Став известным, Бейб Рут обнаружил, что быть знаменитым приятно не всегда. Он, например, больше не мог просто так взять и пойти куда-нибудь в общественное место без того, чтобы к нему постоянно не приставали, а иногда даже и угрожали. В 1921 году он сидел в одном подпольном заведении в Нью-Джерси, когда некий пьяный посетитель начал с ним спорить, а потом предложил выяснить отношения на улице. Гарри Хупер, другой бейсболист и товарищ Рута, вышел из туалета и увидел, что Рута нет. Выйдя из бара, он увидел, как какой-то незнакомец приставляет к виску Рута пистолет. К счастью, Хупер вовремя напугал незнакомца, и тот скрылся в ночи. После этого Рут предпочитал наслаждаться напитками в своей резиденции.

В 1927 году резиденцией его был отель «Ансония», огромный и вычурный дворец в стиле боз-ар между Семьдесят третьей и Семьдесят четвертой улицами. Это был так называемый «апартаментный отель», новая и популярная в 1920-х годах концепция объединения уюта квартир и удобств отеля: горничные, консьержи, ежедневно сменяемые полотенца. Судя по разным отзывам в фойе «Ансонии» располагался фонтан с живым тюленем, а на крыше находилась «ферма», где выращивали коров и куриц, чтобы те давали молоко и яйца на завтрак постояльцам. Также в отеле было три ресторана, в том числе один на 550 мест, а в подвале – самый большой бассейн из тех, что находились внутри зданий. Пневматические трубы доставляли письма со стойки регистрации прямо в номера.

Толстые стены «Ансонии» служили хорошей защитой от шума, и потому этот отель привлекал музыкантов – среди его постояльцев были Энрико Карузо и Артуро Тосканини, – но он также был популярен и среди писателей, театральных деятелей, бейсболистов и всех тех, кто в силу своей профессии был склонен переезжать с места на место. Некоторое время здесь жил Теодор Драйзер. Импресарио Флоренц Зигфельд снимал здесь два номера – один на тринадцать комнат, где жил вместе с женой, и один номер поменьше этажом выше, где жила его любовница.

С «Ансонией» связан и один из самых мрачных эпизодов в истории бейсбола. Именно здесь 21 сентября 1919 года группа азартных игроков, предположительно возглавляемых мафиози Арнольдом Ротштейном (хотя он всегда отрицал это), встретилась с некоторыми недовольными своими зарплатами бейсболистами из чикагской команды «Уайт Сокс», и все они договорились подтасовать результаты «Мировой серии» игр. В то время Рут еще здесь не проживал. Он переехал в отель только в 1926 году и остановился в апартаментах из восьми, одиннадцати или двенадцати комнат, в зависимости от того, какому из его биографов верить. В любом случае это было жилище высочайшего комфорта.

В 1927 году Рут был самым высокооплачиваемым бейсболистом и гордился этим. До начала сезона он заключил очень выгодный контракт с Джейкобом Рупертом, который поначалу отказывался подписывать его из-за возраста Рута, из-за его проблем с желудком, а также из-за личных финансовых потерь после осеннего урагана во Флориде. Но в конечном счете Руперт сдался и дал Руту подписать контракт на три года, согласно которому тот получал 70 000 долларов в год, хотя и сделал при этом вид, что смертельно оскорблен. В газетах поднялась шумиха по этому поводу. Журналисты вычислили, что на свое жалованье Рут может приобретать по одному новому автомобилю каждую неделю или по одному новому дому каждый месяц. По меркам бейсбола зарплата Рута была действительно огромной – почти половина всех зарплат «Янкиз», и больше зарплат других пяти самых высокооплачиваемых игроков, вместе взятых. Правда, это скорее говорит не о баснословных заработках Рута, а о том, что бейсболистам тогда вообще платили не очень много.

По сравнению с другими знаменитостями, особенно голливудскими звездами, заработок бейсболистов был довольно скромным. Рут получал всего лишь 1350 долларов в неделю, тогда как Клара Боу и Бастер Китон по 4 и 5 тысяч соответственно. Том Микс получал 15 тысяч, Дуглас Фэрбенкс – 20 тысяч, а Гарольд Ллойд – целых 30 тысяч. Но все это меркло по сравнению с тем, что «зарабатывали» гангстеры вроде Арнольда Ротштейна и Уэкси Гордона, которые, судя по слухам, получали по 200 тысяч в месяц. Вряд ли Руту было известно, что больше его получает даже радиоведущий Грэм Макнейми. Было бы неверно утверждать, что Руту платили слишком много, и уж совершенно точно он заслужил каждый цент.

Большая часть денег на его счет поступала не от игр. Зимой 1926/27 года он заработал по некоторым оценкам до четверти миллиона долларов на газетных статьях, которые не писал, на рекламе продукции, о которой, скорее всего, не знал, от непродолжительных, но крайне прибыльных показов водевиля и от своего любимого фильма «Бейб возвращается домой». Несмотря на это, ему пришлось занимать у Руперта полторы тысячи долларов, чтобы оплатить налоги за 1927 год. Деньги у Рута никогда не задерживались.

8 августа «Янкиз» отправились в свое самое длительное турне сезона и посетили Филадельфию, Вашингтон, Чикаго, Кливленд, Детройт и Сент-Луис, останавливаясь в каждом городе на три-четыре дня. Вернувшись в Нью-Йорк, они провели матч с «Ред Сокс», после чего еще на шесть дней поехали в Филадельфию и Бостон. В этот период Руперт умудрился выкроить время и для товарищеского матча с командой младшей лиги в Индианаполисе 15 августа. Товарищеские матчи были особенно прибыльными для Рута, и он старался принять в них участие при любой возможности. Всего за тридцать дней «Янкиз» преодолели 3700 миль, сыграли 27 матчей и совершили с десяток железнодорожных поездок, некоторые из них были очень долгими.

Бейбу Руту нравилось ездить на поезде. Во время поездки можно было посмотреть на окружающий мир и познакомиться с новыми людьми. К тому же эти поездки предоставляли ему передышку и позволяли отвлечься от проблем в личной жизни, которых становилось все больше. Рут влюбился в модель и актрису Клэр Меритт Ходжсон. Ходжсон была родом из Джорджии и имела за плечами, мягко говоря, богатый жизненный опыт. В первый раз замуж она вышла в четырнадцать лет, в шестнадцать стала матерью, в двадцать три – вдовой; после отправилась на север в поисках славы и удачи; прославилась она прежде всего тем, что успешно завлекала в свои сети бейсболистов. Среди ее поклонников самым известным был Тай Кобб. Рут тоже оказался бессильным перед ее чарами, и вскоре они уже жили вместе. Когда и каким образом он сообщил об этом своей жене, которая все еще проживала в их сельском доме в Массачусетсе, остается неизвестным; по всей видимости, это произошло после неудачной «Мировой серии» 1926 года, после которой их никогда не видели на публике вместе. Говоря вкратце, личная жизнь его стала совсем запутанной. Как писал Ли Монтвилль: «Теперь у него была жена, постоянная любовница, ферма, апартаменты, квартира любовницы, приемная дочь и приемная семья». Конечно, его должна была радовать любая возможность провести время вдалеке от них.

Миллер Хаггинс, менеджер «Янкиз», тоже любил ездить в поездах, хотя и совсем по другим причинам. Не то чтобы ему нравилось находиться рядом со своими игроками или чтобы они испытывали к нему дружеские чувства – скорее, даже напротив, – но поездки давали ему возможность заниматься любимым делом – посещать роллердромы и смотреть, как люди катаются на роликовых коньках. Сам он не катался, но мечтал о своем собственном роллердроме. Насколько было известно, наблюдать за катающимися на роликах людьми было его единственным развлечением.

Хаггинс был вообще причудливым человеком. Невысокий рост – в разных источниках он указывается разным, но немногим более пяти футов и четырех-пяти дюймов – и худое телосложение делали его похожим на мальчишку, так что его иногда даже принимали за помощника, подающего бейсболистам биты. Он вырос в Цинциннати, в семье иммигрантов из Англии, и в 1927 году ему исполнилось сорок шесть лет. Его отец был прекрасным игроком в крикет. Хаггинс изучал право в Университете Цинциннати, где одним из его преподавателей был Уильям Говард Тафт, тот самый председатель Верховного суда, отказавшийся вмешаться в дело Сакко и Ванцетти.

К гордости родителей, Хаггинс в 1902 году получил профессию юриста, но, к их же разочарованию, отказался заниматься юридической практикой. Вместо этого он занялся профессиональным бейсболом, что по тем временам считалось ненамного лучше, чем работать в борделе, или, по крайней мере, так казалось его родителям. Последующие лет десять Хаггинс выступал инфилдером за «Ред Сокс» из Цинциннати и «Кардиналз» из Сент-Луиса. Звезд с неба он не хватал, но играл прилично. Затем он стал играющим менеджером, а потом и главным менеджером «Кардиналз». Сделанное ему в 1917 году приглашение перейти в «Янкиз» он воспринял с сомнением. «Янкиз» тогда считалась средней командой, и для него такой переход походил на понижение. Но с ними он выиграл вымпелы в 1921, 1922, 1923 и 1926 годах, а летом 1927-го готовился выиграть еще один. Игроки команды относились к нему не слишком доброжелательно, особенно Рут, который постоянно ссорился с ним и называл «Блохой»; несмотря на это Хаггинс обращался с ними неплохо и доверял им принимать свои решения на поле, в отличие от Джона Макгроу из «Джайентс», который называл своих игроков «неспособными думать». Что касается Рута, то терпение Хаггинса иногда достигало едва ли не пределов святости.

В Нью-Йорке Хаггинс жил в одной квартире с сестрой и теткой неподалеку от стадиона «Янки-Стэдиум». Он никогда не женился, и так никогда и не исполнил свою мечту о том, чтобы владеть роллердромом. В августе 1927 года ему вообще оставалось всего два года до смерти, но тогда об этом никто, конечно же, не знал.

Самые бедные игроки команды – то есть почти все – с удовольствием отправлялись в турне, потому что тогда почти все их расходы оплачивались и еще они получали по 4 доллара в сутки, которые могли свободно тратить или оставлять в качестве сбережений. За сезон, благодаря поездкам, можно было поднакопить неплохую сумму, а это было как нельзя кстати для таких игроков, как Джули Вера, который получал 2400 долларов в год.

В 1920-х годах у поездов были не номера, а названия, что придавало им дополнительную романтичность: «Бродвей Лимитед», «Бар-Харбор Экспресс», «Санта-Фе де Люкс», «Эмпайр-Стейт Экспресс», «Тексас Спешл», «Санрайз Спешл», «Сансет Лимитед». После перелета Линдберга железнодорожная компания Пенсильвании запустила поезд между Сент-Луисом и Восточным побережьем, назвав его «Духом Сент-Луиса». Но, надо сказать, иногда эти названия были гораздо более романтичными, чем поездки. Ветка «Синик Лимитед» (Scenic – «живописный», англ.) от Сент-Луиса до Пуэбло в Колорадо проходила в основном по Северному Канзасу, через места, которые даже жители Канзаса вряд ли могли назвать особенно живописными. Некоторые названия совсем сбивали с толку. Поезд «Нью-Йорк, Чикаго и Сент-Луис» вообще не заходил ни в Нью-Йорк, ни в Сент-Луис, а скромно курсировал между Чикаго и Буффало. Точно так же и «Атлантик Лимитед» никогда не подъезжал к побережью Атлантического океана, а ходил между Северной Миннесотой и Мичиганом.

Некоторые поезда печально славились отсутствием комфорта – поезд «Золотое побережье» в Калифорнии, например, называли «Золотая жарища», но большинство старались предлагать определенный набор услуг. Были и вовсе роскошные поезда. Самым шикарным из них был «Двадцатый век Лимитед», оставлявший Центральный вокзал Нью-Йорка в шесть вечера и направлявшийся в Чикаго. В поезде были мужская и женская парикмахерские, горячие ванны, прачечные, смотровой вагон с письменными столами и соответствующими канцелярскими принадлежностями и даже стенографистка, если кому-то не хотелось писать репортажи самому. Всего поезд проходил 960 миль за восемнадцать часов, но после нескольких аварий, в том числе и катастрофы 1916 года, в которой погибло двадцать шесть человек, он стал передвигаться осторожнее и весь путь проходил за двадцать часов. Даже тогда поезд «Двадцатый век» оставался самым быстрым и комфортабельным видом путешествий не только в Америке, но и во всем мире.

В железнодорожном сообщении того времени больше всего поражал огромный выбор самых разных предложений. Хотя братья ван Сверинген и постарались объединить эту отрасль, она оставалась в высшей степени фрагментированной. В 1927 году клиент мог приобрести билеты на один из двадцати тысяч регулярных поездов, принадлежавших 1085 отдельным компаниям. Разные компании использовали разные станции, разные железнодорожные пути и разные системы продажи билетов; часто они никак не были связаны между собой. Один только Кливленд обслуживали семь разных железнодорожных компаний.

Поезда шли так, как того требовали потребности компаний, а это далеко не всегда означало самый короткий или быстрый маршрут. Поезд «Лейк Шор Лимитед» из Нью-Йорка в Чикаго первые 150 миль ехал на север, к границе с Канадой, и только потом, словно одумавшись, сворачивал круто влево, по направлению к Олбани. Поезда дальнего следования часто разделялись или сливались по дороге и вагоны перемещались из одного поезда в другой. «Суони Ривер Спешл» выезжал днем из Сент-Питерсберга во Флориде, направляясь в Чикаго, но на разных остановках от него отсоединялись и вновь подсоединялись вагоны, пассажиры которых ехали в Буффало, Кливленд, Детройт или Канзас-Сити. Потом он ждал в Олбани, когда к нему подцепят вагоны из Бостона и штата Мэн, а потом он возвращался в Буффало, чтобы забрать вагоны из Торонто. В Кливленде некоторые вагоны вновь отцеплялись, чтобы доехать в Цинциннати и Сент-Луис, а основной поезд продолжал путь на запад, в Чикаго. Перспектива проснуться в Денвере или Мемфисе, а не в ожидаемых Омахе или Милуоки, вносила некоторую неопределенность и интригу в жизнь пассажиров поездов дальнего следования; кроме того, постоянные перестановки по ночам не давали как следует выспаться. Романтика поездов не всегда была очевидна тем, кто был вынужден ею наслаждаться.

Чтобы как-то развлечь пассажиров и заодно обеспечить дополнительный доход, почти все поезда уделяли много внимания питанию. Хотя на кухне в поезде едва хватало места, чтобы перевернуть блины на сковородке, повара умудрялись готовить сложные и самые разнообразные блюда. В поездах компании «Юнион Пасифик» пассажиры-гурманы на один лишь завтрак могли выбирать из почти сорока блюд: филе, бифштекс с косточкой, телячья отбивная, баранья котлета, оладьи, жареная макрель, молодой цыпленок, картофельное пюре, пирог из кукурузной муки, свиная грудинка, ветчина, сосиски или колбаски из фарша, приготовленные разным образом яйца. Столь же богатым был выбор и на обед, и на ужин. Пассажиры, следующие на ночном «Миднайт Лимитед» из Чикаго в Сент-Луис и обратно, могли даже насладиться богатым «полуночным ланчем» под стук колес.

«Янкиз» ездили в отдельных вагонах в конце поезда, отчасти, чтобы их не беспокоили поклонники, но, скорее, чтобы они сами не беспокоили обычных пассажиров, потому что бейсболисты почти всегда были самыми шумными в любом поезде. В 1920-х годах в поездах не было систем охлаждения, и в жаркую погоду игроки обычно раздевались до трусов. У Рута и Хаггинса были отдельные купе. Остальные ехали в обычных спальных вагонах с перегородками и полками на двух уровнях. Когда команду сопровождал Руперт, для него к поезду прицепляли еще один отдельный вагон. Во время поездок всегда хватало времени на разговоры, карточные игры и шутки. Рут часто играл в бридж и покер, в котором бесконечно повышал ставки. Более серьезные игроки читали или писали письма. Бенни Бенгофф упражнялся в игре на саксофоне.

В дороге бейсболисты делились на две большие группы. Была группа Рута, Боба Мьюзела, Уэйта Хойта и Бенгоффа, с одной стороны, и более тихая группа, которую иногда называли «съемочной группой». В нее входили Эрл Комбс, Уилси Мур, Седрик Дерст, Бен Пашал, Херб Пеннок и Лу Гериг.

К шумным игрокам часто присоединялся журналист «Таймс» Ричардс Видмер. Обычно бейсболисты не слишком ладили с газетчиками, но для Видмера они всегда делали исключение, потому что он был молод, привлекателен, спортивен, почти как они сами, и к тому же обладал большим опытом за плечами. Видмер родился в семье бригадного генерала, немало поездил вместе с семьей и был вхож в высшие круги. Именно Видмер наблюдал за тем, как президент Гардинг мочился в камин Белого дома. Во время Первой мировой войны он выучился на пилота, женился на дочери раджи Саравака, одного из богатейших людей Востока, и, прежде чем заняться журналистикой, успел побывать профессиональным игроком в гольф и бейсболистом. Пользуясь огромным успехом у женщин, он стал прототипом главного героя популярного романа «Молодой человек с Манхэттена» Кэтрин Браш, которая одно время была его любовницей.

Видмер, пожалуй, был еще и худшим спортивным обозревателем за всю историю журналистики. В интервью, которое он дал через много лет после ухода на покой, Видмер с улыбкой вспоминал, как часто появлялся на стадионе только во время третьего или четвертого иннинга, а порой и на пятом или шестом. Его репортажи были написаны ужасным языком и полны неточностей. Вот, например, как он описывал игру, в которой Гериг выполнил два хоум-рана, а Рут ни одного: «Пока Рут и другие Янки после пятичасовой игры покидали поле в состоянии разной степени подавленности, дамочка по имени Лу радостно пританцовывала, задорно взбрыкивая пятками и насвистывая веселую мелодию». Лу ни разу в жизни не позволяла себе ничего похожего на «радостное пританцовывание» и «взбрыкивание пятками». Под пером Видмера мощный удар Рута, благодаря которому он выбивал хоум-ран, превращался в «предусмотрительный шлепок», а летящий мяч был не летящим мячом, а «оживленным куском кожи». «Тигры» превращались в «Кошек джунглей», левая рука в «подветренную турель». «Янкиз» всегда были «Хагменами» (в честь Миллера Хаггинса). Когда Рут выполнил свой четырехсотый хоум-ран, Видмер написал трогательную статью о том, как билетер пытался отнять мяч у мальчика на открытых трибунах, но мальчик не сдавался, потому что хотел отдать мяч самому Бейбу, и когда Рут узнал об этом, то пригласил его в раздевалку. Там он снисходительно принял отслуживший свое мяч и взамен подарил мальчику дюжину новеньких мячей с автографами. «Эта история эксклюзивная, потому что я сам ее придумал», – признавался Видмер годы спустя.

Как и многие другие спортивные комментаторы, Видмер никогда не упоминал ничего, что могло бы выставить игроков в неприглядном свете, а в случае с Бейбом Рутом это означало, что приходилось многое опускать. Кроме нежелания ставить под угрозу дружеские отношения, в этом был и свой практический резон. Команды высших лиг оплачивали расходы путешествовавших с ними комментаторов, и это в очень большой степени влияло на их лояльность. Они были своего рода «пиар-менеджерами» команды.

Летом 1927 года ни одна из команд гостей не была настолько популярна, как «Янкиз». Во второй половине дня в пятницу на стадионе в Чикаго посмотреть на игру «Янкиз» с «Уайт Сокс» собрались двадцать тысяч человек, что в десять раз больше зрителей состоявшегося три дня спустя матча с «Атлетикс», занимавшими четвертое место. В Кливленде «Янкиз» собрали двадцать одну тысячу зрителей, в Детройте – двадцать две, и даже в Сент-Луисе, где у них было мало поклонников, – восемь тысяч; и все это в выходные дни. Под конец тура, в День труда, в бостонском Фенвей-парке собралось, по некоторым оценкам, до семидесяти тысяч человек, что было больше вместимости стадиона. Бостонцев не смутило, что их родную команду «Ред Сокс» от первого места отделяло 49 игр.

Все болельщики во всех городах хотели прежде всего посмотреть своими глазами на знаменитого Бейба Рута, а в идеальном случае стать свидетелями, как отбитый им мяч устремляется за пределы поля. Состязание между Рутом и Лу Геригом за лидерство по количеству хоум-ранов, еще больше разогревало и без того накаленную атмосферу до того, что болельщики в волнении мяли свои шляпы, не замечая этого. В середине августа Гериг обгонял Рута со счетом 38 против 36, что было довольно неожиданно. Но вскоре, во время матчей в Чикаго 16 и 17 августа, Рут сравнял счет. 19 августа Гериг снова обогнал его на одно очко в игре против «Уайт Сокс», но на следующий день в Кливленде Рут сделал свой ход и сравнял счет до 39 очков.

Многие болельщики уже были на грани сердечного приступа. 22 августа Рут выбил свой сороковой хоум-ран; два дня спустя Гериг сравнял счет. 27 и 28 августа в Сент-Луисе Рут выбил сорок первый и сорок второй хоум-раны. Два дня спустя, в игре против «Ред Сокс» в Нью-Йорке, Рут выполнил последний хоум-ран месяца вообще для всех игроков. Под конец августа в копилке Рута было 43 хоум-рана, а у Герига – 41. Их общее количество составило 84, благодаря чему команда далеко обгоняла «Ред Сокс» с 28 и «Индианс» с 26. Ни одна команда ни в одном сезоне до «Янкиз» не выбивала так много хоум-ранов, а ведь сезон еще не закончился.

При этом Рут, конечно, и близко не подошел к своему рекорду 1921 года в 59 хоум-ранов, но у него оставались все шансы выбить 50 – дойти до этой важной вехи раньше удавалось лишь трижды, как ему, так и вообще всем игрокам. При должном усердии добраться до заветной полусотни мог бы и Гериг. Сентябрь обещал быть весьма жарким месяцем для бейсбола, хотя насколько жарким он выдастся на самом деле, предсказать тогда не мог никто.

Пока «Янкиз» переезжали из одного города Среднего Запада в другой, Чарльз Линдберг облетал примерно ту же территорию по воздуху. Из Детройта он направился в Чикаго, затем в Сент-Луис, Канзас-Сити, Уичиту и Сент-Джозеф в штате Миссури, после чего полетел обратно на север, в Молайн, округ Милуоки, и посетил Мэдисон, прежде чем вернуться в Миннесоту, где его ожидал торжественный прием. Но, к сожалению, не все получилось так, как было запланировано. Сначала пришло известие о гибели в авиакатастрофе в Миссури Джорджа Стампфа, его доброжелательного, но не очень полезного помощника на аэродроме Рузвельта перед полетом в Париж. Стампф летел в качестве пассажира с военным летчиком Хатчинсоном, который показывал каким-то людям курорт на озере неподалеку от Сент-Луиса. Самолет случайно задел за флагшток и упал. Хатчинсона выбросило из кабины, и он отделался легкими ранами. Стампфа же задушили провода, обвившиеся вокруг его шеи.

В Миннеаполисе и Сент-Поле во время «парада» Линдберг промчался на автомобиле перед зрителями на такой скорости, что для большинства он показался лишь смазанным пятном. Люди, простоявшие несколько часов с детьми, были разочарованы. «Лучше бы вовсе не было никакого парада, чем такой, во время которого героя не было видно, как следует», – сетовал редактор Minneapolis Tribune в передовице.

Газеты начали печатать статьи о том, что вслед за Линдбергом из города в город переезжают воры-карманники и грабители, желающие воспользоваться общей суматохой. Во время торжественной процессии Линдберга в Чикаго некий вооруженный мужчина зашел в ювелирный магазин на Стейт-стрит и без особого труда вынес денег и украшений на 85 тысяч долларов. После стало известно о том, что охотники на сувениры забрались в дом семейства Линдбергов в Литл-Фолсе, опустевший после смерти К. А. Линдберга, и похитили книги, фотографии и другие уникальные личные вещи. Возможно, по этой причине на всем пути к родному дому у Линдберга было такое мрачное выражение лица, хотя он мог просто устать. В любом случае он вежливо, но без всяких эмоций выслушал шестичасовые речи и похвалы официальных лиц, в том числе и шведского консула в Миннеаполисе, с заметным облегчением вернулся в свой самолет, поднялся в воздух и направился на запад, в Фарго. Его тур был выполнен всего на треть. Неудивительно, что он выглядел немного ошарашенным.

Но этот тур произвел гораздо больший эффект, чем он, возможно, осознавал. Газеты тщательно фиксировали время его перелетов между городами: от Грэнд-Рэпидс до Чикаго за 2 часа 15 минут; от Мэдисона до Миннеаполиса за 4 часа; от Сент-Луиса до Канзас-Сити за 3 часа 45 минут. Для тех, кто был вынужден ездить между указанными городами, эти цифры казались настоящим волшебством. Более того, Линдберг повторял их день за днем, пунктуально, без сбоев, без всякой спешки и лишней суматохи, как будто перемещаться по воздуху для него было самым естественным занятием. На публику это оказало огромное влияние. К концу лета Америка была страной, готовой к воздушным перелетам, тогда как месяца за четыре до этого самолеты считались всего лишь развлечением для сельских ярмарок, и, казалось, Соединенные Штаты никогда не догонят в этом отношении Европу. Понимал это Линдберг или нет, но его тур по Америке сделал гораздо больше для развития авиации, чем смелый перелет через Атлантику из Нью-Йорка в Париж.

Но ирония заключалась в том, что к тому времени, когда Америка была готова как следует освоить воздушное пространство, Чарльз Линдберг уже перестал быть героем.