Автор Третий. Смена парадигм
Понедельник
— И что это такое?
— Ты о чем?
— Я про тинни-винни, что сейчас от тебя на такси укатила.
— А, ну с ней вроде все нормально будет.
— Серьезно? Все нормально? Совсем поехавший? Меня мало? Кус раббак, Среды и Пятницы? Теперь еще и нимфеток трахаешь?
— Блеск, заводишься с полоборота. Главное, подобрать состав для зажигания.
— Может, со Средой и Пятницей тоже не спишь?
— Прекращай. Технически я спал с этой, как ты выразилась, «тинни-винни». Мой «пентхаус» три шага в длину, три с половиной в ширину…
— Это у тебя такие оправдания? В метрах на шаг квадратный?
— Левый угол от выхода — душ-генуя, правый — холодильник. Углы напротив заняты электрикой. В середине — кровать. Где мне еще расположить незваных гостей?
— Незваных, да?
— Да я вообще не знаю, откуда она взялась. Чуть ли не вломилась среди ночи. Я уж думал, гиббоны через охрану пробились. И стоит в соплях и слезах. Просилась переночевать, рассказывала какую-то ерунду.
— Врала?
— Врала.
— А чего пустил тогда?
— Ну, она очень странно врала. А гиббоны шумели по-честному.
— Ладно, допустим. Чего она наплела?
— Просилась на одну ночь. Говорила, что мать хочет сдать ее в аренду, а отчим насилует.
— Что из этого вранье?
— Эмоции. Давай мирно сядем, выпьем бозы, и я все по полочкам разложу?
— Уточнять не стал?
— Каля, кус раббак, стоит в дверях зареванная девчонка, под окнами перестрелка, а я буду выбивать признания о том, как именно ее насилуют?
— Ладно, проехали. Ну а чего она зареванная была?
— Ну, я-то вполне вменяемый, Каль. Пускать ее к себе у меня превеликого желания не было. Вот и давила на жалость. Но эти эмоции, они были какие-то ненастоящие. Словно ей это уже давно в привычку.
— Я тебе поражаюсь! Ты прекрасно видишь, как тебе врут, как тебя пытаются использовать, и потакаешь этому.
— К этому привыкаешь.
— Кус има шельха!
— Что?
— Ты ведь знаешь о том, когда и в чем я тебе врала?
— Разумеется.
— Какой стыд, лех меня кибенимат… Я-то думала, что ты так подкатывал, что ты типа такой психолог-пикапер. А ты попросту действительно видишь всех нас насквозь.
— О сколько нам открытий чудных…
— Мерзавец, еще и скалишься.
— Массаж?
— Массаж.
— Ну вот, другое дело.
— Ты о чем?
— Когда ты нежишься от массажа, ты сияешь васильком. А то пришла — распушенная, как чертополох.
— А ты откуда знаешь, как васильки и чертополох выглядят?
— Ну я ж не всегда слепым был.
— Ты мне не рассказывал. Ты вообще о себе ничего никогда не рассказываешь.
— Да кому нужна моя правда? Чего каждый раз раскланиваться. Проще помалкивать.
— Расскажи.
— О чем рассказать?
— Ну, обо всем. Ты всегда умел насквозь видеть? Или как супергерой из комиксов, тебя облило ядовитыми отходами?
— Вот ты ядовитая! Да, ты почти угадала.
— Серьезно?
— Ну-у так. Лет до пяти был обычным ребенком. Ну, точнее, не совсем обычным. Я током бился.
— Да ладно? Не верю.
— Не веришь?
— Не верю.
— А так веришь?
— А-а-а, прекрати. Верю-верю-верю!
— Мать меня таскала по врачам, ученым, знахарям. Мной заинтересовались в Институте Генетики. Забрали на лето поизучать. Дядька один, Ским Саблинович выяснил, что митохондрии в моей мышечной ткани имеют ряд положительных мутаций. Ну и поэтому я могу аккумулировать электричество. Живой аккумулятор. «Угорь ушастый», как он меня в шутку называл.
— А что потом?
— Потом из этого попытались извлечь максимум. Вроде как продвинуть эволюцию на ступеньку выше. А митохондрии эти самые передаются только по материнской линии, ну а я-то не девочка. Маму взяли в оборот, стали изучать, и оказалось, что у меня с матерью нет генетического родства.
— Лех кибенимат!
— Маму это подкосило. Она не верила. В Институте ко мне интерес пропал, поскольку «ушастый угорь» на человека постразумного не тянул. Толку с того, что могу диоды в руках зажигать или дата-кон спалить? А потом мир перевернулся с ног на голову.
— Погоди, ты про Пфицеровский инцидент?
— Ин-ци-дент. Хм. Это сейчас его так называют. «Инцидент». А в то время все были уверены, что пришел конец света. Шенжень отреагировал быстро и, как тогда казалось, эффективно. А я остался без глаз и матери. Потом карантин, а через неделю выяснилось, что напалм хоть и эффективно выжигал, но не менее эффективно разносил штамм по ветру. В итоге оказалось, что любой живой лучше мертвого. Потом эвакуация. Спустя стало очевидно и без экспериментов, что процесс необратим и инфицированы все. Лечить-то никого толком не лечили, там оставалось разделить на «жилец-нежилец». Я оказался «слепой, но живчик».
— То есть, выходит, ты из первых?
— Ну да. Первое поколение. «Адаптированный иммунитет».
— Я и не думала, что ты, оказывается, такой старый.
— Эй, всего двадцать пять лет прошло.
— Целых двадцать пять лет! Вон гиббоны столько не живут.
— Не хватало, чтобы они еще дольше жили.
— Ну а как ты томографом стал?
— Томографом? Это ты так меня за глаза называешь?
— Ну а как тебя еще называть?
— Зараза. Ну, дальше я до совершеннолетия пробыл в интернате. А когда вышел, мне предложили сделку. От государства я должен был квартиру получить, но то, что мне могли предложить, квартирой трудно было назвать. Этот чердак на фоне той квартиры — особняк просто. Или же в компенсацию квартиры — импланты для глаз, вылечить слепоту.
— А-а-а. Вот как.
— Я согласился на импланты. Правда, «цейссовскую» оптику мне не предложили, а поставили что подешевле от «шенжень оптос». Которые, благодаря моим замечательным митохондриям, сгорели через неделю. Потом снова. И на четвертый раз меня послали без гарантии восстановления.
— Да уж, в такую историю захочешь — не поверишь.
— Ну а я о чем тебе говорил.
— Слушай, а ты не думал, что с «плохой» квартирой тебе не сказали всю правду? Ты же квартиры не видел.
— Не видел, но прекрасно ее «слышал». И звуки, и запахи. Хотя осознание того, что меня могли привести в любую другую квартиру, пришло намного позже. Я был наивный слепой мальчик, который всю сознательную жизнь провел в интернате. И вероятность того, что меня успешно продинамили, не исключена.
— Продолжай. И разомни мне поясничку. Мышцы там ноют.
— Не ноют.
— Ноют.
— Я знаю, какие реакции запускает массаж поясницы.
— Мерзавец.
— Врушка.
— Рассказывай уже.
— Потом я стал искать работу. Подвернулось поработать массажистом. Экзотика ж. Слепой массажист с особенными руками. Набил руку, сформировалась постоянная клиентура, подкопил деньжат и обратился к фанатикам от микроэлектроники. Там уже навел связи с Бентосом, и у них кое-чему поднатаскался. Саму оптику бесполезно было восстанавливать, из-за напряжения и скачков вечно неполадки были, а стабилизуешь — так все равно эрозия, поэтому от нее попросту избавились. Прикидывали варианты, и самым стабильным и нетребовательным к ремонту стал нынешний, с самопальным кирлиан-сканером. Таким образом я стал видеть, как ты говоришь, как томограф. Как на самом деле видит томограф, я не знаю, но думаю, аналогия действительно верная.
— А-ах, какой же ты горячий.
— Это ты горячая.
— Не останавливайся. Еще.
Среда
— Это что такое?
— Ты о чем?
— Запись на холике, длительность шесть часов четырнадцать минут.
— А это…
— И кого ж ты всю ночь дракал, еще и на мой холик снимая.
— Никого не дракал. Это для подстраховки. Можешь сама посмотреть.
— Не буду я ничего смотреть. Мне плевать, что ты трахаешься с другими. Но он мой, и ты не имел никакого права снимать граммы на мой холик. Это мой и только мой подарок. Это подло! Это было только мое!
— Ежа, выслушай меня.
— Подлец! Не трогай меня!
— Просто давай я включу и все тебе объясню.
— Не трогай.
— Вот скажи, что ты видишь.
— Постель вижу и какую-то девку рядом с тобой.
— Мотай дальше. Что теперь?
— Девка лежит рядом. Чё не драчешь-то? Сакра дамн, да ты еще и пижаму надел! Первый раз вижу тебя в пижаме.
— Едем дальше.
— Ты лежишь на краю. Видимо, спишь.
— А девчонка?
— Девчонка шарится по комнате.
— Хм…
— Аха-ха-ха!
— Что там?
— Она залезла в холодильник. Молотит лапшу и хлещет из горла твою крепленую бозу. Алкашка обоссаная.
— М-да, а вот бозу я ей не предлагал. Ладно, мотай дальше.
— А вот теперь интересно.
— Говори.
— Она без трусов уже. А вот и вся голая лежит рядом с тобой. Теребит письку, титьку мнет. Титек-то еще и нет. Сколько этой шкурвене лет?
— Я не спрашивал, сколько ей лет.
— Из твоего рта это звучит даже не смешно. Ну да, ты ж на вид возраст не определишь.
— Давай дальше.
— Ну вот, люблик, теперь она лезет и пристраивается к твоей заднице. Аха-ха, чего она трясется? Долбанул ее?
— Не знаю, я спал.
— Ну и как — хорошо драканулась? А?
— Ежа, даже если она кончила, это не моя вина. Это было после Пиво-Патека. Ты сама знаешь, сколько у меня работы на таких разносах. Двое суток без сна с самой пятницы. Я отсыпался, и во сне я себя не контролирую. Единственное, на что у меня хватило сил, — включить запись для подстраховки. Мало ли чего она натворит.
— Ты вообще, на кой проч ее на порог пустил?
— Гибота в бар ввалилась права качать. А кто их пустит? Гибридов сраных. Ну как всегда драчат все, что шевелится, палят во все, что движется. А она стоит в дверях, ерунду мне в уши льет. Ну куда я денусь — на улицу ее выгонять? Чтоб с утра на пороге ее труп встретить?
— Ладно. Верю.
— Пустил с уговором на ночь. Включил холик и отрубился до утра. Вот и вся история. Позже вечером, когда гиббонов разогнали, посадил на такси. Конец.
— Денег просила?
— Нет.
— А дал?
— Только таксисту за вызов.
— Ну а как звать-то ее?
— Не знаю.
— Ах, агнец ты мой блажий. Пустил себе в дом курву левную, имени не спросил, айди не пробил. Зато кушай, беби, мяско, запивай — не стесняйся, вот тебе постелька, ложись-раздевайся.
— Какая же ты язва, Ежа.
— А если бы она тебя зарезала или отравила? Сакра! Нежалко с ним, если б обнесла, у тебя все равно красть нечего.
— Для этого и была подстраховка. Ты бы все узнала, как есть на самом деле.
— По-твоему, мне от этого легче бы стало?
— А разве нет?
— Ладно, оставлю тогда эту грамму. Увидишь, заявится через неделю с обвинением в изнасиловании. Попомни мои слова. Куда ты убрал чистые болванки? Хочу новое кино, называется: «Агнец блажий в пижама жолтый». Надень ее, я хочу на тебя посмотреть.
— Она желтая?
— Ты не знал, что у тебя желтая пижама? А ну да, извини. Ну не злись. Ну прекращай! Я не злюсь, и ты не злишься — помирились, ладно?
— Ладно, моя рифеншталь. Заводи мотор.
— Сакра! Опять на выходных взрывали?
— Я же говорил, что гиббонов разгоняли.
— Октагон сбился. Надо опять калибровать. Снимай штаны и повернись спиной.
— Ты камеры по моей заднице калибруешь?
— Ага. Самая лучшая точка фокуса в этом бардаке. Во, так лучше. Отличная проекция. Объем на левый глаз есть. Так. На правый есть. Вращение по абсциссе есть. Зум. Работает. М-м-м — какая сладкая попка.
Пятница
— Это что такое?
— А на что похоже?
— На макулатуру и купоны на бесплатную лапшу.
— Я столько собирала информацию, а тебе, как всегда, безразлично.
— Вывалив урну бумажного мусора на кровать, ты, конечно, безразмерно завладела моим вниманием.
— Но тебе по-прежнему все равно, а время идет. Сколько ты еще этого будешь избегать. Я хочу завести ребенка. От тебя. И все это собрала для полной картины. Тут по всем программам. Правда, я остановилась на одной. Не хотел разбираться, потому все объясню на пальцах от и до, чтобы ты понимал разницу.
— То есть это надолго, да?
— Должен же ты хоть иногда слушать?
— Валяй.
— Натальных программ всего четыре по степени гарантии. Быдло-суррогат, приматы, скрофы и афалины.
— Интересный порядок. Это по убыванию?
— Наоборот, по гарантии качества. Быдло, конечно, дает всего тридцать процентов сбоя, но эта треть гарантированный макабр или, хуже того, гибрид. Но семьдесят процентов на здоровый плод. Тут проблема в другом: если мы заказываем суррогатку, то она, по закону, основной родитель, и имеет право подавать на алименты. А я не хочу остаток жизни содержать какую-нибудь нигритку из-за ее фертильной матки.
— То есть вот эта стопка была по суррогатам?
— Да, еще есть шенженьский вариант, но у них пятьдесят на пятьдесят. Неизвестно, кто из них был из вторичных носителей, а кто просто гибридный. Шенженьки выходят дешевле, но, опять же, по закону ребенок будет считаться подданным Шенженя. А у них обязательная воинская повинность с десяти до двадцати лет. Ты что, спишь, что ли?
— Я просто закрыл глаза. И внимательно слушаю.
— Повтори, что последнее я сказала?
— «Ты что, спишь, что ли?»
— До этого!
— О том, что наш ребенок с десяти лет будет окучивать рисовые поля и сжигать трупы. Вариант не очень, как на мой взгляд.
— Ну да. Ладно.
— Я так понял, с нашим видом инкубация вообще не вариант?
— Ну вроде того, слишком высокие риски и последствия.
— Ок, убедила. Продолжайте лекцию, госпожа будущая мама.
— Приматы. Варианты шимпы и аха-ха…
— Чего хохочешь?
— Гиб-гиб-гиб. Это даже звучит смешно — гиббон-гибриды.
— Не-не-не, кус раббак, эту мохнатую мразь. Вон их сколько наплодилось, отстреливать не успеваем. Кус раббак, на кой вообще их за разумный вид держат?
— Ну, время такое, зеленые отстояли их права. Ну и, в конце концов, они не встают после смерти.
— Лишний раз доказывает, что это ущербный вид, способный только плодиться. Этот вариант полностью исключается.
— Вот и ладно. Я и сама не хотела, мне тоже не нравится идея того, что мою лялечку будет вынашивать какая-то говорящая мартышка с дурными манерами.
— Следующая остановка. Что ты там говорила? Что там за скрофы?
— Только не обижайся!
— Не понимаю тебя.
— Мне они очень нравятся, такие милые хрюшки, но они ни халяльными, ни кошерными не будут считаться.
— Кус раббак, ты решила, что я джуда?
— Ну, я думала, «кус раббак» и все такое.
— А, кус раббак, кус има шельха. Я этого от Кали понахватался. Она постоянно ругается.
— Это которая ходит к тебе по понедельникам спинку подлечить?
— Которая по понедельникам. Ты ей, кстати, очень нравишься.
— Не начинай.
— Не начинал, говорю как есть.
— Хрюшка, вариант просто отличный, на самом деле. Шанс успешного вынашивания больше шестидесяти процентов. Хрюшку подключают к витографу, оплодотворяют и в режиме реального времени мониторят ее состояние и состояние плода. Хрюшка в это время живет с родителями-донорами. То есть она может жить у меня. В случае сбоя — бесплатный экстренный вызов бригады рефьюзеров и устранение проблемы.
— Рефьюзеры?
— Ну, кэдэзэшники по-старому. Сейчас просто стараются не использовать этот термин в натальных системах, чтобы не возникало неприятных ассоциаций и не спугнуть клиентов.
— Реклама только хорошее рассказывает. Да?
— Да, и еще они предоставляют дубль-скрофу, если первый раз вышло неудачно. Что с тобой?
— Так, воспоминания.
— О чем?
— О запахе. Словно вновь там очутился. Ты ведь не знаешь, кто такие «кэдэзэшники»?
— Ну, как бы уборщики ну этих, после смерти.
— Это от КДЗ. Кремация. Декарбонизация. Захоронение. То, что просрала пфицерская мразь, и то, чем пришлось заниматься тем, кто остался. Чтобы и праха не осталось от тех, кто мертв. Чтобы не возвращались.
— Прости меня. Я не хотела тебя расстраивать.
— Да не твоя это вина. Пусть теперь будут рефьюзеры. Чтобы не вызывать неприятных ассоциаций. Что последнее?
— Афалины. Но это очень дорого. Плюс нужно иметь жилье около моря или снимать апартаменты в их санатории на период вынашивания. Но у них все по высшему разряду. Любую понравившуюся афалину на выбор, генетическая корректировка плода, аквааэробика, сертификат полноценного человека со всеми юридическими гарантиями.
— И откуда мы возьмем денег на это?
— Ниоткуда. Тут при всех раскладах, даже если я уговорю бабушку, пообещав ей синеглазую внучку и курчавого внука, то нам не хватит даже на первый взнос.
— Все ясно. Скрофы, да?
— Да, у них вполне демократичный вариант, бабуля согласится. К этому годовой взнос моих яйцеклеток. Точнее десять, с одиннадцатой и двенадцатой уже идет оплодотворение. С тебя потребуется только годовое донорство семени.
— Годовое? Лех меня кибенимат.
— Ну тоже раз в месяц. Ну что тебе? Жалко ради меня? Я даже готова отказаться от секса на этот период в таком случае.
— Сама будешь таскать в таком случае. Не хватало того, чтобы я ходил каждый месяц сцеживать для свиноматки.
— Не говори так.
— Как так?
— Так грубо. «Свиноматка». Скрофа. Ведь некрасиво будет звучать, что твоего ребеночка вынашивала какая-то свиноматка.
— Кус раббак, неужели я на это согласился?
Воскресенье
— Что это такое?
— Тихо-тихо-тихо. Все в порядке.
— Убери это от меня! Немедленно!
— Да-да-да. Сейчас накрою. Все в порядке. Все в порядке. Без паники.
— Ты… ты убил ее?
— Не-не-не. Расслабься. Все хорошо. Прости меня, я дурак. Понятия не имел, как это на самом деле выглядит.
— У нее же мозги наружу торчат.
— С ней все в порядке. Ничего страшного не случилось. Это просто гиноид.
— Кус има шельха, мне это ничего не говорит!
— Ну, э-э-э, биологический робот, так понятнее?
— Кус-са, андроид какой-то?
— Ну-у, д-да. Вроде того, но только гиноид.
— Кошмар какой-то. Если бы ты это видел.
— Давай я лед приложу. Прости меня, василек, прости. Сильно ударилась?
— Нормально ударилась, в самый, кус-са, раз. Пластырь есть?
— Да-да, конечно, сейчас достану. Тройной анальгетик или быстрый?
— Оба давай.
— Секундочку.
— Ее с кровати убрать можно?
— М-м-м, боюсь, что нет. Можем повредить.
— Как, объясни мне, как это с тобой случается?
— Хах. Ты не поверишь. Это совершенно сумасшедшая история.
— Уж постарайся.
— Помнишь девчонку на прошлой неделе?
— Это она?
— В том-то и дело, что нет. Так, давай аккуратненько наклеим пластырь, и я тебе все-все-все расскажу. Это просто бомба!
— А-а-а-ах, наклей еще один.
— Хорош, и так два. Печень-то пожалей. В общем, поднялся с бара, принимаю душ — настойчивый панический стук в дверь. Открываю — стоит она. Спрашиваю: чего нужно? Голос, тембр другой — а история та же самая. «Помогите, спасите, хотя бы на одну ночь приютите». А я в одном полотенце. Падает на колени и умоляет ее не выгонять. Ну я: ну ладно, садись на кровать.
— Какое благородство.
— Не вредничай.
— Ага, куда ж ты ее среди ночи погонишь?
— Угу, вредная. А я стою и думаю, чего с ней делать? Ведь это не просто совпадение. Она практически дубль той, что была на прошлой неделе. А у людей так не бывает. В общем, замкнул я ее — у нее череп и раскрылся.
— Чего-то, милый, ты недоговариваешь.
— Э-э-э. Как бы это сказать.
— Да говори, как есть.
— Ну-у, э-э-э… Полотенце. Упало.
— Ага, дальше что?
— Дальше она прикоснулась к моему члену.
— Дальше что?
— Ну я живой человек! Член, разумеется, отреагировал.
— Член отреагировал?
— Да, член отреагировал.
— А ты как отреагировал?
— Я испугался. И шарахнул ее током.
— И когда же ты ее шарахнул?
— Когда она взяла член в рот.
— Ну наконец-то. Какой честный мальчик. Кто б не испугался-то? Я вон тоже сознание потеряла, когда увидела. А ты мой бедненький, благо что слепой. А то так сунул бы хер, да увидел бы, как у недоношенного гиброида глаза из орбит вылезли, и мозги набекрень выскочили. Я бы на твоем месте со страху точно померла бы.
— Каля, все гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Сейчас не время для издевок и сарказма. Прошу тебя, выслушай меня внимательно. Этот гиноид ни разу не дурная шутка и не розыгрыш.
— А сейчас ты начинаешь меня пугать.
— Она сейчас в режиме отладки. Ну, вроде как обезврежена и отключена. Так-то она живая, но не работает. Я поковырял ее немного. Похоже, что она передает информацию. И еще вероятно, что таких, как она, — их много. Они собирают данные о мужчинах, а потом их обрабатывают. И вот, вроде как меня они посчитали, но не обработали, поэтому пришла повторная команда меня обработать. Я ее отсканировал и Бентосу скинул. А потом они прислали слитое с какого-то хранилища «демо». Я пока его слушал — не верил. Но теперь понимаю, что оно многое объясняет.
— Налей мне выпить.
— Да, пожалуй, выпить стоит. Тебе крепкого нельзя, а слабого у меня не осталось. Минералка сойдет?
— Сойдет.
— Ну вот. «Демо» описывает проблему деторождения и ее решение. Штамм, к которому адаптировался наш иммунитет, всегда уникально мутирует под каждый организм, поэтому зачатие — это борьба двух штамм-иммунитетов, которые убивают либо мать, либо будущего ребенка. А смерть, сама знаешь, к чему ведет. Успешное зачатие и вынашивание удается только особям, у которых не работает иммунитет. Поэтому всякие больные и гибридные могут размножаться, а здоровые нет.
— Ну, это не особый-то секрет, что быдло размножается, как кролики.
— Следствие-то не секрет, но решения проблемы не было. И решение они нашли. Партеногенез.
— Это вроде гермафродитов, что ли?
— Именно так. Предлагается ввести изменения в репродуктивную систему мужских особей, чтобы обеспечить им возможность самооплодотворения.
— И как же? Мужикам вагины в руки пересаживать?
— Ну, ты не можешь серьезно. Хотя, стоит признать, смешно.
— Извини, но это защитная реакция. Я как гляну на это, меня аж всю передергивает. Даже то, что оно прикрыто, — а не по себе.
— В общем, там говорилось о внедрении мутации в тестикулы, которая будет вырабатывать стволовые клетки. А клетки в свою очередь будут реформировать репродуктивную систему. Объяснять долго, но в итоге мужики будут самооплодотворяться. И в зависимости от иммунитета — это либо их убьет, либо позволит выносить потомство, у которого будет стабилизированный штамм-иммунитет для последующего размножения. А выживет ли потомство — это уже зависит от самого родителя.
— Выходит, что мужики вымрут?
— Выходит, что наоборот. Технически выходит, что вымрут женщины. А выжившие мужики просто станут гермафродитами. И будут плодить свои копии-гермафродиты.
— Лех меня кибенимат.
— Лех нас кибенимат.
— Кус раббак, так эта гидроида… Она тебя трахнула, и ты теперь уже того?!
— Надеюсь, что нет.
— Но она же твой член сосала.
— Я же говорю, что шарахнул ее током.
— Контакт ведь был.
— Ну был. Но я думаю, что мутацию она не через рот внедряет.
— И с чего ты так уверен?
— Предположительно, нужен контакт с тестикулами. Вероятно, она должна в них вколоть мутаген. Думаю, в области вагины или ануса должны быть какие-нибудь микроинъекторы.
— И ты небось уже проверил.
— Я, на секундочку, слепой. А на ощупь проверять, думаю, чревато.
— Какая, однако, предусмотрительность. А дважды малолетнюю ведроиду домой пускать и голым хером потчевать — так мы можем.
— Каль, хватит, сейчас совершенно нет времени язвить.
— Ну, что еще у тебя там?
— Да вот дело в том, что таких гиноидов не за копейку делают. Искусственная инкубация до такого возраста, настройка и управление — это колоссальные затраты. И если кто-то готов потратить денег на сотни таких «агентов партеногенеза», то это очень и очень серьезно, вряд ли они просто на тормозах спустят эту ситуацию.
— Стоп-стоп-стоп. А если сделать так, как ты не хотел?
— Как?
— Ну, подкинем ее гиббонам. Поразвлекаются, пусть хоть порвут на части. Ты ее можешь обратно включить?
— А недурная идея. Не уверен, что получится ее идеально обратно включить, но попытаться можно.
— Да хоть с мозгами набекрень, главное, чтобы шевелилась и стонала погромче. Пусть засадят промеж полушарий. Лех меня кибенимат. Мой мальчик, наконец, перестал играть в благородного рыцаря.
