Летом 2008 года мне, конечно, было не до смеха. И потому, что с работой все никак не налаживалось, и потому что агония «Эхо ТВ» не оставалась незамеченной. Эта рана все еще болела. О маленьком, но гордом средстве массовой информации под названием «Эхо ТВ» почти никто ничего не писал. Но были и исключения. Уже после того, как «семь часов с Латыниной» накрыли эфир RTVi, Роман Супер опубликовал в своем «живом журнале» текст под названием «Чердак». Я настоятельно рекомендую его прочитать, впрочем, как и любой другой текст Супера, потому что его журналистское качество полностью соответствует фамилии автора. Рома Супер пришел к нам даже не на работу, а на практику, с журфака МГУ. Да так и остался, чему я был искренне рад – он был прекрасным корреспондентом. И мне кажется, что небольшой фрагмент из его «Чердака» послужит хорошей иллюстрацией моего рассказа о телекомпании «Эхо», тем более что он касается того времени, когда я сам уже оказался на обочине. Почитайте.

«Воздух забеременел тревогой. Главный редактор Норкин уехал к Гусинскому на переговоры, а приехал просто Норкиным. Андрей сказал, что попросил у олигарха денег на развитие канала. А олигарх сказал, что неплохой продукт можно делать и без денег, как китайцы. Норкин китайский осваивать отказался и был уволен. Так у Киселева появилось удобное кресло. Выкидыш.

Киселев действительно существует. У него настоящие усы. Он говорит так, как говорил по телевизору на НТВ. Медленно, шмыгая носом, иногда путаясь в собственных фразах. Говорит, говорит, потом вдруг замолчит и больше не говорит. Это нормально, когда работаешь не под эфир. А когда под эфир и когда нет той огромной армии редакторов и помощников, которая была в «Итогах», которая может быстро доформулировать мысли Евгения Алексеевича самостоятельно… Короче, очень сложно работать с Киселевым.

Когда нас с Сашкой пристегнули к телу Киселева, то есть позволили делать для его итоговой программы сюжеты, мы сначала очень обрадовались. Главная корова, как-никак. Но все быстро скукожилось. Во-первых, неинтересно. Киселев требует не репортажа, а умную говорящую голову в кадре. Во-вторых, Киселев был просто одержим третьим сроком Путина. И в каждом сюжете он просил ввернуть эту мысль, даже если сюжет был про отравление Литвиненко. В-третьих, Киселев всегда ужасно затягивал. Тему для большого и вдумчивого материала он формулировал обычно за два-полтора дня до эфира. И общался с корреспондентами он всегда по телефону. И всегда очень-очень долго. Кажется, даже для себя он формулировал задачи во время этих долгих и бестолковых телефонных разговоров. Мууууууууу. Ну и в-четвертых, в какой-то момент из раза в раз одни и те же политологи просто начали отказываться комментировать третий срок. Стало невыносимо скучно и неприятно.

Евгений Алексеевич, став главным редактором, вел себя примерно как Норкин. Разве что не курил у себя в комнате, а просто мрачно смотрел в компьютер. Ну и выпивать с ним у меня никогда не возникало желания. Пару раз он зашел на летучки, похлопотал, куда приезжают корреспонденты: в редакцию или сразу на съемку? Глубже в быт и будни нашей профессиональной жизни он не проникал.

Еще к нему часто приезжали западные журналисты для записи интервью. Тогда Евгений Алексеевич заметно расцветал. Английские слова о цензуре и Путине сыпались сквозь усы для англичан, канадцев, американцев. Как только журналисты уезжали, Киселев замолкал.

– Евгений Алексеевич, почему мы не летим в Тбилиси? Там волнения. Там интересно.

– Денег нет.

– Евгений Алексеевич, почему бы нам не слетать к Ламе в Индию по поводу беспорядков в Тибете?

– Денег нет.

– Это бесплатно, пресс-служба Его Святейшества платит.

– Это неинтересно.

А на следующий день мы ехали в независимый пресс-центр и снимали политолога Бунина про третий срок Путина. Эту пресс-конференцию не снимал больше никто. Только наша камера.

Потом всех уволили. Людям раздали бумаги и сказали, что, если не подпишете по собственному желанию, не заплатим последнюю зарплату. Выглядело это все, как если бы на Черкизовском рынке к тебе подъехал бандит с отверткой и, приставив ее к животу, любезно попросил бы отдать деньги. Разница только в том, что бандит на рынке никогда публично не распространялся о необходимости защищать права граждан, не сетовал на отсутствие гражданского общества, не взывал к Страсбургу. (…) Бандос с рынка всю жизнь последовательно тыкал своей отверткой в животы. Либеральное начальство RTVi же последовательно бахвалилось своей гражданской миссией.

В тот день, когда бандос с отверткой высадился в корреспондентской, главный редактор московского бюро RTVi Евгений Киселев сидел у себя в кабинете и давал интервью западным коллегам. Про цензуру, третий срок Путина, журналистику, которая уже не та, что прежде. Из-за двери доносилось слабое невнятное «му». Он так и не объяснил, что произошло с компанией. Вы все еще работаете? Тогда я еду к вам».

Я привел этот фрагмент не для того, чтобы доказать свою правоту – вот, мол, мои бывшие коллеги думают так же, как и я. Я привел этот фрагмент просто в качестве дополнительной информации. Тем более что Роман Супер, насколько я понимаю, думает совсем не так, как я. Сегодня он работает для ресурса «Радио «Свобода» в качестве интервьюера, но в России больше уже не живет. Об этом я сужу опять же по его публикациям, из которых следует, что Роман уехал в Израиль. Находить его материалы теперь немного сложнее, потому что раньше на моей страничке в Facebook всегда появлялись соответствующие ссылки, но мы почему-то больше не являемся «друзьями» в этой социальной сети. Не по моей инициативе.

Меня часто спрашивали и спрашивают, почему я не уехал из России, хотя мог и могу сделать это в любой момент? У меня нет короткого ответа, потому что аргументы мои разнообразны и многочисленны. Так что сейчас я постараюсь ограничиться только теми объяснениями, которые напрямую относятся к моей профессии, профессии журналиста. Мое глубокое убеждение состоит в том, что за границей, то есть в эмиграции, русский журналист перестает быть и русским, и журналистом. Понимаете, если человек навсегда покидает свою Родину, это означает только одно: ему плохо на Родине. Его притесняют, ему не дают возможности реализоваться, ему не нравится климат и условия жизни, зарплата, да мало ли что еще ему может не нравиться. И он уезжает, чтобы начать новую жизнь. Если мы с вами говорим о врачах, водителях, актерах, строителях, бизнесменах, спортсменах и представителях других специальностей, то, наверное, вполне можем допустить, что новая профессиональная жизнь мигранта сложится удачно. Но как быть с журналистами? Если журналист уехал из России и хочет работать по специальности на новом месте – получится ли у него это? Будет ли он доволен своей работой? Мне кажется, что – нет, не будет. И вот почему.

У журналиста-мигранта есть всего два пути, по которым он может направиться в своей новой жизни. Первый путь – постоянная и желательно как можно более жесткая критика того, от чего он уехал. То есть критика России и всего, что в ней происходит. Ты же уехал? Почему? Потому что… и далее следует перечень причин, которые заставили человека осуществить этот шаг. Если журналист-мигрант не будет постоянно критиковать свою бывшую Родину, его просто не поймут коллеги и читатели. Чего ж ты тогда уехал из России, если там все хорошо? Подозрительно как-то! А не засланный ли ты казачок на самом деле? Не выполняешь ли тайное поручение спецслужб? Вот и получается, что рамки профессиональной деятельности начинают сужаться, не оставляя возможности мыслить, писать и говорить широко, в полном объеме, в полную силу. Остается лишь узенький коридор с заданными темами и заданной тональностью. Но какая же это журналистика? Это опять какое-то проявление информационной войны получается, пусть и не прямое, заказанное и оплаченное политиками, а косвенное, сформированное самим общественным мнением. Что делать в такой ситуации, если не хочется заниматься одним лишь критиканством? Менять профессию! Например, переходить из журналистики в литературу, она дает гораздо больше возможностей для выражения собственного мнения. Но творчество писателя и ремесло журналиста вовсе не одно и то же.

Есть второй путь. Постараться забыть свою покинутую Родину и попытаться встроиться в новый мир. Но тут нашего журналиста-мигранта поджидают другие ловушки. Скорее всего, он по-прежнему хочет писать по-русски. Мало кто из журналистов, уехавших из России, добивается успеха в иностранной прессе, это больше подходит не для журналистов, а для политиков или политологов. Им можно писать статьи, например, на английском языке, потому что они ориентированы на местную аудиторию. Но мало кто из российских журналистов, уезжающих из страны, обладает необходимыми для такой работы познаниями в иностранных языках, большинство моих коллег надеется, что сможет работать на родном языке. Чтобы далеко не ходить. Много вы знаете российских журналистов, устроившихся на работу в украинские СМИ, которые в совершенстве овладели украинской речью? Я таких вообще не знаю! Те, кто там работает, говорят в эфире на русском. Другое дело, что они говорят, но эту тему мы уже разобрали.

Что же последует за попыткой ассимиляции журналиста? Мое глубокое убеждение – это будет потеря масштаба! Потому что русскоязычного гражданина Германии, Франции, Израиля или Америки, если он не мигрант в первом поколении и уже живет без постоянной оглядки на родные места, вряд ли интересуют сегодняшние события в России. Ему больше интересны новости его собственного маленького русского мира, который, как правило, очень специфичен и крайне непритязателен. Хотите пример?

Я уже как-то упоминал телеканал RTN, существующий в Нью-Йорке. Он появился, напомню, гораздо раньше RTVi и продолжает свою работу под руководством своего бессменного шефа – Марка Голуба, хотя несколько лет назад претерпел некоторые изменения и сейчас носит название RTN/WMNB. Russian Television Network of America, то есть «Русская телевизионная сеть Америки», пришла в дома жителей Бруклина в 1992 году, и Марк Голуб до сих пор с гордостью упоминает в интервью, что одним из первых ведущих его телекомпании был Александр Гордон, которого современные отечественные телезрители не могут представить в отрыве от российского Первого канала. А вот что еще говорит Марк Голуб: «Мы предоставляем информацию для людей, которые, возможно, никакого другого реального способа для получения сложной, умной, американски ориентированной информации не имеют». Оставим сейчас вполне допустимую иронию по поводу сочетания слов «умная, американски ориентированная информация». Я лишь обращаю внимание на то, что работа RTN направлена на людей, живущих в Америке, говорящих по-русски, хотя и с акцентом.

Вряд ли я заслуживаю обвинения и даже подозрения в антисемитизме! Уже в этой книге я не раз признавался в своей любви к Израилю и людям, которые там живут. Да, объема еврейской крови во мне явно недостаточно для того, чтобы я полностью соответствовал устоявшимся стереотипам, касающимся, например, умения устраивать собственное финансовое благополучие. Тем не менее при всех моих сионистских симпатиях я не могу не обращать внимания на определенные логические нестыковки. «Кому не знакомы имена Юрия Ростова и Влады Хмельницкой, Валерии Коренной и Игоря Газарха, Александра Гранта и Александра Лахмана, доктора Яны Прайс и искусствоведа Майи Прицкер, Бориса Тенцера и Ольги Черни, Аркадия Львова и Ильи Граковского, Валентины Печориной и Инги Карлиной?» Это я привел цитату из статьи Ари Кагана «Телеканалу RTN/WMNB – 10 лет!», опубликованной на его авторском сайте «Новости Нью-Йорка и Америки. Интервью, репортажи, аналитика».

Ну не может называться «Русской телевизионной сетью» компания, в которой все без исключения сотрудники могут быть моими родственниками по линии прадедушки Саула Львовича! Дай бог им всем здоровья, но это – не русское телевидение. Это – еврейское телевидение, и в этом нет ничего плохого, это замечательно! Я лишь говорю о том, что русский журналист-мигрант, решивший встроиться в новую жизнь целиком и полностью, должен быть готов к тому, что принято называть «местечковостью». Юрий Ростов тому яркий пример! Хорошо ему там работается, комфортно он себя чувствует – прекрасно! Я только рад этому! Просто я этого не хочу. Для себя. Потому что «местечковость» означает еще и снижение профессионального самоконтроля, самооценки. Потому что она делает позволительными вещи, которые журналист не должен разрешать сам себе.

Я потратил некоторое время на то, чтобы познакомиться с сайтом господина Кагана, так как он уже много лет сотрудничает с каналом RTN. Каждый год он пишет поздравительную статью по случаю наступления Нового года. Давайте сравним несколько этих публикаций.

2010 год: «Автор этих строк (и в течение последних десяти лет ведущий еженедельной передачи «У нас в Америке» на RTN) неоднократно убеждался в том, что президента Russian Media Group, коннектикутского раввина Марка Голуба, гораздо больше волнуют события в Вашингтоне, Нью-Йорке и Иерусалиме, чем в Москве, Санкт-Петербурге и Берлине».

2011 год: «Автор этих строк не может быть объективным, так как уже одиннадцать лет ведет еженедельную передачу «У нас в Америке» именно на RTN. Но как инсайдер, хорошо знакомый с внутренней кухней популярного телеканала, могу утверждать: Марк Голуб, президент компании Russian Media Group, куда входит RTN, собрал удивительный коллектив умных, порядочных, талантливых и работящих людей, создающих в непростых условиях прекрасные новостные, образовательные и развлекательные передачи».

2013 год: «Автор этих строк уже тринадцать лет ведет по RTN еженедельную передачу «У нас в Америке», где рассказывает об актуальных социальных проблемах, незаурядных русскоязычных иммигрантах и политических событиях в Соединенных Штатах».

Вас ничего не смущает в этих текстах? Мне в них чудится журналистская халтура. Заштампованность. Отсутствие желания работать с собственным стилем. Я понимаю, конечно, что описывать из года в год, по сути, одно и то же мероприятие, которое происходит в одном и том же ресторане с участием одних и тех же людей, безумно сложно. Но разве не в этом состоит работа журналиста, та маленькая творческая составляющая? У художника есть холст, краски и кисти, с помощью которых он пишет свои полотна. У композитора – ноты и инструмент, которым он владеет, для того чтобы создать музыкальное произведение. Если художник или композитор будет все время делать одно и то же, его засмеют! Обвинят в самоповторах, в том, что он «исписался», утратил свое вдохновение. Но разве журналисту можно так поступать? Он находится вне критики? Ему можно прощать косноязычие, банальности, глупость?

По-моему, нельзя. Но я не могу этого делать, поскольку приведенные выше примеры не являются общими, это – исключения, которые диктуются совсем другими правилами, неприменимыми к журналистике вообще. Журналистика, то есть работа со словом на родном языке, может приносить плоды, может быть успешной и, следовательно, нужной только в родной среде. Возможно, я ошибаюсь. Но это – мое мнение, которое я выражаю на своем родном языке!

У Сергея Довлатова во второй части его книги «Ремесло» (кстати, вот вам еще один аргумент в споре о том, чем является журналистика: ремеслом или творчеством!) есть несколько, на мой взгляд, подходящих примеров. Они касаются истории с работой над газетой «Зеркало», которую коллектив авторов смог запустить на деньги некого Ларри Швейцера, задумавшего издавать еврейскую газету. Сами-то журналисты намеревались выпускать русскую газету, но она все равно почти превратилась в еврейскую. И не потому, что господин Швейцер в статье об уменьшении в СССР производства свинины требовал заменить «свинину» на «фаршированную рыбу», так как упоминание свинины неприятно еврейским читателям. Она «почти превратилась», потому что сгорела. Не успела просто! Но уверенно шла по этой дороге. Вообще, довлатовское «Ремесло» – очень полезная книга, потому что она разрушает иллюзии. В том числе иллюзии, с которыми покидают свою Родину журналисты…

Есть, правда, и еще один путь для моих коллег-мигрантов. Это так называемая «внутренняя эмиграция», когда автор, физически оставаясь в своей стране, полностью отторгает ее, постепенно превращаясь в изгоя. Это очень опасный путь, потому что он может привести к предательству. А никакие либеральные ценности, никакие апелляции к правам человека не могут служить оправданием предательства. Предателей не любят нигде. Ни в стране, которую они предали, ни в стране, ради которой это предательство было совершено.

Очень полезным опытом для меня лично стал август 2008 года. Я совершенно не понимаю часто встречающейся иронии по поводу фразы «принуждение к миру». Что, собственно, в ней неправильного? Грузию не удалось «уговорить», и тогда ее пришлось «принудить», все очень просто. После начала боевых действий на Кавказе Юлька обратилась к руководству радиостанции «Говорит Москва» с идеей отправить ее в Южную Осетию. Руководство отказало, сославшись на отсутствие денег. Тогда она предложила оформить ей отпуск за свой счет, во время которого она будет в полном объеме исполнять обязанности специального корреспондента. Руководство согласилось, отдельно подчеркнув, что снимает с себя всю ответственность. Юля позвонила на «Эхо Москвы», предложив выделить еще одного журналиста и от этой радиостанции.

В августе 2008 года в своем эфире «Эхо Москвы» однозначно занимало «прогрузинские» позиции. Дело закончилось настоящим скандалом, потому что на недопустимость подобного поведения в российском эфире Венедиктову указал лично Путин. Об этом много писали, в том числе в американских газетах. The Washington Post рассказывала об этом эпизоде так: «Главный редактор «Эха» Венедиктов подтвердил, что был вызван на ковер Путиным в Сочи. Он сказал, что Путин указал на проблемы с освещением станцией войны в Грузии, включая и заявление одного из репортеров, который называл российских солдат вражескими и сообщал о передвижениях войск, используя только грузинские данные. «Было неприятно публично выслушивать это, и еще менее приятно было признавать ошибки, поскольку, к сожалению, ошибки были», – заявил он, добавив, что Путин не выделил ни одного из журналистов и не выдвинул никаких требований. Венедиктов сказал, что не согласился с некоторыми из жалоб Путина, и что ему было позволено объяснить свою позицию, и что Путин выразил свое неудовольствие радиостанцией еще более жестко в частной беседе. Венедиктов отказался говорить о беседе более детально».

Эти недостающие детали обнаруживались в публикации The New Yorker: «Позднее Венедиктов подошел к Путину в коридоре и сказал ему, что тот «несправедлив». Путин достал стопку стенограмм, на которых были основаны его претензии, и заявил: «Вам придется за это отвечать, Алексей Алексеевич!»

Все эти разговоры происходили в Сочи уже 29 августа, когда война давно закончилась. А в самом ее начале «Эхо Москвы» тоже не захотело посылать своего корреспондента в Южную Осетию, видимо, полагая, что «отвечать» придется кому-то другому.

«Все надежды прошли. Большинство либералов пытаются понять, не идем ли мы к репрессивному периоду нашей истории. Это значит, что то, что осталось от свободной прессы, может исчезнуть. Мы не знаем, будет ли выходить «Эхо Москвы» через месяц». Этот комментарий для The Washington Post появился в том же номере, что и рассказ о разговоре Путина с Венедиктовым, в середине сентября 2008 года. То есть восемь лет назад. «Эхо Москвы» по-прежнему выходит в эфир, как и автор комментария, известная российская журналистка, появляющаяся в этом эфире на регулярной основе – то как ведущая программ, то как их гостья. А вот еще одно разъяснение, цитата взята из той же публикации: «Когда Медведев пришел к власти, мы надеялись на новую оттепель. Но после грузинской войны люди очень обеспокоены новым закручиванием гаек в стране». Аналогичный пугающий прогноз, который дан в немного иной редакции. Автор этих слов – другая представительница российских СМИ, правда, уже сменившая работу журналиста на должность топ-менеджера в известной частной компании.

И в первом, и во втором случае посыл одинаковый: свобода слова в стране искореняется и скоро исчезнет совсем. Не важно, что и как произойдет впоследствии, главное, успеть сказать именно это в интервью западным коллегам. Это и есть проявление упомянутой мною «внутренней эмиграции» журналистов, потому что и «закручивание гаек», и возможное «исчезновение свободной прессы» – всего лишь фантомы, придуманные для поддержания собственного имиджа. А ведь претензии премьер-министра имели совершенно иную природу, что сам Венедиктов, кстати, не только не отрицал, но и разделял: «Еще менее приятно было признавать ошибки, поскольку, к сожалению, ошибки были»!

Но это понимание пришло позже. А тогда моя жена уехала на войну одна! На своем Nissan Micra, через всю страну с севера на юг, выходя в прямой эфир радио «Говорит Москва» и рассказывая о том, как и чем страна жила в эти августовские дни. Я не мог ее удержать. Потому что иногда бывают случаи, когда Человек Принимает Решение. Именно так, с прописной буквы. Возможно, это главное наше отличие от других представителей животного мира: один человек принимает решение и совершает поступок, который кажется другим людям нелогичным, иррациональным, глупым. Но на поверку оказывается, что лишь это решение было единственно верным, лишь этот поступок может считаться достойным человека. А в данном случае – еще и журналиста!

Я вел прямые эфиры «Говорит Москва», в которые она включалась, и молился. И она вернулась, моя такая маленькая, такая слабая и такая отважная. И я хочу, чтобы сейчас вы могли услышать ее рассказ.