Глава VI
Друзья Кенеки
Ничто в целом свете не способно так взбодрить утомленного человека, как вид врагов, жаждущих крови и преследующих его по пятам. Вот и я в тот момент внезапно ощутил прилив сил и в кратчайшие сроки преодолел полмили, отделяющие нас от лагеря. Мои спутники не отставали, и, можно сказать, мы бежали ноздря в ноздрю.
На месте я с удовольствием обнаружил, что Том и Джерри правильно оценили ситуацию. Носильщики по их распоряжению уже выкладывали стену из камней и рубили терновник, собирали вместе колючие ветви, чтобы образовать своеобразную ограду, называемую бома. Кроме того, эти замечательные ребята приготовили для нас на костре завтрак и сварили кофе.
Отдав необходимые распоряжения, каковых оказалось немного, я набросился на завтрак, утоляя зверский голод. Кофе и еда подбодрили меня, и я сразу почувствовал себя другим человеком. Затем мы вчетвером – я, Ханс, Том и Джерри – устроили совет. Кенеку я не нашел; поев немного вяленого мяса, он куда-то пропал, очевидно решил помочь с возведением ограды. Необходимо было обсудить отчаянное положение, в котором мы оказались.
Сейчас между нами и арабами, медленно продвигавшимися вперед, оставалось около полумили. Надев очки, я разглядел, что их гораздо больше, чем я думал раньше, причем добрая половина так или иначе вооружена. Я осмотрелся и решил, что мы удачно расположились для обороны. Наш лагерь стоял на усеянном валунами одиноком холмике с округлой вершиной. Справа у его подножия был широкий водоем, о котором я уже упоминал.
Русло реки опоясывало позади почти половину холма. Вернее, это было болото, которое прорезала река, становясь полноводной. В болоте оказалось столько липкой жижи, что пройти по нему практически не представлялось возможным. Слева от нас, однако, был сухой влей – затопляемая низина, заросшая высокой травой и терновником. К этой привычной для туземцев тропе теперь держали путь и мы. Впереди расстилался вельд, через который мы пришли. Он не давал совершенно никакого укрытия, ибо трава сгорела на солнце, обнажая почву. Арабы могли подойти к нам только с этой стороны, да еще слева – по густой траве и скрываясь за деревьями.
И все бы ничего, если бы не одно «но». Располагая десятком стрелков, мы бы с легкостью отразили атаку. Однако нас было всего четверо; что же касается Кенеки, то я не знал, способен ли он нам помочь. На носильщиков тоже рассчитывать не приходилось: большинство из них были совершенно безоружны. Если арабы возьмутся за дело всерьез, то наша песенка спета. Оставалось лишь положиться на судьбу и храбро принять бой.
Мы приготовили все шесть моих винчестеров и открыли пару ящиков с боеприпасами, оставив про запас массивные охотничьи ружья и пару дробовиков, заряженных картечью. Я попросил Ханса разыскать Кенеку, чтобы отдать ему ружье и объяснить, что нужно делать. Готтентот отправился на поиски, но вскоре возвратился и сообщил, что Кенеки нигде нет: он вовсе не складывал стену и не рубил терновник, как мы предполагали.
– Баас, я думаю, что этот скунс сбежал или превратился в змею и уполз в тростник.
– Глупости! Куда он мог убежать? Я сам его поищу, пока арабы не пришли.
Я взобрался на холм и осмотрелся. Вскоре я услышал какие-то звуки и выглянул из-за валуна. Кенека стоял на небольшом каменном выступе, делая руками довольно причудливые пассы и словно бы общаясь шепотом с неким невидимым существом.
– Привет! – сказал я раздраженно. – Похоже, ты не в курсе, что твои друзья будут здесь с минуты на минуту. Может, поможешь нам от них отделаться? А чем это ты занят, позволь спросить?
– Потом узнаешь, господин, – ответил он спокойно. Взмахнул напоследок руками, кивнул, будто в знак согласия, и вскарабкался туда, где стоял я.
К остальным мы возвращались молча. Какой прок задавать вопросы человеку, который, скорее всего, повредился в рассудке. Во всяком случае, руки-ноги у Кенеки были на месте, да и стрелять он тоже умел; поэтому я дал ему ружье, патроны и приготовился к бою.
Когда арабы приблизились на четыреста ярдов, приключилась новая напасть. Носильщики наши испугались и захотели спастись бегством. Я велел Хансу сказать им, что пристрелю первого, кто сделает хотя бы шаг. Один туземец все же решил удрать; я нарочно выстрелил чуть в сторону, и пуля расплющилась о скалу прямо перед ним. От страха он упал и замер неподвижно, так что я даже засомневался, не угодил ли невзначай бедняге в голову. Остальные носильщики усвоили урок: одни сели на землю и стали молиться своим богам и идолам, другие призывали на помощь предков, но никто больше не делал попыток покинуть нас.
Услышав выстрел, арабы остановились. Они решили, что их атакуют, и принялись совещаться. Затем один из них вышел вперед, размахивая белым флагом из тюрбана, привязанного к копью. Я в свою очередь достал из кармана не первой свежести носовой платок. Когда парламентер был в двадцати ярдах от нашего укрытия, я остановил его, заподозрив, что это разведчик, и пошел навстречу вместе с Хансом. Верный слуга не хотел отпускать меня одного.
– Что нужно тебе и твоим людям? – прокричал я тому, в ком узнал судью Кенеки.
– Белый господин, отдай нам приговоренного к смерти колдуна Кенеку, которого ты похитил. Верни его живого или мертвого, и мы отпустим тебя и твоих людей с миром, ибо с вами у нас вражды нет. В противном случае мы убьем вас всех до одного.
– Это мы еще посмотрим, – ответил я смело. – Сперва верни мне женщину, что зовется Белая Мышь, тогда и потолкуем.
– Я не могу этого сделать, – сказал парламентер.
– Почему? Ты убил ее?
– Нет, клянусь Аллахом! – воскликнул он искренне. – Мы не убивали ее, хотя и желали этого. В суматохе Белая Мышь ускользнула от нас и пропала. Мы думаем, что она обернулась совой и вернулась к Сатане, своему господину.
– Неужели? А я думаю, ты лжешь. Теперь скажи, зачем тебе убивать Кенеку, если он сбежал и оставил вас в покое?
– Потому что чародей наслал на нас проклятие, – ответил разъяренный араб, – которое может снять только его кровь. Разве ты не слышал, как Кенека призвал на нас смертельную болезнь? Так вот, она уже расползлась повсюду, заражая людей. Разве он не убил нашего собрата, не заколдовал нас своими чарами, не поклялся две луны назад истребить всех, натравив на крааль врагов, если мы не отпустим его?
– Так, стало быть, он ваш пленник?
– Верно, белый господин. Кенека стал пленником с тех пор, как пришел к нам, хотя иногда его замечали за пределами крааля. Теперь мы знаем, как он попадал туда.
– Зачем же вы держали его в неволе?
– Защищая себя своей магией, он защищал и нас, а если Кенека сбежит, всех нас настигнет погибель. Итак, отвечай: отдашь ты нам его или нет?
Столь дерзкий тон заставил меня гордо выпрямить спину и выпалить не раздумывая:
– Нет, отправляйтесь ко всем чертям! По какому праву вы, жалкие полукровки, смеете нападать на меня, подданного ее величества королевы Англии, за то, что я приютил беглеца, которого вы хотите убить? И нечего мне тут рассказывать сказки о том, что Белая Мышь якобы превратилась в сову. Признавайся, что вы сделали с этой женщиной? Верни Белую Мышь, иначе я призову всех вас к ответу за ее гибель. О, ты думаешь, я слаб, раз со мною так мало людей? Так знай же: еще до захода солнца я, Макумазан, научу тебя уму-разуму – если, конечно, тебе вообще удастся выжить.
Он глядел на меня, напуганный столь смелым заявлением. Затем повернулся и, петляя – наверное, опасался пули, – побежал к своим людям. А я беззаботно, прогулочным шагом, отправился вверх по склону к нашему укрытию, желая показать, что нисколько их не боюсь.
– Баас, как всегда, просчитался, – заметил Ханс на обратном пути. – Почему баас не отдал им этого глазастого колдуна, от которого нам одни хлопоты?
– Потому что это бесчестно, Ханс, и тебе же самому было бы потом за меня стыдно.
– Верно, баас, я больше не заикнусь об этом. Но, баас, когда человеку собираются перерезать глотку, он не станет ломать голову, какие мысли копошились бы у него в голове, останься он цел. Что ж, теперь нас убьют, потому что с таким количеством арабов нам не справиться. Вскоре, баас, мы встретимся на том свете с вашим преподобным отцом, и я заверю его, что сделал все возможное, чтобы оттянуть наш визит подольше. Давайте побьемся об заклад! Ставлю свой табачный кисет из обезьяньей шкуры – кажется, он баасу приглянулся – против бутылки джина, которую мы купим, когда вернемся на побережье, что еще до захода солнца я пущу пулю в лоб этому дерзкому арабу, который посмел так с вами говорить.
Мы вернулись в укрытие, и я поведал Тому, Джерри и Кенеке о беседе с парламентером. Удалого Тома, по-видимому, не прельщала перспектива битвы, а Джерри лишь покачал головой и пожал плечами; после этого оба охотника уединились за скалой: чтобы помолиться и исповедаться друг другу в грехах, как сообщил мне Ханс. Кенека выслушал новость молча.
– Ты был добр ко мне, Макумазан, и я отплачу тебе тем же.
– Благодарю, – ответил я, – и непременно напомню тебе об этом, если мы встретимся на Солнце или на той звезде, которой ты поклоняешься. А теперь, будь добр, отправляйся на свой пост, постарайся стрелять метко и не тратить зря патроны.
Охотники вернулись после молитвы, и каждый занял свое место под прикрытием скал. Я встал посредине, Ханс и Кенека по обе стороны от меня, а Том и Джерри – совсем уж по краям. Так мы притаились и ожидали нападения, но ничего не происходило. Арабы сперва долго совещались, а потом наконец несколько раз выстрелили с расстояния в четыреста ярдов; но то ли пули не долетели до нас, то ли они промахнулись. Потом вдруг наши враги принялись перебегать через открытое пространство в высокую траву и терновник, что росли слева. Видимо, решились на обходной маневр.
Вооружившись очками, я узнал их высокого предводителя, злобного Гаику, выступавшего главным обвинителем, когда судили Кенеку. Того самого типа, который угрожал мне и к кому я питал глубокую неприязнь. Ханс тоже приметил его своим соколиным взором.
– Там этот пес Гаика.
– Подай скорострельную винтовку, – приказал я, отложив винчестер, и готтентот протянул мне ее заряженной.
– Никому не стрелять! – крикнул я и навел прицел на объект в пятистах ярдах от себя. Затем я поднялся, уперся левым локтем в камень и стал ждать подходящего момента.
Несколько минут спустя Гаика пересекал земляную насыпь, выделявшуюся на фоне неба. Для выстрела было далековато, но я доверял своей винтовке и решил рискнуть. Прицелившись, я подался немного вперед, чтобы хоть чуть-чуть сократить расстояние, глубоко вздохнул и нажал на курок. Отдачи почти не чувствовалось.
Грянул выстрел. Затаив дыхание, я ждал. В таких условиях даже самый лучший стрелок запросто мог промахнуться. Больше всего я боялся, что остальные воспримут мою неудачу как дурное предзнаменование. Однако я попал в цель, ибо в тот же миг Гаика упал, кубарем покатился по земле и остался лежать неподвижно.
– О! – разом выдохнули мои люди, глядя на меня с восхищением и гордостью.
Я тоже был доволен собственной меткостью, однако в глубине души сожалел, что мне пришлось выстрелить в человека. Да, он был неприятным типом и опаснейшим врагом. Однако, согласитесь, мало радости убивать людей, даже таких, как Гаика…
Мгновение все прочие арабы стояли и молча смотрели на своего поверженного предводителя. Затем они бросили его и побежали в высокую траву. Значит, он действительно был мертв. Я надеялся, что после гибели Гаики они в испуге попрячутся и передумают на нас нападать; ведь именно для этого я в него и стрелял. Однако расчеты мои не оправдались: немного погодя арабы открыли по нам огонь из камышовых зарослей, хоронясь тут и там, парами или поодиночке, за стволами деревьев и держась вместе. Мы не могли стрелять в ответ, так как не знали, куда целиться, и не хотели тратить пули впустую. А потому заняли выжидательную позицию.
Под защитой ограды мы находились в безопасности. Пули арабов расплющивались о камни, а бо́льшая их часть свистела у нас над головами, не причиняя никакого вреда. Однако эти звуки пугали наших носильщиков, особенно после того, как одного слегка ранило – то ли куском свинца, то ли осколком скалы. Несчастный громко причитал и плакал, никакие приказы и угрозы не помогли его утихомирить.
Наконец, после двух часов обстрела, наступило затишье. И тут вдруг все носильщики как по команде сорвались с места и бросились вниз по склону, словно бы стадо ополоумевших баранов. Они бежали к берегу пруда, а оттуда – на восток, в сторону поселения Кенеки, добрались до русла реки, которая во влажный сезон питает пруд, и растаяли вдали.
Мы запросто могли подстрелить некоторых из них, как очень хотелось рассерженному Хансу, однако я запретил ему это делать. Вдруг этим трусам, которых мы попытаемся остановить, придет в голову напасть на нас сзади, чтобы умилостивить арабов? Больше я о пропавших носильщиках не слышал и могу только гадать, что с ними сталось. Вряд ли они вернулись к побережью, безоружные и без припасов. Эти несчастные, должно быть, заблудились, умерли с голоду, угодили в лапы к диким зверям или, того хуже, попали в рабство.
Положение осложнилось еще больше. Нас осталось пятеро, не считая ослицы. (Это весьма разумное создание звали Донна. Продала мне ее женщина, наполовину португалка, имя я запамятовал, вместе с двумя другими животными, но те околели в дороге.) А вокруг нас были невидимые враги, около пятидесяти человек. Возможно, они ждали наступления ночи, чтобы подобраться к нам по склону и перерезать глотки. Что же делать?
Находчивый Ханс предложил сразу несколько путей к спасению. Например, поджечь тростник, в котором скрывались арабы. Увы, это оказалось совершенно невыполнимо, ведь для этого нам сначала пришлось бы пробраться туда и не попасть под пули; да вдобавок трава была еще зеленая и ветер дул в неподходящую сторону. Тогда готтентот посоветовал взять пример с носильщиков и удрать. Я сразу счел этот план глупым: ясно же, что нас быстро догонят и убьют. Даже побег под покровом ночи закончился бы плачевно, а кроме того, нам пришлось бы оставить все свои вещи и боеприпасы. Третью идею Ханс изложил на смеси голландского и английского, впрочем, она была совсем не нова, ибо состояла в том, чтобы откупиться от арабов, отдав им Кенеку.
– Сколько можно повторять, что я ни за что так не поступлю. Я обещал Белой Мыши спасти его, и точка!
– Знаю, баас. Эх, как жаль, что Белая Мышь оказалась так хороша собой. Лучше бы ее лицо смахивало на раздавленную тыкву, кожа была грязной, а волосы кишели вшами – тогда бы нам не пришлось сегодня прощаться с жизнью. Что ж, скоро мы увидимся с красавицей на том свете, в этом я уверен, что бы там ни говорил этот лживый посланник. Остается лишь помолиться вашему преподобному отцу, баас, ибо только он может нам помочь, если захочет, в чем я сомневаюсь, ведь он будет так рад снова со мной встретиться.
Выговорившись, Ханс прильнул поплотнее к камню и закурил трубку, не обращая внимания на свистящие рядом пули.
У обоих охотников никаких идей не оказалось вовсе, они лишь трясли головой и шептали молитвы. В отчаянии я взглянул на Кенеку. Он сидел молча, невозмутимый, словно каменная стена, и словно бы к чему-то прислушивался. Только вот я никак не мог взять в толк, к чему именно.
– Кенека, – сказал я, – по твоей милости, а также по милости той, кого я считаю умершей, мы оказались в подобной переделке. Силы, сам видишь, неравны, а твои недруги, которым мы, в отличие от тебя, не сделали ничего плохого, жаждут нашей крови. Носильщики разбежались, а враги прячутся в камышовой низине – но не потому, что боятся нас, а просто ждут ночи, дабы нас прикончить. Так что, если у тебя есть для нас слова утешения, сейчас самое время их произнести. Учти, умирать нам придется вместе.
– Утешение! – воскликнул Кенека мечтательно. – О да, оно уже на подходе, совсем близко, мой господин Макумазан! – После чего продолжал прислушиваться с видом человека, которого отвлекают всякими пустяками.
Тут мое терпение лопнуло, и я наговорил Кенеке такого, чего не стану сейчас повторять, высказав среди прочего сожаление, что отверг идею Ханса отдать его арабам.
– Ты этого не сделаешь, мой господин Макумазан, – ответил он кротко. – Ты же обещал Белой Мыши спасти меня. Разве может кто-нибудь нарушить данное ей слово?
– Говоришь, я дал ей слово? – вскричал я. – Ну и где же сейчас Белая Мышь? Несчастная женщина погибла, и нас всех ждет та же участь, а ты вспоминаешь про мои обещания. И откуда только это тебе известно, ты, чертов мешок с загадками?
– Просто знаю, господин, – туманно ответил Кенека ласковым голосом. – Слышишь? – добавил он вдруг. – Грядет утешение! – Мой собеседник величественно поднял руку и тут же отдернул ее: пролетевшая пуля содрала ему кожу на пальце.
Вдруг я услышал какие-то доносившиеся издалека странные звуки: не то гул варварской музыки, не то вой стаи диких собак, преследующих зайца.
– Что это? – удивился я.
Кенека бросил облизывать раненый палец, вновь пробормотал что-то насчет утешения и посоветовал мне приглядеться внимательней.
Я взглянул в щель между камней – туда, откуда исходил звук. На востоке, за пересохшим болотом, на волнистой поверхности вельда, словно среди гигантских волн морских, с разбросанными тут и там участками терновника, появлялись на гребне и исчезали в древесных зарослях люди – настоящие дикари с перьями в волосах и длинными копьями.
– Это еще кто? – спросил я у Кенеки, но ответа не получил.
Он присел за камнем, указал раненым пальцем на заросли, где прятались арабы, и что-то пробубнил себе под нос.
Сгорая от любопытства, Ханс приблизил свою хитрую физиономию к щели и зашептал мне на ухо:
– Не мешайте ему, баас. Это друзья Кенеки, и он объясняет им, где прячутся арабы.
– Ну ты и олух! Как, интересно, он может разговаривать с людьми, которые находятся в полумиле от нас?
– Очень просто, баас. Приблизительно так же, как вы отправляете телеграмму в Наталь. Только способ Кенеки лучше. Он же колдун и общается со своими приятелями мысленно. Похоже, сам дьявол помогает ему. Или же, напротив, это ваш преподобный отец о нас позаботился.
– Что за чушь ты несешь! – воскликнул я. Однако не мог не признать, что события неожиданно приняли весьма благоприятный оборот, если только эти дикари не собирались напасть на нас вместо арабов. Теперь я наблюдал за происходящим с удвоенным любопытством.
Ватага туземцев стремительно приближалась. Должно быть, их было сотни три, не меньше. Они наводнили выжженное пространство, словно пчелы улей. Уж не знаю, науськивал ли их Кенека, но, похоже, они прекрасно соображали, что нужно делать. Перед зарослями дикари остановились и перестали петь, вероятно желая перевести дух и приготовиться к нападению. Затем как по команде снова запели и бросились в заросли тростника, словно охотничьи собаки за выдрами.
До сих пор арабы не замечали их, сосредоточив все внимание на нас. Они продолжали беспорядочный обстрел холма. Внезапно стрельба прекратилась; теперь из зарослей до нас доносились крики – ужаса, ярости и удивления. Следующее, что мы увидели, были арабы, бегущие по направлению к поселению Кенеки, а за ними по пятам гнались дикари.
Боже милосердный, вот это была погоня! Никогда еще я не видел, чтобы кто-нибудь так улепетывал по равнине, как эти арабы. Некоторых туземцы догнали и убили, но многим удалось скрыться вдалеке. Ханс хотел было перестрелять их, но я запретил ему: нехорошо пользоваться чужими успехами в бою. Выходит, серьезный выстрел с нашей стороны сегодня был всего один: пуля досталась только Гаике, когда мы готовились сражаться против превосходящих сил врага.
Арабы пропали из виду, лишь кое-где валялись пронзенные копьями трупы, и наступила тишина. Тогда я потребовал у Кенеки объяснений. Он добродушно произнес, что это были его друзья; дескать, именно их всегда боялись арабы, а поэтому держали его самого в плену и даже хотели убить.
– Но у меня и в мыслях не было призывать их сюда, чтобы причинить арабам вред, клянусь, господин, – добавил он. – До тех пор, пока нам не пришлось спасать собственные жизни. Тогда я кликнул своих друзей на помощь, и они тут же пришли, а остальное ты видел.
– Как же ты позвал их, Кенека?
– О, господин, я послал вестников – так всегда поступают, когда желают связаться с тем, кто далеко. Признаться, я боялся, как бы мои друзья не опоздали, ведь они пришли издалека.
– Этот парень лжет, баас, – сказал Ханс по-голландски, – правды из него все равно не вытянешь, как ни старайся, он только еще больше напустит туману.
Согласившись с готтентотом, я оставил эту тему и спросил у Кенеки, вернутся ли его друзья. Он ответил, что обязательно, и очень скоро. Он запретил им нападать на крааль, где много невинных женщин и детей.
– Но когда они вернутся, господин, – со значением произнес он, – лучше тебе не говорить с ними. Все-таки это полуголые дикари, им могут приглянуться ваши одежда, ружья и боеприпасы. Уж лучше я сам схожу поблагодарить их и заодно приведу нескольких носильщиков взамен тех, что сбежали. Я заранее попросил прислать нам подходящих людей, предвидя подобный поворот событий.
– Неужели? – выдохнул я. – Какой ты предусмотрительный, Кенека! А позволь спросить, собираешься ли ты сам вернуться в крааль, или у тебя другие планы?
– Я не собираюсь возвращаться и помогать этим неблагодарным людям, господин. К тому же оспа – удручающее зрелище. Нет, я отправлюсь с вами к священному озеру Моун.
– К озеру Моун? – воскликнул я. – Ну уж нет! Я сыт приключениями по горло и твердо вознамерился туда не ходить.
Сквозь показную мягкость его взгляда явственно проглядывала неумолимая решимость.
– А я думаю, что ты все-таки пойдешь к озеру, господин Макумазан.
– А я так не думаю, Кенека.
– Понимаю. В таком случае я подожду своих друзей и кое о чем с ними договорюсь.
Казалось, прошла целая вечность, пока мы с ним вот так стояли лицом к лицу, молча вперив друг в друга взгляды. На самом деле все произошло в один миг. Уж не знаю, сумел ли Кенека прочитать мои мысли, но в его взгляде светилась решимость идти до конца, пусть даже вновь придется позвать на помощь этих своих друзей, питающих страсть к европейской одежде и оружию, загадочных туземцев, которые в настоящее время вели охоту на арабов.
Порой не следует лезть на рожон и лучше уступить; именно способность вовремя сделать правильный выбор, на мой взгляд, и отличает человека разумного от глупца. Хотя, как известно, мудрость и глупость ходят рука об руку и граница между ними почти незаметна. Поэтому столь просто промахнуться при выборе пути, однако иных из нас от опрометчивого шага нередко оберегает – не знаю даже, как лучше это назвать, – интуиция, забота ангела-хранителя, ниспосланное Небесами вдохновение?
Я, вообще-то, не отличаюсь особой прозорливостью, но тут почувствовал, что стоит поостеречься и не бросать вызов судьбе в лице этого чудака Кенеки и его приятелей-дикарей, которые появились будто бы из воздуха. Я трезво оценил положение вещей. Даже если мне удастся скрыться от друзей Кенеки и его врагов-арабов, которые имели на меня зуб, возвращаться обратно без носильщиков будет крайне затруднительно, равно как и путешествовать в любом другом направлении. Поэтому, хорошенько все взвесив, я выбрал меньшее из двух зол и предпочел в обществе Кенеки отправиться в неизвестность.
– Ну ладно, – заметил я небрежно, вспомнив вдруг слова Белой Мыши, что непременно выберусь из этого предприятия целым и невредимым. Понятия не имею, почему я вдруг поверил ей в ту минуту. – На восток идти или на запад, мне все равно. Отправимся к озеру Моун, если оно, конечно, существует. Откровенно говоря, я сильно сомневаюсь, что мы туда когда-нибудь доберемся.
– Я тоже, – сухо ответил Кенека.
