В три часа утра флибустьеров разбудил Питриан, который за всю ночь так и не сомкнул глаз.

В половине четвертого все уже были под оружием, готовые выступать.

Дрейф устроил всем Береговым братьям без исключения тщательный смотр, но не для того, чтобы удостовериться, что они одеты по форме: ведь на них было грязное рубище, – а затем, чтобы убедиться, что оружие и боеприпасы, включая порох и пули, у каждого в полном порядке, как того требовала хартия.

Флибустьеры слишком хорошо и давно знали своих предводителей, чтобы позволить себе хоть мало-мальски ослушаться полученных приказов.

Дрейф не упускал ни единой мелочи – и в конце концов остался доволен. После этого два отряда: один под командованием Давида, другой – Мигеля Баска – численностью две сотни человек покинули пещеру и отправились в передовой дозор, как и было решено на совете.

А в половине пятого в свою очередь выдвинулись два других отряда по двести пятьдесят человек в каждом – соответственно под командованием Дрейфа и Красавца Лорана. Через час марша оба отряда по знаку Питриана сделали остановку и заняли позицию на опушке лесной чащи, расположенной на некотором удалении от городских стен. От передовых отрядов пока не было никаких вестей. Между тем они наверняка уже добрались до своих исходных рубежей и засели в засаде.

Питриан отвел Дрейфа и Красавца Лорана в сторонку и, когда они встали чуть поодаль от остальных флибустьеров, тихим голосом обратился к обоим командирам:

– Должен сообщить вам кое-что очень важное – по крайней мере, мне так кажется. Вам стоит это узнать до того, как вы отдадите приказ штурмовать город…

– Так о чем речь? – в один голос вопросили оба командира.

– Ведь вместе с вами на борту была… э-э… – начал было Питриан.

– Майская Фиалка! – тут же прервал его Дрейф. – Дэникан, он в отряде Давида, не видел, чтоб она высадилась на берег. А значит, наверняка осталась на борту «Тринидада».

– Ошибаетесь, адмирал. Нет ее на борту.

– А ты почем знаешь?

– Слава богу, знаю и, ежели угодно, могу рассказать в двух словах, чтоб и вы были в курсе дела.

– Что ж, выкладывай, да поживей!

И молодой человек коротко поведал обо всем, что произошло у него с девушкой, до той минуты, когда они расстались и он перепоручил ее заботам дона Педро Гарсиаса.

Столь необычный рассказ премного удивил обоих флибустьерских предводителей.

– Вот чертовка! – проговорил Дрейф. – Я так и знал, что она отколет коленце! И чем, по-твоему, все это может обернуться? – прибавил он, обращаясь к Питриану.

– Думаю, а точнее, уверен, что с помощью проводника, закадычного моего дружка-приятеля, одного из самых пронырливых контрабандистов в Мексике, который в этом качестве обзавелся бессчетными связями в самых разных кругах Веракруса, Майской Фиалке удалось попасть в тюрьму к Олоне. Это тем более вероятно, что, ежели б у моего приятеля дона Педро Гарсиаса что сорвалось, он уж наверное нашел бы способ предупредить нас о своей неудаче. В его преданности я не сомневаюсь.

– Да-да, все это возможно, – согласился Дрейф. – По здравом размышлении могу сказать, что дела не так уж плохи, как мне сперва показалось.

– А по-моему, так они просто великолепны! – вставил Красавец Лоран. – Майской Фиалке пришла в голову блестящая мысль, и, как только мне случится снова повидать нашу дорогушу, я отблагодарю ее от всего сердца.

– И что же такого блестящего ты нашел в ее мыслях? – полюбопытствовал Дрейф.

– Ну, во-первых, – рассмеявшись, продолжал Красавец Лоран, – Олоне знает, что мы уже высадились и нас много. Кроме того, он в курсе наших планов, и потом, у него есть оружие. Он, конечно, забаррикадируется в своей темнице. И ежели кто посмеет сунуть туда нос, уж он-то сумеет за себя постоять, а заодно отвлечет на себя внимание противника. Гавачо, услыхав пальбу из «геленов», подумают, что часть наших прорвалась в крепость, а то и уже завладела ею. Они, ясное дело, растеряются, и, кто знает, может, мы войдем в город без единого выстрела.

– Во всем этом есть доля истины, но все равно, чертова девчонка могла бы спросить совета, прежде чем делать по-своему.

– Да что уж там! Не стоит серчать из-за такой-то малости, старина. Чего бы женщина ни пожелала, дьявол во всем будет ей помощником. Она в грязь лицом не ударит!

– О, тут я полностью с тобой согласен! Чертовы бабы! Ну да хватит разговоров – и так уже наговорились дальше некуда. Спасибо, Питриан, за предупреждение. Дело это и впрямь важное. Тебе, Лоран, известно, что делать, так действуй по обстоятельствам.

– Будь спокоен, брат, я не подведу.

– Уж конечно, мне ли не знать! Ладно, вот-вот начнет светать. Бери своих людей и выдвигайся! Тебе идти дальше, чем мне.

– Я его провожу, – вызвался Питриан.

– Валяй! Так он, по крайней мере, не заплутает. Что ж, в добрый путь, да не забудьте, братцы, что место общего сбора – губернаторский дворец.

– И часа не пройдет, как будем на месте.

– Что ж, надеюсь.

Трое флибустьеров пожали друг другу руки, после чего Красавец Лоран и Питриан выдвинулись вместе со своим отрядом вперед и скоро скрылись в предрассветной мгле.

Через десять минут Дрейф и остальные флибустьеры в свою очередь вышли из леса и двинулись украдкой в сторону города. Шли они в две колонны по левой и правой обочинам дороги, намеренно оставив ее свободной. Дорога пролегала в тени громадных гур, и, кроме того, ее с обеих сторон обрамляли густые заросли алоэ, за которыми флибустьеры и продвигались согнувшись, так что их совсем не было видно. Самым странным же было то, что крестьяне из ближайших деревень, направлявшиеся в город торговать фруктами да овощами, буквально запрудили дорогу: одни шли пешком, другие ехали верхом на ослах, а некоторые – в простеньких повозках, запряженных быками.

Славные селяне, которых все прибывало, мирно обсуждали свои дела и даже помыслить не могли, что движутся меж двух колонн флибустьеров. Узнай они такое, их непременно охватил бы смертельный страх.

Дрейф же, прекрасно знавший это, только посмеивался исподтишка – как всегда полушутя-полусерьезно, и его широкое бородатое лицо лучилось светом, служившим не иначе как предвестником скорой бури.

– Ну-ну, телята, – тихо приговаривал флибустьер, потирая руки, – дорого заплатил бы я, чтобы устроить вам то, что вы уготовили для меня, чтобы удача изменила мне. Но скоро будет вам потеха: вот увидите, какой сюрприз я вам приготовил!

Между тем тьма мало-помалу рассеивалась – небо на горизонте высветилось молочно-белыми полосами. И вдруг в мгновение ока из-за моря полыхнула ослепительная вспышка: это взошло солнце.

К тому времени флибустьеры находились уже в каких-нибудь десяти шагах от городских стен.

Крестьяне, тесня друг дружку, ждали, когда откроют ворота.

На дозорной башне собора колокол пробил шесть часов – ему тут же вторили колокола всех городских церквей, трубы протрубили утреннюю зарю, и почти тотчас же открылись городские ворота. Крестьяне ринулись к ним со всех ног.

И вдруг раздался свист, а за ним, подобно громовым раскатам, грянули многократные крики: «Флибустьеры, вперед! Флибустьеры, вперед!..» – и Береговые братья, даже не воспользовавшись оружием, безудержным потоком хлынули в проем только-только распахнувшихся ворот.

Крестьяне, оттесненные, сбитые с толку, ошеломленные, в неописуемом ужасе побросали свои товары и кинулись кто куда с душераздирающими воплями, отзывавшимися погребальным звоном в ушах насмерть перепуганных горожан:

– Ладроны! Ладроны!

Покуда Дрейф и его товарищи дерзко вламывались в мехиканские ворота, с не меньшим успехом были захвачены потерны. Вслед за тем крепость, пушки которой были опрометчиво нацелены на открытое поле, а потом, однако, спешно развернуты в обратную сторону, вдруг озарилась чередой вспышек, и на город, подобно смертоносному урагану, обрушился град пуль и шрапнели, наполнив жутким грохотом улицы, куда уже высыпали обезумевшие от страха горожане, метавшиеся туда-сюда в тщетных поисках хоть какой-нибудь лазейки, которая помогла бы им спастись от грозных врагов, застигших спящий город врасплох.

Не менее жуткая картина разворачивалась тем временем и на рейде.

Три флибустьерских корабля появились в виду Сан-Хуан-де-Луса под испанским флагом и таким образом сумели усыпить бдительность адмирала – тот позволил им стать на шпринг почти на расстоянии пистолетного выстрела от своей эскадры. Но испанский флаг был тут же спущен, и вместо него взвился флибустьерский; потом эти три корабля дали залп по ничего не подозревавшим испанским судам, после чего флибустьеры открыли по ним шквальный огонь из мушкетов, неумолимо сближаясь с ними. Не дав испанцам опомниться, они бросились на абордаж с многоголосым криком: «Флибустьеры, вперед! Флибустьеры, вперед!..»

Под прикрытием дымовой завесы, окутавшей их целиком и почти скрывшей все их передвижения, флибустьеры высадили на остров две сотни человек.

Комендант крепости и гарнизон, напрочь обескураженные происходящим, не знавшие, с каким неприятелем имеют дело и к тому же не смевшие открывать огонь из опасений ненароком обстрелять свою эскадру, были охвачены нешуточной паникой, как вдруг клич: «Флибустьеры, вперед!» – грянул уже в самой крепости, взятой приступом с суши.

Гарнизон был разоружен и пленен до того, как солдаты успели смекнуть, что произошло, и заняли оборону.

После абордажа флибустьеры стреляли уже редко, хотя схватка за это время ничуть не ослабла. Береговые братья пустили в ход холодное оружие, которым владели, бесспорно, с бóльшим умением, чем противник, и, когда дым несколько рассеялся, картина боя прояснилась отчетливее: два последних корабля флибустьерской флотилии подошли к рейду и расположились подле своих собратьев.

Капитан Пьер Франк, принявший на себя командование крепостью Сан-Хуан-де-Лус, перенацелил пушки и открыл сокрушительный огонь по жалким неприятельским судам, уже наполовину поверженным. Испанский адмирал, от которого потребовали сдаться ради спасения горстки его уцелевших моряков, капитулировать не захотел – и застрелился у себя в кормовой каюте.

Флибустьеры ликовали: предпринятый ими дерзкий налет увенчался успехом, превзошедшим все их ожидания. Решив, что всякое сопротивление неприятеля сломлено, они уже вообразили себя полноправными хозяевами города и по привычке приготовились подвергнуть его методическому разграблению, как вдруг поднявшийся невероятный шум напомнил им, что еще не все кончено и они рано принялись торжествовать победу.

Герцог де Ла Торре, просидевший почти всю ночь за составлением писем и памятных записок в свою защиту, спустился в сад, чтобы освежить горевшую огнем голову и привести в порядок мысли после продолжительной бессонницы, как вдруг до его ушей донеслись отчаянные крики: «Ладроны!..» – крики людей, пробегавших в нескольких шагах от него. Это вдруг напомнило ему то, о чем он уже успел догадаться за время разговоров с Олоне, то есть о налете флибустьеров, который те собирались предпринять под предлогом избавить герцога от постылых тайных происков его недругов.

Герцог понял, какими страшными последствиями для него может обернуться дерзкий налет флибустьеров. Осознал он и лежавшую на нем ответственность за происходящее, равно как и то, что честь его отныне будет запятнана безвозвратно – и ему уже вряд ли удастся оправдаться, доказав свою невиновность.

Этот слабохарактерный человек, которому никогда не доставало смелости принять твердое решение, вдруг как будто преобразился. Менее чем за пять минут он раздал челяди распоряжения, облачился в парадный костюм, повязал на шею ленту с орденом Золотого руна и, ни слова не сказав ни герцогине, ни дочери и даже не повидавшись с ними, оставил особняк на попечение двум верным слугам, вскочил на лошадь и в сопровождении всей своей свиты, числом сорок человек, среди которых было несколько именитых дворян, пустился вскачь к губернаторскому дому.

Граф де Ла Сорга-Кабальос, возможно, и был ушлым политиком и хитрым дипломатом, но до воина, исполненного отваги и рассудительности, ему было далеко. Застигнутый врасплох высадкой флибустьеров, окруженный всеми солдатами гарнизона, самопроизвольно стянувшимися под его начало, он колебался и метался, не зная, за что взяться и что отвечать на вопросы, которые ему задавали; он даже не мог найти свою шпагу. Солдаты и офицеры, храбрецы, в большинстве своем с честью сражавшиеся во Фландрии, в недоумении и отчаянии переглядывались, не понимая, почему не хватает решимости человеку, которому пристало показывать им пример.

Вдруг откуда-то послышались громкие крики. Шумная, разношерстная толпа, заполонившая улицы, что вели к губернаторскому дворцу, резко расступилась, и во двор ворвались четыре десятка всадников во главе с герцогом де Ла Торре, гордо вскинувшим голову и с блеском в глазах потрясавшим шпагой, которую он крепко сжимал в руке.

– Офицеры, солдаты, люди! – вскричал он громовым голосом. – Я герцог де Ла Торре, вице-король Перу! Тот, кого тщетно пытались обесчестить. Пришел час доказать вам мою любовь к королю и родине. Флибустьеры напали на город. И я здесь, чтобы возглавить вас и повести против ладронов! Они торжествуют, думая, будто мы испугались. Так покажем им всю нашу доблесть, как тогда – во Фландрии! Вперед, за мной!

– Ура! – в один голос воскликнули солдаты. – Да здравствует герцог де Ла Торре!

– Нет, друзья мои, да здравствует король!

– Да здравствует король! – в восторженном порыве подхватили все, кто при этом присутствовал.

Если благодаря несообразному поведению графа де Ла Сорга-Кабальоса флибустьерам пока еще не удалось завладеть важными позициями в городе, то бравые испанские солдаты, похоже, сделали все возможное, чтобы обратить свою вполне вероятную победу в поражение; но, по крайней мере, героическое вмешательство герцога де Ла Торре могло снять с их поражения печать позора, которой оно было отмечено. Ничего другого герцогу не хотелось: он понимал – победить теперь уже невозможно.

Как оно всегда случается в городах, подвергнутых разграблению, многие горожане, нагруженные своим добром, инстинктивно потянулись к губернаторскому особняку, как к некоему святилищу, последнему прибежищу.

Герцог де Ла Торре велел раздать оружие горожанам, пожелавшим участвовать в обороне; потом, разместив женщин, детей и стариков во дворе губернаторского особняка под защитой хорошо вооруженного отделения солдат под командованием решительного офицера, он построил свое войско в плотную колонну и, прихватив две пушки на сцепке, выдвинулся во главе этой наспех собранной армии к площади Дароносицы. Там он занял крепкую позицию для круговой обороны.

В герцогском войске насчитывалось с полторы тысячи человек – из них тысяча двести были старые, закаленные солдаты, на которых можно было положиться; остальные три-четыре сотни были горожане, в основном молодые и горячие парни-добровольцы, впрочем совершенно не умевшие обращаться с оружием, тем более потому, что обучение военному искусству по тем временам было делом многотрудным. Так что они скорее создавали видимость численности и могли пригодиться разве только в рукопашной схватке.

Перед тем как покинуть дом губернатора, оставленного там переживать всю тяжесть своего позора, герцог де Ла Торре отрядил нескольких офицеров в разных направлениях, чтобы оценить истинное положение вещей, а заодно проверить, насколько прочно флибустьеры удерживают городские ворота и потерны и можно ли через них прорваться за пределы города.

Офицеры возвратились один за другим через довольно долгие промежутки времени, добросовестно выполнив поставленную перед ними задачу. Их доклады коротко сводились к тому, что ворота заколочены толстыми досками, что в городе тут и там громоздятся баррикады и каждую охраняет многочисленный отряд Береговых братьев.

Все пути к отступлению оказались отрезаны; к тому же вот-вот должен был снова завязаться бой. Флибустьеры наступали большим числом одновременно с четырех сторон, намереваясь сломить сопротивление испанцев одним решительным натиском.

Герцог спешно приказал понадежнее перегородить улицы мебелью, деревьями – словом, всем, что только подвернется под руку. Потом он разместил самых метких стрелков в домах, располагавшихся по углам улиц. И, приняв все необходимые меры, стал бесстрастно ждать со шпагой в руке появления Береговых братьев.

Те не заставили себя ждать, но их тут же «горячо» встретили стрелки, засевшие в домах и за баррикадами. Завязался нешуточный бой – он длился несколько минут, хотя и безрезультатно для обеих сторон. В то же время герцог велел укрепить три баррикады, возведенные с фронта и флангов его войска, а потом приказал стрелкам с четвертой баррикады оставить ее и отступать строго в колонне. Такой маневр, трудно выполнимый под огнем неприятеля, был, однако же, проделан с завидным хладнокровием и поразительной точностью. Эта баррикада возвышалась над главной городской магистралью, и штурмовать площадь с этой стороны готовился самый многочисленный отряд флибустьеров.

Береговые братья, удивленные тем, что испанцы внезапно прекратили огонь, решились на очередной штурм и, отчаянно кинувшись на баррикады, захватили их меньше чем за минуту. Но тут вдруг ряды испанцев разомкнулись, и обе их пушки осыпали флибустьеров градом картечи. Застигнутые врасплох столь жестоким отпором, те на миг оторопели, но живо перестроились и с яростными криками устремились вперед. Однако тут же были встречены новым залпом картечи, который на сей раз не только их остановил, но и, ввергнув в полное замешательство, принудил отступить. Ярость флибустьеров достигла предела: гавачо, которых они презирали всей душой, дерзнули явить им свою отвагу и не дрогнули перед ними.

Другие атаки Береговых братьев также закончились ничем: испанские стрелки, затаившиеся в домах и за баррикадами, наносили им значительные потери, и выкурить их оттуда не было никакой возможности. Так что, не поостерегись флибустьеры впредь, первая их неудача вскоре могла бы обернуться постыдным поражением.

Вдруг из рядов Береговых братьев выступил какой-то человек и решительно направился к испанцам, размахивая белым флагом.

Огонь мгновенно прекратился; из рядов испанцев вышел офицер и двинулся навстречу парламентеру.

– Что вам угодно? – спросил у него он.

– Я требую начать переговоры о капитуляции с вашим главнокомандующим.

– А у вас есть полномочия говорить от имени тех, кого вы вызвались представлять?

– Я капитан Дрейф. Передайте вашему главнокомандующему, что он может совершенно спокойно, честь по чести, вести переговоры со мной.

– Этого довольно, сеньор, – любезно отвечал офицер, – мы знаем капитана Дрейфа и готовы вступить с ним в переговоры на следующих условиях: каждый сохраняет за собой занимаемую позицию; никаких враждебных действий не будет предпринято до тех пор, пока парламентеры не вернутся каждый на свою сторону; встреча состоится на этом самом месте и будет продолжаться не больше часа; каждая воюющая сторона назначает трех парламентеров. Вы согласны с такими условиями?

– Согласен.

Учтиво отсалютовав друг другу, они распрощались. Через десять минут герцог де Ла Торре с двумя офицерами, самыми старшими после него по рангу, покинули свою позицию и под звуки трубы с парламентерским флагом выдвинулись к условленному месту переговоров, расположенному совсем неподалеку и уже занятому Береговыми братьями, которые удобно расположились в специально принесенных креслах – для себя и, отдадим должное их любезности, для испанских парламентеров.

Дрейф не мог скрыть неприятного удивления при виде герцога де Ла Торре.

– Неужели господин герцог! – воскликнул он. – Так это вы командуете войском, оказавшим мне столь нелюбезный прием?

– Да, сударь. Я глубоко сожалею, что теперь мы с вами противники. Но мое имя оказалось замешано в настолько неприятную историю, что всякие недоброжелатели осмелились обвинять меня в измене. И я жду, что еще до того, как мы начнем переговоры, вы окажете мне любезность и открыто расскажете о том, какие отношения связывали нас с вами в то время, когда мне пришлось остановиться на Санто-Доминго. Кроме того, мне бы хотелось, чтобы вы объявили во всеуслышание, правда ли то, что это я надоумил вас снарядить вашу экспедицию и что так или иначе вы признались мне в своих намерениях напасть на этот злосчастный город.

– Ваша просьба, господин герцог, вполне справедлива, и я постараюсь ее удовлетворить, взяв в свидетели двух офицеров, которые вас сопровождают. И я попрошу их хорошенько запомнить все, что я скажу.

– Сударь, – отвечал самый пожилой офицер, – мы искренне благодарны его превосходительству герцогу де Ла Торре за то, что в сложившихся обстоятельствах он выбрал именно нас. Мы постараемся оправдать столь высокое доверие и обязуемся подробно запротоколировать ваши слова, после чего попросим вас подписаться под ними, а потом подпишемся сами.

– Золотые слова, господа! Ваши пожелания будут исполнены. Не только я поставлю свою подпись, но и капитан Мигель Баск, и капитан Давид, которых я имею честь вам представить, подпишутся под моими словами.

Принесли стол, бумагу, перья и чернила. Один из испанских офицеров вызвался исполнять обязанности секретаря. Когда же со всеми формальностями было покончено, слово взял Дрейф.

– Хорошенько выслушайте меня, господа, – сказал он. – Когда два месяца тому я захватил корабль «Сантьяго», он сопровождал французский трофей. И трофей этот, в некотором смысле ценный, был судном, принадлежавшим французской Вест-Индской компании. Мне стало известно, что на его борту находится господин герцог де Ла Торре с домочадцами и прислугой, но я с ним тогда не виделся. По прибытии в Пор-Марго я представил отчет об экспедиции господину д’Ожерону, губернатору французской территории острова Санто-Доминго, и, как должно, передал ему французское судно. Господин герцог де Ла Торре тоже высадился в Пор-Марго и остановился на месяц или около того в доме, который предоставил ему губернатор. Я не имел чести быть представленным господину герцогу де Ла Торре. Я даже старался не встречаться с ним. Сказать по чести, только прошу простить меня за слова, которые могут показаться вам неприятными, мне не хотелось иметь никаких отношений с господином герцогом де Ла Торре, ни прямых, ни косвенных. Я не имел ни малейшего желания и быть представленным ему, потому что господин герцог – испанец, а я, по справедливости или нет, питаю неумолимую ненависть к его соплеменникам. Так вот, за два-три дня до отбытия господина герцога, пока я охотился с моим другом и работниками в глубине острова, близ Артибониты, где-то неподалеку послышалась ожесточенная пальба. Я поспешил на шум и увидел, как на группу достопочтенных французов, среди которых был губернатор, господин д’Ожерон, откуда ни возьмись напали испанские головорезы – человек тридцать. Французы, а вместе с ними был и господин герцог де Ла Торре, защищались отчаянно. Я был очень рад, что помог им отбиться. Тогда-то мне первый раз и случилось увидеть герцога де Ла Торре, хотя я едва успел его разглядеть. А через три дня, когда я вернулся в Пор-Марго, мне сказали, что господин герцог де Ла Торре уже отплыл в Веракрус на борту французского корабля… Такие вот отношения, господа, и были у меня с господином герцогом де Ла Торре. Мы почти не виделись с ним и никогда не разговаривали. Что же до моего похода на Веракрус, он ничего не знал о нем, да и не мог знать. У меня уже несколько месяцев зрел этот план – я задумал его втайне от всех и никому не говорил об этом ни слова. И могу поклясться честью, что все обвинения против господина герцога де Ла Торре, та измена, которую ему приписывают, – все это ложь и клевета. В конце концов, – с горечью добавил он, – мне кажется, господа, что, если судить по тому, как герцог повел себя нынче, его вряд ли можно назвать другом или союзником – скорее он действует как порядочный человек, честно и с достоинством исполняющий свой долг…

Дрейф и четверо других парламентеров скрепили вышеприведенное заявление своими подписями, после чего оно тут же было передано в руки герцога де Ла Торре.

Тот был безмерно счастлив: его чаяния исполнились – наконец-то он держал в руках неопровержимое доказательство своей невиновности.

– Господа, – сказал герцог, – прошу вас принять мои благодарности за то, что вы по всей справедливости отнеслись к делу о моей чести и приняли его близко к сердцу. А теперь давайте не мешкая перейдем к делам, послужившим причиной нашей встречи. Капитан Дрейф, я готов выслушать ваши предложения.

– Простите, господин герцог, но я не могу согласиться на какие бы то ни было обсуждения в том месте, куда вы пытаетесь их вынести, – ответствовал Дрейф. – Не мне пристало делать предложения, а вам, не забывайте. И дабы избавить вас от малейших сомнений на сей счет, позвольте вам напомнить в двух словах о вашем положении, о котором вы, похоже, не имеете ни малейшего представления. Крепость в наших руках, равно как и форт Сан-Хуан-де-Лус. Вашу эскадру мы захватили, городские ворота под нашей охраной. И в городе вы владеете лишь пятачком, который удерживает ваше воинство, и, надо отметить, со всей стойкостью. Допустим, мы с вами не договоримся, вы снова ввяжетесь в бой и будете доблестно защищаться до последнего солдата… а что потом, господин герцог? Спасет ли город ваша оборона, какой бы героической она ни была? Сами знаете – нет, потому что город у нас в руках. Мы можем сжечь его и сровнять с землей за считаные часы, и вы будете не в силах этому помешать!

– Значит, вы поступите как варвары, сударь, – сказал герцог.

– Э, господин герцог, мы же флибустьеры – ладроны, как вы нас окрестили, и варварство один из залогов нашего успеха. Какие соображения могут нас остановить? Да никакие. Нам нужно золото. Из уважения к вам и к вашему блестящему оборонительному искусству я готов сделать вам целый ряд уступок, на какие не пошел бы ни с кем другим, уж поверьте. Так что предлагайте вы нам приемлемые условия. И не пытайтесь водить меня за нос. Я прекрасно осведомлен – и знаю: в городе полным-полно золота. Мне даже известно, где это золото хранится. Вы ожидаете целую флотилию галионов из Панамы и собираетесь погрузить на них золото, а захваченная мной эскадра должна была сопровождать их до Европы. Теперь ваше слово, господин герцог, я слушаю.

– Сударь, поскольку вы ставите вопрос таким образом, замечу, что я не уполномочен его обсуждать. Моя задача чисто военная, и я изменил бы своему долгу, если бы покусился на права гражданского губернатора, под началом которого я состою.

– Значит, господин герцог, мы не договорились и нам снова суждено сойтись в бою?

– Не спешите, сударь, мы еще ничего не решили. Хотя у меня нет таких полномочий, я могу получить их у губернатора и почтенных городских купцов. А посему прошу у вас пару часов: это необходимо, чтобы всех собрать, доложить им о нашей встрече и узнать их мнение. Думаю, нет надобности вам говорить, – с улыбкой прибавил герцог, – как нелегко убедить торговцев раскошелиться.

– О, пусть это вас не тревожит, господин герцог. Мы, флибустьеры, знаем чудодейственные секреты, как добиться желаемого. Однако мне хочется выказать вам свое благорасположение. Так сколько, вы говорите, вам нужно времени?

– Два часа – это много?

– Разумеется, сударь. Даю вам час. По истечении этого срока, если вы не возвращаетесь с вашими полномочиями, мы снова пойдем на штурм и уже никакие другие условия не примем.

– Хорошо, согласен, час так час! А пока каждый безоговорочно сохраняет за собой свои позиции и никакой стрельбы!

– Договорились, господин герцог. И дай-то бог благоразумия вашим почтенным горожанам! В противном случае, клянусь, я камня на камне не оставлю от города Веракруса.

На этом шестеро парламентеров отсалютовали друг другу и разошлись. Только два трубача и два же знаменосца остались стоять на месте друг против друга – в знак того, что военные действия пока прекращены и установлено временное перемирие.