Часть 5. Мы строим «конголезское телевидение»

Кстати, было бы интересно узнать, существовали ли в действительности у RTVi конголезские телезрители? Поскольку Григорий Кричевский, придумавший эту дразнилку, профессионально владел французским языком, он мог иметь в виду как Республику Конго, так и Демократическую Республику Конго. Но скорее всего, ни там, ни там про нас ничего не слышали. Аудитория RTVi располагалась в бывших советских республиках, в Европе, США и Канаде, а также в Австралии. Ну и в Израиле, разумеется. До Африки наши длинные руки не дотягивались…

При всей кажущейся несерьезности, проект вовсе не являлся пустышкой. Правда, его разработчики допустили несколько досадных ошибок, связанных с продвижением и финансированием, и через некоторое время после старта это сильно ударило по RTVi. Прежде всего я говорю о моменте выхода в американские телесети основных русскоязычных конкурентов RTVi: «Первого канала» и канала «Россия». Появление в подписных пакетах их экспортных версий на RTVi просто проспали, а когда спохватились, поезд уже ушел. При всех особенностях формирования сетки этих телеканалов новинок у них все же было гораздо больше, чем у нас. RTVi пытался их догнать, но – поздно, так что монополистов из нас не получилось. В Израиле же благополучие нашей телекомпании оказалось подорвано по другой причине. В стране запретили показ местной рекламы на иностранных телеканалах. А RTVi, напомню, был каналом американским, поэтому и лишился весьма заметной финансовой подпитки. Ставки на борьбу в суде не оправдались, и хотя компания существует до сих пор, сколь-нибудь заметным игроком на израильском медиарынке RTVi давным-давно не является.

Впрочем, весной 2002 года до этих проблем было еще далеко. Главными оставались уже описанные мной технические сложности. К их решению я, по причине клинического технического дебилизма, не привлекался. В мою задачу входило формирование контента, а самым главным специалистом по этому направлению был Игорь Евгеньевич Малашенко. В связи с этим ему пришлось со мной познакомиться, для чего я отправился в город Лондон.

Каждому уважающему себя менеджеру «Медиа-Моста» полагалось иметь в паспорте четыре основные визы: американскую, британскую, шенгенскую и израильскую. Тогда визы в Израиль еще не были отменены. Для быстрого решения подобных текущих вопросов в «Мосте» существовала целая консульская служба, которая не прекратила своей деятельности и после вынужденного отъезда из страны нашей руководящей верхушки. Услугами этой службы я и пользовался, хотя мне, как начинающему менеджеру гораздо более скромного масштаба, многолетние визы никто не выдавал. Но я и не жаловался. Все мои командировки оплачивались за счет компании, поэтому, если мне и приходилось в поездках тратить деньги, то это уже были мои личные прихоти. В Тель-Авиве я всегда останавливался в отеле Dan, который, как я уже говорил, находился в непосредственной близости от квартиры Гусинского. Это был флагманский отель знаменитой израильской гостиничной сети, с которого она, собственно, и началась. К тому времени, когда я стал часто наведываться в Израиль, отель Dan уже не мог похвастаться эксклюзивными достоинствами, в чем-то его превосходили и более молодые однофамильцы, и разросшиеся вдоль набережной представители международных гостиничных сетей. Но такой истории, как у Dan, не было ни у кого, так что по критерию происхождения этот отель навсегда оторвался от всех своих преследователей.

В Лондоне мое место жительства также поражало воображение. Сначала меня шокировала стоимость – четыреста двадцать фунтов за номер! – а потом я поражался уже по другим поводам. Спустя несколько лет, когда мы приехали в Лондон как туристы, дама-экскурсовод с гордостью заявила нам, что «у нас в Лондоне самые плохие, но самые дорогие гостиницы!». Настаиваю: она произнесла эту фразу именно с гордостью! Так вот, прилетев в Лондон, я назвал таксисту в аэропорту адрес Стрэттон-стрит, ибо поселили меня не где-нибудь, а в The May Fair Hotel!

Если даже вы никогда не были в Лондоне, то все равно на слух поймете, в каком районе британской столицы я оказался. Выйдя из гостиницы и перейдя через улицу со знакомым названием Пиккадилли, вы оказались бы в Грин-парке, который достаточно лишь пройти насквозь, чтобы упереться прямо в Букингемский дворец и охраняющих его гвардейцев в смешных шапках из медвежьего меха. Эти шапки, как известно, не дают спокойно спать ни одному активисту движения «Гринпис», но подданные Ее Величества остаются верны традициям. Я, кстати, в ту поездку стал свидетелем грандиозной демонстрации в защиту еще одной давней привычки местных жителей – охоты на лис. Призывы запретить это развлечение, похоже, тогда не нашли поддержки у населения. Далее я бы предложил обойти резиденцию королевы Елизаветы II, оставляя ее по правую руку, и направиться к Темзе, чтобы выйти к Вестминстерскому аббатству и Биг-Бену. Полюбовавшись на прославленные символы британского парламентаризма, вы могли бы вернуться чуть назад, чтобы по Уайтхоллу подняться вверх до Даунинг-стрит, где в доме номер 10 традиционно проживает премьер-министр. Подойти непосредственно к знаменитой на весь мир двери не получится из-за мер безопасности, но ее можно увидеть. Продолжив движение вверх, вы бы попали на Трафальгарскую площадь, про которую тоже, конечно, слышали.

В этом месте вам бы уже пришлось делать выбор: продолжать пешую прогулку по сердцу Лондона или по той же Пиккадилли потихоньку возвращаться в отель? В принципе, если остались силы, можно пройти еще столько же и через Риджент-стрит попасть на Мэрилебон-роуд, откуда уже рукой подать до столь любимого всеми россиянами адреса Бейкер-стрит, 221б. Я ровно так и сделал при первой же возможности, потому что другой интересный маршрут (по выходе из гостиницы – направо) меня не очень привлекал. Эта тропинка могла бы очаровать потенциальных покупателей элитной недвижимости, потому что ведет в районы Найтсбридж и Кенсингтон, которые так ценят наши состоятельные соотечественники. Так или иначе, думаю, теперь вам понятно, что мой первый визит в Лондон был обставлен с поистине королевской роскошью.

В квартире Шерлока Холмса

Для встречи с Малашенко мне нужно было дойти уже до его гостиницы. Он жил недалеко от меня, в отеле The Dorchester на улице Парк-лейн, тянувшейся вдоль знаменитого Гайд-парка. Как я понял, Малашенко часто останавливался именно в этой гостинице, возможно потому, что каждый иностранец, попадающий в Лондон, рано или поздно начинал чувствовать себя просто обязанным следовать традициям. Не исключено, что привязанность к конкретной гостинице и была такой личной традицией Малашенко. Кроме того, надо добавить, что среди бывших руководителей «мостовских» СМИ преобладали франкофоны и франкофилы. А Игорь Малашенко, хоть и трудился некогда в Институте США и Канады, был ближе к англофилам. Правда, из его собственных слов выходило, что гораздо в большей степени, чем Англия, Малашенко привлекала другая страна – Италия.

До этого дня я не был знаком с Игорем Евгеньевичем. На восьмом этаже «Останкино» он появлялся гораздо чаще Гусинского, но для молодых сотрудников НТВ вроде меня эти его приезды все равно становились историческими событиями. Поэтому накануне нашей встречи я немного робел. Чего, кстати, не испытывал перед знакомством с Гусинским. Однако не могу сказать, что разговор не получился. Он был именно таким, каким и должен был стать: Малашенко говорил, я слушал. Он рассказывал о тех задачах, которые стоят перед нашим московским бюро RTVi, и тех способах, которыми эти задачи следует решать. Беседовали мы в лобби гостиницы, сидя за небольшим столиком, мимо которого периодически пробегали члены семей и сопровождающие лица каких-то арабских шейхов. Естественно, все в белом. Малашенко каждый раз замолкал и провожал их взглядом, причем я никак не мог понять причину его странного поведения. Потом он сам это пояснил: «Сразу после 11 сентября такого тут не было!» – сказал он, из чего я сделал два вывода. Первый: что он уже не раз останавливался в этом отеле, и второй: видимо, в мире стало чуть спокойнее и атака на Башни-близнецы в Нью-Йорке постепенно уходит в историю.

В конце нашего разговора Малашенко сообщил мне новость. Оказывается, наше общение должно было получить продолжение в самые ближайшие часы. Меня ждал разговор с Березовским – уже в паре с Игорем Евгеньевичем. В этом месте следует сделать важное пояснение. В моем личном плане значился пункт под названием «встреча с Березовским»: я намеревался постараться взыскать с нашего акционера долг по зарплате времен ТВ-6. Дело в том, что формально владельцами RTVi в то время были два человека: Гусинский и Березовский. Оба пострадавших олигарха в разные периоды работали с «командой Киселева». Только Гусинский делал это долго, целиком и полностью покрывая все финансовые запросы УЖК, Березовский же выступал в этой роли менее года, причем его инвестиции в наше беспокойное журналистское хозяйство продолжались и того меньше. Тем не менее почему-то изначально они поделили канал пополам. Гусинский не любил говорить о функциях Березовского на RTVi. С его слов выходило, что на начальном этапе Борис Абрамович вроде бы помог Владимиру Александровичу с деньгами, но затем финансовое участие Березовского в проекте полностью прекратилось.

Это косвенно мог доказать и я сам, потому что ни на одной из многочисленных встреч, посвященных финансовым вопросам, а тема бюджета была едва ли не самой популярной на наших совещаниях, Березовский не только не присутствовал, но даже и не упоминался. Впоследствии, когда пути закадычных «друзей-врагов» стали постепенно расходиться все дальше и дальше, Березовский вообще передал эту часть своего бизнеса Бадри Патаркацишвили, и именно Патаркацишвили занимался продажей этого актива. Впрочем, подробности того, как Гусинский продавал RTVi, обошли меня стороной. К тому времени я не работал в компании уже порядка пяти лет.

Но весной 2002 года Березовский активно участвовал в идеологическом направлении работы RTVi, поэтому мне и предстояло его выслушать. То есть получалось, что у моей командировки в Лондон была комбинированная цель: получить технологические инструкции от Малашенко и политические – от Березовского. Не знаю, что именно произошло в сложных взаимоотношениях Гусинского и Березовского, но после нашего лондонского знакомства Борис Абрамович крайне редко появлялся в поле моего зрения. Предположу, что наша деятельность стала ему просто неинтересна. Телекомпания RTVi пыталась заниматься журналистикой, по крайней мере это пытался делать я, а Березовский мыслил совершенно иными категориями: более масштабными, рискованными и авантюрными.

Не скрою, сообщение Малашенко меня заинтриговало – я не настраивался на столь скорую встречу. Парадокс заключался в том, что с Березовским я как раз общался чаще, чем с другими моими нынешними начальниками. Борис Абрамович всегда придерживался принципа активного существования в СМИ, так что мне приходилось брать у него интервью и для «Героя дня», и для «Эха Москвы». Но встречаться с ним в реальной жизни мне еще не доводилось, так что, конечно, я был заинтересован предстоящей беседой.

Увы! Мои ожидания не оправдались. Во-первых, Малашенко испортил мне настроение, сообщив, что для разговора с Борисом Абрамовичем необходимо выполнить одно условие: надеть на встречу галстук. Разумеется, никакого галстука я с собой не взял, пришлось идти в магазин и покупать его. С учетом того, в каком районе Лондона я жил, можно представить, сколько стоил этот чертов галстук. Причем такое внимательное отношение к дресс-коду объяснялось вовсе не снобизмом Березовского. Снобизм как черта характера, скорее, больше присущ самому Малашенко, потому что надменность, а иногда и легко читаемая брезгливость по отношению к окружающим у Игоря Евгеньевича проскакивали довольно часто. Березовский же, напустив вам пыли в глаза, стремительно превращался в лучшего друга, рубаху-парня, обещавшего с три короба прямо здесь и прямо сейчас. То есть снобизм Березовского выходил какой-то половинчатый, с началом, но без конца.

Вот и эту встречу Борис Абрамович назначил нам в знаменитой чайной комнате отеля The Ritz. Вообще все семейство этих отелей отличается повышенной «носозадирательностью», но лондонский The Ritz – безусловный лидер списка. Его чайную комнату то ли раз, то ли два раза в год – не буду сейчас врать, а проверить это при желании вы можете и сами – посещала королева Елизавета II. Поэтому в заведении существовали и существуют жесткие правила. Зайти туда просто так – здрассьте, налейте нам, пожалуйста, чайку! – абсолютно невозможно. Столик нужно бронировать заранее, учитывая при этом, что чай подают всего пять раз в день: в одиннадцать тридцать, в половине второго, половине четвертого, половине шестого и в семь тридцать вечера. Зато, если вы выполнили требование дресс-кода, заблаговременно зарегистрировались и не опоздали, вам представится возможность попробовать уникальный чай, насладиться уникальными десертами и услышать выступление уникальных музыкантов.

В отель мы с Малашенко пришли вместе. По дороге он периодически «зависал» перед витринами автомобильных салонов, по всей видимости, из чистого любопытства. Мне же не терпелось встретиться с enfant terrible российской политики. Внешне Березовский выглядел именно таким, каким я его и представлял. От себя самого, выступавшего по телевизору, он ничем не отличался. Небольшого роста, суетливый, активно жестикулирующий, он не разговаривал, а именно что выступал. С речью. Большой программной речью, содержащей подробные аргументированные доказательства неизбежного и очень скорого краха правящего в России режима.

Малашенко скучал и развлекался одновременно. Он, во-первых, много раз слышал все эти заявления Березовского, а во-вторых, по-моему, не придавал им никакого значения. Поэтому он включил «режим сноба» и периодически вставлял совершенно не касавшиеся содержания лекции Березовского критические замечания относительно упадка британской монархии. Этот вывод он сделал исходя из того, что в чайной комнате все было не так, как должно было быть. И чай не такой, и пирожные не такие, и посетители неправильные, и т. д. Березовский, каждый раз удивляясь, что его прервали на самом интересном месте, озирался по сторонам, быстро поддакивал Малашенко и возвращался к своей политинформации. Через некоторое время Малашенко вдруг говорил, что раньше в чайной комнате пользоваться фотоаппаратами запрещалось, а сейчас все фотографируют! Березовский делал паузу, выстреливал очередью: «Да, да, да, да!» – и опять начинал доказывать мне, что смена власти в России произойдет максимум через пару-тройку месяцев.

Тут, должен признаться, уже заскучал и я, потому как тоже все это слышал раньше, причем неоднократно. В какой-то момент у меня появились подозрения, что хитрый Гусинский нарочно подстроил мне этот разговор. Чтобы на всякий случай создать у меня впечатление от Березовского как от пустослова и прожектера, не способного оценивать события реально. Я и сам был довольно близок к подобной оценке Бориса Абрамовича, а это воистину «безумное чаепитие» только укрепило мои ощущения! Конец церемонии оказался скомканным: официант, подававший нам чай, ухитрился разлить его – мимо чашечек и блюдечек, но зато точно на «горку» с пирожными. Это окончательно убедило Малашенко в скором закате человеческой эры…

Что же касается Березовского, то один эпизод этого бесконечного моноспектакля я должен выделить особо. Когда Борис Абрамович решил передохнуть и послушать нас, разговор сам собой перешел на тему путешествий. Малашенко заговорил о планах предстоящей поездки во Флоренцию, я же что-то такое рассказал про Иерусалим. Березовский слушал молча и очень внимательно, а потом вдруг сказал: «Знаете, ребята, я вам так завидую! Вы можете по всему миру ездить… Нет, мы тут с Ленкой тоже в Шотландию выбирались… За грибами…» Причем произнес он эти несколько предложений с совершенно нетипичными для его манеры речи паузами. Напомню, он в то время ждал решения британских властей о предоставлении ему статуса политического беженца, так что покидать пределы Великобритании не мог. А пауза затягивалась. Не бог весть какая большая проблема, но Березовский не умел долго сидеть на одном и том же месте, потому что это не соответствовало его энергетике. Возможно, эта внезапно вырвавшаяся наружу грусть была искренней и настоящей. По крайней мере позже в разговорах с Березовским я никогда не сталкивался с подобным проявлением чувств или переживаний. Это касается также и его интервью. Исключением станет лишь беседа с Ильей Жегулевым, журналистом издания Forbes, которая состоялась за несколько часов до смерти Бориса Абрамовича: «Я не знаю, что мне делать. Мне шестьдесят семь лет. И я не знаю, что мне дальше делать…»