился учиться, но в феврале 1962 года обморок повторился. Стю потерял сознание, его отвезли к Астрид и положили в его комнате. Больше он оттуда не вышел. Писал Джону длинные письма, страниц по тридцать, без конца рисовал или просто ходил из угла в угол. Приступы головной боли мучили его невыносимо, он закатывал истерики, и Астрид с матерью становилось все труднее за ним ухаживать. Он лечился, но улучшения не было. «Однажды он вернулся от врача и сказал, что не хочет черный гроб, как у всех. Он только что видел в витрине белый и хочет такой».
Стю умер в апреле 1962 года от кровоизлияния в мозг. «Он прожил так много, хотя жил так недолго, — говорит Клаус. — Ни секунды не сидел сложа руки. Видел вдесятеро больше, чем другие. У него было потрясающее воображение. Его смерть — трагедия. Он многого мог бы добиться».
Несомненно, Стю был талантливым художником. Профессор Паолоцци считал, что Стю непременно добьется успеха. В ранней юности Стю завоевывал награды в Ливерпуле. После смерти его работы много раз выставлялись в Лондоне и Ливерпуле. Он сильно повлиял на Джона и остальных битлов, сформировав их стиль одежды, причесок и даже образ мыслей.
«Я уважал Стю, — говорит Джон. — Рассчитывал, что он всегда скажет мне правду, как сейчас Пол. Стю говорил, если что-то получалось хорошо, и я ему верил».
«Битлз» скучают по нему и сегодня. Трудно постичь, что в 1962 году умер самый умный битл.
Смерть Стю стала зловещей кульминацией года простоя и депрессии. Но осенью 1961 года, незадолго до первого приступа у Стю, в Ливерпуле произошло «что-то», которого так ждал Джон.
Если точнее, случилось оно 28 октября 1961 года, в три часа дня. В музыкальный магазин NEMS на Уайтчепел вошел юноша в черной кожаной куртке. Звали его Рэймонд Джонс, и попросил он пластинку «My Bonnie» группы «Битлз». Стоявший за прилавком Брайан Эпстайн принес ему глубочайшие извинения. Ни об этой пластинке, ни о группе «Битлз» он никогда не слышал.
