В некотором роде все это были наши собственные «обстоятельства непреодолимой силы». Правда, они, эти обстоятельства, лишь заставляли нас, стиснув зубы, идти дальше. Иногда казалось, что все вот-вот закончится, потому что наши начальники и их деловые и политические партнеры ухитрялись время от времени попадать в весьма серьезные переделки. В одних случаях это происходило благодаря стечению многих обстоятельств, в других – по их собственной безалаберности. Сами же события могли иметь место как в России, так и в других странах мира.

Если придерживаться хронологического порядка, первым таким событием следует считать «дело ЮКОСа», которое, конечно, не осталось незамеченным нами. Телеканал RTVi не только активно освещал ход этого дела, но в определенном смысле был одним из его участников, хотя бы потому, что мы работали в здании, фигурировавшем в судебном процессе. Вопреки расхожему мнению, сформировавшемуся в последние годы благодаря стараниям как отечественной, так и зарубежной прессы, Гусинский и Ходорковский никогда не были друзьями. Да и партнерами оказывались крайне редко. У меня сложилось впечатление, что наши олигархи – и знакомые мне лично «крупные рыбы», типа Гусинского и Березовского, и деятели рангом поменьше – Ходорковского недолюбливали и, вполне вероятно, даже опасались.

Среди всех олигархов 1990-х Ходорковский всегда выделялся решительностью и жесткостью в действиях. Кем-кем, но либералом он никогда не был, и весь его жизненный путь до ареста это наглядно доказывает. Он никогда не играл в политику, подобно Борису Абрамовичу, вечно строившему какие-то фантастические планы. В отличие от Гусинского он не уповал только лишь на прессу как на идеальный инструмент для достижения своих целей. Если он ставил перед собой какую-то цель, то достигал ее всеми возможными способами. Именно эта сосредоточенность в работе и сделала Ходорковского самым богатым человеком новой России. Березовскому, Гусинскому и всем остальным сначала оставалось только завидовать, а потом – комментировать происходящее.

Ходорковский выбрал основное направление своего бизнеса и ни на шаг не отступал от него. Поэтому он не заигрывал с представителями некоторых оппозиционных политических партий, как это делал Гусинский с «Яблоком», – ставка на всего лишь одну партию либерального толка могла оказаться слишком слабой. Он не занимался политтехнологическими проектами по созданию новых общественных организаций, как Березовский, – потому что любая карманная партия могла в какой-то момент выйти из-под контроля своего создателя. Он действовал гораздо обдуманнее и активнее, в том числе и финансово. Глава ЮКОСа просто переделывал под себя существующую политическую систему, постепенно беря под контроль весь российский парламент, чтобы затем на вполне законных основаниях добиваться решений, необходимых для развития своего бизнеса. Этого ему сделать, как известно, не удалось. И не без участия других олигархов, которым не нравился прыткий выходец из рядов Всесоюзной комсомольской организации.

В своих письмах, которые Ходорковский направлял из тюрьмы писательнице Людмиле Улицкой и которые публиковались на страницах «Новой Газеты» и в эфире «Радио «Свобода», он утверждал, что его «личным Рубиконом» стал разгром НТВ в 2001 году. Он «пытался помочь компании деньгами, что ему и вменили в первом процессе». Это не совсем так. Во-первых, потому, что Гусинский получил кредит от Ходорковского гораздо раньше «разгрома» 2001 года. Это произошло еще в 1999 году, когда владелец «Моста» лихорадочно искал деньги на затыкание дыр, образовавшихся в бюджете холдинга после кризиса. Я уже писал об этом, но напомню, что Путина, как возможного виновника этих неприятностей, еще не было не только в Кремле, но и в Белом доме. Во-вторых, эпизод, связанный с НТВ, оказался исключен из «дела ЮКОСа» ровно по той причине, что долг Ходорковскому Гусинский вернул. Тем самым зданием на Палашевке, в котором мы работали и которое нам пришлось освободить. Никакой «помощи телекомпании НТВ» в истории взаимоотношений Гусинского и Ходорковского не было. Михаил Борисович относился к этой сделке исключительно как к бизнес-проекту и заранее рассчитывал свои возможные потери и объем компенсации, которую он смог бы получить в случае, если Гусинский сорвал бы сроки выплат по полученному кредиту. Об этом я знаю от некоторых бывших сотрудников ЮКОСа, которые в конце 1990-х занимались подготовкой этих соглашений.

Гусинский всегда высоко оценивал деловые качества Ходорковского, хотя и критиковал его за то, что позиция главы ЮКОСа часто была слишком вызывающей и провокационной. В его изложении это выглядело как восхищение мощью и целеустремленностью, но с замечаниями относительно «переборов». К таковым он относил, например, умышленное игнорирование Ходорковским некоторых поведенческих правил, принятых в кругу наших олигархов: манкирование светскими тусовками, подчеркнуто демократичный подход к одежде и т. д. По мнению Владимира Александровича, свитеры и электронные часы Михаила Борисовича раздражали многих их общих знакомых, считавших, что миллиардер Ходорковский тем самым противопоставляет себя новому сословию. Что, кстати, вполне может быть правдой. Если бы Ходорковский был слабым, избалованным человеком, зависящим от всяческих драгоценных безделушек, столь ценимых в олигархическом кругу, вряд ли бы он смог не сломаться за годы лишения свободы.

То, что Ходорковский попал в тюрьму, олигархи-беженцы однозначно считали его грубейшей ошибкой. По словам Гусинского, за несколько месяцев до ареста, уже после того, как был задержан Платон Лебедев, Ходорковский, находясь в США, встретился с группой российских бизнесменов. Если я не ошибаюсь, эта встреча имела место в одном из городов штата Колорадо. В число собеседников Ходорковского входил и Гусинский, который, как и остальные участники того разговора, всячески советовал Михаилу Борисовичу не возвращаться в Россию. Однако тот был непреклонен и полностью отметал все доводы коллег как несостоятельные. Более того, эта уверенность в собственных силах, видимо, распространялась и на других руководящих сотрудников ЮКОСа. Тем же летом 2003 года мне позвонил пресс-секретарь нефтяной компании Александр Шадрин и попросил о срочной встрече. Срочно я выехать к нему не мог, поэтому разговаривать поехала Юлия Норкина. Выяснилось, что пресс-секретаря ЮКОСа интересовал наш взгляд на развитие событий именно как представителей той части коллектива НТВ, которые не стали участвовать в бессмысленных «киселевских плясках». Потом Юля рассказывала мне, что господин Шадрин встречал каждую ее фразу скептическими замечаниями и повторял, что это все – результат ошибок в нашей тактике. «С ЮКОСом такая история невозможна!» – резюмировал он. Однако все вышло именно так, как мы предупреждали.

Позднее, когда процесс по «делу ЮКОСа» уже шел полным ходом, Гусинский и произнес свою фразу про «грязную задницу». Он имел в виду, что Ходорковский не должен был доводить дело до суда, полностью не подстраховавшись. А он этого не сделал, поскольку считал Генеральную прокуратуру сборищем идиотов. Однако выяснилось, что в этом ведомстве работали не только идиоты, и довольно быстро в суде стали происходить не самые приятные для Ходорковского вещи – например, возникли скандалы с фирмами-однодневками, генеральными директорами которых были заявлены самые удивительные люди: дворники-инвалиды и т. п. С учетом того, что отношение к сверхбогатым людям в нашей стране после полуголодных десятилетий конца прошлого века никак нельзя было считать сочувственным, общественное мнение против Ходорковского формировалось очень быстро. Так что защита его позиции становилась уделом лишь либеральной прессы. В том числе и канала RTVi, конечно.

Интересен и тот факт, что после начала «дела ЮКОСа» Гусинский постарался как можно быстрее и дальше дистанцироваться от другой крупной фигуры этого скандала, Леонида Невзлина. К июлю 2003-го, когда начались первые задержания по делу об уклонении ЮКОСом от уплаты налогов, Леонид Невзлин, будучи одним из крупнейших акционеров компании, формально в ней уже не работал, а занимал пост ректора Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ). По словам самого Леонида Борисовича, его стремительный отъезд в Израиль не был бегством из России, а являлся плановой поездкой, во время которой он намеревался работать над собственной диссертацией. Так или иначе, но уже в ноябре 2003 года стало известно, что Леониду Невзлину было предоставлено гражданство Государства Израиль. Эта новость вызвала грандиозный скандал, поскольку паспорт гражданина Израиля не только давал его обладателю возможность комфортного перемещения по миру, но и весьма часто являлся гарантией личной неприкосновенности.

Поводом для скандала стал не сам факт предоставления Невзлину гражданства, а тот временной промежуток, в который вопрос был решен, ведь в обычных случаях это довольно длительная и муторная процедура. Застрельщиком расследования выступила глава комитета Кнессета по вопросам иммиграции Колетт Авиталь, не исключавшая определенных особенностей самого «дела ЮКОСа», но удивленная другими особенностями: «В «деле ЮКОСа» может быть какой-то политический подтекст. Российское правительство могло захотеть взять под свой контроль какой-либо рынок. Но я уверена, что никакого антисемитизма тут нет, хотя его пытаются сюда притянуть. А господин Невзлин очень быстро получил гражданство. В его случае процедура была особой! Я не могу сказать, виновен этот человек или нет, но когда мы немедленно даем убежище человеку, имя которого муссируется в связи с таким скандалом, это странно», – говорила она российскому изданию «Время новостей».

Колетт Авиталь не ограничилась многочисленными интервью и направила депутатский запрос в Министерство внутренних дел, причем даже назвала фамилии некоторых членов правительства, которые, по ее данным, могли оказать Невзлину помощь в решении его проблемы. В частности, она указывала в этой связи на Натана Щаранского и Авигдора Либермана, тогда занимавших посты министров по делам диаспоры и транспорта, соответственно. Щаранский и Либерман – оба они были для Гусинского, так сказать, людьми далеко не чужими, хотя на моей памяти Владимир Александрович иногда критиковал политическую деятельность Либермана, обзывая его «молдаванином». Поэтому Гусинский никак не мог приветствовать скандальное расследование, начатое по обстоятельствам получения Невзлиным его израильского паспорта.

Само это расследование ничем не завершилось, если не считать его итогом последовавшее затем ужесточение правил предоставления гражданства Государства Израиль. Тем не менее присутствие Леонида Невзлина в качестве спикера в наших новостных программах стало неуклонно сокращаться, и к моменту предъявления ему российской прокуратурой обвинений в организации убийств он совсем исчез из нашего эфира. Более того, в Израиле я несколько раз встречался с Невзлиным, но ни разу – в присутствии Гусинского. Эти встречи происходили как бы случайно, в ресторанах на набережной Тель-Авива, когда Леонида Борисовича сопровождали или политтехнолог Марина Литвинович, в то время руководившая некоторыми проектами учрежденного Ходорковским и Невзлиным Фонда «Открытая Россия», или же Демьян Кудрявцев, видимо, отвечавший за контакты Невзлина со своим тогдашним шефом, Борисом Березовским. Гусинский же всегда уходил от общения с Невзлиным, и единственным их совместным мероприятием было участие во встрече олигархов с руководителями российских оппозиционных СМИ, состоявшейся в Герцлии летом 2005 года. Да и тогда Гусинский был скорее гостем, а не организатором встречи.

Последовавший осенью 2003 года арест самого Ходорковского уложился в теорию Гусинского, как очередной кирпичик в возводимую стену. «Миша сам виноват в том, что так получилось!» – таков был вердикт, вынесенный моим шефом. Он говорил это без злорадства, но и без особого сострадания, поскольку подобное качество вряд ли вообще проявлялось в кругу этих людей по отношению друг к другу. Еще раз повторю: они не были друзьями и, даже временно выступая партнерами, оставалась соперниками. И эта формула верна не только в отношении пары «Гусинский – Ходорковский», она применима ко всем, кого мы привыкли называть «олигархами».

Лишний шум Гусинскому был не нужен. Он уже понимал, что его пребывание за границей России связано с определенными деловыми трудностями. «В этой идиотской стране совершенно невозможно заниматься бизнесом!» – кричал он. «Почему?» – спрашивал я. «Да потому что эти идиоты не берут взяток!» – «Что, совсем не берут?» – «Берут, конечно, но на таком верху и такие суммы, что у меня денег не хватит!» В подобной ситуации оставалось только сочувствовать моему работодателю. Осознание особенностей израильской коррупции не означало, что Гусинский хочет немедленно вернуться в Россию, хотя решение этой важнейшей задачи и было возложено им на Венедиктова. Всякий раз, когда я сетовал на венедиктовское самодурство, проявлявшееся в его телевизионной активности, я слышал в ответ, что «Леша решает важную задачу моего возвращения». С учетом изложенного выше, в соответствующей главе этой книги, я всегда склонен был думать, что Леша «решал» совсем другие задачи – свои собственные. Но Гусинский никогда со мной не соглашался. Кстати, я допускаю, что и частые контакты Венедиктова с Ходорковским, которые стали происходить после отъезда бывшего «заключенного номер один» в Швейцарию, имеют под собой то же самое основание. Михаил Борисович на что-то рассчитывает, чего-то ждет от Алексея Алексеевича, но тот, скорее всего, играет в игру по собственным правилам…

Дополнительный шум вокруг «дела ЮКОСа» был невыгоден Гусинскому и по той простой причине, что значительная часть его бизнеса все равно оставалась в России. Кинокомпании, выпускавшие львиную долю криминальных сериалов, прокатывавшихся в эфире ведущих российских телеканалов, по-прежнему принадлежали Владимиру Александровичу, и он вовсе не был заинтересован в возникновении сложностей в их работе. А эти сложности все равно возникали. Ярким примером может служить другой скандал, с другим уголовным расследованием, которое происходило уже в самом Израиле.

Это так называемое «дело банка Hapoalim», которое тянулось, наверное, лет десять, если не больше. В начале 2000-х израильские власти, некогда радостно приветствовавшие появление в стране денег новых русских олигархов, стали проявлять некоторую нервозность в связи с тем, что ряд состоятельных репатриантов использовали банки Израиля для легализации незаконных доходов. Попросту говоря, для отмывания денег. Если очень коротко излагать суть «дела банка Hapoalim» – а это крупнейший банк Израиля, поэтому внимание к расследованию было всеобщим, – скажу, что началось оно после вступления в силу в 2000 году нового закона «О борьбе с отмыванием денег». Пару лет правоохранительные органы страны собирали необходимую информацию и в 2002 году начали тайное расследование деятельности известного предпринимателя и настоящего «гражданина мира» Аркадия Гайдамака.

Бизнес-интересы господина Гайдамака, человека с лицом вдруг постаревшего актера Венсана Касселя, всегда были обширны. На географической карте его деятельности значились не только Израиль, Канада, Россия и Украина, но еще и Франция с Анголой. Собственно, так называемый «Анголагейт» и послужил отправной точкой банковского скандала в Израиле. Французские власти подозревали, а затем и обвиняли Аркадия Гайдамака в незаконных поставках оружия в Анголу, которые он осуществлял еще с 1993 года вместе со своими французскими партнерами, среди которых оказался даже сын бывшего президента страны Франсуа Миттерана, Жан-Кристоф. Его обвиняли в коррупции, поскольку он, как выяснилось, консультировал организаторов торговли оружием. Расследование «Анголагейта» во Франции шло с переменным успехом, Гайдамака то признавали виновным, то оправдывали, пока в ноябре 2015 года он сам добровольно не сдался французской полиции. Как писали газеты, он сделал это для того, чтобы окончательно освободиться от всех претензий и получить возможность беспрепятственного перемещения по странам Европы, где проживали его сын и две дочери.

В Израиле Гайдамак хранил свои деньги в банке Hapoalim, в тель-авивском отделении, расположенном прямо напротив гостиницы Dan. Это отделение специализировалось на обслуживании иностранных клиентов. Секретное расследование израильской полиции длилось целых три года, и в 2005-м Гайдамаку были предъявлены обвинения в отмывании денег. К сожалению, в том же самом отделении банка Hapoalim хранил свои деньги, полученные от производства и реализации телесериалов, и Владимир Александрович Гусинский. Схема выглядела очень просто. Кинокомпании Гусинского продавали российским телеканалам свои сериалы, телеканалы выплачивали деньги уполномоченному агенту, который переводил средства на счет в банке Hapoalim, там они какое-то время оставались без движения, а потом уходили на другие банковские счета, в том числе в Америку. Полиция решила, что тут «попахивает прачечной», и счета Гусинского в Израиле заморозили.

Самое неприятное было то, что фамилия Гусинского привлекла гораздо больше внимания, чем фамилия Гайдамака. Не знаю, почему так получилось, ведь в отличие от Гайдамака Гусинский никогда не стремился к публичности, а тот, напротив, всегда был крайне активен и даже как-то пытался стать мэром Иерусалима. Причем трактовки банковского скандала сильно отличались. В Израиле утверждали, что «дело банка Hapoalim» на самом деле направлено против премьер-министра Шарона, который-де заигрался с русскими олигархами. В России же эту нашу неприятность преподносили как лишнее доказательство того, что Гусинский нечист на руку. Помню, я смотрел соответствующие программы по нашему телевидению и по телефону пересказывал их содержание Малашенко, а тот искренне удивлялся, почему ничего не говорят про Гайдамака… Это дело тоже ничем не закончилось, хотя израильская полиция мусолила Гусинского еще целых два года, прежде чем объявить о полном отсутствии к нему каких бы то ни было претензий.

Тем не менее все эти дела – и «дело ЮКОСа», и «дело банка Hapoalim» – отнимали силы и нервы у нашего работодателя и, естественно, раздражали и нас, его сотрудников. Но это были трудности, так сказать, привнесенные извне, не зависящие от нас напрямую. Другое дело, когда трудности создавались непосредственно самими участниками процесса. Причем, как я уже говорил ранее, по причине собственной безалаберности. Ибо ничем иным я не могу объяснить арест Гусинского в Греции, под который он ухитрился угодить в августе 2003 года.

После двух выигранных в Испании процессов на предмет экстрадиции в Россию наш шеф очевидным образом успокоился. Он свободно перемещался по Европе, опасаясь посещать лишь Францию, системе правосудия которой по каким-то причинам не доверял. Но Греция никак не входила в список стран, от которых можно было ожидать чего-то подобного. Формально все так и было, потому что Интерпол после испанских прецедентов прекратил международный розыск Гусинского. Однако греки об этом, по всей видимости, не знали. Когда Владимир Александрович прилетел в Афины из Тель-Авива, ничто не предвещало срыва семейного отдыха, который Гусинский планировал провести на своей яхте. Он, кстати, никогда не называл эту яхту «яхтой», предпочитая слово «лодка». Так вот, лодка уже ожидала своего владельца в морском порту, но пограничники порта воздушного почему-то задержали Гусинского, сославшись именно на требование Интерпола. Возражения, что ордер уже давно аннулирован, действия не возымели, и Гусинского отправили сначала под суд, а потом под домашний арест.

Всех соучастников эта новость здорово напугала, даже я к тому времени уже немножко поднаторел в юридических вопросах. Поэтому я знал, что между Россией и Грецией существовало подписанное соглашение о борьбе с преступностью, каковое отсутствовало между Россией и Испанией. В этой связи греки выдавали нам разыскиваемых преступников гораздо охотнее, чем испанцы. К счастью для Гусинского, к тому времени его дело уже было далеко не на первых позициях. И хотя он провел под греческим арестом несколько месяцев, складывалось впечатление, что никто просто не знал, что с ним делать. Российскому правосудию, по большому счету, он уже был не нужен, потому что не только закрыл все свои сделки с «Газпромом», но и наладил новые, вполне прочные деловые связи. В публичную политику он не лез, критикуя Кремль разве что за столом в дружеской компании. В общем, греки, похоже, просто проспали все эти не касающиеся их международные новости и теперь банально сохраняли лицо. Не могли же они сразу отпустить только что задержанного ими человека?

Таким образом, свой пятьдесят первый день рождения Гусинский отмечал в президентском сьюте афинского отеля InterContinental Athenaeum. Вернее, в сьюте он жил, страшно довольный тем, что до него там останавливался Владимир Путин. А день рождения отмечал на огромной веранде, с которой открывался великолепный вид на Акрополь, и прежде всего, конечно, на Парфенон. Другие виды Афин в октябре 2003-го были ужасны! Город готовился к Олимпийским играм и поэтому был перекопан вдоль и поперек. Складывалось впечатление, что Парфенон – едва ли не самое законченное в смысле строительства здание греческой столицы!

Для нас с Юлькой дни рождения Гусинского, на которых мы побывали несколько раз, всегда представляли серьезную проблему. Скажите, что можно подарить на день рождения человеку, состояние которого оценивается в сотни миллионов долларов? При этом ваша зарплата, мягко говоря, существенно меньше. У него все есть, а то, что у него отсутствует, вы купить не можете. Возвращение на Родину, например. Приходилось как-то выкручиваться. Сначала за счет антиквариата, каких-то древних чаш и кубков, которые он мог разместить у себя дома без ущерба для интерьера. Я не знаю, кто играл партию первой скрипки в оформлении домашних резиденций Гусинского – он сам, его жена Лена или его помощница Джоан, – но вся недвижимость Владимира Александровича, в которой мне довелось побывать, была выдержана в едином стиле. Кстати, очень напоминавшем стиль отелей InterContinental: много белого и золотого, много света и дерева и много всяких необязательных безделушек. В тель-авивской квартире Гусинского, например, была целая коллекция произведений Франка Майслера, знаменитого и очень успешного в коммерческом смысле израильского скульптора, с которым Гусинский знаком лично. Квартира, выставочный зал и магазин Майслера находятся в старом районе Тель-Авива, легендарном Яффо. Работы Майслера, которые не относятся к монументальным, представляют собой почти игрушки: их можно трогать руками, открывать потайные дверцы, нажимать на скрытые пружины и приводить в действие самые неожиданные механизмы. Гусинский коллекционировал Майслера бессистемно. У него были и фигурки животных, и огромный глобус Иерусалима, но больше всего было бытовых зарисовок: евреи со скрипками, со швейными машинками, со счетами и т. д.

Остается добавить, что самая маленькая фигурка работы Майслера тянула на несколько тысяч долларов, так что подобные презенты шефу мы с Юлькой делать не могли. Но какая-нибудь уже позеленевшая от времени бронзовая кружка вполне могла разместиться где-то на книжной полке. Потом мы перешли на оригинальные подарки, которые стали появляться в московских специализированных магазинах. Например, как-то раз мы подарили Гусинскому бильярдный кий с лазерным наведением! Венедиктов всегда дарил какие-нибудь старинные гравюры, карты или страницы из старых печатных изданий. А Матвей Ганапольский однажды очень насмешил всю нашу компанию, потому что притащил в аэропорт «безумно дорогую» картину, написанную, как он говорил, «величайшим грузинским художником». Не Пиросмани, но других грузинских художников я не знаю, поэтому фамилию автора не запомнил. Впрочем, на таможне Матвей сообщил, что эта мазня не имеет никакой художественной ценности и он везет ее в качестве подарка ради шутки. Мне даже стало обидно за «величайшего грузинского художника», хотя я склонялся именно ко второму варианту оценки этого живописного полотна…

Посетить великие исторические памятники Афин в октябре 2003 года нам так и не удалось. Мы с Юлькой прилетели в Грецию всего на два дня, чтобы поздравить нашего именинника и улететь обратно. Гусинский мог сидеть под арестом в элитном отеле еще сколь угодно долго, а нам нужно было работать.