54

Гланис и Рия спустились с Иницей к темницам в подземельях крепости. Здесь, внизу, особенно бросалось в глаза, насколько кладка старая. Камень и сталебетон были покрыты зелеными и черными разводами, изъедены трещинами. Воняло сыростью и плесенью.

– Не стоит тебе идти к нему в одиночку, – сказала Рия.

– Да что он мне сделает? Изнасилует, как мою мать?

– Он чокнутый фанатик. Часами сидит в углу и молится ТИШИНЕ, словно она может вызволить его из этой дыры.

Гланис, очевидно, разделял мнение Рии.

– Давай я пойду с тобой. Кто-то должен держать его на мушке.

– Может, я прикажу заковать его в цепи? – предложила Рия. – Хоть так.

– Нет, – Иница имела весьма ясное представление о встрече с человеком, которого ненавидела больше всех на свете. – Потом можете делать с ним что угодно, – пытать, свежевать, распинать – мне все равно. Но сперва я поговорю со своим отцом.

Трое охранников, сидевших у дверей в Хадратову темницу, поздоровались с Рией, но с табуреток не поднялись. Они резались в карты – в ту же самую игру, которую Иница видела на Гимнии. Она почувствовала любопытные взгляды, но предпочла их не замечать. Ни ей, ни Гланису никто не сказал ни слова.

– По-прежнему молится? – поинтересовалась Рия.

Один из охранников кивнул.

– Пока кто-нибудь не заткнет ему глотку.

Рия заглянула внутрь через окошко в стальной двери и снова закрыла заслонку.

– Я все же за цепи.

Иница покачала головой.

Гланис достал бластер, а Рия принялась набирать код на панели возле двери. Остановившись перед последней цифрой, она еще раз обернулась к Инице:

– Уверена?

– Да что ж это такое, открой уже дверь!

Рия, похоже, рассердилась, но пожала плечами и ввела недостающую цифру кода. Раздалось шипение, дверь слегка подалась внутрь, между ней и косяком образовалась узкая щелка. Охранники тоже взяли бластеры на изготовку.

Не колеблясь, Иница переступила порог темницы и тут же захлопнула за собой дверь.

– Опять явилась врать, как на Гимнии? – Хадрат сидел в глубине темницы спиной к выходу, скрестив ноги.

– Скажи еще, что я оскорбила твои лучшие чувства.

– Мы можем оценивать друг друга только по поступкам, не так ли? Потому ты и пришла, – он прошептал что-то себе под нос, наверное, кусочек молитвы, и снова обратился к ней: – Фаэль переманил тебя на свою сторону?

– Сейчас мне чья угодно сторона милее твоей.

– В таком случае ты должна быть где угодно, но не в этой темнице.

– Я хочу посмотреть, хватит ли у тебя достоинства хотя бы сказать мне правду.

Он громко расхохотался.

– Достоинства!

Медленно, с трудом поднявшись на ноги, он повернулся к Инице, и она увидела, что его били. И били не раз. Хадрата истязали систематически: все лицо и шея в кровоподтеках, ссадина на лбу небрежно замазана комковатым кожным клеем.

– Прекрасно, что ты избрала сторону достойных и честных, – даже издевки в его голосе не было – одна усталость. – Если тоже хочешь ударить меня – давай, бей! – он театрально раскинул руки, и Иница едва устояла перед соблазном принять приглашение – просто чтобы показать ему, насколько неуместен этот балаган.

– Кто ты? – спросила она.

Удивление мелькнуло в его левом глазу, который заплыл не так сильно, как правый. Удивление и проблеск любопытства. Возможно, именно эта черта объединяла его с Фаэлем – Зеффрену, третьему брату Талантис, всякая любознательность была чужда.

– Кто я? – пробормотал он. – Как это понимать? Это такая игра?

– Ты Хадрат Талантис. Командир Гильдии и слуга Кавдорского дома. Пусть еще и жрец ТИШИНЫ, если для тебя это важно.

– И?

– Ты еще и мой отец?

Он приподнял подбородок, словно так ему было лучше видно Иницу через заплывшую щелку между веками.

– Не знаю, – сказал он. – Возможно.

– Возможно?

– Я никогда не был в опочивальне твоей матери, – он издал хрип, который лишь очень отдаленно напоминал смешок. – Понятия не имею, кто еще успел ее оседлать за те пару недель, на которые пришлось твое зачатие.

Она стояла не шевелясь, словно подошвы увязли в бетоне – лишь бы не совершить какого-нибудь неверного движения. А что верно, она и сама не знала – вот в чем беда. Наверное, развернуться и уйти. Или вонзить ему в сердце кинжал, который она сунула в складки одежды еще в верхних покоях крепости, улучив момент, когда ни Гланис, ни Рия на нее не смотрели.

– Твоя мать была красивой женщиной, – продолжал Хадрат. – Многие мужчины заглядывались на нее, когда она шла по дворцу или гуляла в садах.

– Но они ее не насиловали.

– Некоторых, вероятно, посещала такая мысль. Двоих-троих так точно, – его разбитое лицо исказило что-то вроде улыбки. – Хочешь узнать, как это было? Ты за этим пришла? Чтобы услышать, как она лежала подо мной, дрожа и рыдая от радости, что наконец-то появился мужик, который так ее обслужил, как никто другой раньше?

Прекрати! – бурлило в ее горле, будто расплавленное железо. Прекрати сейчас же! Но она не издала ни звука, только смотрела на него, заставляя себя ловить каждое его слово, чтобы подпитать огонь, разгоравшийся внутри. Казалось, он выжигал ее душу, выковывая что-то новое, сильное.

И тут она наконец поняла, зачем пришла к нему. Почему она так этого хотела. С Зеффреном у нее никогда не было эмоциональной связи. А вот к Хадрату – своему настоящему отцу – она сейчас испытывала такие сильные чувства, что не имело ни малейшего значения, добрые они или злые – это была именно та связь со своим родом и с самой собой, которой ей всегда не хватало. Не важно, кто он такой. Главное, она наконец-то поняла, кто она такая. Дочь этого человека. Живое доказательство его безумия.

В конце концов, подумала она, ненависть и любовь так похожи, что в общем-то безразлично, какая из этих страстей движет человеком. Выхватив кинжал, она подскочила к Хадрату и прижала клинок к его горлу. Она была гораздо ниже его ростом, и даже несмотря на кинжал, он смог бы ее оттолкнуть. Но он этого не сделал. Стоял неподвижно и смотрел на нее сверху вниз, по-прежнему сверху вниз, полностью убежденный в собственной непогрешимости.

– Дочь, – сказал он. – Я рад, что мы наконец-то так близки.

Под лезвием кинжала выступила кровь – тоненькая струйка, почти незаметная на его разукрашенной синяками и кровоподтеками коже.

– Отец, – сказала она.

– Значит, ты сейчас меня убьешь.

Она надавила на кинжал, пока не почувствовала, как под металлом трепещет трахея. И лишь тогда отняла лезвие.

– Нет.

– Я думал, ты сильнее.

– Я сильна именно потому, что этого не сделаю.

– Угрызения совести еще никого не сделали сильнее.

– Угрызения совести? – она покачала головой.

– А что тогда? Радость оттого, что меня будут истязать еще и еще?

– Рано или поздно тебя убьет Фаэль. Вы так давно презираете друг друга, что у него на это больше прав.

– Как будто тебя волнует чье-то там право. Не глупи, Иница.

Она отступила на два шага назад и, выдержав долгую паузу, спросила:

– Что ты надеешься найти за Вратами Росы? ТИШИНУ?

Он улыбнулся и ничего не ответил.

– Все ли ты знаешь о ТИШИНЕ? – продолжала она. – О машинах, которые когда-то ее придумали, чтобы морочить головы простакам вроде тебя?

Он хотел что-то сказать, но замешкался и несколько раз глубоко вздохнул.

– Это просто молва. И молва весьма не новая.

– Это чистая правда, – она убрала кинжал в ножны и отошла еще чуть дальше, но глаз с него не сводила. Всех презирающий, все потерявший, он, скорее всего, уже сам не разбирал, кого по каким причинам ненавидит. – Здесь, на Ное, можно найти свидетельства, – продолжала она. – Доказательства того, что ТИШИНА изначально была ложью. Что машины навязали миру эту веру, рассчитывая разложить Гегемонию изнутри.

Каждое ее слово ранило больнее кинжала или ножа. Каждое ее слово было словно луч бластера, бьющий в глубь его мятежной черной души.

– И снова ложь, – пробормотал он.

– Подумай сам. Ты же видел Врата? Лица статуй видел? Слышал про первых жриц ТИШИНЫ? Знаешь, что они были не живее этих стен? Как и вся твоя убогая религия?

– Ты лжешь, – повторил он.

У нее было чувство, будто она по капле вливает яд в его раны – медленную, мучительную отраву, которая в полную силу подействует лишь через недели или даже месяцы.

– Я приду еще, – пообещала она. – Я буду навещать тебя и рассказывать все новые и новые подробности. Возможно, принесу доказательства. Любые доказательства, какие тебе потребуются.

– Ложь, – дрожащим голосом сказал он. – Все это ложь!

Она стукнула каблуком в дверь и тут же услышала, как отпирается замок.

– Я очень рада, отец. Рада, что нам предстоит много долгих бесед о фарсе, которому ты посвятил всю свою жизнь.

Он стоял на другом конце темницы – жалкая, обезображенная развалина. Молча он смотрел на нее через темно-красную щелку незаплывшего глаза, кровь текла по шее, руки сжались в кулаки. Разжались. Сжались.

– До скорого, – сказала она, переступила порог и захлопнула за собой дверь темницы.