Из всех людей, добившихся известности в Америке в 1920-х годах, никто не отличался таким воинственным настроем, такой непокорной шевелюрой и таким запоминающимся именем, как Кенсо Маунтин Лэндис.

Кенсо был невысоким и худым – весом не более 130 фунтов и ростом не более пяти с половиной футов – но при этом обладал весьма внушительной внешностью. Летом 1927 года ему было шестьдесят семь лет и он выглядел, как седовласый мыслитель с морщинами на суровом лице. Радикальный журналист Джон Рид сравнил его лицо с «лицом Эндрю Джексона через три года после смерти».

Лэндис родился в Миллвиле, штат Огайо, и своим необычным именем был обязан одному любопытному обстоятельству. Его отец, военный хирург армии северян во время Гражданской войны, потерял ногу у горы Кеннсо в Джорджии, и, что довольно странно, решил запечатлеть этот факт в имени своего сына (впрочем, слегка изменив написание).

Лэндис получил юридическое образование в Чикаго и, по счастливой благосклонности судьбы, устроился на работу личным помощником Уолтера К. Грешама, государственного секретаря США при президенте Гровере Кливленде. В качестве награды за усердную службу на благо нации в 1905 году Лэндиса назначили федеральным судьей Иллинойса. На этом посту он прославился рядом громких и неоднозначных судебных постановлений.

Общенациональную известность он приобрел, когда после затопления лайнера «Лузитания» обвинил кайзера Германии Вильгельма в убийстве (на том основании, что среди погибших был житель штата Иллинойс). В своем самом громком деле он потребовал у компании «Стандард Ойл» 29 миллионов долларов – необычайно смелую по тем временам сумму – за нарушение антимонопольного законодательства. Впрочем, апелляционный суд отклонил решение Лэндиса, что случалось довольно часто. Судебные решения Лэндиса отменялись по апелляции гораздо чаще, чем решения любого другого федерального судьи.

Но это его не останавливало. Всюду, где возникал призрак судебного разбирательства, появлялся и Лэндис. Он председательствовал на ранних стадиях разбирательства по громкому делу между Генри Фордом и «Чикаго трибюн». (Позже разбирательство перенесли в Мичиган, вне его юрисдикции.) Во время Первой мировой войны и после нее Лэндис прославился тем, что преследовал радикалов. Он приговорил Виктора Бергера, конгрессмена-социалиста из Висконсина, к двадцати годам тюремного заключения за то, что тот критиковал войну в журнальной статье. Позже Лэндис сказал, что предпочел бы поставить Бергера к стенке перед взводом стрелков. Это решение впоследствии тоже отменили.

Лэндис также проводил групповое разбирательство по делам 101 «уоббли», которых обвиняли в совершении 17 022 преступлений. Несмотря на запутанность дела, под руководством Лэндиса совещание жюри заняло не более часа, и все обвиняемые были признаны виновными. Лэндис приговорил их в общей сложности к более чем восьмистам годам тюремного заключения и к выплате штрафа в 2,5 миллиона долларов, что было достаточно, чтобы покончить с «Индустриальными рабочими мира», как влиятельной организацией.

В тот же период Лэндис занимался делом о нарушении антимонопольного законодательства между ранее существовавшими высшими бейсбольными лигами и только что появившейся Федеральной лигой. На протяжении многих лет Американская и Национальная лиги пользовались преимуществами монополистов и навязывали игрокам контракты, запрещавшие переход в другие клубы. Но вот появилась Федеральная лига и принялась предлагать им более высокие зарплаты и возможность самим выбирать команду. Лэндис поддерживал владельцев Американской и Национальной лиг тем, что откладывал судебное решение так долго, что владельцы Федеральной лиги успели разориться и распустили свою лигу.

После роспуска Федеральной лиги владельцы бейсбольных команд могли вернуться к своей привычной практике и держать игроков на коротком поводке. Они отказались от всех соглашений, принятых за время существования Федеральной лиги, прекратили иметь дело с недавно образованным профсоюзом игроков и повсеместно урезали зарплаты. Все это, естественно, привело к недовольству среди игроков, особенно в чикагской команде «Уайт Сокс», владелец которой, Чарльз Комиски, славился своей скупостью и даже брал с игроков плату за стирку униформы. Комиски пообещал инфилдеру Биллу Ханнефилду выплатить премию в тысячу долларов, если Ханнефилд сохранит форму, чтобы сыграть в ста играх; но когда Ханнефилд сыграл свою девяносто девятую игру, Комиски отправил его на скамейку запасных.

В 1919 году семь членов «Уайт Сокс», почти все лучшие игроки – Чик Гэндил, Хэппи Фелш, Суэд Рисберг, Лефти Уильямс, Эдди Сикотте, Фред Макмаллин и великий Джо Джексон «Разутый» – за относительно умеренную плату договорились проиграть в «Мировой серии» против «Ред Сокс» из Цинциннати. Надо сказать, что заговорщики особым умом не блистали. Рисберг окончил только три класса и считался едва ли не психопатом; он угрожал убить всякого, кто расскажет о сделке, и его угрозы воспринимали серьезно. Джексон вообще никогда не ходил в школу и не умел писать и читать. Некоторые из заговорщиков, похоже, не совсем понимали, что от них требуется. Джексон в серии выбил со счетом.375 и установил рекорд в восемь хитов – один из них он сделал неожиданно в десятом иннинге при ничейном счете. Гэндил выиграл одну игру, сделав четыре страйка подряд и автоматически заняв базу. В конце концов «Уайт Сокс» все-таки проиграли со счетом 5:3, но, по всей видимости, не без труда. Ходили слухи, что игроки «Ред Сокс» участвовали в отдельном заговоре и что они тоже хотели проиграть.

О заговоре знал едва ли не каждый из тех, кто в силу своих профессиональных занятий имел отношение к бейсболу. Когда разразился скандал, владельцы высших лиг предложили (скорее умоляли) Лэндиса выступить в роли мирового судьи и первого так называемого «комиссара по бейсболу», то есть официального лица, уполномоченного решать вопросы бейсбола. Лэндис согласился, но с условием, что за ним останется окончательное слово и что владельцы команд не будут подвергать сомнениям его решения. Свой офис он разместил в чикагском небоскребе Пиплз-Гэз-Билдинг за дверью с табличкой, на которой было написано единственное слово: «Бейсбол».

Семь заговорщиков и еще один игрок, Бак Уивер, который не принимал участия в заговоре, но знал о нем, предстали перед судом летом 1921 года. Сейчас редко вспоминают о том, что присяжные признали всех восьмерых невиновными, после чего отправились в ресторан отметить это дело. Одна из причин, по которой их оправдали, заключалась в том, что никаких запретов на договорные игры в бейсболе тогда не было, поэтому единственное, в чем их могли обвинить, – это в мошенничестве и в нанесении ущерба бизнесу Комински, но присяжные решили, что это не доказано. Впрочем, это не помешало Лэндису запретить им всем играть в бейсбол пожизненно.

Комиссар Лэндис поначалу сохранял за собой и должность федерального судьи, хотя это было незаконно. По вполне понятным причинам федеральным судьям запрещалось получать деньги для защиты частных интересов. В конечном счете Лэндису пришлось оставить должность, и, возможно, этот факт в очень большой степени повлиял на историю, поскольку Лэндис был и яростным сторонником Сухого закона. В начале 1920-х он присуждал до двух лет тюрьмы тем, кого признавали виновными в распространении даже ничтожно малого количества алкоголя. В свой последний день в должности федерального судьи, в начале 1922 года, он приговорил владельца маленького салуна в Чикаго к году тюрьмы и к штрафу в тысячу долларов за то, что тот продал две рюмки виски. Останься Лэндис судьей, возможно, Чикаго и не стал был самым комфортным в мире городом для гангстеров. Таким образом, Кенсо Маунтин Лэндис не только оставил свой след в истории бейсбола, но и в каком-то смысле, пусть и неосознанно, повлиял на судьбу Аль Капоне.

В 1927 году Чикаго был вторым по величине городом Америки и четвертым в мире. За пределами Америки его обгоняли только Лондон и Париж. Выражаясь словами автора статьи в «Чикаго трибюн», город также славился «полоумным шутовством, варварской преступностью, безудержным взяточничеством и удрученным гражданским сознанием».

Автор статьи, правда, не написал, что немалая доля упомянутого полоумного шутовства приходилась на долю самого владельца издания, Роберта Резерфорда Маккормика.

Маккормик родился в 1880 году, в семье, на долю которой в равной степени выпали богатство и несчастье. Отец его был родственником Сайруса Маккормика, изобретателя механической молотилки, и, как следствие, имел отношение к процветающей компании «Интернэшнл харвестер»; со стороны матери он был наследником прежнего владельца «Чикаго трибюн». Его мать хотела девочку – она называла своего сына Робертой и одевала его, как девочку, пока он не пошел в школу. То ли по этой причине, то ли по другой, но у Роберта не было связей с женщинами до тридцати с лишним лет, хотя впоследствии он поспешил наверстать это упущение, отличаясь безудержностью вплоть до того, что похитил свою первую жену у своего двоюродного брата.

Маккормик испытывал юношескую страсть ко всему, что связано с войной, и когда его произвели в полковники Национальной гвардии Иллинойса, ликованию его не было границ, хотя он ничем не заслужил этого назначение, кроме разве что своего богатства. Всю оставшуюся жизнь он настаивал на том, чтобы к нему обращались «полковник». Когда умерла его жена, он похоронил ее со всеми воинскими почестями, что выглядело довольно странно, поскольку она нисколько не заслуживала таких почестей (и вряд ли к ним стремилась). Во время Первой мировой войны Маккормик недолгое время служил во Франции. Там он принял участие в сражении при Кантиньи, и этот эпизод ему настолько запомнился, что по возвращении к гражданской жизни он так назвал свое поместье под Уитоном в штате Иллинойс – Кантиньи.

В 1910 году, вместе с другим двоюродным братом Джозефом Медиллом Паттерсоном, Маккормик стал управлять газетой «Чикаго трибюн». Несмотря на то, что Паттерсон был убежденным социалистом, а сам Маккормик едва ли не склонялся к фашизму, сотрудничество их складывалось на удивление хорошо. За первые десять лет их совместной деятельности тираж газеты удвоился. В 1919 году братья основали таблоид «Нью-Йорк дейли ньюс», и, что любопытно, первые шесть лет они руководили им из Чикаго. В конечном итоге Паттерсон переехал в Нью-Йорк и сосредоточился на делах «Дейли ньюс», оставив «Чикаго трибюн» на попечение Маккормика.

Под руководством Маккормика газета достигла настоящего процветания. В 1927 году она выходила тиражом в 815 000 экземпляров, что почти вдвое больше современного. Кроме газеты, компания владела бумажными фабриками, судами, дамбами, доками, примерно семью тысячами акров леса и одной из первых и самых успешных радиостанций страны, WGN (сокращенно от «World’s Greatest Newspaper» – «величайшая газета в мире»). Она также инвестировала в недвижимость и в банки.

Со временем Маккормик становился все более чудаковатым и непредсказуемым. Однажды Маккормику чем-то не угодил президент контролируемого им банка «Лейк-Шор Бэнк», и Маккормик, сместив его с должности, назначил его заведующим овощной лавкой возле поместья. Любое упоминание в «Трибюн» имени журналиста и издателя Генри Люса, которого Маккормик ненавидел, должно было сопровождаться словами «Генри Люс, родившийся в Китае, но не китаец». Однажды ему вдруг взбрело в голову, что мужчины в Висконсинском университете носят кружевное белье, и он отправил журналиста специально для расследования этого факта. (Как раз в это время там учился Чарльз Линдберг.) По неизвестным причинам Маккормик в своем поместье Кантиньи придерживался восточного времени, но не сообщал об этом приглашенным, поэтому гости обычно приезжали на обед, когда блюда уже убирали со стола.

Помимо Генри Люса, Маккормик ненавидел Генри Форда, иммигрантов и Сухой закон. Но более всего он ненавидел мэра Чикаго, Уильяма Хейла Томпсона.

Томпсон был самым настоящим олухом, с головы до ног, но его сторонники никогда не считали это недостатком. «Самое худшее, что можно сказать о Билле, – это то, что он глуп», – воодушевленно отзывался один из них. Томпсона поддерживали, потому что он никогда не вставал на пути коррупции и не мешал зарабатывать деньги. Он родился за два года до Великого пожара в Чикаго 1881 года в богатой семье. Его отец сколотил состояние, скупая сгоревшую недвижимость у разорившихся владельцев и перепродавая ее с большой выгодой под новую застройку. В юности Томпсон был крупным малым, ростом шести футов четыре дюйма, и все называли его «Большой Билл», но интеллектом он не блистал. Бросив школу, он отправился на запад, подрабатывая наемным работником на ранчо и ковбоем, но в 1899 году, после смерти отца, вернулся в Чикаго и занялся семейным бизнесом. Несмотря на отсутствие ума и талантов, в 1915-м его избрали мэром, и на протяжении последующих восьми лет он спокойно занимал этот пост, пока город погружался в пучину беззакония и коррупции.

Что касается организованной преступности, то Чикаго для нее был тем же, чем Питтсбург для сталелитейной промышленности или Голливуд для киноиндустрии. Именно в Чикаго она достигла небывалых высот и обрела свой ореол романтичности. На похоронах гангстера по имени Энтони Д’Андреа, убитого в 1921 году, присутствовало восемь тысяч человек. Процессия растянулась на две с половиной мили. Среди почетных гостей, несших гроб, были двадцать один судья, девять адвокатов и главный прокурор штата Иллинойс.

Гангстеры в городе пользовались почти полной неприкосновенностью. Однажды в дом одного влиятельного лица по имени Пэтси Лолордо ворвались неизвестные, пристрелив его на диване и оставив отпечатки пальцев по всей комнате. Жена Лолордо знала их и сказала, что готова дать показания. Полицейские же, приехавшие на место преступления, с сожалением заявили, что не смогли собрать достаточно улик, и расследование убийства было закрыто. В 1927 году в штате Иллинойс ни одному гангстеру не был вынесен ни один обвинительный приговор.

В таком городе шеф полиции, Джордж Шиппи, мог выстрелить в совершенно невиновного человека, подошедшего к его крыльцу с пакетом в руке, и убить его, а потом заявить, что он показался ему подозрительным и похожим на еврея и террориста, который собирался взорвать бомбу. Выяснилось, что это был всего лишь посыльный, выполнявший свою работу, но Шиппи даже не предъявили обвинение.

Томпсон ушел в отставку в 1923 году, но его почитатели, опасаясь того, что Эмори Бакнер делал в Нью-Йорке – закрытия питейных и развлекательных учреждений на замок и тому подобного, – убедили Томпсона выдвинуть свою кандидатуру на новый срок в 1927 году. Выборы по меркам Чикаго прошли мирно: прогремело всего два взрыва и прошло две перестрелки, двоих сотрудников избирательной комиссии похитили и избили, и было замечено двенадцать случаев запугивания избирателей. Аль Капоне пожертвовал на избирательную кампанию Томпсона 260 тысяч долларов. Утверждается, что он или кто-то из его приспешников придумал лозунг «Голосуй рано, голосуй часто» и, похоже, многие воспользовались его советом. Согласно официальным подсчетам, в городе, где было официально зарегистрировано около миллиона избирателей, свои голоса отдали свыше миллиона.

Томпсон принимал участие в кампании с новой предвыборной платформой. Он обещал добиваться отмены Сухого закона, не допустить вхождения Америки в Лигу Наций и покончить с преступностью в Чикаго. Для выполнения первых двух обещаний у него не было полномочий; выполнять третье он и не собирался. Также по каким-то непонятным причинам он утверждал, что британский король Георг V собирается аннексировать Чикаго, и обещал в случае своего переизбрания «дать ему по морде». После переизбрания Томпсон первым делом поспешил удалить из школ и библиотек все «предательские сочинения». Он назначил владельца театра и бывшего расклейщика афиш Спорта Херманна ответственным за очистку государственных учреждений от работ, не являющихся «стопроцентно американскими». Херманн учредил организацию под названием «Лига патриотов», которая должна была решать, от каких книг следует избавляться, но впоследствии в ответ на настойчивые расспросы он признался, что не прочитал ни одной книги, которую его организация приговорила к сожжению – вполне вероятно, что он вообще не прочитал за всю жизнь ни одной книги. Он также признался, что не помнит имен тех, кто давал ему советы. Словно для того, чтобы не упустить ни одного шанса выставить себя на посмешище, Херманн заявил, что костер из книг должен будет зажечь палач округа Кука («cook» – «повар», англ.).

Как ни странно, все эти действия пользовались достаточно широкой поддержкой. Владелец газеты «Геральд энд экзаминер», Уильям Рэндольф Херст, поддержал кампанию Томпсона и выразил надежду, что и другие города поспешат очистить свои библиотечные полки. Ку-клукс-клан, естественно, не остался в стороне и предложил провести еще одну кампанию по очищению города от книг, авторы которых симпатизируют евреям или католикам. Глава муниципальной справочной библиотеки заявил, что лично, по своей собственной инициативе, уничтожил все книги и памфлеты, показавшиеся ему сомнительными. «Теперь у меня первая полностью американская библиотека», – гордо утверждал он.

В такой обстановке Аль Капоне казался на удивление здравомыслящим и едва ли не добропорядочным человеком. Ему нравилось настаивать на том, что он всего лишь бизнесмен. «Я зарабатываю деньги, удовлетворяя общественный спрос», – сказал он на пресс-конференции 1927 года. (Примечателен сам факт, что Аль Капоне проводил пресс-конференции.) «Девяносто пять процентов населения округа Кука употребляют спиртные напитки и играют в азартные игры, и мое нарушение состоит лишь в том, что я предоставляю им возможность таких развлечений. Кто бы что ни говорил, мои напитки всегда были качественными, а игры честными». Пусть Аль Капоне и подходил к делу несколько с иной стороны, но его история – это одна из типичных для Америки «историй большого успеха».

Альфонсо Капоне родился в Бруклине в январе 1899 года. Его отец, по профессии парикмахер, эмигрировал из Италии и в конечном счете открыл в Америке свою собственную парикмахерскую, чем могли похвастаться далеко не все иммигранты. Он так и не выучил английский язык, но был добропорядочным гражданином и, насколько известно, никогда не нарушал закон.

Альфонсо был его пятым сыном и первым, родившимся в Америке. Старший брат Альфонсо, Винченцо, сбежал на запад в 1908 году в возрасте шестнадцати лет. Через год семейство Капоне получило от него письмо, отосланное из Канзаса, и больше никаких вестей от него не поступало. Как сейчас известно, Винченцо впоследствии стал «агентом Сухого закона» под именем Ричард Харт и по прозвищу «Два пистолета». Эту фамилию он взял в честь игравшего ковбоев артиста Уильяма С. Харта и одевался соответствующим образом – шляпа «стетсон» на голове, жестяная звезда на груди и две кобуры за поясом с заряженными револьверами. Летом 1927 года, по странной прихоти судьбы, он находился в Южной Дакоте и работал личным охранником президента Кулиджа.

Юный Аль пошел по совсем другой дорожке. После того как его выгнали из школы за то, что он ударил учительницу (как он никогда не забывал уточнить, она сама первая его ударила), он стал подручным бруклинского рэкетира по имени Джонни Торрио. Сдержанный и осмотрительный Торрио сделал организованную преступность в полном смысле организованной. Особенно ему удавалось подчинять себе отдельные сферы торговли или бизнеса. Так, например, ему должны были платить определенную сумму все продавцы мороженого, получая в обмен монополию на торговлю в отдельном районе, что позволяло им поднимать цены. Любой, кто покушался на монополию, рано или поздно узнавал, что его контору взорвали или определили на снос; часто недовольные оказывались со сломанными ногами или другими частями тела. На пике своей карьеры Торрио контролировал около двух сотен различных предприятий, в основном в сфере обслуживания и мелкой торговли. Даже чистильщики обуви должны были платить ему 15 долларов в качестве первого взноса и по 2 доллара каждый месяц.

В 1920 году по не вполне понятным причинам Торрио решил оставить Бруклин и начать все сначала в Чикаго. Первым делом он постарался разобраться с гангстером по имени «Большой Джим» Колоссимо (который, по некоторым сообщениям, был дядей Торрио, а по другим – просто товарищем) и захватить его бизнес. Некоторое время дела у него шли хорошо, но потом возникли споры с другими гангстерами из-за сферы влияния. В 1925 году, в один морозный январский день, Торрио помогал своей жене донести покупки до автомобиля, когда к нему подошли два члена банды соперников и выстрелили в него пять раз с близкого расстояния. Торрио выжил, но решил, что с него достаточно. Он передал руководство над всеми своими операциями в Чикаго Аль Капоне и ушел на покой. Так началась самая знаменитая эпоха беззакония в истории Америки.

Первое, что всегда поражало в Аль Капоне, – это его возраст и его невысокий рост. На момент передачи власти со стороны Торрио ему было всего двадцать пять лет (столько же было Линдбергу, когда он прилетел в Париж), а вся его карьера в роли главаря мафии продлилась с весны 1925 года по конец 1927 года. Еще в 1926 году чикагские газеты иногда ошибочно называли его «Капони» или «Капрони». Летом 1926 года один журналист из «Чикаго трибюн» назвал его «Лицом со шрамом», и так родилась легенда.

Другой журналист, из журнала «Тайм», в красках описывая внешность Капоне, упомянул «отметину на одной из смуглых щек» («Тайм», как видно, все никак не мог насытиться словом «смуглый») – «напоминание о лезвии неаполитанской каморры». На самом деле Капоне получил этот шрам в одном из баров на Кони-Айленде, когда пьяный наклонился к посетительнице и сказал: «Дорогуша, у тебя замечательная задница, и это комплимент». К сожалению для него, девушка пришла в бар с братом, который, желая отстоять честь сестры, схватился за нож и полоснул им по лицу Капоне, оставив два отчетливых шрама на левой щеке и один побледнее на шее. Капоне они не нравились, и он всегда старался их скрыть вплоть до того, что пудрился тальком.

Никто не сомневается, что Капоне был способен на насилие, но, пожалуй, стоит заметить, что знаменитый и часто упоминаемый случай, когда он на одном обеде забил до смерти бейсбольной битой двух гостей, – полнейшая выдумка. Впервые этот эпизод описывается в книге «Наследие Аль Капоне» Джорджа Марри, вышедшей в 1975 году. За предыдущие полстолетия никто о нем ни разу не упомянул, а ведь вряд ли другие гости могли бы забыть о таком поразительном убийстве. Капоне часто приписывали фразу: «Доброе слово и пистолет способны сделать больше, чем просто доброе слово», но, похоже, это тоже вымысел.

Пусть в Чикаго двадцатых годов и царила преступность, но по убийствам он занимал далеко не самое первое место. Со средним показателем 13,3 убийства на сто тысяч человек он, конечно, обгонял Нью-Йорк (6,1), Лос-Анджелес (4,7) и Бостон (всего 3,9), но уж, несомненно, жить в нем было не так уж опасно, как в Детройте (16,8) или в любом крупном городе на Юге. В Новом Орлеане этот показатель составлял 25,9 на сто тысяч, в Литл-Роке – 37,9, в Майами – 40, в Атланте – 43,4, а в Шарлотте – 55,5. Всех далеко позади оставлял Мемфис с показателем 69,3. Для сравнения, средний показатель в современной Америке, о чем вам, вероятно, будет приятно узнать, составляет всего 6 убийств на тысячу человек.

Что действительно правда – так это особая привязанность гангстеров к пистолету-пулемету Томпсона, или к «томми-гану», как его ласково называли. Это оружие названо в честь генерала Джона Толивера Томпсона, руководителя арсеналов США, который разрабатывал его на протяжении всей Первой мировой войны. Его идея заключалась в том, чтобы создать переносной пулемет, достаточно легкий для использования одним солдатом. Пистолет-пулемет Томпсона оказался на удивление смертоносным оружием. Он делал до тысячи выстрелов в минуту и пробивал даже бронированные автомобили. На одной демонстрации он пробил стальную пластину толщиной в четверть дюйма и свалил дерево толщиной почти в два фута. К сожалению, к тому моменту, как он был готов к массовому производству, война закончилась, и армии он оказался не нужен. Полицией он тоже был не востребован из-за большого разброса и невозможности вести прицельную стрельбу. Но это же делало его идеальным для организованных преступников, основной целью которых было наводить ужас на всех, кто видит человека с оружием в руках. В Иллинойсе не было ограничений на продажу пистолетов-пулеметов Томпсона, и приобрести их можно было в магазинах хозяйственных или спортивных товаров, и даже в аптеках. Просто удивительно, что показатель убийств в Чикаго оставался таким невысоким.

Другой особенностью Чикаго во времена Сухого закона, отличавшей его от других крупных городов, было широкое распространение пива. Продажа пива подразумевала широкомасштабную коррупцию. Пивоварню просто так не спрятать, поэтому производство и продажа пива без привлечения внимания властей требовали больших взяток, и вряд ли бы во всем городе нашелся хотя бы один человек в форме, который не получал свою выгоду от таких подпольных операций. Ежедневно штаб-квартиру Аль Капоне в отеле «Метрополь» посещало большое количество полицейских и чиновников, получавших свои вознаграждения и инструкции. Полиция Чикаго, по сути, стала его личной армией. Одному богу известно, как бы со всем этим разбирался Кенсо Маунтин Лэндис, останься он на должности федерального судьи.

Для некоторых граждан Сухой закон стал величайшим подарком, который когда-либо предоставляло им правительство. Себестоимость бочонка пива составляла 4 доллара, а продавали его за 55 долларов. Себестоимость ящика крепких напитков составляла 20 долларов, а приносил он 90 долларов, причем не облагаемых налогами. По некоторым оценкам, в 1927 году выручка организации Капоне – которая, как ни странно, не имела названия – составила 105 миллионов долларов. Масштаб его операций позволяет по праву назвать его одним из самых удачливых бизнесменов в истории Америки.

Многие, похоже, не имели ничего против того, чтобы считать его значимой общественной фигурой. Когда в 1927 году студентам из Северо-Западной школы журналистики Медилла в Чикаго (названной в честь деда Роберта Маккормика) предложили составить список десяти самых выдающихся людей мира, они выбрали Чарльза Линдберга, Ричарда Бэрда, Бенито Муссолини, Генри Форда, Герберта Гувера, Альберта Эйнштейна, Махатму Ганди, Джорджа Бернарда Шоу, игрока в гольф Бобби Джонса и Аль Капоне.

Для самого Аль Капоне 1927-й выдался на удивление замечательным годом. Деньги текли рекой, банды Чикаго в основном соблюдали перемирие, и никто не сомневался в его могуществе. Когда началась нанесшая большой ущерб забастовка разносчиков газет, владельцы газет обратились за помощью в первую очередь к Аль Капоне, а не к «Большому Биллу» Томпсону. После того как Аль Капоне договорился с бастующими, владельцы газет пригласили его на встречу под председательством Роберта Маккормика, на которой выразили ему свою благодарность.

«Маккормик хотел мне заплатить, но я посоветовал ему отдать эти деньги в больницу», – вспоминал позже Аль Капоне. В изложении Маккормика было все совсем по-другому. «Я прибыл на встречу издателей поздно. Вошел Капоне со своими головорезами. Я приказал их выставить», – писал он кратко в своих воспоминаниях. Как бы то ни было, но забастовка прекратилась, и с тех пор газеты старались упоминать имя Аль Капоне только в положительном тоне.

В 1927 году Аль Капоне, без сомнения, был самым известным гангстером мира. Через пару недель на стадионе «Солджер-Филд» в Чикаго собралось около 150 тысяч человек, чтобы посмотреть на матч-реванш между Демпси и Танни. Посмотреть этот матч пришли многие знаменитости, но все вытягивали шеи в поисках Аль Капоне. Казалось, ничто не могло свергнуть с пьедестала этого молодого человека. Никто не предвидел, что скоро он покинет Чикаго, а его империя рассыплется в прах.