Глава шестая. Извращенцы

– Зачем им жениться, не понимаю?! – возмущалась Фая, продираясь сквозь сугробы и наледь, под которой скрывался выложенный новенькой брусчаткой тротуар. Коляска, в которой мирно сопела Василиса, то и дело застревала в снегу, и я, признаться, сожалела о том, что мы отвергли предложение Игоря отвезти нас домой на машине. Ну как – «мы отвергли». Файка сказала, что мы прогуляемся, что это только пойдет на пользу моим детям. И все – решение было принято.

– Я даже не знаю, – ответила я, старательно цепляясь за Вовкину руку в мокрой варежке. Первое, что делает мой сын, попадая на холодную снежную улицу, – это промокает и пачкается.

– Нет на это никакой причины. Ну, встречаются они – и что? Глупость какая-то. Жениться-то зачем? Неужели это что-то поменяет? Может быть, ему нужна прописка? Точно!

– Фая! – Она так резко остановилась, что я налетела на нее и выпустила Вовку из рук. Тот тут же нырнул в соседний сугроб и ухватил так много снега, как только смог.

– Он – альфонс. Старый очкастый альфонс. Он хочет ее денег.

– Каких денег, Фая? У мамы никаких особенных денег нету! – возмутилась я, вытаскивая сына из снега. Он – сын – понимал, что секунды его свободы сочтены, и запихивал снег в рот.

– А дача? А квартира? А папины вклады, на которые мама жила все это время? – продолжала Фаина.

– Она жила на наши деньги. Я вообще не уверена, что от папиных вкладов хоть что-то осталось. И к тому же, если этот Даниил решил бы забрать эти деньги, разве для этого нужно жениться? Да и не похож он на человека…

– Ах да, я же забыла, ты же у нас – психолог, знаток человеческих душ, – съязвила сестра. – Ты же по первому взгляду определяешь, кто похож на человека, а кто нет. Вовка! Ты что творишь?! – и Фая бросилась к моему сыну, который, кажется, собирался провести старый добрый эксперимент по облизыванию холодных металлических перил языком.

– А чего? – спросил он самым невинным голосом. – Нельзя?

– Можно! – хмыкнула Фая. – Если хочешь остаться без языка.

– Между прочим, не самый плохой вариант, – добавила я с серьезным видом, на который только была способна. – Это же наш Володечка не сможет ни кричать, ни клянчить газировку, ни галдеть, когда говорят взрослые.

– Нет! – воскликнул Вовка.

– Что – нет? – переспросила я. – Не будешь облизывать перила?

– Не буду облизывать пелила! – недовольно кивнул он. Некоторое время мы все шли молча. Затем Вовка спросил вдруг, обязательно ли ему жениться. Мы с Файкой переглянулись и остановились.

– Вот до чего ребенка все эти разговоры довели. Мы влияем на все его будущее! – заявила она, заботливо стряхивая снег с его куртки. На улице темнело, и хлопья снега так красиво летели сквозь белый свет фонарей. Я посмотрела в небо, представила себе, что этот летящий снег – падающие звезды. Загадать желание, что ли? Чтобы все перестали ругаться? Чтобы Сережа нашелся? Чтобы мамин жених не хотел ее ограбить? Хлопьев много – на все хватит.

– А ты что же, совсем не хочешь жениться? – полюбопытствовала я.

– Нет. Не хочу, – твердо ответил этот четырехлетний мужчина.

– Интересно, почему это? – даже несколько обиделась я.

– Ну вот не хочу, – замотал головой Вовка.

– Нет, ты уж скажи маме, чем тебя-то в твои четыре года институт брака достал, – потребовала я. Вовка посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Про институт – это он явно не понял.

– Не женись, Вовка. Не женись, – одобрительно улыбнулась Файка. Тогда Вовка нерешительно посмотрел на нас.

– А жениться же с кольцами надо, да? Золотыми? – спросил он с невозможно деловым видом. Мы с Файкой кивнули.

– Да, с кольцами. А что?

– Да ничего. Только… золотые эти кольца же дологие, да? Нет, не буду жениться, – снова покачал головой мой сын. – У меня еще скутел не куплен. Я скутел лучше куплю.

– Скутел? – расхохотались мы. – Ты «эр» сначала научись выговаривать, жених! Смотри-ка все дети какие пошли, никто не хочет жениться. Идем домой!

Вовка возмущался всю дорогу, а мы смеялись и дразнили его – вредная тетка, вредная мать. Снег падал все сильнее, и вот хлопья начали попадать Василисе на лицо. Она проснулась и завопила. Вот черт, она же теперь до полуночи не уснет. Я повернулась к Фае и посмотрела ей прямо в глаза.

– Я не предлагаю давать ему шанс, сестрица, но мы обязаны дать шанс ей.

– Шанс? Она собирается с ним пожениться, забыла? Если он такой белый и пушистый, каким она хочет его видеть, зачем она его от нас скрывала? Помнишь, как ты скрывала от нас Сережу? Помнишь, как ты никому не рассказывала о том, что он женат, о том, что ты бросила институт? Некоторые мужчины приходят в нашу жизнь, чтобы остаться, а некоторые – чтобы ее разрушить. Откуда у тебя такая уверенность, что он не разрушит жизнь нашей матери?

– У меня ее нет, слышишь? Нету никакой уверенности. Я тоже не знаю, зачем они решили пожениться. Возможно, ты снова права.

– Снова?

– Сережа действительно был женат. Ключевое слово – «был». Но даже это не важно, что он развелся и женился на мне. И, в конце концов, ты никогда не ошибалась на его счет, – в моих словах против моей воли зазвучала горечь. – Он именно тот человек, каким ты его видела. Не приспособленный к жизни, не очень ответственный, неспособный долго сидеть на одном месте, не самый хороший муж, не очень хороший отец. Ты была права, если это тебя порадует.

– Это меня не радует, – пробормотала она, пиная куски снега. – Что мне с того, что я права? Ты все равно его любишь.

– Возможно, что и она просто любит этого Шона Коннери, не считаешь?

– Шон Коннери? Скорее уж Дуремар.

– Он выглядел неплохо.

– Неплохо? – скривилась Фая.

– Но знаешь, не в этом даже дело. – Я решила идти до конца. – Возможно, ты не заметила, но наша мама сегодня была в сливовом платье и на каблуках. И с жемчугом на шее.

– И что? – враждебно спросила сестра. – И что из этого?

– А то, что с тех пор как папа умер, я ее видела только в халате. И с сединой в волосах. И с этими ее дурацкими огурцами, которых она солила так много, словно все время ждала начала военных действий и осады. И сериалы. Она смотрела сериалы. В халате. А с этим Даниилом она шла как королева на балу. Я так давно не видела маму при полном параде – в платье, с косметикой и бижутерией, с такой улыбкой на губах.

– Лиза! – почти взмолилась Фая.

– Ты помнишь, как они с папой пошли на какую-то конференцию, где отца должны были наградить наградой за его вклад в науку? Помнишь, как мать шла рядом с ним с такой же улыбкой? Она была прекрасной женой, верно?

– Я знаю, что она была прекрасной женой.

– Она фактически служила отцу, она была ему и секретарем, и помощником, и нянькой, и доверенным лицом. Она жила ради его работы, и она все это потеряла. Не только мы с тобой потеряли отца. Она потеряла все.

– И ты считаешь, что этот седовласый хмырь ей все вернет? Ты серьезно?

– Я не знаю. Если серьезно. Я понятия не имею. Но она была в сливовом платье и на каблуках. И выглядела на десять лет моложе. Она выглядела… счастливой.

– Все равно! – воскликнула Фая. – Жениться-то зачем?

Но по тому, как изменился тон ее голоса, я знала – она меня услышала. Да, ей не понравилось то, что она слышала. Да, Фая никогда не любила перемены. Она не примет человека в свое сердце в одночасье, на все нужно время. Но мама в сливовом платье – это важно.

Я шла молча по пустой улице, когда заметила, что у моего подъезда кто-то стоит. Сначала я не обратила никакого внимания на человека, переминавшегося с ноги на ногу около двери. Но вдруг – и это я заметила совершенно отчетливо – этот человек заметил меня и вздрогнул, оживился, вытянул шею, принялся вглядываться, пытаясь разглядеть меня четче.

Кто это мог быть? На вид мужчине было около тридцати лет. Джинсы, короткая куртка-пуховик, грязные ботинки. У кого в Москве в такую погоду чистые ботинки? На голове черная вязаная шапка-чулок. Такую натянуть на лицо, сделать прорези для глаз – и вперед, можно грабить банк. В руках мужчина держал потертую кожаную борсетку. Они все выглядят так одинаково, словно их штампуют где-то – прямо в этих пуховиках и с этими борсетками.

– Ты чего тормозишь? – спросила Фая, и только в этот момент я осознала, что почти остановилась. Мужчина теперь смотрел мне в лицо и немного морщился от напряжения. Он сравнивал меня с каким-то образцом в своей голове, и я явно подходила под описание. Что ему нужно? Я вспомнила недавний обыск. Неужели все это не закончилось? Мужчина сделал шаг навстречу, сошел с крыльца и направился к нам. Фая его словно не замечала, она шла и говорила, говорила что-то о каком-то последнем фильме, который ей пришлось смотреть с Апрелем. Когда я перебила ее на половине недовысказанного мнения, она посмотрела на меня с недовольством.

– Ты не могла бы подняться с детьми в квартиру? – спросила я Фаю.

– Могла бы. А что? А ты куда?

– Я никуда.

– Ну так и пошли, – пожала плечами она. Я поняла, что категорически не хочу, чтобы Фая узнала всю правду о Сереже. Не сегодня. Не после того, как мама уже разбила ее сердце. Мужчина в пуховике остановился и посмотрел мне прямо в глаза.

– Ничего. Мне надо… поговорить кое с кем. – Я постаралась и сделала так, чтобы это все прозвучало обыденно. Просто нужно поговорить. Просто разговор. Фая обернулась и увидела мужчину, идущего к нам.

– Кто это? – нахмурилась она.

– Один… знакомый.

– Знакомый? – сощурилась она.

– Ладно, он из полиции, – коротко бросила я.

– Господи, это все то твое дело? – ахнула Фая. – Если честно, я думала, это какая-то ерунда, которую ты придумала. Так ты что, реально свидетель какого-нибудь жуткого убийства?

– Реально свидетель, – сказала я, отведя взгляд в сторону, чтобы не спалиться. Да, я проходила по делу Сергея как свидетель. Пока, если верить словам следователя. Пока – как свидетель. – Фая, идите. Идите домой, я подойду. Пожалуйста.

– Ладно, не волнуйся. Я иду, – и она прошла мимо этого очередного оперативника, который словно понял, что я пытаюсь спровадить лишнего человека, и послушно ждал, маялся в нетерпении. Хороший мальчик в клубах вонючего табачного дыма. Сейчас вот Фая уйдет, и этот хороший мальчик станет задавать неприятные вопросы и вытрясать из меня еще какие-нибудь подробности того, о чем я не имела понятия.

Фая ушла. Мы стояли друг напротив друга и молчали. Первым очнулся он.

– Тушакова? – спросил он хриплым голосом, откашлявшись. У него был красный нос, наверное, он давно меня ждал. Странно. Странно, что он не позвонил. Куда проще было бы договориться со мной о встрече или вообще вызвать в отделение. Я же в их власти. Или, может быть, у меня телефон не работает? Я полезла было в карман, но мужчина смотрел с нетерпением.

– Да, это я, что-то случилось?

– Да, мать его, случилось, – неожиданно грубо ответил он. Странно. Странный молодой человек. Зуба нет сбоку, клыка. Озирается.

– Что вы хотите? Зачем вы меня тут караулите?

– Чего, смелая? – спросил он, и я подумала с каким-то нехорошим спокойствием, что смелости-то во мне никогда не было. – Мы ищем Сергея, мужа твоего.

– Я знаю. Думаете, я не знаю этого? – нахмурилась я, теряясь в догадках относительно целей этого грубияна. – Найдете – дайте мне знать.

– Не валяй дурочку, ты, – он повысил голос. – Я думаю, ты прекрасно знаешь, где он. И где машина, тоже знаешь. Так ведь, знаешь? – И этот хмырь сделал шаг в мою сторону. Он спросил о машине не просто так, ответ на этот вопрос его интересовал, это было видно.

Сказанное оглушило меня, и я подалась назад так, словно меня отбросило взрывной волной. Ни больше ни меньше – я стояла, словно рядом со мной разорвалась бомба и меня контузило. Звуки, свет – все отдалилось, поблекло. Потом откуда-то из глубины сознания – ни черта он не из полиции.

Как я сразу не заметила его специфическую, словно пританцовывающую походку, его развязанные шнурки на кроссовках, его манеру зыркать по сторонам. Такие мальчики вырастают в пропахших потом спортивных залах, а потом, когда их мышцы достаточно накачаны, они выходят в люди – пушечное мясо для тупых бандитских схем, охотники до легких денег и быстрого кайфа. Ни из какой он не из полиции. Хотя внешне между этими и теми мальчиками есть сходство, как говорится, достаточно второго взгляда.

– Кто вы такой? Что вам нужно? Пропустите меня, – заговорила я. Голос меня не слушался, слова получались слабыми, какими-то нецелыми. Куски звуков. Сердце стучало – бум, бум, бу-бум. Тахикардия.

– С тобой вежливо беседуют, а ты не ценишь, – бросил он. Говор не наш, не московский. – Какие-то проблемы?

– Нет проблем, – сказала я и нервно сглотнула. Я могла справиться со многими вещами в жизни, но страх физической расправы, страх перед тупой силой застилал глаза и мешал думать.

– Если нет проблем, имей в виду, я могу их создать, – сказал он, снова цыкнув там, где не хватало зуба. Его слова – они были словно отрепетированы, они были такими стандартными, такими примитивными угрозами из дешевого фильма. И это работало. Я ловила воздух ртом. – Молчишь? Где машина? Где Сергей? Он дома? Ты его прячешь?

– Зачем он вам? – спросила я в ответ. Парень удивленно посмотрел на меня, словно не ожидал, что я буду способна на членораздельную речь. Я и сама удивилась. Меня трясло. И все же… я решилась: – Знаете, что? Я ведь тоже могу создать проблемы. Могу закричать, к примеру. Тут жилой район, меня с вами видела сестра, она даст ваше описание полиции. Проблемы будут у вас.

– Чё, на понт берешь? – возмутился «пацанчик» и сделал еще один шаг ко мне. Не та реакция, на которую я рассчитывала. Он разозлился. Черт, зачем я его разозлила? Хмырь практически подошел вплотную, чуть ли не вжимая грудью меня к стене подъезда. Он был выше меня как минимум на голову.

– Зачем он вам? Отвечайте, или ничего у нас не получится. Вам нужна информация? Мне она тоже нужна.

– Какая информация? – опешил парень. Я сощурилась, пытаясь определить, что именно он может вынюхивать тут.

– Нехорошо. Вы мое имя знаете, а я ваше – нет.

– Не нужно этого. Не нужно тебе знать ничего лишнего, – хмуро добавил он.

Я хотела спросить, как так вышло, что мой муж вообще с ними связался. Или – сколько денег они ему заплатили за то, чтобы он сломал себе жизнь. Вместо этого я сказала:

– Ну, тогда я буду называть вас наркобароном. Ведь вы, как я понимаю, владелец и законный хозяин героина, так? Вернее, незаконный, так как законно владеть героином может только какой-нибудь госпиталь, наверное! – Я сказала это и только потом поняла, что сделала это зря. Парень побелел, затем тяжело задышал, весь как-то напрягся, сжался в узел. Затем произошло то, чего я не ожидала и никак не планировала. Хмырь бросился вперед и взял меня за горло. В буквальном смысле слова. Рукой. Холодной, цепкой, сильной ладонью. Я задергалась, инстинктивно пытаясь вырваться, но парень словно завис в этом положении, и воздух начал потихоньку кончаться. Что было крайне глупо, ведь если ему нужно было что-то от меня получить, он терял последние на это шансы, лишая меня возможности не только дышать, но и говорить. Я хрипела и таращилась, когда эта в целом довольно простая мысль достигла того, что было у парня вместо мозга, и он меня отпустил. Я отлетела чуть вбок, согнулась пополам и принялась напряженно вдыхать и выдыхать такой вкусный холодный воздух. Вся моя жизнь, до того чуть не оставившая меня, тут вдруг пролетела перед моими глазами. Бешенство, ярость. У меня дети. Я ж мать. Чертов Сергей.

– Ты очумел, скотина? Очумел?

– Да как он… Откуда ты… Это он сам тебе сказал, он сам? Что именно он тебе сказал? Что ты вообще знаешь? – Парень паниковал. Он вертелся на месте, словно хомяк в поисках выхода, но выхода не было. Тогда он попытался снова броситься на меня, но я была быстрее. Я бросилась в сторону улицы.

– Я все знаю. Все! – сказала я, понятия не имея, о чем говорю. – А еще, мой дорогой наркобарон, я знаю, как ты выглядишь. И что наши подъезды оборудованы камерами видеонаблюдения. Через пять минут после того, как моя сестра начнет беспокоиться, твои портреты будут по всей Москве. Тебе отсюда не выбраться, слышишь, ты, как тебя там. Кретин. Наркобаран чертов. Из-за тебя страшно детей в школу водить. Из-за тебя персонально.

– Послушай меня, произошло недоразумение.

– Ты так считаешь? Ты называешь то, что пытался меня убить, недоразумением. – Я продумывала вариант побега. Тут, около дома, я могла считаться в относительной безопасности. Добегу ли я куда-то еще – большой вопрос. Как трудно, оказывается, принимать решения, когда тебя чуть не задушили.

– Твой муж – он взял машину у серьезных людей, как ты и сама уже поняла. То, как он себя повел, нас всех очень расстроило. Очень расстроило. Он пропал. А с такими машинами не пропадают, понимаешь? Будет лучше, если твой муж найдется и просто поговорит… с нашими. Где он? Наверху? – и этот молодчик поднял взгляд к небу. Вернее, к окнам, за одним из которых была моя семья. Вся моя смелость в один миг слетела, как слетают листья с осеннего дерева. Оголившийся тонкий ствол. Переломить – и все.

– Нет. Тут его нет, серьезно, – сказала я, перепугавшись вдруг самой мысли, что этот хмырь и люди, похожие на него, могут подняться туда, где на полотенцах моих детей Смешарики и свинки Пепы, где в сотый раз по кругу играет мультик про Аладдина.

– А где он? Серьезно?

– Я не знаю.

– Не трынди, – выругался он.

– Зато я могу сказать, где машина, – в этот момент лицо моего хмыря просветлело, как небо на Пасху.

– Серьезно? Где она. Говори.

– В полиции ваша машина. В полиции.

Пасха закончилась. Хмырь тупо пялился на меня, словно я говорила не по-русски и вообще не на языке, а какими-то иероглифами. Ведь Сережа знал, что эти люди будут его искать. Он знал, что они потеряли много денег в тот миг, когда машину окружили люди в масках и с автоматами наголо. Он знал – но не связался с ними, не предупредил меня, не решил вопросы. Как он мог так меня подставить? Мой крайне неразборчивый в выборе работы муж.

Хмырь «завис». Он не шевелился, а потом, когда попробовал что-то сказать, повернуться, то это вышло у него так плохо, словно он был персонажем в компьютерной стрелялке и им управлял новичок. Неслаженные движения, нелепые рывки и остановки. Полное отсутствие координации.

– Плохи дела, – выдохнул наконец хмырь. – Плохи, плохи дела, – он чуть не плакал. – Как так? Почему? Как она оказалась в полиции?

– Я ничего не знаю о ваших делах, – что-то мне подсказывало, что не стоит перегружать этого молодчика лишней информацией. А то его, не дай бог, разорвет.

– А муж твой? Тоже в полиции? Тоже? – додумался спросить он. Я пожала плечами.

– Не знаю.

– Не важно, не важно. Все равно. Он машину не вернул, значит, получается, – и тут хмырь родил мысль, которая заставила меня побелеть. – Получается, на тебе и на муже твоем теперь долг.

– Что? – я побелела от ярости.

– Да! – радостно ухватился за эту абсурдную мысль хмырь. – Ты либо найдешь его, либо отдашь его долг. А как ты хотела?

– Я лично у тебя ничего не брала. С чего бы это мне что-то возвращать?

– Потому что он муж тебе, верно?

– И что? – гаркнула я, выпрямив плечи. Гаврик сощурился.

– Значит, ты такая жена, да? Плюешь на будущее отца своих детей? Не желаешь ему добра? Не хочешь, чтобы Сережа твой еще немного пожил, а хочешь, чтобы его закопали уже завтра? – и этот кретин сплюнул на снег.

– Как это у вас называется? Ах да, дешевый понт. Нет. Не пойдет.

– Нет?

– Нет! Во-первых, чтобы вам моего мужа закопать, вам нужно сначала его найти, не так ли? А ни вы, ни я, ни даже полиция понятия не имеет, где он. Бросьте свои угрозы. Во-вторых, вы же не будете спорить, что лично я вам ничего не должна? Или в вашей организации нет никаких даже этих… господи, как это называется, понятий?

– Сериалы смотришь? – хмыкнул он, но неуверенность выдавала его с потрохами. – «Бандитский Петербург»? «Глухарь»? Думаешь, жизнь – она такая же дебильная? Смотри, не разочаруешься?

– Я не зачарованная, чтобы разочаровываться. Я вам ничего не должна. Точка. Я сказала вам все, что знаю. Уходите.

– Да пошла ты на хер, – и за этим последовала фраза, настолько сложно сконструированная, что нуждалась в переводе через толковый словарь.

– Я попрошу вас не материться в моем присутствии.

– Прынцесса?

– Да. Прынцесса.

– Смотри корону не обломай. – Молодчик был зол, просто зол, и кричал он на меня от этой самой злости. И, что самое удивительное, им тоже овладевала паника. Она держала его за горло так же крепко, как он сам совсем недавно держал за горло меня. Это ведь не мне, а ему предстоит вернуться к своим «серьезным людям» и рассказать то, что он узнал. Это ведь ему предстоит сообщить, что все эти серьезные люди потеряли большие деньги.

– Уходите и не возвращайтесь.

– Ага, да? А ты побежишь к мусорам.

– Могу, да. Ничего не буду обещать, – согласилась я. – Но, с другой стороны, чего вам терять? Вас и так поймают – за ваш чертов героин.

– Тише ты!

– Зачем же тише? Что смотрите, словно в город цирк приехал! Я плевать хотела на вас. Плевать. Слышите? – Я рассмеялась. Истерика, нервная реакция непредсказуема. Я хохотала в голос, а хмырь озирался.

– Если твой муж не отдаст долг, мы его грохнем. Найдем – и грохнем.

– Да ищите. Ищите! Хоть с фонарями!

– Вот чумная! Да не ори ты! – прошепелявил хмырь, озираясь. Из соседнего подъезда вышла парочка. Они смеялись, разглядывая что-то в телефоне. Я повысила голос, и парочка посмотрела в нашу сторону.

– Я не собираюсь никому возвращать никаких денег, хотя бы потому, что у меня их нет. И мне самой их мало. Как вы правильно заметили, у меня дети. И я не торгую героином, чтобы их кормить, – парочка теперь смотрела на нас с опасливым вниманием.

– Пойдешь в мусарню – урою, – процедил хмырь так, чтобы его услышала только я. А затем – о, да! – он развернулся и побежал, буквально понесся прочь по дорожке. Страх. Адреналин.

– Возвращайся к себе в Краснодар! – крикнула я вдогонку. Он задергался так, словно споткнулся, а затем обернулся и посмотрел на меня с ненавистью. Мы смотрели друг на друга, и я вдруг испугалась, что вся эта неконтролируемая злоба сейчас обрушится на меня, что он вернется и докончит то, что начал, – задушит меня к чертовой бабушке. Хмырь стоял – кулаки сжаты, и сам весь как сжатый кулак. И вдруг он с размаху ударил ногой стоявшую рядом с ним мусорку. Та подалась и заскрежетала, но выстояла – была вкопана. Хмырь ахнул от боли, а потом развернулся и быстро пошел прочь хромая.

Значит, я угадала. Он из Краснодара. В этом Сережа не соврал, он был именно там в «командировке». Вся эта история началась там. Вот только что за условия сделки, что за люди и что теперь делать – это был большой комплекс вопросов. Но отвечать на них я не собиралась. Я бежала домой.