Глава 24
Хаим, спрятав нож за ремень брюк, направился к административному бараку, где дежурил унтершарфюрер Бекман. Сельма следовала за любимым. И лишь подойдя к бараку, куда у нее не было доступа, остановилась.
Там, стоя в отдалении, она видела, как Хаим предъявил часовому пропуск и решительно вошел в барак. Прошла минута, другая… И вдруг из барака донесся нечеловеческий крик, даже визг. Часовой сорвался с места и вбежал в барак. Сельма в ужасе закрыла лицо руками. Она была ни жива ни мертва. Все пропало! Даже если Хаим убил Бекмана, с вооруженным часовым ему точно не справиться. Тут изнутри барака донесся еще один вопль, перешедший в стон. Наверно, это был ее Хаим… Девушка сделала шаг к двери…
И тут дверь распахнулась. На пороге стоял Хаим. Он был весь в крови, и в руке держал нож. Увидев полный ужаса взгляд Сельмы, он поспешил объяснить:
– Это их кровь. Их было двое. Я убил обоих.
Сельма подбежала и обняла его…
…Комендант Первого лагеря Карл Френцель сидел под яблоней. Что-то с ним случилось в этот день. Не было никаких сил встать и заняться привычным делом – следить за порядком в лагере, бить нерадивых, встречать новый эшелон… Ни сил, ни желания. Кстати, вспомнилось пожелание рейхсминистра Гиммлера: «Больше праздника в душе, партайгеноссен, больше праздника!» Да, обершарфюреру Френцелю праздник в душе сегодня бы не помешал. Но никакого праздника и в помине не было. В душе у него пылал ад.
Тут комендант заметил мальчика Тойви, который робко приближался к нему. Френцель усмехнулся. Поднял с земли яблоко, кинул в мальчишку. Промахнулся, конечно, – ему ничто сегодня не удавалось. И он пожаловался:
– Видишь, парень, я совсем сегодня вышел из строя!
– А как же шкаф? – обратился к нему Тойви. – Ведь вы давали поручение, господин офицер. Сделать шкаф с деревянной резьбой. Русский солдат Саша сделал все, как вы приказали. Разве вы не хотите взглянуть?
Но Френцель и не думал вставать. Он все еще хотел шутить.
– Русский солдат? – переспросил он. – Русский солдат сидит в танке. Быстро едет сюда…
– Но вы заказывали шкаф с резьбой! – настаивал Тойви. – Чтобы послать вашей супруге в Берлин. Вы сказали, что это очень важно, господин обершарфюрер!
Френцель вздохнул и поднялся с земли.
– Откуда ты знаешь, что для меня важно, уродец? – пробурчал он.
Извернувшись, он схватил Тойви за ухо, но тут же выпустил. Ничего сегодня не хотелось, даже мучить евреев.
– Ладно, идем в твою мастерскую, – согласился он.
И по дороге, пока они шли, он все бормотал:
– Жена… шкаф… Берлин… Разве все это существует? Как ты думаешь, парень?
А в это время в столярной мастерской ждали Френцеля. Семен Розенфельд и Печерский оба взяли по топору.
– Ты готов? – спросил Печерский товарища.
Тот уверенно ответил:
– Готов, конечно.
Потом всмотрелся в Александра и сказал:
– Не бойся, он придет. Тойви приведет. Тойви уговорит…
– Да я не боюсь, – ответил Печерский. – Ладно, займи свое место, как договорились.
На крыльце послышались шаги, и Розенфельд поспешно спрятался за шкаф. Дверь распахнулась, и в мастерскую вошла… Люка. Увидев Печерского, она улыбнулась, обняла его…
– Саша, я не могу без тебя… – шепнула.
Александр растерялся – он не мог оттолкнуть девушку, и не было времени объяснить ей, что она не вовремя.
И тут дверь снова открылась, и на пороге показался тот, кого они ждали – обершарфюрер Карл Френцель. За его спиной виднелся Тойви. Увидев Печерского в обнимку с девушкой, комендант зашелся в хохоте.
– Я думал… думал, ты лошадь… – сквозь смех выдавил он из себя. – Думал, ты лошадь, а ты, оказывается, человек!
И захохотал еще сильнее. И так, смеясь, шагнул обратно, так и не войдя в мастерскую. Они остались вдвоем – Печерский и Люка. Нет, втроем – Розенфельд, которому не было нужды больше прятаться, вышел из-за шкафа с топором в руках. Тут Люка поняла, что произошло что-то неладное; улыбка исчезла с ее лица. Но она все еще не понимала, что наделала…
– Ты спасла Френцеля, – объяснил Печерский. – Ты спасла коменданта, понимаешь?
Он едва удерживался, чтобы не сказать ей что-то злое, обидное, что-то такое, о чем он сам будет потом жалеть… И тут до их слуха донесся резкий свисток. Это Бжецкий подал сигнал на общее построение. Восстание вступало во вторую фазу.
Заранее было договорено, что семьдесят заключенных – в основном бывшие солдаты Красной армии – будут идти во главе колонны и нападут на оружейный склад. Однако сотни людей, которые ничего не знали о планах восставших, но теперь поняли, что в лагере происходит нечто необычное, тоже устремились вперед. Они напирали, толкались, и вся толпа заключенных бурлила, шумела. Каждый боялся остаться позади и стремился вперед. Никакого порядка наладить не удавалось.
В таком виде заключенные подошли к центральным воротам Первого лагеря. Навстречу им вышел немец, начальник караула.
– Вы же слышали свисток! – резко сказал он. – Так чего вы толкаетесь, как стадо баранов?
Он заметил, что заключенные возбуждены, но еще не догадывался о причинах этого возбуждения. Он по привычке выхватил кнут и стал стегать заключенных направо и налево, выстраивая их по пять человек в ряд.
За начальником караула, как полагалось, следовал капо Бжецкий. Однако, кроме капо, тут же были еще несколько человек – ударная группа восставших. Начальник караула заметил это.
– Смотри, капо, как я заставлю этих скотов построиться! – воскликнул он и схватился за кобуру.
Но в этот момент Семен Розенфельд и еще несколько человек одновременно пустили в ход свои топоры. Мертвый начальник караула рухнул на землю. Тут уже все поняли, что началось восстание. Сдерживать толпу дальше было невозможно. Тем более что к первой колонне присоединилась еще одна, из Второго лагеря. Там было много женщин. Увидев, что происходит, они совсем потеряли голову, некоторые кинулись бежать в другую сторону…
В это время Карл Френцель, счастливо избежавший смерти в столярной мастерской, явился к себе в административный барак. И здесь он услышал разнесшийся по лагерю свисток, зовущий заключенных на построение.
– Построение? – удивился он. – А кто разрешил – Бекман? Эй, Бекман, ты где?
Ему никто не отвечал. Обершарфюрер открыл одну дверь, вторую… И увидел лежащего на полу Бекмана, залитого кровью. Рядом с ним лежал часовой.
Трезвея на глазах, Френцель схватил трубку телефона – и убедился, что связи нет. Тогда он кинулся в свой кабинет и включил сирену. Над всей территорией лагеря разнесся протяжный вой. По этому сигналу часовые у ворот схватились за пулеметы, все охранники взялись за оружие.
Услышали сигнал и руководители восстания.
– Это Френцель! – воскликнул Лейтман.
– Что будем делать, Саша? – Розенфельд обратился к Печерскому. – Какой новый план?
– Не все готовы бежать, – заявил Лео. – Надо им все объяснить. Надо, чтобы все люди собрались…
– А доски? – вспомнил Калимали. – Мы же хотели кидать доски на мины, помните? А ни одной доски не взяли!
– Решай, Саша! – торопил своего командира Цыбульский. – Надо сказать слово к народу!
И Печерский подчинился призыву своих друзей. Он сложил ладони рупором и крикнул, обращаясь ко всем:
– Товарищи, братья! Бежим прямо сейчас! Прорываемся к офицерскому дому! Режьте проволочные заграждения, впереди свобода!
Ему ответили громкие крики других лагерников. Толпа разделилась. Часть людей послушалась Печерского и кинулась к офицерскому дому. Другие решили прорываться через ворота и бросились туда. Но были и третьи – те, кто не захотел участвовать в побеге. Эти люди решили, что побег – это слишком опасно, почти верная смерть. Они поверили обещаниям гитлеровцев, которые то и дело говорили о том, что умелые заключенные им нужны, их оставят в живых. И они предпочли эти пустые обещания врага свободе. В выборе между свободой и рабством они выбрали рабство.
Один из руководителей восстания, Лео, пытался вразумить своих братьев-евреев. Он кричал им: «Хватит молиться, бежим, бежим!» Но все было напрасно. Тут выстрел с вышки убил Шмуэля, друга Лео. Тогда Лео махнул рукой и побежал вслед за Печерским. Эти люди, четыреста с лишним человек, измученные, истосковавшиеся по свободе, ринулись вперед…
Лишь теперь охранники на вышках спохватились, что в лагере происходит что-то чрезвычайное, и открыли стрельбу. Прозвучали ответные выстрелы – из винтовок, которые заключенным удалось захватить. Завязалась перестрелка. Группе, кинувшейся к воротам, удалось уничтожить охранников, стоявших рядом с воротами. Те, у кого не было винтовок и даже топоров, кидали в фашистов камни, песок, дрались кулаками…
Наконец ворота были сломаны, и толпа заключенных вырвалась на свободу. Однако здесь, за центральными воротами, дорога вела на станцию, она находилась под пулеметным огнем. А поле за дорогой, за которым находился лес, было заминировано. Многие кинулись туда – и нашли свою смерть на минном поле.
Другая группа, руководимая Печерским, бросилась штурмовать оружейный склад. В этой группе было много советских военнопленных; это были опытные солдаты, умевшие воевать. Они хотели не просто убежать из лагеря, но выйти на свободу с оружием в руках.
Однако к этому времени гитлеровцы опомнились от неожиданности и кинулись защищать склад. Здесь был и комендант Первого лагеря Карл Френцель. Печерский несколько раз стрелял в него, но так и не попал. Видимо, коменданту было не суждено умереть в этот день…
А вот бывший капо Бжецкий погиб в этот день. Так получилось, что возле ворот он нос к носу столкнулся с вахманом Отто. Тот, мастерски орудуя бичом, валил заключенных с ног. Увидев, что Бжецкий на стороне восставших, он кинулся к нему, сбил на землю и застрелил. Но тут упал сам под ударами топоров…
В бое за склад принимал участие Шломо. Укрывшись за ящиками, он раз за разом стрелял в гитлеровца на вышке – тот расстреливал восставших из пулемета. И наконец, чуть ли не последним патроном, свалил его, пулемет замолк. Лишь тогда Шломо направился к лесу. Вслед за ним бежал и юный Тойви. Правда, он чуть не запутался в колючей проволоке, но все же сумел выбраться.
Бой за склад был упорным. Однако сказалось преимущество врага в вооружении. У восставших было мало патронов, да и винтовок не так много. Поэтому захватить склад им в итоге не удалось.
…Сельма бежала вместе с Хаимом. Они уже достигли дыры в ограде, которую проделали бежавшие впереди. И тут откуда ни возьмись появился обершарфюрер Френцель. Он окликнул девушку:
– Сельма! Ведь тебя так зовут? Подожди, остановись.
И так велика была привычка Сельмы слушаться коменданта, что она, как загипнотизированная, остановилась и повернулась к нему.
– Прошу тебя, иди ко мне! – звал Френцель. – Не бойся!
И девушка, как зачарованная, сделала шаг к нему… Другой…
Тут Хаим опомнился, схватил девушку за руку и изо всех сил потянул прочь, к лесу. Они побежали. Тогда Френцель пробормотал: «Вот глупая…» Вытащил пистолет, прицелился… Ему так нравилась эта девушка, так напоминала его невесту… Он выстрелил.
Как раз в этот момент Сельма споткнулась о пенек и полетела на землю, увлекая за собой Хаима. Пуля прошла мимо. Они вскочили и побежали дальше. Френцель уже не решился их преследовать…
Печерский приказал заключенным прекратить штурм склада и отходить к ограде за офицерским домом. Ограду перерезали сразу в нескольких местах, и люди побежали к лесу. Догадка Печерского оправдалась – здесь были заложены только сигнальные мины, которые не приносили людям вреда. Правда, несколько человек погибли во время отхода от пуль немцев – те, хотя и не сразу, догадались, что складу больше ничто не угрожает, и перенесли огонь на поле.
И вот уже большая группа беглецов, больше ста пятидесяти человек, добралась до вырубки. Здесь Печерский и его друзья – Цыбульский, Розенфельд, Вайспапир – задержались, чтобы прикрыть отход остальных. Надо было пройти вырубку и достичь основного леса – только там заключенные могли чувствовать себя в безопасности.
Внезапно Печерского кто-то окликнул:
– Товарищ командир! Пора отходить!
Какой радостью наполнили его сердце эти простые слова! «Товарищ командир!» Давно к нему так не обращались…
Они стали отходить. Лагерь теперь виднелся вдалеке, по ту сторону минного поля. Но пока они еще были на вырубке и были видны гитлеровцам. Это доказывали и пули, свистевшие между деревьев. А вот одного заключенного задело, он был ранен. И тут же упал и Лейтман, бежавший рядом с Печерским. Борис Цыбульский склонился над другом, подхватил его на руки.
– Оставь меня, Боря, не надо… – попросил Лейтман.
Губы у него быстро синели.
– Хлопец, ты чего? – уговаривал его Цыбульский. – Не дури, брось эти фокусы!
Так он нес друга до самого леса. Лишь тут опустил его на землю, и Лейтман напоследок пошутил:
– Ну вот, я накаркал…
И замолк навсегда.
И вот наконец они очутились под защитой деревьев. Здесь можно было остановиться, передохнуть. Они вырвались на свободу! Они победили!
В тот момент они еще не знали, что им удалось сделать великую, небывалую вещь: осуществленный ими побег стал единственным удачным восстанием и крупным побегом из гитлеровских лагерей смерти за все годы войны.
