На другое утро добрый селянин уехал на весь день и вернулся обратно в Медельин только на заходе солнца. По возвращении же он направился прямиком в потайную комнату, где запер Питриана.

– Ну как? – с тревогой спросил хозяина дома молодой человек, едва тот объявился на пороге.

– Все хорошо, – отвечал мексиканец. – Я прямиком из Веракруса. Там пока не хватились разбойника, которого вы давеча так лихо отправили на тот свет. А ежели кто и хватился, то вида не показал, что, в общем, одно и то же, потому как никто даже не заикнулся о нем. Я подъехал к Веракрусу, когда отпирали ворота. Лошадь того бедняги была уже там. Так, не успели открыть ворота, как она рванула в город и помчалась по улицам прочь. Напрасно за нею пустились вдогонку, ее и след простыл: наша славная лошадка оказалась до того прыткой, что за нею было не угнаться. Таким манером она благополучно добралась до своего хозяина, и тот наверняка будет держать язык за зубами – из страха, ведь иначе ему грозит штраф за то, что выпустил лошадь в город без присмотра.

– Но вы ничего не сказали о моем друге. Как он там? Что с ним?

– Бежать ваш друг не желает.

– Что вы хотите этим сказать?

– Правду, и ничего больше. Госпожа герцогиня де Ла Торре с дочерью, уж незнамо как, проникли в тюрьму. Лично я подозреваю, что тюремщик поддался на подкуп. Я-то знаю его как облупленного, ведь он мой кум. Короче говоря, обе дамы просили, заклинали вашего друга бежать и передали ему платье, которое одна из них пронесла тайком. Но все без толку – он и слышать ничего не хотел. А поскольку, несмотря ни на что, дамы стояли на своем, он кликнул тюремщика и велел спровадить обеих восвояси, да вдобавок пригрозил пожаловаться на него коменданту крепости, ежели он еще раз вздумает совать нос не в свое дело. Можете себе представить лицо тюремщика!

– О, узнаю своего друга! – восхищенно воскликнул Питриан. – Его уже судили?

– Ничего определенного на сей счет не знаю. Но трибунал вроде как должен собраться нынче вечером. Больше ничего сказать не могу. А вы, что вы-то собираетесь делать?

– Надо выбираться отсюда, да поскорей, – живо проговорил молодой человек.

– Нет ничего проще. Хотите, провожу вас до окраины деревни?

Питриан как будто задумался, но ненадолго, потом вдруг мягко положил руку на плечо мексиканцу.

– Дорогой мой дон Педро, – по-дружески проникновенным голосом сказал он, чему селянин чрезвычайно удивился, – вы славный и достойный малый и оказали нам с другом неоценимые услуги. Но есть предел, переступать который запрещает мне честь. Хоть вы и притворяетесь, будто ничего не знаете, на самом же деле вам уже давно известно, кто мы такие. И быть с нами рядом и дальше означало бы для вас гибель, совершенно бесполезную для нас. Через некоторое время жизнь моя опять будет под угрозой, и мне ни под каким предлогом не хотелось бы подвергать опасности вашу. Надеюсь, вы меня понимаете, дон Педро? Значит, мне нет надобности повторять это дважды. Выпустите меня, и все. Не следите за мной, забудьте меня, если можете. И главное, ежели кто спросит вас обо мне, смело отвечайте так: мы с другом, мол, злоупотребили вашим гостеприимством, которое вы оказали нам от всей души, и постыдно обманули вас…

– О сеньор!

– И не будем больше об этом, дон Педро. Мы же понимаем друг друга? Так обнимите меня и давайте прощаться.

И они заключили друг друга в объятия.

– Ну так прощайте, дон Педро! Кто знает, свидимся ли мы с вами снова и как скоро. Во всяком случае, помните: что бы там ни случилось, у вас есть два друга и вы можете во всем на них положиться. Прощайте же еще раз!

Молодой человек вскочил на лошадь, которую селянин держал наготове, плотнее закутался в плащ, чтобы его ненароком не узнал ни один встречный, и крупной рысью поскакал прочь от Медельина в сторону моря.

Было часов семь вечера, когда Питриан распрощался с добрым селянином, а чтобы добраться до скалы, ему было нужно больше часа.

Ночь выдалась безлунная, небо было хмурое, затянутое тучами. В воздухе – ни малейшего дуновения; зато море горбилось громадными валами, с грохотом разбивавшимися о песчаный берег. Стояла изнуряющая духота; временами темноту вспарывали зеленоватые зигзаги молнии, придавая окружающему ландшафту фантастический вид: местность вокруг освещалась лишь на короткое мгновение, а потом вдруг всякий раз как будто еще глубже погружалась во мрак.

– Ну и ночка, для высадки самая что ни на есть подходящая! – невольно проговорил Питриан. – Боженька явно на нашей стороне.

Он бросил лошадь без присмотра, а сам осторожно прокрался в пещеру. Первым делом ему предстояло разжечь костер, так, чтобы его было видно только с моря и чтобы он служил флибустьерам маяком, указующим верное направление.

Часов в десять вечера острый слух Питриана уловил глухой, размеренный шум, возвестивший о том, что его товарищи уже близко. Шум быстро нарастал, и вот из темноты показалось несколько шлюпок – они вошли в круг света, отбрасываемого костром. И скоро началась высадка. Не прошло и получаса, как в пещере собралось шесть сотен человек с оружием и кладью.

Дрейф с остальными начальниками экспедиции прибыл в последней шлюпке. Береговые братья радостно приветствовали и обнимали Питриана.

Узнав же об аресте Олоне, они пришли в ярость и поклялись разрушить город до основания, если хоть один волос упадет с головы их товарища. Однако мало-помалу все угомонились, и предводители стали держать совет.

Дрейф от имени всех спросил Питриана, как было бы лучше поступить. Дело в том, что флотилия не могла оставаться на временной якорной стоянке: корабли находились на открытом рейде – там было легко не только их атаковать, но и потопить. А значит, перво-наперво флотилию следовало отвести в безопасное место.

– Нет ничего проще, – отвечал Питриан, когда ему сообщили название и тоннаж судов в составе флибустьерской флотилии. – На рейде Сан-Хуан-де-Луса сейчас стоят шесть испанских военных кораблей: два собственно корабля, один фрегат и три корвета. Их адмирал ожидает со дня на день подкрепление – еще три корабля. Так что на рассвете «Тринидад», «Психея» и «Бдительный» могут спокойно подойти к Веракрусу под испанским флагом: поскольку мы захватили эту троицу у гавачо совсем недавно, а испанцы об этом ни сном ни духом, их адмирал ничего не заподозрит. Наши нападут на флагман внезапно и запросто его одолеют, а два других наших корабля пока будут крейсировать в нескольких кабельтовых от берега. После первого пушечного залпа они пройдут через фарватер и вступят в бой. Ну, что скажете, братья?

– Прекрасный план, – сказал Дрейф. – Монтобан, сделай одолжение, возвращайся-ка на борт и прими командование флотилией. Да, и пришли мне еще сотню человек. Тебе же и пяти сотен хватит, чтоб разбить испанскую эскадру и в случае надобности захватить Сан-Хуан-де-Лус. Я рассчитываю на тебя!

– Решено, брат, все будет сделано, как ты пожелаешь. Но ведь пока не горит, так что позволь, я останусь до конца совета. Хотелось бы знать, что вы собираетесь делать дальше.

– Воля твоя, – отвечал Дрейф и, повысив голос, продолжал: – Подите-ка сюда, братья. То, что я сейчас скажу, касается всех.

Флибустьеры с любопытством подошли ближе. Дрейф велел поставить бочку и вслед за тем взгромоздился на нее.

Они являли собой довольно необычное, поразительное зрелище – все эти люди в изорванной в клочья одежде, запятнанные кровью и жиром, вооруженные до зубов: с суровыми лицами, озаренными пламенем костра и оттого казавшимися еще более странными, с широко раскрытыми глазами, исполненными тревоги, они, подавшись вперед, жадно внимали каждому слову своего гривастого предводителя, который держал перед ними речь, стоя на бочке и опершись обеими руками на ствол ружья.

– Братья, – возгласил Дрейф своим зычным, резким голосом, – вы все меня знаете и любите, потому что я вас тоже люблю, и вам это хорошо известно. Сколько раз ходили вы со мной в опасные походы! Я никогда вас не обманывал и всегда считал своим долгом говорить вам всю правду. Так выслушайте меня с предельным вниманием, на какое только способны.

– Да, да, – отвечали флибустьеры, – говори, брат, мы тебя слушаем.

– Поход, в который мы нынче снарядились, не какая-нибудь заурядная вылазка, самая что ни на есть обыкновенная и нам привычная. Я посчитал бы эту нашу затею почти безнадежной, не знай я цену вашему опыту и доблести. Каждому из нас, братья, известно – гавачо всегда держат доброе войско в таких важных местах, как Веракрус, поскольку там процветает торговля и живут богатые купцы. Этот город, – продолжал Дрейф, – обороняет по крайней мере три тысячи солдат. И меньше чем за сутки туда могут стянуться для подкрепления еще тысяч десять-пятнадцать, не считая восьми сотен гарнизонных да шестидесяти крупнокалиберных пушек в крепости Сан-Хуан-де-Лус, половина которых направлена в сторону моря, а другая защищает подступы к Веракрусу. Знаю, всего этого недостаточно, чтобы помешать нашему предприятию. Но если мы не учтем всего этого, испанцы сумеют нас сдержать и, выиграв таким образом время, перепрятать свои богатства в другое место и закопать, а сами затаятся где-нибудь в ближайшем лесу. И все это, братья, вы уже видели многажды. Там-то, в безопасных местах, гавачо и пережидают преспокойно наши налеты, и всякий раз, как только мы убираемся восвояси, они как ни в чем не бывало возвращаются обратно в город. Так вот, повторяю: их хитрости, крепости и все такое прочее нам не помеха. Для удачи в нашем предприятии нам нужны только три вещи, и эти три вещи у нас есть: отвага, быстрота и скрытность. Другими словами, я уже сейчас считаю, что преимущество на нашей стороне, тем более что один из наших, всеобщий любимец Олоне, находится в плену у гавачо, а мы поклялись спасти его либо отомстить за него, и мы сдержим нашу клятву.

– Да! Да! – прокричали флибустьеры, потрясая оружием. – Да здравствует Дрейф! Да здравствует Олоне! Смерть гавачо!

– Питриан, – спросил Дрейф, – сколько нужно времени, чтобы добраться до Веракруса?

– Часа полтора, адмирал.

– А когда открываются городские ворота?

– На восходе солнца, то есть в шесть часов.

– Прекрасно. Значит, до четырех можно соснуть, а ровно в четыре – побудка. На восходе солнца надо быть уже в виду Веракруса. Ну что, на том и порешили? Тогда всем спать!

Дрейф спрыгнул с бочки и обратился к Монтобану.

– Возвращайся на борт, брат, – сказал ему он. – Атаковать нам с тобой придется одновременно.

Через полчаса сотня человек, востребованных Дрейфом, высадилась на берег, и флотилия снялась с якоря.

Флибустьеры растянулись тут и там прямо на земле и заснули как убитые – с беспечностью, свойственной людям, чья жизнь неизбежно сопряжена со смертельной опасностью, вследствие чего они об этом даже не думают. Не спали только командиры – они слушали образный рассказ Питриана о том, что стряслось в Веракрусе и как они с Олоне угодили в ловушку, подстроенную Онциллой. Флибустьеры с радостью встретили весть о смерти Босуэлла и поклялись, что Онциллу скоро постигнет та же участь.

– Надеюсь, ты будешь нам проводником, Питриан? – сказал Дрейф, когда молодой человек закончил свой длинный рассказ.

– Черт возьми, я тоже надеюсь. Можно было и не предупреждать! – воскликнул тот. – Сами понимаете, я не могу бросить друга в беде.

– Не бойся, малыш, твой друг – мой брат. Уж я-то сумею защитить его от всяких там напастей, клянусь тебе. Скажи-ка лучше, ведь ты успел осмотреться в Веракрусе? Как тамошние укрепления, надежные?

– Гм-гм, не то чтобы очень. Во-первых, их не достроили.

– Это уже кое-что. Дальше?

– Дальше – ихние солдаты плохо подчиняются дисциплине и команды исполняют хуже некуда.

– Сколько в городе ворот?

– Двое. Одни выходят на дорогу, что ведет в Мехико, другие, крепостные, глядят в открытое поле. Есть еще две потерны.

– Ладно, покажешь все на месте. Ах ты, дьявол, эта крепость никак не идет у меня из головы! Что хоть она собой представляет?

– Да ничего особенного: крепость как крепость. Только нам от нее одна польза, – рассмеялся молодой человек.

– Какая же?

– Штука в том, что ее построили для защиты города от индейцев и все пушки там развернуты в сторону открытого поля.

– Узнаю безмозглых гавачо! – усмехнулся Красавец Лоран.

– Так, подобьем итоги, – продолжал Дрейф. – У нас имеется семь сотен человек, и атаковать предстоит одновременно с четырех сторон. Стало быть, сформируем четыре отряда: два – по двести пятьдесят человек в каждом, этого хватит; командовать первым буду я, вторым – Красавец Лоран; в двух других, которым предстоит захватить потерны, будет по сотне человек в каждом, и командовать ими назначаю Мигеля Баска и Давида. Ты ведь там знаешь каждую пядь, так? – прибавил он, обращаясь непосредственно к капитану. – Значит, выдвинешься вперед – будешь за дозорного. За тобой пойдет Красавец Лоран. Надо перекрыть потерны до того, как мы, все остальные, подойдем к воротам. Понимаешь мою задумку?

– Еще как! Да ты не беспокойся. К тому же, сам знаешь, у меня свои счеты с гавачо.

– Ну что ж, ребятки, а теперь, коли все решено, думаю, пора бы и на боковую. Завтра каждому надобно быть молодцом.

Предводители флибустьеров завернулись в плащи, и вскоре в пещере не осталось ни одного бодрствующего: Береговые братья сочли благоразумным не выставлять часового снаружи – из осторожности, чтобы его случайно кто не заприметил, а заодно и остальных.

Едва в пещере воцарилась мертвая тишина, как из самого темного угла показалась стройная и будто полупрозрачная фигура – она легким и быстрым шагом направилась к Питриану. Фигура была девичья, а одежда на ней – вроде как мужская, если бы не изящная, стянутая в талии юбка до колен поверх матросских штанов. Девушка была вооружена под стать заправскому флибустьеру. Она наклонилась к Питриану и тихонько тронула его за плечо.

– А, это ты, Майская Фиалка? – проговорил молодой человек, открывая глаза.

Девушка приставила палец к губам, призывая его молчать и в то же время давая знак идти за нею. Питриан мигом вскочил на ноги и следом за девушкой вышел из пещеры. Обойдя скалу, она оказалась на берегу и там остановилась.

– Чего тебе нужно? – спросил у нее флибустьер.

Лицо девушки на мгновение осенила грустная улыбка.

– Питриан, – наконец молвила она, – ты же любишь Олоне? Ведь ты ему друг?

– Ну да, – горячо отвечал тот.

– А раз так, отчего же ты не выручил своего друга? Почему бросил на заклание гавачо?

– Обижаешь, Майская Фиалка. Не бросал я друга, а что было сил пытался вызволить его. И уж если не сумел, то потому только, что он сам велел мне бежать.

– Ну да, – обронила она, качая головой, – все так говорят, однако ж сами себе не верят! Нехорошо ты поступил, Питриан. Негоже было бросать брата в беде.

– Может, ты и права, – глухо проговорил флибустьер, – я и сам себя то и дело корю, что послушал его.

– Хочешь исправить свою ошибку, Питриан? – продолжала девушка с детской улыбкой, полной загадочного очарования, тайну которого только сама и знала.

– Известно, хочу, – живо ответствовал тот. – А что для этого нужно, Майская Фиалка?

– Нужно сказать мне, как попасть в город этой же ночью.

– Ты с ума сошла, девочка! – вскричал молодой человек, невольно подскочив от удивления. – Гавачо тебя убьют!

Девушка покачала головой.

– Нет, – ангельским голосом проговорила она. – Разве станут они причинять мне зло, если я не желаю им ничего плохого?

– Но что ты, в конце концов, задумала, Майская Фиалка?

– Зачем тебе знать? Все равно не поймешь. Так ты исполнишь мою просьбу?

– Но это невозможно, глупышка ты эдакая!

– Почему ты назвал меня этим словом? Наши братья никогда не звали меня так. Они говорят – это больше годится для трусов.

– Послушай, Майская Фиалка, умоляю тебя!

– Бесполезно, раз ты не хочешь мне помочь. Время дорого, и я не могу тратить его понапрасну. Прощай, Питриан!

Она развернулась и пошла прочь от берега. Молодой человек кинулся за девушкой и быстро нагнал ее.

– Погоди! – выдохнул он, беря ее за руки. – Скажи, что ты хочешь, и я все сделаю, да простит меня Бог. А там будь что будет!

– Ты обещаешь, Питриан? Правда?

– Да, обещаю, упрямица ты эдакая.

– Ну что ж, повторяю, подскажи мне, как попасть в город, только и всего.

– Только и всего! – повторил Питриан, не удержавшись от смеха, который вызвало у него простодушие девушки. – Ладно, попробую. Иди за мной.

– Куда ты меня ведешь?

– К другу, не бойся.

– О, с тобой мне ничего не страшно. Чего мне бояться? Я же знаю, ты не желаешь мне зла. Да и Господь этого не позволит. Ступай же скорей. А для меня, сам знаешь, бродить по лесам – дело привычное.

Ободренный такими словами, Питриан ускорил шаг; скоро молодые люди вышли к лесу и двинулись дальше по узкой тропинке, что вела прямиком в Медельин. Не прошли они и десяти минут через чащу, как Питриан вроде бы расслышал где-то поблизости глухой конский топот.

Он подал спутнице знак остановиться и внимательно прислушался. Вскоре у него не осталось ни малейших сомнений: это и правда был стук лошадиных копыт.

– Все это как-то чудно, черт возьми, – проговорил молодой человек. – Клянусь Всевышним, не уйду отсюда, пока не узнаю, что к чему!

Он наклонился к уху девушки и наказал ей дожидаться его не сходя с места, а сам украдкой стал пробираться вперед, стараясь себя не обнаружить: уж больно заинтриговал его этот глухой, едва различимый конский топот.

– Что-то тут нечисто, – прошептал он. – Неужто мой добрый друг-приятель подбил копыта своей кобылы чем помягче, как мы – весла, чтоб не шуметь? Что ж, может, и так!

Питриан едва успел затаиться за громадным деревом, мимо которого таинственный всадник должен был проехать чуть ли не вплотную, как вдруг тот оказался совсем рядом – в каких-нибудь двух-трех шагах. Питриан, не высовываясь из своего укрытия, громко окликнул его:

– Какая такая печаль завела дона Педро Гарсиаса в лесные чащобы, да еще ночью? И заставила обуть кобылу в войлочные опорки, чтоб не шибко было слыхать стука копыт?

– К чертям все эти предосторожности! – с досадой проговорил тот. – Кто же ты, дружище, если знаешь меня как родного, а я тебя все никак не разгляжу?

– Я и правда друг, сеньор дон Педро, – отвечал молодой человек, выходя из укрытия.

– Дай-ка я сперва тебя рассмотрю, меланхолический красавец, – сказал мексиканец, – а уж после поговорим.

С этими словами селянин достал скрученную сигариллу, которую держал за ухом, высек огонь и закурил.

– A-а, так это вы, дружище? Рад вас видеть. Но позвольте задать вам встречный вопрос: а вас-то, черт побери, что заставило бродить по ночам?

– То же, что и вас, ей-богу!

– Как это – то же, что и меня?

– Ну да! Признайтесь, дон Педро, ведь то, что я сказал вам давеча, взволновало вас, правда? Вы забеспокоились и по доброте душевной, вместе того чтобы улечься спать, как следовало бы, пустились следом за мной, дабы удостовериться, не понадобится ли мне снова ваша помощь?

– Ладно, раз уж вы догадались, не стану изворачиваться. Ваши слова – истинная правда. Так чем я могу вам услужить?

– И не просто услужить, а оказать огромную услугу!

– Тогда выкладывайте скорей, можете на меня положиться.

– Слава богу, я это знал! Иди сюда, Майская Фиалка! – чуть громче позвал молодой человек.

– А это еще кто – Майская Фиалка? – полюбопытствовал мексиканец.

– Сейчас увидите, дон Педро. Немного терпения, черт возьми!

Тут подбежала девушка, точно испуганная лань.

– Ты звал меня, брат, и вот я здесь, – откликнулась она.

– Боже, какая прелесть! – воскликнул селянин. – Ваша сестра?

– Да, – кивнул Питриан, дав Майской Фиалке знак быть умницей.

– Ну и ну! И откуда только берутся такие красавицы?

– Из пучины морской, – многозначительно отвечал флибустьер.

– Недурно, приятель! – лукаво заметил селянин. – И явилась она как будто не одна?

– Э-э, – весело протянул Питриан, – да вроде как за компанию.

– Ладно-ладно, это ваши дела, и меня они не касаются. Так чего желает наше милое дитя?

– О, ее желание выполнить трудно.

– Или невозможно?

– Право слово, не поклянусь, что нет.

– Коли есть хоть малейшая возможность, стоит попробовать. Выкладывайте, чего она хочет?

– Она хочет этой ночью попасть в Веракрус.

– Хорошо, ежели дело только за этим, устроить его – раз плюнуть. Или вы не знаете, что я привык проезжать через ворота во всякое время? Это все?

– Нет, есть еще кое-что.

– И что же?

– Она хочет, чтоб вы провели ее в темницу к моему другу.

– Дьявол! – проговорил селянин, почесывая себе затылок. – А это уже будет потруднее!

– Или невозможно, вы хотите сказать?

– Я этого не говорил. Разве тюремщик – мне не кум?

– Верно, кумовья у вас повсюду.

– Вот видите, при случае это всегда может пригодиться, – с лукавой усмешкой ответствовал селянин.

– Ваша правда, я это упустил.

– Что ж, милое дитя, закутывайтесь-ка в этот плащ, прыгайте на круп моей лошадки да покрепче держитесь за мой пояс. Дельце нам предстоит не из легких.

– Вы отвечаете за нее?

– Как за собственную дочь. Решайся же, крошка!

– Да, – твердо отвечала девушка. – Потому что вы добрый и я вам верю. Брат, дай мне твой «гелен» и пороховницу!

– Но у тебя же есть свой, сестренка.

– Дай, что прошу, брат.

– Ну хорошо, хорошо, не серчай, упрямица. Вот тебе «гелен», а вот пороховница. Только что ты с ними собираешься делать?

– Не могу тебе этого сказать. Прощай, добрый мой Питриан, – прибавила она, протягивая ему руку. – Если знаешь какую молитву, помолись за меня!

– Чертова девчонка! – с досадой пробурчал флибустьер. – Она и каменную статую разжалобит. Езжай, в добрый час! И хранит тебя Бог! Не спускайте с нее глаз, дон Педро!

– Слово даю!

На этом друзья распрощались – мексиканец пришпорил лошадь, а Питриан, весь в раздумьях, вернулся в пещеру. Он подсел к костру: сон у него как рукой сняло – мысли не давали ему покоя.

А между тем мексиканец с девушкой мчались галопом в сторону Веракруса.

– Да у тебя с собой целый арсенал, девонька? – через какое-то время полюбопытствовал селянин.

– Только два ружья, пара пистолетов да два кинжала.

– Богом клянусь, совсем не дурно! Но зачем тебе столько оружия?

– Так надо, сеньор.

– Чтобы взять тюрьму штурмом?

– Да, сеньор, в тюрьму мне нужно попасть с оружием, и я спрячу его под плащом, который вы мне дали.

– О черт! Кажется, теперь я понимаю. Да эта хрупкая девчонка – сущая Юдифь!

Через четверть часа быстрой скачки путники добрались до города. Селянин молча проехал полторы сотни метров вдоль городской стены, потом в каком-то месте пустил лошадь в ров и, поднявшись с другого его края, выбрался к угловому выступу бастиона, расположенному рядом с проломом в стене – снаружи тот был незаметен, но лошадь прошла через него довольно свободно.

Так они оказались в городе. Настала полночь – улицы были совсем пусты: все спали. И лишь редкие полицейские надзиратели попадались им то тут, то там, но они жались к стенам и проезду никак не препятствовали. Пропетляв по целой череде улиц, дон Педро остановился у подножия крепостной стены.

Крепость, как и весь город, казалось, была погружена в глубокий сон. Стояла кромешная тьма: кругом ни огонька. Селянин помог девушке спешиться и спешился сам; затем, привязав лошадь, он подал Майской Фиалке знак следовать за ним.

Они приблизились ко рву, куда перед тем спустились, и через несколько шагов дон Педро остановился перед низенькой дверцей. Показав девушке жестом молчать, он слегка постучал в дверь три раза и при этом своеобразно свистнул. Дверца почти тут же отворилась, причем без малейшего скрипа, и в проеме возник какой-то человек.

Это был тюремщик.

– Э, кум, – сказал он, – вот уж не ожидал вас этой ночью.

– А я, кум, завсегда появляюсь, когда меня не ждут, – рассмеявшись, отвечал мексиканец.

– Надеюсь, с доброй вестью пожаловали?

– Нет, зато не с пустыми руками.

– О, и как же это?

– Вот десять золотых, гляньте-ка!

– Вижу-вижу, – пробормотал тот с блеском в глазах. – Десять золотых – куш немаленький. И что нужно, чтоб его заработать?

– Ничего особенного.

– То есть как?

– Отпереть дверь в камеру к ладрону, впустить эту девицу, закрыть за нею дверь и идти себе спать. Как видите, дело простое.

– Дьявол! – огорченно буркнул тюремщик. – Легко сказать – дело простое. Как раз наоборот. Да будет вам известно, этот ваш ладрон странноватый малый. Я тут впустил к нему двух бабенок, а он возьми да и пригрози: ежели я еще, мол, кого впущу, он пожалуется на меня коменданту и я лишусь своего места, ясно?..

– Ясно, что ты дурень набитый, кум. Баба бабе рознь, как и околесица. Повторяю, от этой девицы никакой беды не будет. Наоборот, узник вам только спасибо скажет.

– Вы уверены? – с сомнением вопросил тюремщик.

– На все сто! – продолжал дон Педро, позвякивая золотом в руке.

– Ладно, давайте сюда. Вам разве в чем откажешь, кум. Но ежели что, всю вину я свалю на вас.

– По рукам! Прощайте, кум. И да хранит вас Бог, милое дитя!

– Спасибо, вы добрый, и я вас не забуду, – с чувством проговорила девушка.

– Ладно, пошли, красавица, да только тишком, чтоб ни звука.

И Майская Фиалка, ничего не ответив, пошла следом за тюремщиком – тот запер за собой дверь и повел девушку по запутанному лабиринту коридоров. Минут через пятнадцать тюремщик остановился возле какой-то двери, тихонько открыл ее и осторожно подтолкнул девушку.

– Вот и пришли, – сказал он. – И делайте теперь, что хотите, меня это больше не касается.

Не дожидаясь ответа, тюремщик закрыл за нею дверь и убрался прочь. Олоне спал одетый на койке в углу камеры; на столе коптил фонарь.

На мгновение девушка замерла в неподвижности, зардевшись и не отводя глаз от спящего; потом сняла плащ и шляпу и, крепко сжимая оба ружья в своих маленьких ручках, неслышно подошла к Олоне. Опустив ружья, девушка тихонько тронула его за плечо – молодой человек тотчас проснулся.

– Майская Фиалка! – воскликнул он. – Ты здесь?

– Да, – только и сказала она.

– Но зачем, бедняжка?

– Я пришла с оружием, чтобы умереть вместе с тобой, – с милой улыбкой отвечала девушка.

– О, – удивился он, – я недостоин такого самопожертвования!

– Это не самопожертвование, – покачав головой, возразила она.

– А что же тогда?

– Не знаю. Меня против воли тянет к тебе, и вот, как видишь, я здесь!