Глава 21
Несмотря на безумную ночь, Калимали проснулся рано, на рассвете. Огляделся – и в утренних сумерках увидел Печерского, стоящего у окна барака. Командир тоже не спал. Ведь наступило 14 октября. Решающий день…
Как был, босиком, горец подошел к лейтенанту. Шепотом спросил:
– В три часа?
– В три часа, – словно эхо, отозвался Печерский. И все так же, не оборачиваясь, спросил: – Ты ведь все сделаешь?
– Все сделаю, – заверил его Шубаев.
…Капо Бжецкий в этот день свирепствовал, как никогда. Он расхаживал с резиновой трубкой от противогаза в руках и лупил ею всех направо и налево. Досталось от него и Янеку – мастеру столярной мастерской, одному из подпольщиков. Комендант Френцель, наблюдая, как Бжецкий охаживает Янека, заметил:
– Что-то вы мне сегодня не нравитесь.
– Что тебе не нравится, Карл? – спросил его Гринхаус. Он стоял рядом в своих начищенных до блеска сапогах.
– С чего этот капо так старается? – отвечал Френцель. – И почему он застегнут на все пуговицы? Я помню, этот капо вечно ходит нараспашку. А этот еврей, – он указал на Янека, – почему он одет так нарядно? Он что, на свадьбу собрался?
– Ну, ты и скажешь, Карл! – рассмеялся Гринхаус. – На свадьбу! Умора! Ха-ха-ха!
Печерский и Лео, со стороны наблюдавшие за этой сценой, напряглись. Ведь Френцель был прав! Бжецкий, обычно ко всему равнодушный, в том числе и к своему внешнему виду, в этот день был собран, сам на себя не похож. А Янек, зная, что переодеться после начала восстания уже не получится, надел самый лучший свой костюм. Действительно, он нарядился, как на свадьбу. Только обручаться он собрался не с невестой, а со свободой. А если не повезет – то со смертью… Что, если Френцель начнет проверять возникшие подозрения, и прикажет обыскать двух-трех участников восстания? Тогда у них найдут ножи и топоры…
Однако положение спас, как ни странно, Зигфрид Гринхаус. Он подозвал к себе Бжецкого:
– Эй, ты! Иди-ка сюда!
Капо послушно подошел:
– Что-то не в порядке, господин обершарфюрер?
Гринхаус покровительственно заметил:
– Очень стараешься сегодня. Всегда бы так!
И похлопал капо по руке. В руке у Бжецкого после этого осталось несколько сигарет. Он поспешил согнуться в поклоне:
– Премного благодарен, господин обершарфюрер!
Печерский и Лео дружно вздохнули с облегчением. Пронесло!
Но спустя час произошел новый инцидент. В Первый лагерь явился унтершарфюрер Рыба, вооруженный автоматом. И увел Бжецкого и еще троих заключенных в северный лагерь. Печерский терялся в догадках. Куда повели капо? Ему отводилась важная роль в восстании. И почему унтершарфюрер взял с собой автомат? Обычно на работу с автоматом не водили. Александр подошел к Янеку и сказал:
– Сейчас же пойди и узнай, куда отвели Бжецкого! Как бригадир, ты можешь свободно ходить по лагерю. Узнай и скажи мне.
Янек вернулся спустя полчаса и сообщил, что Бжецкого отвели в северный лагерь. Он должен был руководить группой лагерников, которые разгружали бревна. Группа должна была работать без охраны, поэтому унтершарфюрер взял с собой автомат. То есть никакой угрозы для Бжецкого не было, он не был раскрыт.
Печерский вздохнул с облегчением. Но перед ним встала другая проблема: если Бжецкий угнан в другой конец лагеря, кто отведет троих опытных участников восстания во Второй лагерь? Этим троим отводилась важная роль: они должны были уничтожить четверых гитлеровцев. Бжецкого надо было заменить.
Особого выбора у Печерского не было. Отвести людей во второй лагерь мог только капо. А среди восставших, кроме Бжецкого, был только один капо – Геник. Александр разыскал его, отвел в сторону и тихо спросил:
– Вы знаете, что Бжецкий должен был отвести несколько человек во Второй лагерь?
– Знаю, – отвечал Геник.
– Бжецкого увели на бревна. Значит, людей поведете вы.
– Это невозможно! – капо был растерян. – Я не имею права туда ходить!
– Придется. Вы должны это сделать! Если немцы вас остановят, объясните им ситуацию. Ничего придумывать не надо. Скажете все как есть: что Бжецкого взяли на бревна, и вот вы ведете заключенных во Второй лагерь.
– Но зачем? Зачем я их веду?
– Придумайте что-нибудь. Вы лучше меня знаете, какие работы идут во Втором лагере, лучше знаете лагерные порядки. Мне трудно вам подсказать.
– Нет, я ничего не могу придумать! – воскликнул Геник. На него было жалко смотреть. – Давайте отложим на другой день!
Однако Печерский хорошо понимал: ничего отложить нельзя. И так «пьяная ночь» отняла у них целые сутки. Люди находились на пределе напряжения. В любой момент кто-то из них мог не выдержать, кинуться на эсэсовца с ножом или топором. И тогда все пропало: немцы устроят общий обыск, найдут приготовленное оружие и расстреляют большую часть тех, кто собрался бежать. К тому же со дня на день могло начаться уничтожение лагеря. Вдобавок на днях в Собибор должен был вернуться еще один эсэсовец, Гомерский. Он уезжал к семье, в отпуск. А это был изверг почище Френцеля и Ноймана.
– Нет! – твердо сказал лейтенант. – Для нашего дела завтра может быть поздно, все должно произойти сегодня. Люди ждут. Мы договорились, вы дали свое согласие. Отступать поздно, отказаться в таком деле невозможно. Делайте, что я говорю.
Бледный и растерянный, Геник отошел. Однако он нашел в себе силы, собрался с духом. И в три часа двадцать минут Печерский увидел, как он зашел в столярный барак и вышел оттуда, ведя с собой Цыбульского, Аркадия и Якуба. План восстания начал осуществляться…
Однако ликвидация эсэсовцев началась не со Второго лагеря, а с портняжной мастерской. Дело спутали не заключенные – дело спутал унтершарфюрер Эрнст Берг. Видимо, немцем владело нетерпение – хотелось как можно скорее примерить кожаный редингот, который ему накануне обещал Тойви. И немец, не дождавшись Тойви, сел на лошадь и поехал к мастерской. Не было еще и трех часов, назначенное Печерским время начала восстания еще не пришло…
Внутри в это время горец Александр Шубаев учил портного Юзефа пользоваться топором. Портной взял новый для него инструмент, стал примеряться, как ударить.
– Не так, – объяснил ему горец. – Бей обухом.
– Что такое обух? – не понял Юзеф. – Я не понимаю!
Шубаев взял у него из рук топор, чтобы показать… и тут вдруг услышал донесшийся снаружи стук копыт. Это мог быть Берг! Шубаев тут же принял решение – и скользнул за вешалку с готовой одеждой. Юзеф обернулся, не обнаружил напарника – и пришел в настоящий ужас.
– Куда ты делся? – почти закричал он. – Не мучай меня!
– Тише, – отозвался Шубаев. – Не бойся, я с тобой. И успокойся, а то немец сразу обо всем догадается.
В это время Берг подъехал к мастерской, слез с лошади. Привязывать ее он не стал, а сразу вошел в помещение. Вслед за ним вошел Тойви – он издали увидел, что немец без него направился в мастерскую, и испугался, что портные, не будучи предупреждены, не справятся с визитером.
Почти так и вышло. Юзеф, увидев немца, запаниковал и воскликнул:
– Вы слишком рано! Я еще ничего не понял!
Он чуть было не сказал: «Я не понял, как держать топор». Если бы он выговорил эти слова – все могло сорваться. Но, к счастью, Юзеф удержался. А Тойви поспешил исправить его огрех. Он объяснил:
– Господин унтершарфюрер смог только сейчас. Без десяти три.
И при этом он выразительно посмотрел на Юзефа. Этим взглядом он хотел передать портному как можно больше уверенности, успокоить его.
И, как ни странно, это ему удалось.
– Вот, господин унтершарфюрер, тот редингот, о котором вам говорили, – угодливо произнес он, указав на отдельную вешалку, где висела «приманка».
Берг взглянул на редингот и улыбнулся.
– Вагнер и Бекман лопнут от зависти! – заявил он.
– Да, да, прекрасная вещь! – зачастил Юзеф. – Извольте примерить. Вам нужно будет снять китель…
Эсэсовец снял пояс с кобурой, положил их на стол. Снял китель. Юзеф тут же подскочил к нему с рединготом и стал примерять. Краем глаза он увидел Шубаева – тот бесшумно вышел из-за вешалки и приблизился к немцу.
– Вот так, повернитесь к свету, господин, чтобы рассмотреть лацканы, – попросил Юзеф, поворачивая немца спиной к Шубаеву.
Унтершарфюрер повернулся… и в этот момент Шубаев ударил его топором по голове. Он бил обухом, как учил Юзефа – чтобы убить, но не раскроить череп и не обрызгать себя и пол кровью. Однако удар, как видно, был недостаточно сильный. Берг не был убит – он даже не был оглушен. От боли эсэсовец заорал так, что его было слышно за стенами барака. К счастью, никого из немцев поблизости не было. Крик Берга услышала только его лошадь. Животное испугалось, навострило уши и рванулось с места.
Если бы лошадь ускакала и стала бродить по лагерю, это могло привлечь внимание охраны. Положение спас Тойви – он как раз в этот момент вышел из барака, чтобы идти за следующим «клиентом». И когда лошадь заржала, Тойви схватил ее за уздечку, успокоил и привязал. А сам отправился за начальником общелагерной охраны обершарфюрером Хельмом.
Между тем в швейной мастерской еще не покончили с Бергом. Не помня себя от боли, тот шарил пальцами по столу, ища снятую кобуру. Но Шубаев успел раньше немца вытащить пистолет. Он навел оружие на эсэсовца и скомандовал:
– На колени! Руки за голову!
Берг не мог заставить себя встать на колени перед евреем. Не мог, и все! Но тут раздался щелчок – Шубаев взвел курок. Он сказал:
– А этот будет «хороший выстрел»? Помнишь, гад, как ты убил того парня из Белжеца? Так я убью и тебя.
Эти слова подействовали – Берг опустился на колени. Но все еще пытался командовать:
– Еврей, отдай оружие! Оно не для тебя! Не стреляй!
– Не буду, – пообещал Калимали. – Патроны надо беречь…
Быстро отложил пистолет, схватил топор и нанес новый удар – теперь уже лезвием. Берг рухнул на пол. Теперь он замолк навсегда. Труп задвинули под кровать, прикрыли тряпками. А за дверью уже слышались новые шаги – входил обершарфюрер Хельм. Но, пока он не вошел, Шубаев успел шепнуть Юзефу:
– Все-таки встал на колени, собака! И никакой арийской гордости! А ты молодцом, Юзеф!
Портной, который очень нуждался в этой похвале, расправил плечи, ответил:
– У меня были жена и четверо детей. Были…
Трудно описать ту перемену, которая произошла в эти минуты в душе тихого портного. Это кровавое, отвратительное дело – убийство человека – подействовало на него, словно очистительная гроза. Ему вдруг стало легче дышать. Ощущение невыносимой боли, утраты, с которым он жил последние месяцы, после того как узнал о гибели своей семьи, стало слабее. У Юзефа словно сил прибавилось. Он помог убить немца! Их, оказывается, можно убить! И Юзеф поверил в себя, в свои силы. Теперь он мог сражаться, мог смело смотреть в глаза врагу.
Это умение потребовалось ему незамедлительно – обершарфюрер Хельм, полный мужчина с брезгливым выражением лица, уже входил в мастерскую. С похмелья он был мрачнее и злее обычного.
Юзеф тут же склонился в поклоне чуть не до земли:
– Вот и вы, господин обершарфюрер! Вот, господин обершарфюрер, только для вас – кожаный редингот, дорогая вещь, из Парижа! Я его как раз почистил, подновил…
Хельм взглянул с интересом:
– А у Бекмана нет такого?
Юзеф глянул на него, как хороший, знающий себе цену портной на знакомого клиента:
– Что вы! Это штучная вещь! Оставил специально для вас…
– Для Бекмана хорошие кожаные вещи – это фетиш, – заметил немец.
Юзеф тут же сделал вид, что отнесся к его замечанию с повышенным вниманием, и спросил:
– Так мне что, предложить эту вещь господину Бекману?
Начальник лагерной охраны нахмурился:
– С какой стати? Я забираю этот редингот с собой.
И он собрался уходить. Нет, этого Юзеф не мог допустить! «Рано ты собрался, дружок, – подумал он. – Задержись у нас немного…» А вслух сказал:
– Погодите, господин обершарфюрер! Примерьте, а я подгоню. Пару выточек, чтобы эта вещь сидела как влитая на вашей фигуре. Всего пара выточек – и все просто попадают от восторга!
– Ну, пожалуй, только быстро, – согласился начальник охраны.
Юзеф почтительно взял его за плечи, развернул спиной к вешалке, как накануне разворачивал Берга. Подал немцу редингот, помог вдеть руки в рукава… И вдруг дернул Хельма на себя, опрокидывая его, лишая возможности сопротивляться. Юзеф больше не хотел играть только пассивную роль! Он хотел сам, своими руками убить кого-то из палачей своей семьи.
Шубаев выскочил из-за вешалки, взмахнул топором…
И тут произошло неожиданное. Обершарфюрер сумел увернуться. Он оказался ловким человеком, этот обершарфюрер Хельм. Он сбил с ног Шубаева – и тут же полез за пистолетом.
И тогда Юзеф выхватил топор у упавшего Шубаева и сам ударил немца. Ударил так, как учили – обухом. Хельм грузно свалился на лавку, а Юзеф продолжал бить – еще, и еще, и еще… Калимали начал отбирать у него топор, и тут Юзеф неожиданно вскочил и двинулся на товарища. Глаза у него были совершенно безумные.
Калимали с трудом вырвал топор у него из рук. Заметил:
– Это ты слишком, герой.
Из Юзефа внезапно словно выкачали весь воздух. Пошатываясь, он направился в угол барака, согнулся – и его вырвало. Эта кровь… ошметки мозга… это двойное убийство… Это было для него слишком…
