Глава V
Спасение
Едва мы успели перевести дух, как Белая Мышь уже сняла со спины лампу и осветила деревянную лестницу с перекладинами, похожими на ступеньки. Она простиралась от площадки к некоему подобию крыши, которое в действительности было низом сдвигающегося камня.
– Осмотритесь хорошенько, – велела наша проводница. – Видите, лестничная площадка подходит не под самый камень, но находится чуть правее. Благодаря этому я могу оставить тут горящую лампу, она поможет вам при спуске, а из-за корзины свет не увидят во внутреннем дворе.
Женщина подкрепляла слова действиями. Я заметил, как высоко крепится веревка к крючковатому выступу в скале на краю платформы; и что мне совсем не понравилось, веревка там оказалась донельзя истрепанной, хотя и была скручена вместе с травой и кусками ткани.
Мы погрузились в полумрак, и, признаться, это удивительно гармонировало с моим настроением.
– Что же дальше, Белая Мышь? – спросил я.
– Я поднимусь по лестнице и отодвину камень, проберусь во двор и подкрадусь к веранде, где наверняка лежит связанный Кенека. Надеюсь, я смогу развязать путы, не разбудив его спящих или пьяных стражей. Вы с Хансом последуете за мной, встанете по обе стороны прохода с оружием наготове и убьете любого, кто помешает пленнику бежать.
Мое терпение лопнуло.
– Интересно, с какой стати? За что я должен убить людей, с которыми даже не ссорился, и рисковать жизнью ради спасения какого-то Кенеки?
– Но ты ведь за этим и пришел сюда, господин, – ответила она невозмутимо. – Это во-первых. А во-вторых, один только Кенека может проводить тебя к священному озеру, где обитает Тень богини, против которой он в юности согрешил.
Я припомнил историю Кенеки о загадочной женщине, живущей на острове посреди озера, которую он чем-то оскорбил. И ответил:
– Как же, как же, слышал я от него эту сказку, но вот только ни капельки в нее не поверил.
– Ты правильно поступил, усомнившись в рассказе Кенеки, господин. Знай же, что однажды, очарованный нашей богиней, он впал в искушение и совершил против нее настоящее святотатство.
Я обратил внимание, что Белая Мышь сказала «нашей», но в тот момент предпочел не задавать ей лишних вопросов.
– В своем милосердии, – продолжала она, – богиня оставила ему жизнь, но Кенека все-таки поплатился за свое преступление, ибо, изгнанный из родного племени, был вынужден жить вдали от родной земли. Теперь же настало время, когда он должен вернуться и искупить свои злодеяния. Судьба ждет его не в этом месте, господин.
– Баас, – встрял Ханс, – незачем попусту говорить с Белой Мышью. Она лишь затуманит нам разум всякими глупостями и опутает своей паутиной. Ей – или тому, кто послал ее, – надо, чтобы мы спасли Кенеку, и мы уже пообещали, что постараемся это сделать. Теперь выбор за нами: сдержать свое слово или нарушить его и вернуться обратно, нырнув в эту нору. По мне, так последнее гораздо лучше. В самом деле, баас, я думаю, что пора нам…
Тут Белая Мышь бросила на готтентота такой пронзительный взгляд, что бедняга мигом умолк и принялся обмахиваться шляпой.
– Чей совет примет Макумазан? – осведомилась она холодно.
– Вперед! – ответил я, кивнув на лестницу. – Мы пойдем за тобой!
Женщина тут же устремилась вверх. Ханс следовал за нею по пятам, снова опередив меня. Взбираться по лестнице в потемках было крайне неприятно.
Вскоре у меня над головой что-то сдвинулось. Пахнуло свежестью, облака как раз заслонили луну, и на небе сияли звезды. Взглянув на одну из них, я успокоился, сам не знаю почему.
Когда я наконец добрался до вершины лестницы, Белая Мышь пропала, а Ханс уже забрался во двор. Он подал мне руку и помог вылезти на поверхность. Все кругом тонуло в безмолвии, из-за облачности виднелись лишь темные очертания дома и веранды, которую я отлично помнил. Вскоре со стороны веранды послышалась легкая возня. Я взял ружье на изготовку, а Ханс стоял с другой стороны, сжимая в руке револьвер.
Приблизительно через минуту, которая показалась нам целым часом, краешек луны выглянул из-за облаков, и, к моему ужасу, ее серебристый свет мгновенно, как бывает только в Африке, залил пространство. Все было видно как на ладони. Я разглядел внушительный силуэт Кенеки: обремененный путами, он с трудом спускался со ступенек веранды, опираясь, как на трость, на плечо хрупкой девушки. На его руках и ногах по-прежнему еще висели обрывки веревок, а Белая Мышь держала наготове кинжал. В тени веранды я различил две мужские фигуры, а третий стражник, видимо, спал.
Оказавшись во дворе, Кенека грузно рухнул на четвереньки, но быстро поднялся и бросился к нам. Те двое на веранде встрепенулись, в тот же миг я заметил и третьего. Белая Мышь сбросила темный плащ и осталась вся в белом; в лунном сиянии она сильно смахивала на привидение. Возможно, именно такого эффекта женщина и добивалась. Что ж, это ей удалось. Двое стражей в ужасе взвыли, выкрикивая что-то о злых духах-афритах. Третий оказался смелее или же просто разгадал уловку. Стражник бросился на Белую Мышь; блеснул нож, и он упал, крича от страха и боли. Двое его товарищей исчезли: трусливо скрылись в доме, откуда доносились их крики. Кенека уже поравнялся с нами, а за спиной у него мелькал женский силуэт.
– Скорее в шахту, в шахту! – воскликнула Белая Мышь. – Спаси его, господин!
Мы бросились обратно, и Кенека с горем пополам спустился вниз.
Тут поднялся страшный гвалт. Стражники, несшие вахту снаружи, всей толпой ввалились через ворота во двор; понять, сколько их там, не представлялось возможным.
Ханс забрал мое ружье и подтолкнул меня к отверстию шахты. Мой храбрый слуга в этот раз не пожелал идти первым. Я кубарем скатился вниз, призывая Ханса тоже спуститься. Он выказал такую прыть, что чуть ли не рухнул мне на голову.
– А где Белая Мышь? – вскричал я.
– Не знаю, баас. Видать, толкует с теми ребятами.
– Прочь с дороги! – возопил я. – Мы ее не бросим! Они убьют ее!
Я влез мимо него по лестнице и выглянул наружу.
Белая Мышь неистово бранила набежавших арабов, размахивая во все стороны кинжалом, а те съежились в страхе, содрогаясь от ее проклятий. Продолжая неистовствовать, женщина медленно пятилась к отверстию шахты, а затем бросилась навстречу стражам ворот. Думаю, она хотела задержать их, чтобы мы успели спуститься по лестнице. В этот миг толпа как будто очнулась.
– Это же Белая Мышь, а вовсе никакое не привидение! – закричал один.
Другой воззвал к Аллаху.
– Убьем иноземную колдунью, это она наслала на нас болезнь и похитила нашего звездочета! – закричал третий.
Стражники наступали, ощетинившись копьями; другого оружия, судя по всему, при них не было.
– Дай мне ружье, – велел я Хансу, позабыв в суматохе, что у меня в кармане есть пистолет. Я намеревался стрелять в них с верхней ступеньки лестницы до тех пор, пока Белая Мышь не присоединится к нам.
– Сейчас, баас, – отозвался Ханс и принялся взбираться ко мне с ружьем.
Он продвигался медленно, тяжелая ноша затрудняла движения. Я наклонился, пытаясь дотянуться до оружия, но краем глаза по-прежнему видел, что происходит во дворе.
Как раз когда я коснулся ствола винчестера, Белая Мышь метнула кинжал в одного из преследователей и побежала к спасительному проходу вместе с толпой, следующей за ней по пятам. Кто-то поймал беглянку, но она выскользнула из цепкой хватки и увернулась от другого стража, едва не схватившего ее за одежды, и добралась до камня, который возвышался над мощеным покрытием двора на каких-то три фута.
У меня мелькнула догадка. Вовсе не пути к отступлению искала эта отважная женщина – она хотела опустить каменную плиту и избавить нас от погони. Я похолодел от ужаса, ведь теперь Белая Мышь останется врагам на растерзание.
Слишком поздно: не успел я это сообразить, как она уже навалилась всем своим телом на камень, должно быть отбросив опору ногой. Плита качнулась вниз, и я машинально пригнулся, как раз вовремя, не то бы мне размозжило голову, а так досталось только верхушке моей шляпы. Послышался лязг, и мы оказались в темноте.
– Ханс! – закричал я. – Принеси лампу и помоги мне поднять этот камень!
Готтентот повиновался, хотя ему пришлось вернуться на лестничную площадку, а это заняло какое-то время. Затем, стоя бок о бок на лестнице, мы уперлись в камень, однако ни на волосок его не сдвинули. Там имелось нечто наподобие засова, но сколько мы ни бились над ним, успеха так и не достигли. Похоже, мы просто не знали секрета механизма, если, конечно, таковой имелся. Тут я вспомнил о Кенеке, который все это время оставался внизу, и послал к нему Ханса – разузнать, как быть. Тот вскоре вернулся и сообщил, что если камень закрыл проход, то поднять его теперь можно только снаружи, да и то Кенека в этом не уверен.
Вне себя от ярости, я вмиг спустился с лестницы и нашел Кенеку, с ошеломленным видом сидевшего на площадке.
Я принялся бранить Кенеку, заставляя немедленно поднять камень, говоря, что он наверняка знает секрет и должен помочь нам ради женщины, которая спасла его. Кенека слушал меня с каким-то унылым спокойствием.
– Господин, ты просишь о невозможном, – наконец ответил он. – Уверяю тебя, я бы помог Белой Мыши, если бы она нуждалась во мне и если бы это было в моих силах. Однако устройство тут очень хрупкое, и оно, скорее всего, сломалось, когда камень закрыл проход. Даже если нам и удастся поднять его, женщины уже наверняка нет в живых (коли смерть властна над нею), и, без сомнения, эти сатанинские отродья поджидают сейчас снаружи, надеясь расправиться также и с нами.
Мне это показалось неубедительным, и, грозя застрелить Кенеку в случае неповиновения, я потащил его наверх. Он с неохотой подчинился. Сказать по правде, в тот момент я с легкостью мог бы выполнить свою угрозу, ибо был невероятно зол и напуган происходящим и винил во всем лишь его одного, пусть и не совсем справедливо.
На месте Кенека кое-что объяснил мне относительно устройства замка (признаться, эти технические подробности я уже позабыл), мы толкнули камень со всей силы, так что деревянная лестница под нами заскрипела, но, увы, все было тщетно. Очевидно, каменную плиту сверху заклинило или же сломался поддерживающий ее штырь. Я этого точно не знаю, да и какая теперь разница.
«Все кончено, – подумал я, – мы более не в силах что-либо предпринять. Несчастная женщина, что с нею теперь станется?»
Я чуть не плача вернулся на лестничную площадку и присел отдохнуть. Ханс, судя по всему, тоже огорчился, ибо, против обыкновения, не отпускал своих дерзких колкостей.
– Баас, – заговорил готтентот, – худо бы нам пришлось, если бы мы смогли выбраться из этой дыры: нас бы тут же застрелили. Мне кажется, баас, Белая Мышь с самого начала задумала принести себя в жертву. Ей было важно спасти вон его, – последовал кивок в сторону Кенеки, который сидел напротив, задумчивый и безучастный, – или же выполнить свою миссию, и она справилась с этим. Не исключено, баас, что эта женщина и вправду бессмертна, как, похоже, думает наш приятель.
Я рассудил, что Ханс, пожалуй, прав: Белая Мышь и впрямь всегда говорила лишь о спасении нас троих, а о своем собственном ни разу даже не заикнулась; но эта женщина так уклончиво и туманно выражалась, что я тогда не обратил на это внимания. Не все ли равно, позволила она себя убить или просто знала, что умрет: результат-то оказался один и тот же. Хотя, вполне возможно, тут было и что-то еще, не доступное моему пониманию.
– Баас, – продолжал Ханс, – здесь вполне подходящее место для могилы, но я не желаю, чтобы меня в ней похоронили. К тому же масло в этих арабских лампах не будет гореть вечно. Это тебе не кувшин с неубывающим маслом, который пророк Илия даровал бедной вдове. Помните, ваш преподобный отец рассказывал нам эту историю? Не лучше ли нам продолжить путь, баас?
– Ты прав. А как быть с Кенекой? Видать, плохи его дела.
– О, баас, пойдет он с нами или нет, мне все равно. Я повешу корзину с лампой на спину, по примеру Белой Мыши, и двинусь первым, а вы следуйте за мной. Кенека же пусть отправляется обратно, когда ему вздумается, или останется здесь и покается в своих грехах.
Все это время Ханс говорил на голландском языке.
– Хотя нет, я передумал, – добавил готтентот, немного поразмыслив. – Пусть Кенека идет первым. Он такой тяжелый, еще, не дай бог, рухнет нам на голову. Уж лучше мы сами в случае чего упадем на него.
Озадаченный поведением Кенеки, я решил с ним поговорить, а Ханс тем временем возился с корзиной, поправляя лампу таким образом, чтобы та светила прямо на бывшего узника. Сейчас лицо спасенного от казни казалось совсем другим. Когда я расспрашивал его о штыре в камне, он выглядел ошеломленным и до крайности изможденным, теперь же явно ожил, и вид у него был одухотворенный, как у человека, погруженного в молитву. Большие круглые глаза устремились вверх, словно наблюдали видения, а губы шевелились, беззвучно произнося слова, и временами замирали, как будто выслушивая ответ.
– Да будет мне позволено осведомиться, чем это ты занят, друг Кенека? – изумленно уставившись на него, преувеличенно вежливо спросил я по-арабски.
Он вздрогнул, и на лицо его будто бы легла тень.
– Господин, я воздавал Небесам хвалу за свое спасение.
– Это ты поторопился, мы еще в опасности, – ответил я и добавил с горечью: – А ты поблагодарил своих богов за великий подвиг той, что сама не спаслась, самоотверженной женщины по имени Белая Мышь?
– Откуда ты знаешь, что она не спаслась?
– Ты сам говорил, что этой женщине суждено умереть, если она смертна, а в этом сомневаться не приходится.
– Да, говорил, но теперь я вспоминаю ее слова. Хотя, разумеется, за нее мог говорить дух.
– Послушай! – воскликнул я раздраженно. – Скажи честно, кем приходилась тебе Белая Мышь: женой или, может, дочерью?
– Ни той ни другой, господин, – ответил Кенека; при этом его била мелкая дрожь.
– Тогда немедленно объясни, кто она такая? Или что такое? Говори правду, а не то я прикончу тебя.
– Господин, она посланница с моей родной земли. Однажды Белая Мышь явилась ко мне и велела возвращаться обратно. Вот почему арабы так возненавидели меня: им казалось, что через нее я получаю свою волшебную силу и насылаю на них зло.
– А как все обстояло на самом деле?
– Баас, – перебил меня Ханс, – полно болтать, масло уже на исходе, а у меня только две свечи. Не так уж приятно будет остаться в этой норе впотьмах.
– Твоя правда, – кивнул я.
И предложил Кенеке идти первым: ведь он знал дорогу. Ханс следовал за ним, а я замыкал цепочку.
– Мои руки сильно затекли, господин, но идти я смогу, – объявил Кенека и двинулся вперед с поразительной резвостью.
Вмиг оказавшись у края шахты, он начал стремительно спускаться, быстро перебирая руками и, казалось, лишь изредка касаясь ногами углублений в стене. Мне недолго пришлось наблюдать за ним, ибо вскоре Кенека скрылся из виду, и лишь подергивания веревки говорили, что он здесь.
– А он не сорвется, баас? – с сомнением спросил Ханс. – Эта скотина весит немало.
– Помолчи, очень тебя прошу. Белая Мышь обещала, что мы выберемся отсюда целыми и невредимыми, а я все больше склонен ей верить. Так что начнем, благословясь.
Готтентот повиновался, а я последовал за ним.
Не стану описывать подробности этого ужасного спуска. Мы с Хансом достигли второй площадки и решили передохнуть. К несчастью, я опрометчиво посмотрел вниз и заметил вдалеке огонек лампы, которую мы оставили горящей на самом дне. Едва только я представил, что могу сорваться вниз, как голова моя моментально закружилась. Силы покинули меня, одна нога при этом соскочила с уступа, и я повис всей тяжестью тела на одних лишь руках. Я был уверен, что упаду, но тут заговорил мой внутренний голос: «Учти, если ты упадешь, то и Ханс тоже погибнет».
В голове сразу прояснилось, я овладел собой и, скользнув вниз по веревке, нащупал левой ногой другую нишу. Спуск оказался страшнее подъема, то ли из-за усталости, то ли, достигнув цели, я полностью сосредоточился на собственной безопасности, что и породило страхи. Кто знает, в чем была причина, но только мурашки по спине забегали гораздо сильнее, да и дурнота подступала к горлу значительно чаще, чем при подъеме.
Вскоре, благодарение Господу, это испытание осталось позади, и мы достигли покатой дороги или водостока, – в общем, что бы это там ни было, мы оказались под открытым небом. И при свете почти погасших светильников ринулись вниз, ноги как будто сами несли нас. Выбравшись из норы, мы попали в заросли кустов, закрывавшие вход в лаз.
Я присел, весь дрожа, как желе на тарелке, и обливаясь по́том. Снаружи немилосердно пекло. Ханс лучше моего переносил жару, но и ему было невмоготу. Он достал холодный чай, который мы припрятали вместе с остальными припасами и одеждой, и протянул мне. И представьте, в тот момент эта гадость показалась мне сладчайшим нектаром. Я вернул фляжку Хансу, хотя с удовольствием выпил бы все до дна.
Когда он сделал несколько глотков, я вспомнил про Кенеку, который тоже, должно быть, умирал от жажды, и остановил готтентота. Но куда же подевался Кенека? Его нигде не было. Ханс решил, что спасенный, должно быть, спрятался в каком-нибудь укромном уголке. У меня не было сил спорить или строить догадки, и я промолчал.
Мы допили холодный чай и под конец еще сделали по глотку бренди на брата, тщательно отмерив напиток в чашечку. Я не решился доверить Хансу флягу, к которой эта самая чашечка была прикручена. Побоялся, что, не в силах преодолеть искушение, готтентот осушит ее до последней капли.
Освежившись и вознеся в душе благодарность за благополучное завершение ужасного подъема, я положил погасшие лампы в корзину Белой Мыши: вдруг они еще пригодятся (а может, захотел оставить их на память о несчастной женщине). Не сговариваясь, мы пошли по широкому дну водостока, держа путь обратно к лагерю. У ручья мы вдоволь напились воды, умылись и охладили израненные на скалах ноги.
Вдруг я услышал какой-то звук, обогнул камень и увидел – кого бы вы думали? – нашего Кенеку. Преклонив колени на камне, он молился и громко стонал. Наверное, поранился во время стремительного спуска, или оплакивал гибель Белой Мыши, или переживал, что больше никогда не увидит своих жен, с которыми его разлучили. Хотя последнее представлялось мне маловероятным: сомнительно, чтобы у этого типа вообще когда-либо были жены и дети. Я, во всяком случае, ни разу не видел их около дома, где Кенека жил как отшельник; да и вездесущий Ханс тоже ничего подобного не обнаружил.
Так или иначе, не желая шпионить за человеком, когда тот опечален, я кашлянул. Кенека поднялся и подошел ко мне.
– Ты опередил нас, – заметил я.
– Да, господин, я ждал вас. Легко спускаться, когда знаешь дорогу.
– Это верно. А вот для нас спуск оказался тяжелым и опасным, как и для Белой Мыши. – (При этих словах Кенека вздрогнул и опустил голову.) – И что ты намерен теперь делать?
– То же, что и раньше, господин. Проводить тебя к моему народу дабанда, живущему вблизи священного озера Моун. Думаю, нам следует уходить отсюда как можно скорее, господин. Мои враги, арабы, узнав о побеге, мигом примчатся к твоему лагерю, чтобы напасть на нас.
– Ты прав, Кенека. Тогда веди нас, и не будем терять ни минуты.
И мы побрели вверх по мрачному ущелью. Сказать по правде, я был не в духе и меня просто распирало от гнева. Наконец мое терпение лопнуло.
– Кенека… – произнес я. Он шел рядом со мной, а Ханс чуть впереди, выбирая в темноте дорогу и оставаясь начеку, чтобы на нас не напали. – Я и мой слуга много всего пережили по твоей милости. Нынче ночью мы рисковали жизнью, спасая тебя, равно как и та, кого больше с нами нет. Теперь же ты заявил, что на нас из-за тебя могут напасть твои враги. Пожалуй, будет лучше, если я возмещу тебе все, в том числе и деньги, которые выручу за слоновую кость. Тогда ты пойдешь своей дорогой и оставишь меня в покое.
– Но это невозможно! – яростно вскричал Кенека. – Господин, как ты не понимаешь! Мы связаны друг с другом до тех пор, пока не произойдет то, чему суждено свершиться. Так предначертано звездами, и нас связала сама судьба. Ты считаешь меня неблагодарным, но это неправда. Мое сердце преисполнено благодарности к тебе, и отныне я твой раб. Умоляю, больше ни о чем не спрашивай, ибо, если я расскажу правду, ты все равно не поверишь.
– Я уже довольно наслушался от тебя всякого вздора, так что и впрямь более ничему не поверю, – резко ответил я. – А потому держи свои истории и обещания при себе. Прямо сейчас, во всяком случае, я не могу тебя бросить, а то эти негодяи-арабы перережут тебе глотку.
– И тебе тоже, господин. Вместе мы сможем противостоять им, а поодиночке они убьют тебя, меня, твоего слугу, да и носильщиков тоже.
Дальше мы двигались молча и без происшествий, не считая того, что нам попался лев. Мы встретили хищника в густых зарослях у самого входа в ущелье, вернее, это он нас там встретил и настойчиво шел следом. Наверное, зверь был страшно голоден. Изредка он рычал, но по большей части держался от нас шагах в тридцати-сорока, скрываясь в густой траве или за кустами. Дважды лев выглядывал из-за колючих деревьев, как бы подстерегая нас. Я хотел подстрелить его, но Ханс упрашивал меня поостеречься, потому что шум мог привлечь арабов, которые, возможно, нас разыскивали. Поэтому мы, избегая скоплений деревьев, несколько раз сделали крюк.
Наконец льву это надоело. Он в третий раз прокрался вперед, и в свете заходящей луны я увидел, как хищник расположился на тропе шагах в пяти впереди нас. Обойти его не было никакой возможности, рельеф местности не позволял, разве что по очень широкой дуге.
Теперь я был готов принять вызов этого дикого голодного зверя, но Ханс продолжал противиться выстрелам. Он заметил с издевкой, что раз уж Человек-сова, как он прозвал Кенеку, такой великий колдун, то пусть поднатужится и прогонит льва.
Кенека уныло шагал вперед, быстро, насколько позволяли ему все еще затекшие ноги. Он, казалось, почти не обращал внимания на льва, но встрепенулся, услышав слова готтентота.
– Да, я могу прогнать этого зверя, если вы боитесь его. Только оставайся здесь, господин, пока я не позову тебя.
Затем – безоружный, не захватив даже палку – Кенека невозмутимо направился туда, где на камне между берегом ручья и небольшим утесом возлежал большой лев с несколько потрепанной гривой. Я с удивлением наблюдал за ним, держа ружье наготове, уверенный, что если не попаду с первого выстрела (сие представлялось маловероятным, ибо обзор был прекрасный), то Кенеке придет конец. Может, безумец все-таки вернется? Однако он поплелся дальше и вскоре подошел ко льву так близко, что совсем заслонил его своим телом.
Затем раздался рев, который перешел в вой раненого зверя. В следующий миг я увидел фигуру Кенеки, которая четко вырисовывалась на фоне безоблачного неба. Он стоял на камне, где до этого лежал лев, и жестами подзывал нас к себе. Мы с опаской подошли. Кенека сидел на камне, давая отдых ногам; казалось, этот странный человек опять погрузился в свои грезы.
– Лев ушел, – сказал он просто. – Вернее, львы, их было двое. Они больше вас не потревожат. Идемте дальше. Я пойду первым.
– А он действительно неплохой колдун, баас, – по-голландски размышлял вслух Ханс, когда мы продолжили путь. – Хотя, – добавил он, – возможно, эти львы – его приятели, которых он имеет обыкновение то подзывать поближе, то отсылать прочь.
– Что за чушь, – проворчал я. – Зверь убежал, только и всего. Простое совпадение.
– Возможно, баас, однако, если бы мы подошли ко льву безоружные, он навряд ли стал убегать. Вам ли не знать, что если хищник идет за людьми так долго, значит он не ел несколько дней. Кенеку следовало бы называть Даниилом, как того парня, который запросто переночевал в львином рву.
Я не стал с ним спорить – слишком утомили меня эти разговоры. Вскоре мы приковыляли к лагерю, который оставили совсем недавно, однако казалось, что с тех пор миновало много дней. Том и Джерри, выполнив мое распоряжение, ушли вперед с носильщиками: судя по лагерному костру, было сие немногим более часа назад. Нам ничего не оставалось, как следовать за ними по широкой тропе, легко различимой даже в слабом свете луны.
Мы все время шагали в гору, что делало наш подъем сложным и монотонным. Наконец наступил рассвет, принеся с собой зной, который к полудню лишь усилился. В ярком солнечном свете я отчетливо увидел впереди, примерно в полумиле от нас, меж скал, над бассейном почти полностью пересохшей реки, лагерь, который, как и было условлено, разбили наши носильщики. А затем, оглянувшись, не менее ясно узрел, как в двух милях позади взбираются на склон, идя по нашим следам, десятка два арабов в белых одеяниях.
– Мы в ловушке! – воскликнул я. – Скорее, Ханс, нельзя терять ни минуты!
