Когда я узнал о том, что моих бывших коллег в массовом порядке выгоняют с работы, первое, что я сделал, – позвонил президенту. Президенту телекомпании «Эхо» Алексею Венедиктову, потому что теперь я наконец-то понимал, что входит в его функции. В тот момент Леша был полновластным начальником на «Эхо ТВ», следовательно, только он и мог объяснить мне, почему журналистов телекомпании выбрасывают на улицу. Именно выбрасывают, потому что увольняемым предъявили ультиматум: или заявление по собственному, или можете забыть о зарплате!

Венедиктов «включил дурачка» и сказал мне, что ничего не знает. Я пытался давить, но на Алексея Алексеевича давить бесполезно, особенно тогда, когда он чувствует собственную силу. Разговор не сложился, и я предупредил его, что снимаю с себя «обет молчания». «Да пожалуйста!» – ответил Венедиктов. Он был уверен, что у меня не получится устроить громкий скандал. И оказался прав, потому что главред «Эха Москвы» существовал тогда в статусе либеральной священной коровы и критиковать его было не принято. К тому же список СМИ, которые гипотетически могли бы опубликовать мои откровения, был чрезвычайно короток. Я это понимал, хотя и представить себе не мог, насколько коротким он окажется.

Существовал один принципиальный для меня момент. Я хотел, чтобы мой рассказ появился именно в либеральных СМИ, чтобы у людей, которых я намеревался уличить во лжи, не было возможности традиционно свалить все на «госпропаганду» и «происки Кремля». Согласитесь, так бы и произошло, если, скажем, мои обвинения в адрес Венедиктова и других бывших начальников вдруг появились бы в эфире НТВ или на страницах «Комсомольской правды». Поэтому сначала я позвонил в «Коммерсантъ», Арине Бородиной. Она сразу сказала, что газета вряд ли заинтересуется новостями о телекомпании «Эхо ТВ», но журнал «Власть», возможно, тему возьмет. Через день выяснилось, что для «Власти» эта история мелковата. Я позвонил в «Новую газету» Наталье Ростовой. Она согласилась со мной встретиться, если руководство издания не будет возражать. Опять же через день выяснилось, что руководство возражает. Я спросил напрямую: «Наташа, вы хотите сказать, что Дима Муратов отказывает мне в праве заявить со страниц его издания, что Венедиктов лжет?» «Ну-у, – неопределенно ответила мне Ростова, – получается…»

Тут я, конечно, приуныл. Единственное, чего я смог добиться своей активностью, так это предания огласке самого факта начала кадровых сокращений на «Эхо ТВ». И, что было гораздо важнее, – остановки этого процесса. Хотя после того, как страсти улеглись, он все равно был доведен до конца. Но я очень хотел привлечь внимание к тому, как все это происходило. Несколько лет моих коллег ставили в пример другим журналистам, хвалили их за приверженность принципам свободы слова и т. д., а теперь, шантажируя, вышвыривали вон, как какой-то мусор. Поэтому я продолжал искать публичную площадку. И нашел ее! Площадкой стал интернет-ресурс «Избранное», которым тогда руководила Людмила Телень. Сейчас этого сетевого издания уже не существует, так что я приведу состоявшийся разговор почти полностью, ибо он получился и эмоциональным, и информативным:

« Л. Телень: С чем связано ваше решение публично рассказать о том, что происходило и происходит в компании?

А. Норкин: С обстоятельствами увольнения сотрудников «Эхо ТВ» и тем, как это освещается в прессе. В конце мая многие сотрудники, которых я брал на работу и которые все эти годы честно делали свое дело, были уволены. В том числе Володя Кара-Мурза. Правда, после того как в прессе возник шум, Кара-Мурзу вернули, но без людей, которые делали с ним программу. Формально всех уволили по собственному желанию. По сути – по решению акционеров. Неожиданно для себя люди оказались на улице. Между тем, когда они шли на RTVi, они серьезно рисковали, понимая, что с такой трудовой биографией им, случись что, будет трудно устроиться на государственные каналы. Тем не менее они сделали этот выбор, добросовестно работали, причем не за бог весть какие деньги. Они не заслужили такого к себе отношения. Насколько я знаю от своих коллег, никто из руководителей компании даже не потрудился объяснить им причины такого масштабного сокращения штатов.

Л. Телень: Но на «Эхо ТВ» есть человек, исполняющий обязанности главного редактора, это Евгений Киселев. У главных редакторов, в общем, принято отвечать за своих сотрудников, защищать их интересы и уж по крайней мере объяснять им, что происходит.

А. Норкин: Коллеги говорят, что Евгений Алексеевич с ними вообще об увольнениях не разговаривал, а в то время, когда все это происходило, отсиживался у себя в кабинете. По их словам, Киселев отказался от каких бы то ни было комментариев, потому что «не желал отвечать за решения других людей». (…)

Л. Телень: Вы сказали, что люди уволены по собственному желанию. Значит, по закону к акционерам не может быть никаких претензий.

А. Норкин: Формально – наверное. Но я знаю от коллег, как все это происходило. Им принесли отпечатанные заявления об уходе, в соответствии с которыми они должны были прекратить работу через три дня. Когда некоторые из них попытались отказаться подписываться под ними, им пригрозили увольнениями по статье. Ну, например, редактору говорили: мы вот отправим тебя в долгосрочную командировку в Воркуту, ты откажешься – все, статья…

Л. Телень: Неужели ваши коллеги не сопротивлялись? По сути это сокращение штатов. Но в таком случае их должны были предупредить о предстоящем за два месяца и соответственно выплатить месячную компенсацию при увольнении. Достаточно было заглянуть в Трудовой кодекс.

А. Норкин: Знаете, людям в такой ситуации трудно защищаться. Кому-то пригрозили, кому-то пообещали помочь с работой… В результате, насколько я знаю, отказался подписывать заявление один человек – Сергей Бунеев, редактор, который работал с Володей Кара-Мурзой. Отказался и попал в больницу, сейчас все еще на больничном.

Л. Телень: Вы пытались разговаривать с кем-то из руководителей «Эхо ТВ», чтобы как-то помочь коллегам?

А. Норкин: Когда я в начале июня стал встречать в прессе заявления о том, что сокращение информационных выпусков «Эхо ТВ» вызвано низкими рейтингами и что никаких массовых увольнений вообще нет, я позвонил главному редактору радиостанции «Эхо Москвы» Алексею Венедиктову. Алексей Алексеевич, когда вопрос касается RTVi, представляется президентом телекомпании «Эхо», потому и комментирует происходящие события. Алексея Венедиктова я знаю достаточно много лет, ценю как блестящего журналиста и высокопрофессионального менеджера. Я никогда не понимал, в чем заключаются функции «президента» телекомпании «Эхо», но всегда считал и считаю Лешу своим другом. Поэтому я и обратился к нему с вопросом, зачем он публично говорит неправду о происходящем в телекомпании. Разговора не получилось. Леша сказал, что он ничего не знает – ни про увольнения, ни про то, как это происходило. Я попросил его, в таком случае, поинтересоваться обстоятельствами дела. Но 16 июня в очередном номере «Новой газеты» я прочитал интервью с Венедиктовым, где он сказал, что, например, увольнять Кара-Мурзу и в мыслях ни у кого не было, просто, мол, поговорить не успели. На резонный вопрос «Новой», почему же тогда Кара-Мурза получил на руки трудовую книжку, Алексей Алексеевич ответил: «Про это ничего не знаю. Заберем! Иногда бухгалтерия работает быстрее, чем руководство». Я тоже очень люблю хорошую шутку, но в данном случае мне не было смешно. Возможно, Леша знает другие примеры оперативности в работе бухгалтеров, но, простите, ни один кадровик, ни один бухгалтер никогда, ни при каких обстоятельствах не выдаст другому сотруднику трудовую книжку без решения руководства компании. Тем более что в той же публикации «Новой» Владимир Кара-Мурза сообщает, что «начальники посоветовались и решили вернуть воскресную программу, делать ее усилиями студии «Эха Москвы» и двух съемочных групп «Эхо ТВ», которые остались». Хочется спросить, куда же делись остальные, если остались две? На момент моего увольнения в штате было восемь корреспондентов и одиннадцать операторов. Сейчас я не говорю о качестве «аналитической еженедельной авторской программы», (…) которую будут делать силами двух съемочных групп. Я считаю, что люди были незаслуженно и незаконно уволены и что прессе эти события объясняют превратно. Это нечестно. Свою приверженность идеям свободы слова неплохо было бы подтверждать прежде всего собственными поступками, за которые ты готов отвечать.

Л. Телень: Ваше собственное увольнение проходило по сходной схеме?

А. Норкин: Нет. Гусинский и Малашенко заранее поговорили со мной… Я получил компенсацию за два месяца.

Л. Телень: Акционеры были недовольны вами?

А. Норкин: Как выяснилось, да. Они сказали, что их не устраивает мое видение канала. Правда, позиция Малашенко была для меня новостью. За несколько дней до этой встречи в Лондоне, на которую, кстати, я приехал всего лишь обсудить бюджет компании на следующий год, мы разговаривали с Игорем и, как мне показалось, сошлись в оценках. Тогда я ему подробно рассказал о проблемах компании. Оказалось, что ему тоже не нравилось, что с телевизионной точки зрения канал выглядит бледно. Практически нет своей картинки, мало сюжетов из российских регионов и, наоборот, много «говорящих голов». Однако неожиданно он изменил свою точку зрения. Впервые за шесть лет я услышал кучу гадостей про работу компании, своих коллег и себя самого. Выяснилось, что RTVi не хочет развивать в России нормальное телевидение, а хочет сделать ставку на радийные программы «Эха» и транслировать их в телеэфире. С телевизионной точки зрения – я уверен – это бесперспективно.

Л. Телень: А что перспективно?

А. Норкин: Перспективно работать профессионально. Для этого должна быть качественная картинка, желательно собственная, новости из российских регионов – где русскоязычная публика вне России еще это увидит? Даже ток-шоу надо делать с учетом телевизионной специфики.

Л. Телень: Когда выяснилось, что вы и акционеры по-разному видите будущее российской части RTVi?

А. Норкин: Выяснилось в момент моего увольнения. Но делать то, что я считал нужным и важным, я не мог и раньше. Бюджет компании был весьма скромным. Мы не могли покупать качественную картинку. Любая командировка была проблемой. Надо было неимоверными усилиями выбивать на нее деньги или садиться кому-нибудь «на хвост». Например, Михаил Касьянов в период выборной гонки брал пару раз нашу группу с собой. Но не можем же мы освещать исключительно поездки Касьянова. Кроме того, журналисты и технические сотрудники получали значительно меньше, чем в других компаниях. Возникла еще одна существенная проблема. Мы разошлись во взглядах на «Эхо ТВ» с президентом компании Алексеем Венедиктовым. Он подходил к нашей работе как радийщик, был убежден, что достаточно набить студию умными людьми, поставить камеру – и программа готова. Удельный вес такой продукции неуклонно увеличивался. Кроме того, я оказался фактически отодвинут от решений, которые все чаще принимались за моей спиной. Стали происходить вообще странные вещи, например когда ведущих разговорных программ «Эха Москвы» собирали на инструктаж с целью объяснить, что и как им необходимо изменить в своей работе, поскольку эти программы теперь будут снимать для телеэфира. При этом меня как главного редактора телекомпании даже не ставили в известность о подобных встречах. Но главное – мне, с профессиональной точки зрения, казалось, что происходящее с контентом канала неправильно. Однако Венедиктова переубедить было невозможно. Зато он, видимо, смог убедить в своей правоте акционеров, хотя он в том разговоре в Лондоне не участвовал.

Л. Телень: В лондонском разговоре с вами участвовали все акционеры, включая Бориса Березовского?

А. Норкин: Нет, только Гусинский, Малашенко и гендиректор «Эхо ТВ» Федутинов. Они поставили меня перед выбором: или я соглашаюсь делать, в моем представлении, нечто мало похожее на телевидение, увольняю сотрудников и беру за основу радийные программы, или мы расстаемся. Я предлагал три варианта действий. Первый – увеличить финансирование проекта, чтобы компенсировать отставание по зарплате, а также заняться техническим развитием компании. Второй – прекратить накачивать телеэфир лавинообразным увеличением радиопрограмм «Эха Москвы», всего лишь снимаемых на телекамеру, и одновременно переформатировать работу службы информации, учитывая объективные финансовые трудности. Третий – закрыть проект как полностью выработавший свой потенциал. Закрыть, естественно, в соответствии с требованиями действующего трудового законодательства. В итоге было принято решение о прекращении нашего сотрудничества. На следующий после разговора день Евгений Киселев был представлен мне как и. о. главного редактора, которому я должен сдать дела. Кроме того, мне сообщили, что одновременно я отстраняюсь от обязанностей ведущего вечерних новостей, и посоветовали «не открывать рот».

Л. Телень: С чем вы и согласились…

А. Норкин: Да, пока это касалось меня и моей жены Юли, которой тогда же предложили уволиться. Но сегодня речь идет о людях, за которых я чувствую свою ответственность. Уверен, что они не заслужили такого отношения к себе».

Вот такой «крик души» у меня тогда вырвался! Но гораздо более интересным, чем мой рассказ, оказались два коротких разговора Телень с Венедиктовым и Малашенко, которые она опубликовала вместе с моим интервью. Главный редактор «Избранного» обратилась к моим бывшим руководителям с просьбой прокомментировать мое заявление, и вот что из этого получилось.

«Наш разговор с главным редактором «Эха Москвы» и президентом «Эхо ТВ» состоялся после того, как в редакцию «Избранного» пришел Андрей Норкин. Разумеется, Алексей Венедиктов знал об этом разговоре, хотя и в моем пересказе. Наш разговор с ним, конечно, был шире, чем опубликованный ниже. Однако мы договорились: если Венедиктов, прочитав интервью с Норкиным, захочет ему ответить, «Избранное» предоставит ему эту возможность.

Л. Телень: Как принималось решение о сокращениях людей на «Эхо ТВ»?

А. Венедиктов: Понятия не имею. Ко мне это не имеет никакого отношения, я кадровыми вопросами не занимаюсь. Я занимаюсь программами. Про те изменения, которые произошли с контентом, могу сказать. Мы сократили ежедневную итоговую программу Володи Кара-Мурзы «Сейчас в России». При этом за ним остался воскресный эфир – «Грани с Владимиром Кара-Мурзой». Вместо двадцатиминутных новостей, которые вел Михаил Осокин, будет десять пятиминутных выпусков каждый час. Зато в телеэфире появится семь часовых передач, основанных на программах «Эха Москвы». В их числе – с участием Юлии Латыниной, Владимира Рыжкова, Виталия Дымарского, Виктора Шендеровича.

Л. Телень: А что все-таки произошло с людьми?

А. Венедиктов: Понятия не имею. Я никого не нанимаю и никого не увольняю на «Эхо ТВ». Я президент компании, это не входит в мои функции. За людей отвечает главный редактор. В свое время Андрей Норкин.

Л. Телень: Вы были не в курсе?

А. Венедиктов: Я услышал эту историю после того, как все уже произошло. Ничего трагического, впрочем, не вижу. Да, людей в компании из-за содержательных изменений стало меньше. Это так. Но, кстати, их число не сегодня стало сокращаться. Часть людей ушли вслед за Андреем Норкиным.

Л. Телень: Но увольнение Норкина для вас не было неожиданностью?

А. Венедиктов: Я узнал об этом в момент его увольнения. У меня к нему, как у президента, не было никаких претензий. Я и сегодня считаю, что он один из лучших российских ведущих информационных программ. Скажу больше, я готов был взять на себя переговоры с акционерами, чтобы они вернули его в компанию в качестве ведущего информационной программы. Что касается содержательных перемен на канале, то я о них знал. Планам о вещании на Украине уже года два, если не больше. Естественно, ресурсов на все не хватит. В этой ситуации для меня было важно сохранить «Эхо ТВ» – я его сохранил. Важно было не потерять политическую составляющую – я ее даже усилил.

Л. Телень: Вас не смущает, что это весьма специфическое телевидение, в котором ставка сделана на говорящие головы?

А. Венедиктов: Это нормальное телевидение. Про Sky News говорили когда-то то же самое. Мои слова подтверждаются рейтингами. Мы выигрываем в конкуренции с другими каналами, которые вещают на русскоязычную аудиторию. Мы их бьем, хотя они работают в так называемом телевизионном формате. Сегодня люди едят другое. Мне удалось убедить в своей правоте акционеров».

Это, конечно, высший класс ведения публичной дискуссии! Венедиктов ни разу не свалился в оправдания. Если он чего-то не знал, то только лишь потому, что он этого и не должен был знать. Если из сетки убирают двадцать минут новостей с Осокиным, то в ней появляются семь часов бесед с Латыниной, Рыжковым и Шендеровичем. Если ресурсов на все не хватает, то важно сохранить СМИ и усилить политическую составляющую, что и было сделано. Причем сделано лично Алексеем Алексеевичем! То есть из подсудимого он превратился в обвинителя, и всего за несколько минут! Ну и, конечно, фразу «у меня к нему, как у президента, не было никаких претензий» следует считать украшением разговора! Что же касается беседы «Избранного» с Игорем Малашенко, то она предсказуемо получилась более короткой:

« Л. Телень: Кто принимал решение об увольнении людей в компании «Эхо ТВ»?

И. Малашенко: Решение об увольнении людей не принималось. Принималось решение об изменении программ, которые делаются в Москве. На протяжении длительного времени редакцию возглавлял Андрей Норкин, с которым мы расстались по причинам, которые я без крайней надобности не хотел бы комментировать. Но существовал и более общий вопрос – что делать с телевизионной редакцией в Москве? В ходе моих обсуждений с Алексеем Венедиктовым мы пришли к выводу, что сохранение телевизионной редакции в ее прежнем виде неплодотворно. Полномасштабные телевизионные новости в Москве делать невозможно, а то, что мы делали в этих условиях, нас перестало устраивать. Тогда и было принято решение, что акцент будет сделан на эфир «Эха Москвы», который будет представлен в телевизионном варианте. Мы понимаем, что по картинке это будет не особенно эффектно. Но зато у этого есть содержательная ценность. Соответственно, новости из Москвы будут идти в том же режиме, как они идут из Нью-Йорка. Это будут не только российские, но и мировые новости, но в кратком изложении. Те печальные и нелегкие решения, которые пришлось принимать в отношении людей, вытекают из содержательной части перемен.

Л. Телень: Значит, все-таки решение об увольнении было? Кто это санкционировал?

И. Малашенко: Решение мы принимали в ходе обсуждения с Венедиктовым.

Л. Телень: Но он мне сказал, что к увольнению людей не имеет никакого отношения.

И. Малашенко: Я понял. Мы с Гусинским увольняли людей.

Л. Телень: Процедуру увольнения вы обговаривали?

И. Малашенко: Нет.

Л. Телень: Но вы знаете, как именно происходило увольнение?

И. Малашенко: Понятия не имею.

Л. Телень: Я вам расскажу. Людям раздали отпечатанные заявления об уходе по собственному желанию, в соответствии с которыми они через три дня теряли работу. Никаких компенсаций, соответственно, не предусматривалось.

И. Малашенко: Я не могу комментировать то, чему я не был свидетелем. Как известно, я давно не живу в Москве. Могу лишь сказать, что не хотели бы они подписывать заявления, ну и не подписывали бы.

Л. Телень: Вы в курсе того, что никто, включая главного редактора, не объяснился с людьми?

И. Малашенко: Повторю, я не буду комментировать то, в чем не участвовал».

Вот так, лаконично и откровенно. Хотя можно сказать и по-другому: цинично и подло. Возможно, поэтому, публикуя указанный диалог, главный редактор «Избранного» Людмила Телень предварила его небольшим авторским вступлением: «Президент компании, управляющей RTVi, Игорь Малашенко работает над запуском телеканала на Украине. Когда-то, давая одно из своих интервью, Игорь Малашенко сказал о журналистах, работающих на RTVi: «Мы работаем с энным количеством журналистов, которым не все равно, что писать и показывать. Они борются за свои права. У нас, соответственно, есть СМИ, которые делают журналисты, а не пропагандисты, – они ими быть не хотят. Лучше тогда они поменяют профессию и, как Володя Кара-Мурза-старший, обратно в истопники пойдут, но пропагандистами не будут. У нас есть своя аудитория. И благодаря этим журналистам и этой аудитории мы существуем».

Времена изменились? Исчезла аудитория RTVi? Думаю, нет. Исчезли журналисты, благодаря которым компания существовала? Думаю, нет. А что же тогда? Может быть, все дело в том, что никакой борьбы изначально не было? Вернее, была, только не за свободу слова, а за совсем иные ценности? Это все – риторические вопросы, конкретные ответы на каждый из них не так уж и важны. Потому что такое поведение и называется подлостью, потому что подло поступать так с людьми, которых совсем недавно ставили в пример, которых благодарили за работу, за счет которых удавалось добиваться собственных целей. Поэтому когда несколько лет назад я увидел объявление о мастер-классах Алексея Венедиктова по теме «Дезинформация и манипуляция как средства достижения цели», я уже не удивился. Но смеялся совершенно искренне, ибо уже мог себе это позволить.