Удачные перелеты через Атлантику на «Америке», «Колумбии» и «Духе Сент-Луиса» пробудили самые радужные, пусть и не всегда реалистичные, надежды на будущее авиации.

Почти сразу же появились планы коммерческого использования последних достижений. В Париже Чарльз Левин вкратце упомянул о возможности регулярных пассажирских перевозок между Америкой и Европой и сказал, что сам готов инвестировать 2 миллиона долларов в такое предприятие. Каким образом он собирался перевозить пассажиров в обоих направлениях, если еще ни один самолет успешно не долетел из Европы до Америки, осталось неясным. Об этой схеме, как и о многих других схемах Левина, быстро забыли.

Эдвард Р. Армстронг, инженер канадского происхождения, решил подойти к проблеме с иной стороны. Вместо того чтобы увеличивать дальность полета и грузоподъемность самолетов, он решил расставить в океане восемь посадочных площадок с интервалом в 350 миль. Эти «морские аэродромы» (seadromes) 1100 футов в длину и весом в 50 000 тонн должны были удерживаться на месте якорями и стальными кабелями. На них можно было бы разместить рестораны, сувенирные лавки, залы отдыха и смотровые площадки, а на некоторых даже гостиницы. Стоимость каждой платформы составила бы 6 миллионов. По расчетам Армстронга, перелет из Нью-Йорка в Лондон в таком случае занял бы около тридцати часов.

В 1927 году Армстронг основал свою компанию (Armstrong Seadrome Development Company) и постепенно начал привлекать финансовую поддержку. 22 октября 1929 года он заявил, что планирует начать работы через два месяца. К сожалению, в эту же неделю произошел крах на фондовом рынке, и его финансирование развалилось. Армстронг еще несколько лет пытался осуществить свой проект, сокращая количество платформ сначала до пяти, а потом до трех, по мере того как развивалась авиация. В конечном счете такие платформы, естественно, оказались ненужными, и его мечта так и не воплотилась в реальность, хотя сам принцип лег в основу нефтедобывающих платформ. Армстронг умер в 1955 году.

В 1920-х годах из Европы в Америку и обратно по морю ежегодно плавало два миллиона человек, так что потенциальный рынок был значительным. С современной перспективы морские путешествия кажутся высококлассным и романтическим видом отдыха, но они занимали слишком много времени, были неудобными в плохую погоду и иногда очень опасными. До изобретения радара немалую опасность представлял даже обычный туман. Критические ситуации возникали очень часто. «Случаев, когда корабли лишь чудом не столкнулись, было гораздо больше, чем становилось известным пассажирам», – пишет Джон Мастон-Грэм в своей книге «Единственный способ пересечь». Но и известных случаев было более чем достаточно. Тем же летом, 15 июля, когда «Левиафан», на борту которого находились Бэрд с товарищами, подходил к берегам Америки, лайнер «Веендам» компании «Холланд Америка» близ Нантакета в 4.40 утра задел – скорее даже процарапал – норвежское грузовое судно «Сагаланд». «Сагаланд» быстро затонул, один член его экипажа погиб. «Веендам» избежал серьезных повреждений, и никто на его борту, судя по сообщениям, не пострадал. Тем не менее это было серьезное напоминание о том, насколько опасны морские путешествия, если даже суда сталкиваются при ясной погоде.

По всем этим причинам перспектива сокращения времени, необходимого для пересечения океана, хотя бы на сутки, казалась весьма заманчивой, и это объясняет, почему Кларенс Чемберлин принял приглашение компании «Юнайтед стейтс лайнз» и 1 августа вновь взошел на борт «Левиафана», чтобы взлететь на аэроплане с его верхней палубы, где была сооружена шаткая платформа длиной в 114 футов. Хватит ли ее для разгона и взлета, точно не знал никто. До этого еще ни один самолет не взлетал с корабля на море, и сам Чемберлин считал, что шансы его не слишком велики. Вскоре после отплытия кто-то спросил его, умеет ли он плавать. Чемберлин усмехнулся и признался, что не умеет.

К счастью, плавать ему не пришлось. Во время затишья между дождями Чемберлин поднялся на борт биплана «Фоккер», разогнался по скрипящей платформе и набрал достаточную скорость, чтобы остаться в воздухе, когда корабль уже был позади. Он сделал круг над лайнером, помахал рукой и направился в Тетерборо в Нью-Джерси, куда доставил девятьсот писем и немного застенчиво попозировал для фотографов. Вдохновившись примером Чемберлина, владельцы нового пассажирского лайнера «Иль-де-Франс», спущенного на воду в том году, установили на него катапульту, с помощью которой можно было бы поднять в воздух шестиместный самолет с более короткой платформы, и на несколько лет самые богатые и отважные пассажиры получили возможность достичь берега на день раньше своих оставшихся на борту спутников.

В начале августа закончилась вторая неделя большого турне Чарльза Линдберга по Америке. До сих пор у него была лишь одна неудача, но довольно серьезная. После посещения Бостона он полетел в Портленд, штат Мэн, но не смог приземлиться из-за тумана. Линдберг летал кругами два часа, но когда кончилось топливо, ему пришлось искать подходящее место. Отделившись от самолета сопровождения, он спустился к Олд-Орчард-Бич. К счастью, некий Гарри Джоунс предлагал туристам полеты и поблизости имелась взлетно-посадочная полоса. Возможно, кто-то рассказал об этом Линдбергу заранее, на случай экстренной посадки. У Джоунса был и ангар с инструментами, которые он с удовольствием предоставил Линдбергу.

Весть о том, что тут приземлился знаменитый летчик, сразу же разнеслась по всему городку. Люди пробирались в ангар, чтобы посмотреть на него за работой. «Он ни разу не взглянул на толпу, и даже ничем не показал, что видит посторонних», – писала молодая женщина по имени Элиза Уайт, свидетельница того события. К тому времени, когда Линдберг закончил ремонтировать свой самолет, толпа была уже такой большой, что ему пришлось воспользоваться мегафоном, чтобы обратиться к ней и попросить расступиться. Вместо этого люди стали подходить еще ближе, желая посмотреть на самолет, и тогда он «в раздражении отбросил мегафон», – вспоминала слегка удивленно Уайт. Это был не тот Чарльз Линдберг, о котором они читали.

Нетрудно понять раздражение Линдберга. Его самолет был чувствительным механизмом, который легко мог испортить любой бездумный зевака, и это было предметом его постоянных забот. Линдберг испытывал ужас всякий раз, как видел, что кто-то посторонний опирается о корпус или трогает движущиеся детали. На этот раз он поспешил сбежать, быстро забрался в кабину и повернул на пляж, надеясь, что толпа расступится, когда он подъедет поближе. К счастью, люди успели расступиться. «Он мягко двигался по песку, а потом очень быстро, не проехав и ста ярдов, взлетел в воздух, – писала Уайт. – Самолет поднял нос, накренился и развернулся низко над пляжем, а потом взмыл, словно птица с серебристыми крыльями, прямо в синее небо». Через полчаса он был в Портленде, где ему пришлось встретиться с очередным скоплением людей, единственной целью которых было подобраться поближе к нему и к его столь любимому самолету.

Невозможно представить себе, что тем летом значило быть Чарльзом Линдбергом. С самого утра, стоило ему покинуть свою комнату, как к нему постоянно кто-то обращался, кто-то его касался и кто-то ему надоедал. Каждый человек на Земле, который мог подойти достаточно близко, пытался пожать ему руку или похлопать по спине. Личной жизни у него не оставалось никакой. Отправленные в прачечную рубашки не возвращались. На кухнях шла настоящая драка за оставленные им кости и использованные салфетки. Он не мог просто так прогуляться в парке и зайти в банк или аптеку. За ним следовали даже в уборную. Выписанные им чеки люди предпочитали не обналичивать, а вставлять в рамки и любоваться ими. Не было никакой надежды, что когда-либо жизнь снова вернется в нормальное русло. Как обнаружил Линдберг, идти к славе было гораздо интереснее, чем быть знаменитым.

Его турне состояло из шестидесяти девяти остановок с ночевкой и тринадцати коротких остановок, во время которых у него хватало времени только на то, чтобы поприветствовать официальных лиц и сказать несколько слов. Иногда он останавливался в небольших городках по пути, но только если местные жители соглашались нанести название их города на крышах домов для удобства других авиаторов. Над теми же поселениями, в которых Линдберг не мог приземлиться, он разбрасывал листовки следующего содержания:

«Приветствую вас! Из-за ограниченного графика и напряженного тура по Соединенным Штатам, который я в настоящее время совершаю в целях привлечения общественного внимания к авиации, «Дух Сент-Луиса» не может приземлиться в вашем городе. Но это сообщение посылается вам с воздуха, чтобы выразить нашу искреннюю благодарность за ваш интерес к туру и к развитию коммерческой авиации в Соединенных Штатах».

Далее содержался призыв к каждому гражданину содействовать «основанию аэропортов и других подобных удобств», имеющих огромное общенациональное значение, которые позволят Соединенным Штатам занять «достойное место» в роли мирового лидера коммерческой авиации.

С самого начала все торжественные встречи отличались крайней неорганизованностью. Возбужденные зеваки и даже члены официальных комитетов подбегали прямо к самолету, пока он еще выруливал после посадки. Линдберга это сильно раздражало. Однажды он был свидетелем, как пропеллер разрубил человека пополам. Поскольку смотреть прямо вперед у него возможности не было, всякую посадку приходилось совершать вслепую. По меньшей мере дважды – в Канзас-Сити и в Портленде, штат Орегон – из-за толпы на взлетно-посадочной полосе ему приходилось садиться на фермерские поля. В других местах его встречали залпами орудий, оставлявшими клубы дыма в воздухе, еще более затруднявшими видимость. В целом опасностей в турне по Америке было гораздо больше, чем во время полета в Париж.

Чтобы не отставать от графика, Линдбергу приходилось спешить, и во время торжественных процессий автомобиль, в котором он сидел, передвигался с большой скоростью, что расстраивало зрителей и лишний раз тревожило Линдберга, потому что зрители нередко бросались под колеса, желая рассмотреть его поближе.

Типичным днем Линдберга во время турне было посещение города Спрингфилда в Иллинойсе 15 августа. Он прилетел немногим после полудня, проделав путь из Чикаго с остановками в Музхарте, Авроре, Джолиет и Пеории. За один час сорок пять минут, что Линдберг пробыл в Спрингфилде, он успел следующее: произнес краткую речь на летном поле; пожал руки сотне официальных лиц; поприветствовал солдат 106-го кавалерийского полка Иллинойса; сел в автомобиль с открытым верхом и проехал пять миль мимо пяти тысяч восхищенных зрителей, размахивавших флагами; положил венок к могиле Авраама Линкольна; посетил местный арсенал, где ему подарили золотые часы и где ему пришлось выслушать целый ряд пышных и пустопорожних речей. Вот лишь один пример тех цветистых восхвалений, которые расточал ему мэр города Дж. Эмиль Смит:

«И пока он плыл сквозь серебро летней зари, звезды с тихим восхищением наблюдали за столь храбро оседлавшим воздух человеческим сыном, товарищем туч, ветров и пенных волн. И когда он приблизился к своей цели, солнце, море и огромное бескрайнее пространство громко объявили его победителем и пропели ему: «Прекрасное свершение!»

Спрингфилд отличался от других городов лишь тем, что он был знаком Линдбергу – он когда-то здесь уже выступал, показывая воздушные трюки, и пятнадцать месяцев назад выбрал это же самое летное поле.

В заключение мэр заявил, что поле собираются назвать в честь героя «Полем Линдберга». Чарльз, вероятно, оценил иронию, поскольку всего лишь за год до этого жители города подавляющим большинством голосов выступили против финансирования постройки нового хорошего аэродрома, а это поле у них существовало только потому, что деньги на него выделила местная торговая палата.

После церемоний Линдберг поспешил обратно к своему самолету, чтобы полететь в Сент-Луис, где его ждали еще больше церемоний, больше толп и еще один вечерний банкет. Летчик находился в таком постоянном напряжении, что единственным местом, где он мог отдохнуть, была кабина пилота. Иногда он даже специально выбирал маршрут подлиннее, чтобы как можно дольше побыть одному. При любой возможности – над озером, например, или над ровным полем – он часто держался лишь в пятнадцати футах над поверхностью, отчего возрастало ощущение скорости, но одновременно и увеличивался риск ошибки. Во время турне ему позволили отдохнуть от всех церемоний два дня, но все равно он провел их вдали от дома и в компании малознакомых людей.

Единственным американским летчиком в Европе теперь оставался Чарльз Левин, который, казалось, вовсе не спешил вернуться домой. Время от времени он давал о себе знать то тут, то там до самого конца лета. В Италии он встретился с папой и назвал Муссолини величайшим государственным деятелем в мире. По возвращении в Париж он снова попал в газеты, устроив драку со своим соотечественником-американцем у Парижской оперы. «Я никогда раньше не видел этого человека, но он меня оскорбил, и я ударил его», – объяснил Левин и многозначительно добавил: «Раньше я был боксером». Причина такого эмоционального взрыва так и не выяснилась, но ходили слухи, что виной ему была женщина.

Левин также заявил, что собирается полететь обратно с Морисом Друэном, одним из двух французских пилотов, чей рекорд по продолжительности пребывания в воздухе в апреле на самолете Левина побили Чемберлин и Акоста. Заявление это было любопытно тем, что Друэн не говорил по-английски, а Левин не говорил по-французски. Левин несколько дней менял дату вылета, но каждый раз откладывал его. Затем, в конце августа, он неожиданно вывел свой самолет из ангара в Ле-Бурже и поднялся в воздух. Через несколько часов служащие аэродрома Кройдон в Лондоне с удивлением увидели приближавшийся к ним и странно виляющий аэроплан. «Колумбия» была известным самолетом, и ее сразу узнали, но было очевидно, что за ее штурвалом сидит либо неумелый, либо выведенный из строя пилот. Его появление вызвало небольшую суматоху, поскольку Кройдон был оживленным аэропортом, из которого вылетали регулярные рейсы в Париж и в другие города, а средства контроля за самолетами у диспетчеров были ограниченными. «Колумбия» сделала четыре круга над полем и едва не врезалась в диспетчерскую вышку.

Наконец она приземлилась под опасным углом и так коснулась земли, что тут же еще раз подпрыгнула, прежде чем окончательно приземлиться и сбавить скорость. Когда самолет остановился, из него выбрался улыбающийся Чарльз Левин, который только что совершил свой первый одиночный полет. Позже выяснилось, что он пролетел 130 лишних миль. Левин сказал, что решил полететь один просто потому, что ему так захотелось, но потом в Лондоне узнали, что Левин поспешил покинуть Париж, получив от Друэна официальную жалобу о том, что тот задолжал ему 80 000 франков жалованья. Управляющий ангаром в Ле-Бурже также сообщил, что ему не заплатили. Ничего не подозревающая жена Левина осталась в Париже. (Их брак не продлился долго и распался, едва закончилось лето.)

Чтобы избежать ареста, Левину пришлось дать официальное обязательство больше никогда и ни при каких обстоятельствах не подниматься в воздух над территорией Великобритании. Но его было не так-то просто смутить, и несколько дней спустя он заявил о своем очередном плане дальнего перелета, на этот раз с аэродрома в Линкольншире со старшим пилотом компании «Империал эйруэйз» капитаном Уолтером Хинчлиффом. В последующие дни Левин часто противоречил сам себе, утверждая, что они то полетят в Америку через Атлантический океан, то полетят на восток, в Азию, а оттуда пересекут Тихий океан. В конце концов никуда они так и не вылетели, и газеты утратили к ним интерес.

Друэну в конечном счете удалось вернуть часть денег, но наслаждаться ими ему пришлось недолго. В следующем году он погиб при испытаниях в Орли. Хинчлиффу повезло не больше. Он исчез примерно в то же время, пытаясь перелететь через океан с одной знакомой.

После того как была покорена Атлантика, внимание публики захватил Тихий океан, а именно 2400 миль водной глади между Гавайскими островами и Калифорнией. Сразу же после перелета Линдберга Джеймс Д. Доул, уроженец Массачусетса, сколотивший состояние на выращивании и продаже консервированных ананасов на Гавайях, объявил, что выплатит приз в размере 35 000 долларов тому, кто пересечет это расстояние. Так началась «Тихоокеанская гонка Доула» – гонка в прямом смысле слова, потому что ее участники должны были вылететь одновременно (или почти одновременно, насколько это возможно) с муниципального летного поля в Окленде, штат Калифорния. Гонка была намечена на август, но уже 29 июля два армейских летчика успешно долетели на «Фоккере» из Окленда в Оаху за двадцать шесть часов. Это было невероятное достижение, настоящий подвиг в авиации, и оба пилота, лейтенант Лестер Дж. Мейтленд и лейтенант Альберт Ф. Хегенбергер, действительно заслужили славу. К сожалению, их перелет пришелся как раз на то время, когда командор Бэрд со своим экипажем опустился в воду у Вер-сюр-Мера, и внимание прессы было занято совсем другим. Две недели спустя после полета Мейтленда и Хегенбергера из Окленда на Гавайи вылетели еще два пилота, Эрнст Смит и Эмори Бронте, но у них кончилось топливо и их самолет упал на дерево на острове Молокаи. Они побили рекорд Мейтленда и Хегенбергера на четырнадцать минут. Получилось так, что 16 августа, то есть в день, на который была назначена «Гонка Доула», соревнующимся уже нечего было доказывать.

Три участника погибли в катастрофах еще до того, как долетели до Окленда. Еще одна катастрофа произошла в море неподалеку от аэродрома Окленда; два пилота отделались легкими повреждениями, но самолет был потерян. Другой самолет не допустили к гонке после того, как выяснилось, что его пилот не имеет ни малейшего представления о том, сколько топлива ему понадобится, чтобы долететь до Гавайев, и что у него нет подходящего топливного бака. Было ясно, что некоторые из претендентов сами представляют для себя главную опасность.

К назначенной дате число самолетов, участвовавших в гонке, сократилось до восьми, а четыре сошли с дистанции сразу после старта или через небольшое время после старта. Из четырех оставшихся самолетов до Гавайев добрались только два, а два пропали в пути. На борту одного из пропавших находилась двадцатидвухлетняя учительница из Флинта в штате Мичиган по имени Милдред Доран, которая не умела управлять самолетом, а просто сопровождала пилота, чтобы привлечь внимание публики и прессы. Когда поступили сообщения о том, что пропали шесть человек, включая Доран, на их поиски из Окленда вылетел пилот Уильям Эрвин, но он тоже пропал. Были объявлены поиски – самая масштабная морская поисковая операция на то время, как утверждалось, включающая тридцать девять военных кораблей и девятнадцать гражданских судов, но никого так и не нашли. Руководство ВМФ с некоторым неодобрением заявило, что за всю операцию сожгло 383 550 галлонов горючего. В целом в «Гонках Доула» погибло десять человек. Затею подвергли острой критике. Бэрд назвал ее «поспешной и плохо спланированной», и многие согласились с ним.

Несмотря на катастрофичную «Гонку Доула», люди по всей стране вдруг стали отправляться в дальние рискованные перелеты. Пол Редферн, сын декана колледжа Бенедикта, учебного заведения для чернокожих студентов в Колумбии, штат Южная Каролина, заявил, что готов пролететь 4600 миль из Брансуика в штате Джорджия до Рио-де-Жанейро в Бразилии на аэроплане «Стинсон Детройтер». Редферн меньше всего подходил на роль героя. Он, правда, всю жизнь увлекался самолетами – вплоть до того, что часто носил авиаторский шлем с очками в повседневной жизни, – но по образованию был музыкантом. Весь его опыт заключался в выполнении развлекательных полетов на сельских ярмарках, где он заодно подрабатывал, сообщая властям о нелегальных винокурнях. Он был одного возраста с Линдбергом, маленьким и невысоким (весил он всего 108 фунтов), с вечно беспокойным лицом, но ему было о чем беспокоиться. Он собирался пролететь 4600 миль – что гораздо дальше любого перелета до той поры – над океаном и джунглями, над территорией, для которой еще не составлялись надежные карты и прогнозы погоды.

Он подготовился на совесть: взял с собой рыболовные снасти, винтовку с патронами, хинин, москитную сетку, хирургический набор, сапоги, и все, что могло бы пригодиться ему на случай крушения в джунглях. В качестве рациона на ближайшее время он взял двадцать сэндвичей, две кварты кофе, фунт молочного шоколада и два галлона воды. Вылетел он 25 августа.

По оценкам экспертов в области авиации, которых процитировало агентство Ассошиэйтед Пресс, Редферн мог долететь до Рио за шестьдесят часов. Но он заплутал, едва только достиг Карибских островов, и сбросил записку на норвежское грузовое судно «Кристиан Крог», в которой просил указать ему направление. Записка упала в море, но за ней нырнул норвежский моряк. Записка гласила: «Разверните корабль носом к ближайшей земле, и махните флагом по одному разу на каждые сто миль до нее. Благодарю вас, Редферн».

Судно выполнило его просьбу, и Редферн, помахав в ответ рукой, полетел дальше. Тогда его видели в последний раз, хотя несколько лет спустя миссионеры и другие посетители Нидерландской Гвианы передавали слухи о некоем белом человеке, живущем среди индейцев. Согласно этим сообщениям, индейцы относились к нему, как к божеству, потому что он упал с неба. Белый человек, как утверждалось, взял себе жену и счастливо жил среди местных жителей. В поисках Редферна в джунгли отправились несколько экспедиций, в ходе которых погибли по меньшей мере два человека, но его так и не нашли. В 1938 году по требованию жены Редферна – то есть его настоящей жены в Америке – суд Детройта объявил Редферна официально скончавшимся.

Не менее невероятным, но на удивление более удачливым, был полет Эдварда Ф. Шлее, бизнесмена из Детройта, и добродушного толстяка Уильяма С. Брока, бывшего пилота авиапочты. Они заявили о том, что намерены побить рекорд путешествия вокруг света за двадцать восемь дней, четырнадцать часов и тридцать шесть минут, установленный в предыдущем году двумя другими жителями Детройта, которые пользовались аэропланами, поездами и кораблями. На этот раз путешествие планировалось совершить исключительно по воздуху.

Шлее, сын немецких иммигрантов, одно время работал инженером у Форда, но в 1922 году открыл свою бензоколонку. Затем открыл другую, а через пять лет их у него было уже более сотни. Также он владел небольшой авиакомпанией «Канадиан америкэн эйруэйз», для которой и нанял Уильяма Брока. Летом 1927 года Шлее было тридцать девять лет, а Броку тридцать один год. Брок к тому времени уже попал в газеты, доставив из Детройта в Блэк-Хиллз новую собаку супруге президента, Грейс Кулидж, после того как ее старая собака сбежала.

Ни у Брока, ни у Шлее не было опыта долгих перелетов, но они поставили себе цель облететь земной шар за пятнадцать дней. Самолет у них был модели «Стинсон Детройтер» с двигателем «Уайт Уирлвинд». Они вылетели через день после Редферна, и в следующие две с половиной недели регулярно изумляли мир – в основном тем, что им удавалось оставаться в живых и как-то продвигаться вперед, несмотря на отсутствие опыта. Они успешно перелетели Атлантику, что само по себе было большим достижением, но заблудились и не имели ни малейшего представления о том, где находятся. Пролетая над многолюдным пляжем, они сбросили записку, в которой просили указать, где находятся. Один мужчина палкой на песке начертил название «СИТОН» и указал на развевающийся поблизости британский флаг. Установив свое местонахождение, они продолжили свой путь до Лондона, где их ждал торжественный прием. Из Кройдона они вылетели через несколько часов, после того как туда прилетел (скорее, сбежал) из Парижа Левин. Доблестные путешественники постепенно пролетели по всей Европе до Константинополя, а оттуда до Калькутты, Рангуна, Ханоя, Гонконга и Шанхая, пока их окончательно не остановил тайфун на острове Кюсю. Всего они проделали 12 795 миль за девятнадцать дней, но до дома им оставалось еще 9850 миль. Из-за плохой погоды и пугающего обширного пространства Тихого океана они решили отменить полет и вернуться домой морским путем, где их все равно встретили как героев. Путешествие забрало у них больше сил, чем они сами осознавали. На банкете в Детройте Шлее поднялся с места, чтобы выступить с речью, произнес пять слов и тут же рухнул под грузом переживаний и физического напряжения.

После этого везение оставило Шлее. Летом 1929 года он едва не погиб, попав под вращающийся пропеллер, ударивший его по голове и оторвавший руку у плеча. Через три месяца он потерял все во время биржевого краха на Уолл-стрит. В 1931 году его самолет «Гордость Детройта» был продан на аукционе по приказу управления шерифа, чтобы оплатить долги. Этот самолет всего за 700 долларов купил некий Флойд М. Финни. Шлее умер в 1969 году «в безвестной бедности». У Брока дела тоже шли не так уж хорошо. В 1932 году он умер от рака.

И все же люди продолжали летать. В Великобритании свои силы в трансатлантических полетах решила попробовать шестидесятидвухлетняя княгиня Энн Левенштайн-Верхайм-Фройденберг, дочь графа Мексборо. Юность она провела в Лондоне под именем Энн Сэвиль, но впоследствии, в довольно позднем возрасте в тридцать один год, вышла замуж за немецкого князя Людвига Карла цу Левенштайн-Верхайм-Фройденберга, который скончался через два года после свадьбы. Унаследованное состояние княгиня тратила на свою страсть – авиацию. В 1912 году она стала первой женщиной, перелетевшей через Ла-Манш, хотя и в качестве пассажира. Когда в 1927 году энергичный капитан Лесли Гамильтон выразил желание перелететь Атлантику с востока на запад, она предложила финансировать перелет при условии, что он возьмет ее с собой. Вместе со вторым пилотом, полковником Фредериком Минчином, они вылетели с летного поля близ Солсбери в Уилтшире. На княгине была изысканная шляпка и шуба из меха оцелота, словно они собирались на коктейльную вечеринку в «Савой». Их самолет видели в небе над Ирландией и с корабля на полпути через Атлантику, но до Америки они не долетели, и никаких их следов впоследствии обнаружено не было.

Примерно в то же время из Олд-Орчард-Бич на острове Мэн, с того же самого пляжа, где незадолго до этого совершил незапланированную посадку Линдберг на своем «Духе Сент-Луиса», вылетел самолет «Старая Слава», владельцем которого был Уильям Рэндольф Херст. Этот самолет держал курс на Рим, и за штурвалом его сидел Ллойд Бертро, тот самый, который в мае подал иск против Чарльза Левина, обвинив того в невыплате причитающейся ему суммы по контракту и в непредоставлении страховки. Сопровождали Бертро второй пилот Джеймс Девитт Хилл и пассажир Филип Э. Пейн, редактор издания «Дейли миррор», которое также принадлежало Херсту. Всего через три часа после вылета они послали сигнал SOS, и с тех пор их больше не видели. Через несколько часов два канадских летчика, капитан Терренс Талли и лейтенант Джеймс Медкалф, вылетели из Ньюфаундленда, намереваясь достичь Лондона на самолете «Сэр Джон Карлинг». О них тоже больше никто ничего не слыхал.