Я так давно живу, что еще помню, когда мы гуляли по центру города бесплатно, но сейчас другие времена. Прошел референдум, и мы внесли изменения в конституцию. Президентское правление стало пожизненным. Нам казалось, что это гарантирует стабильность. Мы были уверены, что сделали правильный выбор, но не угадали. В казино еще можно угадать, на какой цвет делать ставку, чтобы выиграть, в политике — нет.

А как все хорошо начиналось. Как мы радовались, что наконец о нас начинают заботиться!

Ко мне настойчиво звонили в дверь. Точно кто-то бежал от убийцы и искал спасение у меня. Слава богу, ничего подобного я не обнаружил, когда открыл дверь. На лестничной площадке стоял мой приятель Георгий. Он начал говорить быстро. Слова бежали скорее мысли.

— Отдышись, — сказал я и повел друга в комнату.

— Нет! Сначала расскажу! — Он все же помедлил, чтобы перевести дыхание. — Ты представляешь? Для детей придумали чипы! Чипы будут подавать сигналы при малейших негативных изменениях в организме! Уже начали вживлять!

У Георгия были девочки-близняшки.

— А в дальнейшем, — продолжал он, — чипы внедрят пенсионерам и одиноким людям, брошенным на произвол судьбы! И нас с тобой не забудут! Будут отслеживать наше состояние здоровья!

Мне показалось, что Георгий принес хорошую новость.

— Можно я приму участие в полете мечты?

Я начал развивать мысль и сказал о том, что в случае остановки сердца через чипы смогут подавать электрические импульсы для его запуска. Поколение сейчас слабое, нездоровое. Георгий, например, детский врач и не раз мне об этом говорил.

Мы выпили по рюмке виски: тридцатилетний MACALLAN! Выпили за недалекое счастливое будущее.

И вот оно наступило.

В квартирах за пределами Первого кольца все были сосредоточены на подсчетах. Нас интересовало: сколько раз в году можно позволить себе прогулки по центру. В нас остались только навыки счетоводов, а многие остальные умения за ненадобностью отпали, как хвост ящерицы.

Я давно хотел порадовать мою любимую пешей прогулкой по обновленной Москве. И она, и я — мы жили на окраине.

На своей машине попасть в центр можно было только по спецпропускам, поэтому я тщательно продумывал маршрут. Прогулка по Центральным прудам была дороже прогулки по проспекту Новаторов, потому что там располагались самые дорогие клубы и рестораны. Но все же на Новаторов нашелся ресторан, который заинтересовал мою девушку.

Она сказала мне, что каждый раз, когда ходила мимо него на работу, ей очень хотелось заглянуть внутрь. Ее привлекал запах горячего шоколада с кардамоном и корицей. Я устрою ей этот праздник!

Ей было интересно, почему в стране, где для нас вечные будни, в ресторанах в центре Москвы вечный праздник?

Независимо от дня недели ресторан на Новаторов был полон праздных людей. И даже очередь часто стояла на улице. Почему именно в этом ресторане аншлаг? И так ли хорош его интерьер?

У моей Елены было привилегированное положение. Она являлась представителем творческой профессии, а именно художницей. Люди этих профессий имели право в рабочие дни ходить по центру Москвы бесплатно. Власть настолько была уверена в себе, что позволяла любое творческое самовыражение. Только если оно не нарушало общественного порядка.

Вживленные чипы не позволяли отклоняться от разрешенного маршрута. Нарушитель платил штраф. Хорошо, что такая провинность не считалась серьезной. А за некоторые отступления по новому трудовому кодексу можно было и работы лишиться с уплатой неустойки работодателю.

Елена не отвечала ни на звонки, ни на смс. Я мчался к ней домой. Не стал дожидаться лифта и, перескакивая через ступеньки, добежал до седьмого этажа. На звонок никто не отреагировал. За дверью стелилась тишина.

Я вернулся домой, раздавленный этим событием. Предчувствие плохого упало на меня, точно бетонная плита.

Дома меня тоже ждали новости. Сегодня умер от инфаркта мой лучший друг Георгий. Как он и мечтал — всеобщая чипизация произошла, но медицинская программа незаметно выросла в полицейскую. Когда моему другу стало плохо, несмотря на чип, вживленный в его тело, скорая не приехала, и он умер.

Вместо спасения человечества, нас отрезали от страны, от города. Нас запрограммировали, мы не могли сделать шаг без того, чтобы ОНИ не узнали.

Елена позвонила только через день.

— Прости. Я приходила в себя. Позавчера, кажется… Да! Позавчера я была свидетельницей открытия сооружения… По-другому сказать не могу. Сооружение доставляет теперь людей на работу. Как тебе объяснить… У выхода из метро находится распределитель. Такой стеклянный колпак… Такой головоногий моллюск чудовищного размера… От него разветвленные стеклянные проходы отходят, как щупальца. Распределитель заполняется людьми, и опускается стеклянная панель. Можешь меня считать сумасшедшей, но эта панель мне напоминает гильотину… Устройство считывает информацию с чипа и человека толкает к нужному проходу из стекла. А потом людей забирает транспорт и развозит по объектам. И так партию за партией. Мне предложили попробовать это все на себе. И я зашла. Меня, правда, выплюнуло на улицу, а не в транспорт. Я подняла глаза и увидела в воздухе светящуюся рекламу «Вы сделали правильный выбор».

— Придется с этим смириться, — сказал я ей, теперь все так устроено. Надо любить жизнь.

Через несколько дней любопытство Елены взяло верх. Она, поддавшись искушению, заглянула наконец в ресторан на Новаторов, несмотря на штраф. Потом Елена делилась своими впечатлениями целую неделю. Она каждый день доставала новые впечатления из своей памяти, точно необработанные алмазы из шкатулки, своим воображением она превращала их в бриллианты, а потом нанизывала их на нить, создавая канву нового литературного ожерелья.

Она рассказывала, что в центре ресторана длинный стол, на котором горели свечи. Их огонь отражался в яшмовой столешнице.

Сама столешница напоминала ей наборный паркетный пол в бальном зале, на котором стояли десерты в белых кружевных платьях и как будто ждали приглашения на танец. А на стуле, обитом кожей пурпурного цвета, сидел пианист и играл на рояле джазовые композиции.

Когда Елена зашла, было утро. Она прошла по почти пустому ресторану, села в углу и заказала чашку кофе с корицей. Ей захотелось пирожных. Она подошла к столу, где были расставлены десерты, как вдруг все исчезло и вместо пирожных возникли бутылки с вином. Елена поняла, это голограмма! Когда она уходила, ее взгляд остановился на паре у окна. Она почувствовала, что это не муж с женой, мужчина и женщина совершали двойную измену.

Елена ценила детали.

И еще она поняла: откуда у этих людей внутри Первого кольца уверенность в завтрашнем дне. Они не живут в ее стране. Они живут в стране, которую сделали сами. Страна в стране. Увы, я не мог ей возразить, как и не мог пригласить ее в ресторан на ужин. Я потерял работу.

Я был всего лишь начинающим детским писателем и не мог роскошествовать. Основным источником дохода были рецензии. Грустные размышления прервала громкая музыка, звучавшая в телевизоре. Я посмотрел на экран и увидел бегущую строку. В ней сообщалось, что в субботу на все развлечения и предыдущие запреты скидка до восьмидесяти пяти процентов. Вот это да!

Я немедленно позвонил своей любимой. Через час она уже была у меня.

Она ворвалась как весенний, свежий ветер.

— Неужели все будет почти бесплатно? И мы можем посетить выставку Тулуз-Лотрека и сходить в консерваторию на «Виртуозов»?

Я удивился:

— Разве мы не пойдем в тот самый ресторан?

— А зачем? Я уже все поняла…

Ранним утром мы ехали в моей «тойоте». Еще месяц назад Елена разрисовала ее своими руками. Мы ехали с открытыми окнами, не обращая внимания на смог. Мы любовались красотой города, такой же холодной и выверенной, как математическая формула.

Асфальт был чист и потрескивал под колесами, точно накрахмаленные рубашки. На тротуарах в кадках стояли деревья, как на параде. Мы так давно не вывозили свою машину в свет, что нам казалось, она радуется событию вместе с нами. Мы пытались максимально впитать в себя давно забытые ощущения, как земля впитывает влагу после длительной засухи. Оставив машину, мы бродили по любимым улочкам, вспоминали прошлое. Но настоящее было другим.

Отреставрированные здания смотрели на нас враждебно. Они защищали своих хозяев, которые получали отчисления от людей, нарушавших дресс-код данного района. Но сегодня мы на это не обращали внимание. Елену беспокоило только то, что по центральным улицам, ездили машины исключительно класса люкс. В таких же машинах ездили и полицейские. Опознавательные знаки были запрещены. Это было новое правило.

Елена задавала один и тот же вопрос с упорством тонувшего пловца, желающего выплыть:

— Разве мы одни читали рекламу? Почему машин экономкласса так мало на улице?

— Не обращай внимания. Опять ты что-то придумываешь. Почему ты не умеешь радоваться? Нельзя относиться ко всему, как к кочану капусты. Ты всегда обрываешь листья, чтобы посмотреть: нет ли там гнилой кочерыжки! Зачем тебе это? У тебя все хорошо! Твоя выставка прошла успешно! У тебя блестящее будущее! У меня тоже все будет прекрасно! Мы еще не старые! А сейчас мы гуляем!

Я знал, откуда у Елены такое недоверие ко всему. Ее часто обижали, и она пыталась вооружиться, чтобы ее не застали врасплох сложившиеся обстоятельства.

Я был совсем другим, любил жизнь во всех ее проявлениях. Жизнь — это не только тучи, но и радуга. Елена прервала мои размышления:

— Ты видишь лишь верхушку айсберга, не чувствуя внутренних процессов. Попадаешь в идиотские ситуации, а потом мне приходится вытаскивать тебя из них.

Одно время я увлекался игрой в покер. И однажды сел играть с шулером, не замечая крапленых карт. Елена предупреждала меня о том, что не надо иметь никаких дел с этим человеком, она что-то чувствовала, но я ее не послушал. И много проиграл. Было еще что-то подобное, но сейчас мне не хотелось об этом думать.

Незаметно для себя мы подошли к Художественному проезду. У входа в бутик Джорджио Армани толпились безукоризненно одетые молодые и не очень молодые люди. Напряжение в толпе нарастало. Кто-то из присутствующих воскликнул:

— Армани! Армани! Сам маэстро!

Все расступились, и он вошел. Приглашенные пошли следом.

— Давай еще немного постоим, посмотрим, — шепнула Елена. — Я когда-то тоже рисовала эскизы одежды. Конечно, так… не серьезно… для себя.

И вдруг охранник, вздернув бровь, удивленно посмотрел на мою прекрасную Елену, будто увидел что-то давно забытое, и спросил:

— А почему вы не проходите?

Елена! Моя Елена! Она считала себя самодостаточной, но тогда вся сжалась, как ежик, почувствовавший скрытую угрозу. Я видел, сколько стоило ей усилий выпрямить плечи и гордо войти в бутик.

Разве она могла представить, что когда-нибудь окажется по ту сторону заграждения?

Внутри магазина публика оказалась не такой однородной. Экзальтированные барышни и такие же молодые люди, голова которых была занята только подбором модного look’a из последней коллекции. Они хотели и стремились соответствовать пространству, в котором они жили или мечтали жить. Были скучающие, пресытившиеся, были медийные, торгующие своим лицом, и только немного эстетов, получающих наслаждение, как от хорошей коллекции, так и от хорошей книги.

Я посмотрел на свою любимую девочку. На ней был дешевый свитерочек, облегающий фигуру. Она была хрупкая, как воспоминание о вальсе. Чрезмерно короткая стрижка делала ее колючей и похожей на мальчишку-подростка. Иногда со мной она казалась немного высокомерной, но я-то знал, какая она добрая и ранимая. Она очень любила животных. Они отвечали ей тем же. Собаки, которых выводили хозяева на прогулку, встретившись глазами с Еленой, подбегали к ней, чтоб засвидетельствовать свою симпатию. Детишки звонили в дверь и спрашивали: «Это не ваша собачка мерзнет на улице?»

Она жалела всех. Родственников, которые ее недолюбливали, врагов. Она редко плакала. При мне всего один раз.

Разве она хуже барышень, одетых в последнюю коллекцию этого года?

Ей не хватает только одного: уверенности, которую излучают они.

После показа коллекции нам раздали подарки. Книгу с автографом маэстро. Когда мы уходили, Елена мне сказала:

— Я никогда не задумывалась, хочу ли я быть одной из них?

Мы шли молча, думая каждый о своем. По дороге в храм музыки мы купили мороженое, но я не успел его съесть. Оно предательски распласталось на асфальте, показывая моей прекрасной спутнице мою несостоятельность в галантном ухаживании. Мороженое готово было разбиться, только чтобы не достаться такому неловкому джентльмену.

Я был долговязым и не очень умелым в быту. Елена отдала свое мороженое.

— Ты так любишь сладкое. Смотри, и это не урони, оно уже начинает таять…

Я купил своей девочке новое мороженое. Нам было хорошо.

Возвращаясь домой из консерватории, мы забежали в книжный магазин за десять минут до закрытия. Это был мой праздник.

— Ты ничего не успеешь выбрать, — сказала Лена.

Мой взгляд упал на книгу неизвестного автора. Она называлась «Счастливый день».

Когда мы подъехали к дому, музыка еще звучала в нас и была неотделима, как шлейф от платья. Елена поцеловала меня сама. Она всегда стеснялась своих эмоций.

— Спасибо тебе за этот день… Я его никогда не забуду…

Я пошел домой счастливый, я знал, что впереди меня ждет только успех и удача!

Рано утром на электронную почту пришло письмо: