Глава седьмая. Большие деревья

Странное чувство не отпускало. Чувство, что что-то было не так. Хотя, казалось бы, что могло быть «так» в моей ситуации? Мне угрожали, меня практически пытались убить, моего мужа ищет полиция. Я в опасности. Любые чувства в такой ситуации не только возможны, но и нормальны. Я же психолог, я же знаю, как люди реагируют на травму. Первый этап – шок, который выступает как сильное обезболивающее. Сначала, вернувшись домой, я не чувствовала ничего. Я тупо сидела в углу на кухне и слушала Фаины истории о ее обожаемом бадминтоне, о том, как она научилась подавать воланчик «точно в край по линии», как хочет, чтобы и я пошла с нею однажды. Я кивала и обещала пойти. Как только – так сразу. Бадминтон для меня был чем-то далеким, размытым. С акварельных картинок про лето на даче, которые так любит моя мама. Но Фая играла в какую-то другую игру, где люди годами тренировались, чтобы бить «смеш» и подавать точно в край. Я отвечала невпопад: «Да, Фая, точно в край. Это прямо про меня». Она смотрела на меня с беспокойством. «Извини, для меня. Пойдем, обязательно».

Меня никогда в жизни никто пальцем не тронул. На меня никогда не наезжали. Мне никогда не угрожали убийством. Вторая стадия – все эмоции, заблокированные шоком, вдруг наваливаются на тебя разом. Когда Фаина уехала домой, я вдруг их почувствовала. Эмоции чуть не раздавили меня. Держась из последних сил, я уложила детей спать и забралась в обжигающе горячую ванну, где долго и тихо, почти беззвучно, выла, кусая кулаки и губы. Я прокручивала в голове тысячи сценариев того, что могла бы – но не сделала этому хмырю. В моих фантазиях я наносила ему ответный удар, я убивала его, я сбрасывала его с крыш, я ставила ему ногу на грудь, давила его, как букашку.

Что, если они вернутся? Что, если завтра они решат украсть детей, чтобы заставить меня вернуть деньги? «Что, если…» роились у меня в голове, как спятившие шершни, и жалили, жалили до крови. Я провертелась всю ночь без сна, как грешник на вертеле, подгоняемая страхом. Потом я застыла. Я превратилась в лежачий камень. Я купалась в жалости к себе. Я не подходила к окнам и не отвечала на звонки, даже на звонки Евгения Ивановича и Майи. Я встретила утро в ожидании конца света. Утром начался следующий этап. Ярость.

Я ненавидела Сережу. Я хотела призвать его к ответу. Я хотела плюнуть ему в лицо. Я захотела, чтобы Сережа нашелся, у меня были к нему вопросы, потому что он втравил нас во все это.

Мы с детьми проспали весь день. Когда мы не спали, мы смотрели мультики, такое море мультиков, что уже сам Вовка сказал, что это совершенно непедагогично и что нужно идти гулять. Потому что воздух – это педагогично.

– Категорическое нет, – ответила я, включая в сотый раз «Дашу-путешественницу» для Василисы-сплюшки.

– Что это такое – катега-ли-и-ческое, – на всякий случай уточнил Вовка, хотя по выражению его лица было ясно, что суть он и без того уловил.

– Это значит – никогда, – ответила я. – Значит, мы будем сидеть тут, пока что-нибудь не переменится.

– Что пелеменится?

– Пока не переменится ветер, – усмехнулась я. – Или пока не прилетит Карлсон. Или пока не вернется твой папа.

– Калсон? – расплылся в улыбке Вовка. – Давай смотлеть Калсона.

Я включила «Калсона», а сама вышла на кухню и – впервые за долгое время – позвонила его друзьям, спрашивала, не появлялся ли он. Я позвонила на его бывшую работу, какой бы условной и сдельной она ни была, они могли что-то знать. Он мог появиться, мог попытаться занять у кого-то денег, попросить у кого-то переночевать. Но нет. Никто ничего не знал. Я кивала и вешала трубку. Все, конечно, решили, что Сережа меня бросил и я пытаюсь его вернуть. Еще бы, двое детей. Как она одна их теперь потащит!

Мне была нужна информация. В поисках Сережи я даже позвонила его матери, чего не делала никогда в жизни и ни при каких условиях, так как за нашу долгую историю его мать никогда не была на моей стороне. Она всегда принимала сторону Сережиной бывшей жены, несмотря на то что у нас с Сережей были дети.

Мать тоже понятия не имела, где ее сын. Сережа был рожден в Казахстане, но уже много лет его родительница мирно жила в Воронеже, недалеко от его бывшей жены Кати. Они – моя свекровь и бывшая супруга – до сих пор поддерживали отношения. Свекровь тоже решила, что Сережа оставил меня соломенной вдовой. Что? Я не знаю, где мой собственный муж? Этого следовало ожидать! Нет, Сережа к ней не приезжал и не звонил. Нет, если Сережа решил от меня уйти, она не станет его за это осуждать. Только детей жалко, но я сама виновата. Не нужно было женатого мужчину уводить из семьи.

У меня чесался язык сказать, что проблемы ее сына были не в бывшей или «текущей» жене и вообще не в женщинах. Ему просто не стоило ввязываться в торговлю героином. Я не стала этого говорить. Это разбило бы ее сердце. О, как я хотела ей все сказать. Но даже бонус в виде ее разбитого сердца не пересилил. Я молчала. Я еще не понимала, почему, но молчала. Я попрощалась, затем подумала – и включила компьютер. Вася снова заплакала – она, видимо, хотела гулять, но я все еще не могла и, главным образом, не желала даже думать о том, чтобы выйти на улицу. Я переложила дочь в коляску и подкатила поближе к компьютеру. «Малыш» в телевизоре отчаянно хотел собаку, а я – Сережу.

– Понимаешь, Вася, тут что-то не так, – сказала я, рассматривая фотографию Сережи, украшавшую его аккаунт «ВКонтакте». Забавно, что я туда почти никогда не заходила. Мы редко общались по Сети. Или – вообще – редко общались. Последнее сообщение было отправлено мною еще в декабре. Я написала, что хочу уехать на Новый год к Файке. Написала – потому что не была уверена, что Сережа позвонит или приедет. Он не ответил. До этого – сообщение от него. «Веду переговоры по работе, перезвоню позже». Наверное, я трезвонила и мешала ему, поэтому он и написал. Василиса закряхтела, и я принялась усиленно качать коляску – одной рукой. Второй я держала мышку. За моей спиной Карлсон объяснял Малышу, что он в меру упитан и в самом расцвете лет. Сережа на фотографии в аккаунте вообще не упитан. Он как раз худощав, одет в футболку, надпись на которой как бы намекает на его участие в каком-то благотворительном марафоне. На самом деле Сережа очень хотел побежать марафон, даже тренировался для него, но все сорвалось в последний момент, я даже не знаю, почему, и он не побежал. Футболку ему «подогнали» друзья.

– А-а-а! – возопила Василиса.

– Ш-ш-ш, тише, нам нужно найти твоего папашу, Васька! – шикнула я и усилила амплитуду раскачивания. Я никогда раньше не рассматривала фотографию своего мужа с таким вниманием. Муж и муж. Стоит на балконе, но не квартиры. Очевидно, какой-то отель. Его приятное, немного аскетичное, худое лицо залито солнцем, на глазах очки. На заднем плане какие-то живописные горы и река. Пасторальная идиллия, фотография – в самый раз для сайта знакомств. – Василиса!

– Я хочу жрать! – проорала она. Конечно, не словами, а чистыми криками, но я ж мать, я ж понимаю каждый ее крик. Если раскачать коляску еще больше, боюсь, дочь просто выскочит оттуда, как бедолага, забывший пристегнуться на карусели. Я расстегнула халат, поднесла дочь к груди, но сама продолжила листать страницы аккаунта моего мужа. Вот он с друзьями в каком-то ресторане. Он здесь на десять лет моложе, чуть полнее, еще не увлекся ЗОЖ так сильно. Несколько фотографий со львами в разных позах и жизненных ситуациях. Сережа явно видит аналогию между собой и этим свирепым хищником. Я вспомнила, как он улепетывал от полиции, оставив меня в машине, и подумала: нет, дорогой, ты не лев, ты больше косуля, которая убегает от хищника. Король – лев, черт подери.

– Чего не так? Васька? – Я смотрела, как дочь в ярости «рвет» мой сосок, пытаясь добиться от меня чего-то. – Не наелась? – Я дала ей другую грудь. Последняя фотография, размещенная мужем на стене, была выложена тоже в декабре. Вернее, не фотография, а видео, на котором бульдожка лижет лицо какому-то молодому симпатичному мужику с трехдневной щетиной. В какой-то момент этот Бредли Купер резко поворачивался к своему бульдожке и принимался демонстративно вылизывать тому мордаху. Шок от происходящего столь очевидно отразился на лице бульдожки, что не засмеяться было невозможно.

Я почувствовала, как вибрирует мой телефон на столе. Косой взгляд – я ни с кем не хотела говорить. Майя, соседка. Боже мой, ну что ей может быть нужно? Я не взяла трубку, продолжая кормить злобную Василису. Чего я хочу найти в аккаунте моего мужа? Он не бывает в соцсетях, считает их – не без основания – пустой тратой времени. Он, если не дурак, не выйдет туда теперь, когда в бегах. Если он не дурак.

– То, что твой отец вообще связался с этими уродами, как раз говорит, Вася, что он дурак, – сказала я, глядя на сосредоточенное личико ребенка, занятого самым важным на свете делом. – В этом-то и вопрос, моя ты обжора, что я никак не могу представить себе нашего папу и рядом этого хмыря краснодарского. Такое возможно? Он настолько придурок, что связался с бандитами? Как, зачем? Ведь вот, смотри, Вася, твой папа в музее – он там работал установщиком макетов. Солидный, серьезный дядька в свитере и бейсболке, каменное лицо, ни улыбочки. Человек при деле.

С другой стороны, вот он смотрится в зеркало и показывает мускулы. И ведь вот беда, он не только сделал эту ужасную фотографию, он еще и выложил ее в Сеть. Не говорит в пользу его умственных способностей.

В дверь позвонили, а затем еще раз. Я замерла, одновременно паникуя и пытаясь испариться. Я не хотела, не собиралась открывать, даже после того как Майка заорала в щель двери, что к ней едет ее Константин и что ей срочно нужно сплавить Ланнистера – СРОЧНО, а не то она реально на меня обидится.

– Тише, Васька, тише! – зашипела я, но дочь моя (и Сергея, к слову говоря) выплюнула с презрением мою грудь и заорала так, словно пыталась спастись от маньяка. Словно Майя была вертолет в небе над лесом, в котором Василиса бродит неприкаянной уже три дня. Словно Майя была корабль, проходящий мимо необитаемого острова, на котором Василиса застряла. Конечно, пришлось открывать.

– Ты там одна? – спросила я, хотя перед этим я оглядела в глазок всю площадку перед квартирой.

– Чего? Ты там спятила, а? – Майя стояла перед моей дверью с Ланнистером в руках. Тот вырывался. Он не любил, когда приезжал Майкин soulmate Константин. Ревновал, наверное, и не без основания, ведь – как я уже говорила – Константин терпеть не мог котов в целом и Ланнистера в частности. Говорил, что у него на котов аллергия. Как Майя собиралась решать этот мировой конфликт, чтобы не разразилась третья мировая, я не знала. Пока что она пошла по пути голимого конформизма, сказала Константину, что отдала кота в деревню. Иными словами, соврала. Все врут. Все знают, что рано или поздно ложь вскроется, но все равно малодушно умалчивают, прикрывают, искажают и приукрашивают.

– Посмотри, нет ли там кого на лестнице. Открой туда дверь, – попросила я.

– Паранойя?

– Она самая, – не стала спорить я. Майка стояла на месте. Я тоже.

– Ты серьезно?

– Ты даже не представляешь, насколько.

– Свихнулась! – воскликнула та, распахивая настежь дверь на лестничный пролет. Никого. Все еще полная сомнений, я все же запустила Майю к себе в квартиру. Она влетела – высокая, стройная, как молодая береза, в узких джинсах, красивая, как кинозвезда. Ее хитрые серые глаза быстро осмотрели все вокруг в поисках объяснений, но их не было, и она повернулась ко мне.

– Ромашина, ты сучка та еще! – с порога начала она. – Я, понимаешь, второй день тебе звоню. Мало того, что ты меня не пускаешь, так ты еще трубку не берешь. И это после всего того, что я тебе, а ты мне?

– Ветрова, успокойся и можешь уже отпустить Ланнистера, – сказала я, невольно улыбаясь. Майка Ветрова – это всегда праздник. Кот с подозрительным интересом рассматривал Василису. – Я кормлю ребенка, между прочим. Я – молодая мать.

– Ты – молодая тварь бездушная. Чего мне делать прикажешь? Костик через час приедет, и что?

– Твой Костик может один раз провести вечер и в компании твоего кота, – пожала плечами я. – Для разнообразия.

– С чего ты взяла, что нам не хватает разнообразия? – хмыкнула Майя и игриво повела острыми плечиками. Я фыркнула и демонстративно прикрыла глаза.

– Это ненормально.

– Двери не отпирать – вот что ненормально. А это… Аллергия на котов – это же уважительная причина.

– Конечно, за исключением того, что на самом деле у него аллергии на котов нет. У него просто придурь такая.

– Что наш Сереженька? Не вернулся? – перевела тему Майка. – А ты сама чем занимаешься? Чего это ты двери не открываешь, людей боишься? Тебя что, – и она округлила глаза, – могут убрать, как опасного свидетеля?

Я побелела. Я не хотела этого, но я побелела. Меня вдруг начало тошнить. Я почувствовала острое желание снова забраться в горячую ванну и покусать кулаки. Реакция была такой острой, что мне пришлось быстро сунуть Василису Майке и побежать в уборную. Где, впрочем, меня так и не вырвало. Нервы. Нервы ни к черту. Когда я вышла, Майя смотрела на меня с подозрением и каким-то беспокойством матери, которая боится, что ее ребенок начал курить.

– Ни о чем не спрашивай, – попросила я. Майя ничего не сказала, так и стояла молча, глядя на Ваську, а затем поинтересовалась, почему это ребенок у меня так вертится да изгибается.

– Голодная? Или чего? Приболела?

– Не должна, нет. Температуры нет. И вроде только поела, – я моментально забеспокоилась, забрала ребенка обратно, и тут Васька так очевидно, так яростно потянулась к моей груди, что нам троим – даже включая Майку – стало понятно, что все же она хочет есть.

– Идиотизм какой-то, – сказала я, проходя в комнату, к дивану. – Только что же ела.

– Ага, и посмотри, она тебе сейчас грудь откусит, – Майя ткнула в сторону моей оголенной груди. – Говоришь, только кормила?

– Да.

– И давно она себя так ведет?

– Да с утра, наверное.

– А спала как? – спросила она.

– Плохо спала, плохо. Что это, Майя? Ты знаешь, да? – Я подскочила вместе с Василисой. Волнение заставило меня несколько раз встать и сесть.

– Слушай, молодая мать, да там у тебя, может, и нет ничего? – предположила Майя.

– Ерунда, у меня молока полно, – покачала головой я. И только потом подумала, что у меня молока всегда «было» полно. А что, если…

– Что? Что там в твоей дурацкой блондинистой голове происходит? – спросила Майя, забирая у меня ребенка. Я побежала в ванную комнату и попыталась сцедить молоко.

Ни капли. От пережитого стресса оно исчезло! После вчерашней встречи у подъезда оно пропало. Я споткнулась, выходя из ванной, я не смотрела, куда ступаю. Я смотрела на Майю, а она – на меня.

– Нету?

– Нету, – подтвердила я.

– Может, ты простыла? – предположила она, но я помотала головой. Молча я прошла в комнату, залезла в шкаф, достала джинсы и водолазку. – Эй, эй, ты куда? Ты чего? Стоять, Зорька. У меня Костик скоро приедет. Мне еще нужно допечь лазанью.

– Мне ее нечем кормить, – пробормотала я, впрыгивая в джинсы. – Ты понимаешь, Майка, что я свою дочь уже сутки морю голодом.

– Так пойди с нею! – крикнула Майя. Ланнистер высунулся из-под дивана и мяукнул.

– Я быстро, Майка. Я куплю ей какого-нибудь питания – этих порошков в банках и вернусь. Честно, мне нужно, ты же понимаешь.

– Лизавета! – Майя кричала мне уже в дверях. Ее крик перекрывался воплями Василисы. Вовка, заинтригованный происходящим, тоже высунулся, наплевав на Карлсончика. Так мы и застыли. Они – в холле, втроем, плюс Ланнистер, трущийся о Майины ноги. Я – напротив них в лифте. Наспех одетая, в старой Файкиной черной шапке-бандитке, без перчаток, с пакетом в руках – я была на себя не похожа, но мне было совершенно наплевать. Файка всегда смеялась над тем, насколько по-разному мы с ней выглядим, ни за что не скажешь, что мы – две кровных сестры, к тому же погодки: Файка старше меня всего на полтора года. Что ж, сейчас нас бы не отличили. Лифт закрылся, я прижалась лбом к грязной стене и принялась беззвучно, как в замедленной съемке, давить кулаком стену. Черт его знает, какая это стадия шока. Я била кулаком стену лифта, как будто это было Сережино приятное, вызывающее ложное чувство доверия лицо. Я кривилась так, будто мне в рот попала муха. Я горела, как в перетопленной парной. Я бы запихнула Сережу в печку.

На улице меня отрезвил ледяной ветер, он залепил мне обжигающую пощечину, погнал по улице бегом. Похолодало. Как быстро упала температура! Где этот чертов магазин? Я даже приличной сумки не взяла. Мою самую лучшую продуктовую сумку изничтожили оперативники, ни дна им, ни покрышки. Файка сумок больше не носит, ее возит в магазины Апрель. Я же больше ни за что ни к кому в машину не сяду, даже если она… вообще моя. Тут я огляделась, с изумлением поняла, что пошла не по той улице. Я ошиблась улицей. Агония.

– Девушка! – услышала я откуда-то сзади. Я оглянулась и увидела длинную темную иномарку, медленно проезжающую под бушующей метелью. Липкие щупальца страха схватили меня, как будто я попала в объятия безжалостному «чужому» из страшного фильма про будущее. Оно уже наступило для меня. Я припустила бегом, не разбирая дороги. Вдогонку я услышала, как мне кричали, как меня звали по имени.

– Остановитесь, Лиза! – снова услышала я. Может такое быть, что мне показалось? Страх, отчаяние, адреналин – нормальная почва для галлюцинаций. Я побежала еще быстрее. «Ночь, улица, фонарь, аптека». Вернее, аптечный киоск в «Пятерочке» – я забежала туда, задыхаясь. Пойдут они за мной? Наверняка, черт. Они ждали меня? Почему на другой улице? Все просто, они просто сначала хотели удостовериться, что я – это я. В этой шапочке, с этим перекошенным лицом – да меня бы мама родная не узнала. Что мне делать? Звонить в полицию?

– Что-то ищете? – спросила девушка-фармацевт, оглядывая меня с подозрением и нескрываемым неодобрением. Я посмотрела на нее, затем на окно, которое было прямо за пластиковой загородкой киоска. Я подошла к окну и вгляделась в темень ночную. Как быстро нынче темнеет. Впрочем, я же понятия не имею, сколько сейчас времени. Может быть, даже глухая ночь. Хотя – нет, Константин еще не приехал. Константину завтра на работу. Soulmate у Майки такой, все делает по расписанию, по графику. Так, вот она – темная низкая иномарка, чистая, будто сейчас из мойки. Кто моет машины зимой? Машина… машина. О, вот оно! Номера! Нужно посмотреть номера.

– Девушка, вы что хотели? – спросила аптекарша громче, на весь зал. Определенно, я ей не нравилась. Аптечный киоск прилегал к торговому залу магазина, сейчас такие киоски есть почти в любом супермаркете. Симбиоз хлеба насущного и целебных снадобий оказался весьма востребованным. Прилавки заполнены средствами против гриппа и других простудных вирусов. Фаина говорила мне как-то, что все эти препараты – пустышки, призванные лишь активировать внутренние ресурсы организма через плацебо. Что ж, если даже так – лишнее очко организму человека и его ресурсам. Даешь замену таблеткам! Психотерапия от гриппа!

– У вас есть молочные смеси? – спросила я, упорно продолжая стоять у окна. Номеров мне отсюда не было видно, но я тем не менее пыталась их разглядеть. Аптекарша, наверное, боялась, что я хочу что-то у нее украсть. Ее можно было понять. Я вела себя странно, даже дико. Я дергалась, избегала подходить к ней ближе, смотрела в другую сторону. Я могла уже что-то стянуть в торговом зале и теперь прятаться тут, у нее, от охранников. В нашем магазине регулярно вывешивают фотографии людей, которые что-то украли, наплевав на видеосъемку и последующий позор. Нормальные с виду люди. Я смотрелась куда хуже.

– Вам какую? Гипоаллергенную? Без глютена? На рисе или сое? – спросила аптекарша, не сводя с меня взгляда.

– На молоке, – буркнула я и подпрыгнула. Темная иномарка мигнула фарами, кто-то вышел из нее. Кто-то огромный, высокий, широкоплечий. От такого я не убегу.

– Вы куда? – закричала аптекарша, когда я вылетела от нее в торговый зал, пытаясь слиться с немногочисленными покупателями, затеряться среди стендов со сгущенкой и квашеной капустой. Я не высовывалась, чтобы не попасться, и это ожидание неизбежного заставило меня вспотеть. Так, должно быть, чувствуют себя люди из фильмов ужасов, когда сидят в шкафу, в то время как по их дому ходит маньяк. Ты вроде как в укрытии, но если тебя найдут – бежать будет уже некуда. Я замерла перед полкой с творожными батончиками, меня заклинило. Уйти? Куда? Остаться? Найдут. В любом случае найдут.

Так надо было сделать, так было разумно сделать. Это был единственный правильный путь – отправиться к Максиму Андреевичу, следователю с хорошо поставленным голосом и неприятно вежливой манерой говорить. Я не пошла. Я не могла. Как бы я могла пойти за защитой к тем, кто держал меня под прицелом на асфальте? Чего хорошего может сделать человек, которому было наплевать на то, что я – кормящая мать. Кто оставил меня в клетке с Вениамином, потому что так было проще и безопаснее. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

– Дочка, какой сырок хороший? – спросила меня какая-то старушка. – Какой без этой их пальмовой стружки?

– Пальмового масла? – переспросила я, протягивая руку к сырку, который я обычно беру Вовке. Периферийным зрением я заметила его. Высокий мужчина, настолько большой, что я увидела его через два ряда. Я сунула сырок бабке в руку. – Возьмите этот.

Я стянула шапку, сделала глубокий вдох, затем выдох. Мне нужен кто-то… Свидетель, если не защитник. Старухи недостаточно. Кассы, нужно идти к кассам. Там видеонаблюдение, там его заснимут и потом смогут опознать. Опознать моего убийцу…

Я не смотрела на него, просто шла, ускоряя шаг, к кассам, но я спиной чувствовала, что он идет за мной. Я хотела побежать. Там больше людей. Но оттуда, от касс, легче дотащить меня до выхода. Он ведь не постесняется, выволочет меня на улицу. Это явно боец, предназначенный для работы в конфликтах. Возможно, он даже вооружен. Я буду кричать, но ему на это плевать. У них там героина на десятки миллионов рублей пропало. За такие деньги можно устроить любой беспредел.

– Лиза! – крикнул он мне. Такой простой, хочет, чтобы все подумали, будто мы знакомы. И голос такой уверенный, грудной. Таким бы только лекции читать. К чему мне эти детали? – Да остановитесь вы. – И его рука оказалась на моем плече.

– Помогите! – прошептала я. Обидно, я не добежала до касс всего чуть-чуть. То, что должно было стать криком, застряло где-то и вышло пустым шипением, как будто воздух выходил из проколотого воздушного шарика. И что дальше? Что прикажете делать дальше. Рука была тяжелой и теплой, я почувствовала это, когда попыталась скинуть.

– Да что с вами?! – всплеснул руками мужчина… отпустив меня. – Вы что убегаете, Лиза? Не хотите же вы сказать, что все еще меня боитесь!

И он расхохотался, рассыпая искры смеха по всему торговому залу. А я смотрела, задрав голову, на его знакомое лицо, некрасивое, незабываемое лицо из прошлой жизни. И меня «отпускало».