Книга: Короли океана
Назад: Глава XII Как герцогу де Ла Торре нанесли визит и что за этим последовало
Дальше: Глава XIV Как Босуэлл выполнил задание, которое поручил ему Онцилла
Глава XIII
Кто кого
Покинув столь резко особняк герцога де Ла Торре, капитан Пеньяранда, а вернее, принц Гастон де Монлор, который чаще упоминается в нашем повествовании под прозвищем Онцилла, закутался в плащ, чтобы скрыть свой великолепный, расшитый золотом мундир, и после короткого раздумья двинулся по узкой кривой улочке, обрамленной по обе стороны убогими, грязными лачугами из самана, готовыми вот-вот развалиться.
Одолев две трети улицы, Онцилла остановился перед домом, отличавшимся от остальных разве тем, что выглядел он еще более жалким. Онцилла с подозрением огляделся кругом, желая, как видно, удостовериться, что за ним никто не следит, потом достал из кармана отмычку, открыл дверь и тотчас скрылся в доме, не забыв, однако, тщательно затворить за собой дверь.
Пройдя через темный коридор и замусоренный внутренний дворик, он остановился перед другой дверью, открывшейся просто – одним толчком. Вся обстановка в скрывавшейся за нею каморке состояла из плетеного стула, грязного стола, заставленного всевозможными склянками с разноцветными снадобьями, да койки, застеленной бычьей кожей, поверх которой лежал раненый человек, кутавшийся в дырявое одеяльце; голова его покоилась, вместо подушки, на охапке соломы.
– А, это ты! – недобрым голосом молвил раненый. – Черт, а я уж было подумал, ты бросил меня тут подыхать, как собаку!
Онцилла ничего не ответил, только пожал плечами и сел на стул.
– Я не видел тебя уже два дня, – с укоризной проговорил раненый.
– У меня были дела, – холодно отвечал Онцилла.
– Дела? Ну конечно, – с горечью заметил больной. – У тебя всегда дела, когда речь обо мне. Разве мы так договаривались?
– Послушай! – раздраженно бросил Онцилла. – Ты и дальше намерен продолжать в том же духе? Имей в виду, скоро я выйду из себя. Ты на кого жалуешься? На меня? Лучше пожалуйся на себя. Черт побери, ведь все наши беды только из-за тебя. Нам не везет, куда ни плюнь, и по чьей вине? По твоей! Это твою лапу пригвоздили к столу, когда тебе вдруг вздумалось стянуть пару унций. Да, тебе стало больно, ты завопил как одержимый и выдал себя. Ну что ж, коли так, говорю в последний раз: до сих пор я думал – Босуэлл разбойник, а не жалкий вор и трусливый глупец.
– К твоему сведению, ты тоже начинаешь меня раздражать! – прохрипел раненый, приподнимаясь на койке. – Рана у меня почти затянулась. Так что лучше поостерегись, иначе придется тебе ответить за такое обращение.
– Ха-ха! – рассмеялся Онцилла. – Слава богу, наконец-то ты пришел в себя! Давно пора. А то я уж и не чаял.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мне надо было кое-что проверить, вот я и проверил.
– И что же?
– А то, что я не забыл про тебя, как ты думал, неблагодарный. Меня не было пару дней потому, что я старался ради нас обоих: тот малый, который тебя ранил, у меня в руках.
– Правда?! – возопил Босуэлл, вскочив с койки с такой прытью, что от его притворной немощности не осталось и следа.
– Да вот только дружок его улизнул, а чтобы отомстить сполна, мы должны его разыскать. Ты готов драться?
– Говорю же, рана у меня почти затянулась. Впрочем, с оружием я управляюсь левой рукой не хуже, чем правой. Только прежде, чем во что-то ввязываться, было бы не худо набраться силенок.
– Ладно! Что тебе для этого нужно?
– Поесть. А то я натурально помираю с голоду.
– Нет ничего проще. Слушай! Дело идет как по маслу. Герцог де Ла Торре под домашним арестом у себя в особняке, под честное слово, – приказ вице-короля на сей счет поручили передать ему через меня. Наш досточтимый вельможа так ничего и не понял из того, что я ему наплел. А чтобы вконец сбить его с толку, пришлось приплести стародавнюю историю, которую я держал про запас, и она, как и следовало ожидать, произвела на него неизгладимое впечатление. Сейчас герцог на пару с герцогиней, должно быть, убиваются от горя, так что теперь их нам нечего опасаться: они у нас в руках. Остается узнать только одно.
– Что именно?
– Если наши бывшие друзья Береговые братья действительно собираются высадиться в Веракрусе, надеюсь, ты понимаешь, в каком незавидном положении мы тогда окажемся, а потому нам очень важно все знать наверняка, чтобы вовремя определиться, как быть дальше. Так что я постараюсь разузнать, что к чему, со своей стороны, а ты со своей.
– Что ж, неплохая мысль! Значит, придется, верно, разыскать того сбежавшего флибустьера, разоружить его, вытрясти из него все, что знает, а там и кончить.
– Вот-вот, дружище, узнаю прежнего Босуэлла. Ну а если у тебя дело сорвется, то уж у меня, надеюсь, оно выгорит.
– Когда начнем?
– Прямо сейчас.
– А поесть?
– Само собой. На вот, держи кошелек – там с полсотни унций.
Босуэлл тут же с жадностью схватил кошелек.
– А теперь говори, что мне делать? – спросил он.
– Ничего особенного, все очень просто. Ты сейчас же отправишься в небезызвестный тебе дом, назовешься, и тебе там дадут, причем задаром, платье, оружие и лошадь. После того как переоденешься, чтоб тебя ни одна живая душа не признала, пойдешь в какую-нибудь харчевню и поешь вдосталь. Только гляди, ни капли лишней! Дело тебя ждет нешуточное – надо владеть собой. После того как поешь, сядешь на лошадь и выедешь из города по дороге на Мехико. Через полчаса свернешь с нее направо и двинешь дальше вдоль побережья, пока не упрешься в высокую скалу. У ее подножия находится пещера – вход со стороны моря. Ты хорошо меня понял?
– Еще бы! Это ж проще простого.
– Так вот, в той самой пещере ты и встретишь нашего беглеца. Бьюсь об заклад, он будет дрыхнуть без задних ног. Будешь действовать с умом, запросто застанешь его врасплох, а уж остальное зависит от тебя. Главное – не оплошай. А меня, дружище, пока ждут важные дела в крепости – время не терпит. Надеюсь, теперь позволишь оставить тебя?
– Когда и где свидимся снова?
– Сегодня вечером в Гуляй-Разгуляе.
– Да ты что, хочешь, чтоб с меня там шкуру содрали?
– Не бойся, – усмехнулся Онцилла, – я обставил все как надо. Теперь в глазах всей тамошней компании ты сойдешь за доброго малого – тебя, мол, оговорили и решили с тобой поквитаться. Так что будь здоров!
– И тебе того же! – процедил в ответ Босуэлл.
И Онцилла ушел.
В XVII веке такое понятие, как филантропия, мало кто знал и оно было не в чести, особенно в Америке. Испанцы – или, по крайней мере, испанское правительство, ибо, по нашему разумению, в высшей степени несправедливо обвинять народ в грехах его правителей, – скажем прямо, никогда не славились добротой. Правосудие в Испании всегда применяло к тем, кого признавало виновным, различные методы принуждения, причем далеко не самые достойные даже для своего времени и считавшиеся варварскими во всех других странах.
Олоне, оказавшегося в результате рокового стечения обстоятельств в руках Онциллы, препроводили прямиком в крепость. Там нашего героя обыскали с ног до головы под предлогом, не припрятано ли где у него оружие, а на самом деле – чтобы попросту прикарманить его деньги, после чего бросили в грязный, зловонный каземат, погребенный на полтора десятка футов под землей, – воздух туда проникал только через узенькую бойницу под самым сводчатым потолком. Когда дверь за узником захлопнулась, он остался наедине со своими мыслями. Молодой человек стойко перенес столь бесправное обращение – ему хватило мужества не обронить ни единой жалобы.
Так прошло несколько часов – Олоне и понятия не имел, что с ним собираются делать дальше, как вдруг дверь каземата открылась и на пороге возник тюремщик с факелом в руке, а за спиной у него стоял человек в военной форме.
Этим вторым был дон Антонио де Ла Сорга-Кабальос, губернатор Веракруса.
Брезгливо оглядевшись, губернатор обратился к тюремщику.
– Кто приказал, – нахмурившись, вопросил он, – поместить заключенного в эту мерзкую, смрадную клоаку?
– Ваша милость, – с поклоном ответствовал тюремщик, – так распорядился офицер, который его сюда доставил. Он сказал, ваше превосходительство сами-де потребовали, чтобы с заключенным обошлись по всей строгости.
– Ваш офицер солгал, – возразил губернатор. – Немедленно переведите заключенного в одну из верхних камер. Надеюсь, впредь с ним будут обращаться самым достойным образом.
Такая снисходительность, на которую Олоне совсем не приходилось рассчитывать, не только не вселила в него надежду, а, напротив, усугубила его подозрения. Тем не менее он безоговорочно последовал за тюремщиком и следом же за ним вошел в довольно запакощенную и убого обставленную камеру, показавшуюся ему, однако, дворцом в сравнении с клетушкой, куда его определили сначала.
– А теперь оставьте меня с заключенным наедине, – велел тюремщику губернатор, – да поспешите исполнить мои приказания.
Тюремщик поклонился и вышел. Олоне остался один на один с губернатором. Между ними возникла короткая, но вполне понятная заминка. Наконец губернатор сел на стул, показал Олоне знаком взять другой, напротив, и заговорил.
– Сеньор, – сказал он, изящно покручивая в пальцах сигариллу, – я правда сожалею по поводу того, что вы стали жертвой недоразумения. Мои распоряжения были неверно истолкованы и, главное, неправильно исполнены. Как только мне стало известно о случившемся, я поспешил лично прийти к вам, чтобы объясниться начистоту. К сожалению, меня уведомили о вашем аресте лишь около получаса назад. Городской судья, к которому вас вызывали вчера, дал мне на ваш счет самые исчерпывающие сведения. К тому же я успел повидаться с неким доном Педро Гарсиасом, одним из уважаемых жителей Медельина, который, с его слов, знаком с вами достаточно давно и проникся к вам глубочайшим почтением. Всего этого хватило бы с лихвой, чтобы выпустить вас на свободу без малейших проволочек, но я решил прийти к вам лично, чтобы доказать: уж если вопреки моей воле была допущена судебная ошибка, я готов исправить ее незамедлительно.
– Сеньор губернатор, – поклонившись, отвечал Олоне, – я смущен честью, которую вы соблаговолили мне оказать. И даже не знаю, как выразить вам свою признательность. Если бы мне когда-нибудь представилась такая возможность, я был бы рад от всего сердца отблагодарить вас за великодушное отношение в столь трудных и неприятных для меня обстоятельствах.
– Ну что ж, ловлю вас на слове, – живо откликнулся губернатор. – И пусть между нами не будет никаких недомолвок.
С этими словами он подал Олоне руку, и тот неохотно ее пожал.
Тут вернулся тюремщик – он пришел вернуть заключенному деньги, украшения и бумаги, которые у него отобрали.
– Все цело? – осведомился губернатор.
– Да, ваша милость, – отвечал Олоне.
– Тогда в добрый час!
Тюремщик отвесил очередной поклон и снова ретировался, оставив за собой дверь приоткрытой.
– Кажется, вы только что говорили, – заметил губернатор, – что при первой же возможности готовы сердечно отблагодарить меня за ту малую услугу, какую я имел удовольствие вам оказать?
– Да, говорил, ваша милость, – с самым благодушным видом согласился Олоне, хотя при этом насторожился, потому как в глубине души почувствовал, что худшее, чего он опасался, еще впереди.
– Что ж, досточтимый сеньор, полагаю, прямо сейчас, если пожелаете, у вас будет возможность оказать мне и впрямь неоценимую услугу.
– Слава богу! Буду только рад, ваша милость. Так что вам угодно?
– О, всего лишь кое-что прояснить.
– С почтением слушаю вас, ваша милость.
– Суть дела вот в чем. Человек, который вас арестовал, исполняя соответствующее поручение, проявил, на мой взгляд, чрезмерную рьяность. Скажу больше, он сам просил, чтобы ему поручили это дело, представив вас мне и коррехидору как человека опасного и, сверх того, выдав вас за лазутчика ладронов.
Олоне изобразил на лице величайшее недоумение.
– За лазутчика ладронов? – переспросил он. – Должен, к своему стыду, признаться вашей милости, что еще несколько дней назад я и слыхом не слыхал об этих разбойниках. Помнится, впервые это слово произнес при мне мой друг дон Педро Гарсиас, и я тогда даже спросил у него, что это за люди и почему их так называют. К сведению вашей милости, я и на побережье-то первый раз в жизни, так что непросвещенность моя вполне понятна.
– Что ж, как видите, уважаемый сеньор, – продолжал губернатор, – в жизни порой случаются непривычные вещи, когда их меньше всего ждешь и когда кажется, что вам внушают одно, а на поверку выходит совсем другое. На вас, как ни странно, донесли, и я подумал о человеке, который это сделал, – он прибыл в Веракрус за несколько дней до вас, отрекомендовался мне и передал письмо от генерал-губернатора Кубы, в котором его превосходительство отзывался о нем весьма двусмысленно и, между нами говоря, далеко не лестно. Однако ж, хотя мне и пришлось принять к сведению суть этого письма, я все же решил использовать этого человека на полицейской службе. Когда же он на вас донес, я спросил его, а он сам, часом, не ладрон ли? Что, если он коварно втерся в доверие к губернатору Кубы, будучи сам лазутчиком этих разбойников?
– Прошу прощения, ваша милость, только я не совсем понимаю, как вы пришли к такому заключению?
– Да очень просто. Человек этот, верно, исподтишка ненавидит вас. Похоже, он боится, что вы можете вывести его на чистую воду, потому как знаете кое-какие тайны, связанные с ним. На мой взгляд, только такая причина и объясняет упорство, с каким он стремился вас схватить, устроив вам западню, куда вы и угодили. Не кажется ли вам, что мои суждения большей частью справедливы?
– В самом деле, ваша милость, ваши предположения до некоторой степени верны. Я знаком с этим человеком. И не только с ним: я знаю и его дружка-приятеля.
– Ах, ну да, еще одного такого же проходимца. Ну что ж, раз и он ваш знакомец, что вы о нем думаете?
– Сказать по чести, ваша милость, ничего хорошего. Но мне бы не хотелось, чтобы вы поняли мои слова неправильно, поэтому должен оговориться, что этих двух типов я узнал совсем недавно.
– Ах! – разочарованно проговорил губернатор.
– И дело было так, – невозмутимо продолжал Олоне. – Недели три назад ко мне заглянул дон Педро Гарсиас и стал попрекать меня за то, что я, мол, живу как отшельник и за своими делами да заботами света белого не вижу. Он позвал меня в таверну – там мы отобедали, – а после повел в притон под названием Гуляй-Разгуляй, который показался мне прибежищем всего городского отребья. Я чувствовал себя в этом вертепе не в своей тарелке. Но в конце концов, как говорится, пришлось примириться с неизбежностью. Тамошние завсегдатаи играли по-крупному. Они и меня втянули в игру, хоть я сперва и сопротивлялся. Но, как сами знаете, ваша милость, дурной пример заразителен. Ну я и втянулся. Да вот только, признаться, денежки достаются мне с потом и кровью, и бросать их на ветер я не привык.
– Понимаю, – с улыбкой молвил губернатор.
– И тут я заметил, что два каких-то типа, которые не играли, несколько раз пытались меня обокрасть. Это мне не понравилось. И тогда я по-дружески их предупредил, вонзив кинжал в стол, что пригвозжу руку первому, кто снова попробует стянуть у меня со стола деньги. А те двое только рассмеялись и начали шушукаться меж собой. Потом через какое-то время они обменялись знаками, и приятель моего доносчика потянулся к моему золотишку и урвал-таки с десяток унций. Ну и я, как и обещал, недолго думая, пригвоздил его лапу к столу. И велико же было мое удивление, ваша милость, когда этот тип, который, как я думал, испанец, забывшись, видать, от дикой боли, завопил и начал ругаться на каком-то непонятном языке. И только чуть погодя я узнал, что орал он на английском.
– Вы уверены, сеньор?
– Да, ваша милость, и в случае надобности могу подтвердить.
– О-о! Это уже очень серьезно. И что же сталось с тем типом?
– Кажется, его увел приятель. Больше я его не видал.
– Какие же вы делаете из этого выводы?
– Господи, ваша милость, да никакие. Просто я думаю, как вы и говорили, тот тип, разозлившись, что сам себя раскрыл, и боясь, что я его выдам, проникся ко мне лютой ненавистью и решил меня опередить. По-другому объяснить его поведение я никак не могу.
– Верно-верно, все это весьма серьезно.
– Теперь же, ваша милость, если вам угодно узнать у меня еще что-нибудь, я целиком к вашим услугам.
– Нет, мне как будто больше не о чем вас расспрашивать… Ах да, впрочем, погодите-ка, ведь вы же были не один, когда вас схватили?
– Да, ваша милость, со мной был товарищ.
– А что сталось с вашим товарищем?
– Эх, ваша милость, в общем, сказать вам на это мне нечего! Бедолага струхнул: решил, что на нас напали разбойники, и дал тягу куда глаза глядят, не соображая, что делает, я так думаю.
Тут вернулся тюремщик и доложил губернатору, что капитан Пеньяранда просит, чтобы его проводили к заключенному.
– Вы же не станете возражать против того, чтобы его принять? – как ни в чем не бывало осведомился губернатор.
– Нисколько, ваша милость. Только я позволю себе с почтением заметить вам, что минуту назад вы любезно сказали, что я свободен.
– И я это подтверждаю.
– В таком случае, ваша милость, было бы лучше, если бы я вышел отсюда. Так мне будет легче объясниться с капитаном, а главное – так мы с ним будем почти в одинаковом положении.
Губернатор на мгновение задумался.
– Что ж, как угодно, – проговорил он. – Идемте!
Олоне встал и последовал за губернатором.
Онцилла дожидался в соседней камере и, казалось, сгорал от нетерпения. При виде Олоне он нахмурился и метнул в него истинно змеиный взгляд, который молодой человек, впрочем, встретил совершенно бесстрастно.
– А, вот и вы, капитан Пеньяранда! – сказал губернатор, мельком отсалютовав офицеру.
– Да, ваша милость, я, – поклонившись, отвечал тот с легкой иронией, не ускользнувшей от Олоне.
– Полагаю, вы желаете побеседовать с этим сеньором?
– Да, ваша милость, именно это я и намерен сделать.
– Должен, кстати, вас уведомить, что я решил вернуть ему свободу.
– Вы здесь хозяин, сеньор губернатор. Только его превосходительство вице-король вправе требовать у вас отчет за ваши действия.
– Что это значит, сеньор?
– Ничего особенного. Просто ваша милость, возможно, несколько поторопились вернуть свободу этому заключенному.
– А вы сами так не спешили бы, сеньор? – с горечью обронил Олоне.
– Нет, конечно, – тем же тоном отвечал Онцилла. – Самое главное – я принял бы кое-какие меры предосторожности, прежде чем распорядиться, чтобы вас выпустили на свободу.
– Меры предосторожности, сеньор? Интересно, какие же?
– О господи, их много, и самых разных.
– Сеньор капитан, – резко заметил губернатор, – правосудие равно для всех. Ваши колкие намеки оскорбляют меня так, что вам и не передать. Когда приводят факты, сеньор, их сопровождают доказательствами. Вы утверждаете, что заключенный виновен, а я заявляю обратное: все свидетельствует в его пользу. С документами у него полный порядок, поручители – безупречные. А ваше обвинение, точнее говоря, донос до сих пор основывался на голословных утверждениях, которые вы выдавали за истину. Предоставьте хоть одно доказательство, одно-единственное, и я немедленно принесу повинную. Как вы считаете, сеньор? – прибавил он, обращаясь уже к Олоне.
При этих словах тот невольно вздрогнул, почуяв за их благожелательной формой подвох. Однако он тут же смекнул, что мешкать с ответом нельзя, поскольку не согласиться с губернатором означало бы выдать себя с головой.
– Боже мой, ваша милость, – сказал он, – как раз этого я и добиваюсь с тех пор, как угодил в обвиняемые. Все прошу, чтоб мне предъявили хоть одно доказательство моей вины, и тогда я признаю себя виновным.
– Ну, что вы на это скажете, сеньор капитан? – с торжествующим видом воскликнул губернатор, обращаясь к Онцилле.
– Ничего особенного, ваша милость.
– И только-то?
– Ну что ж, раз заключенный уверен в своей правоте и утверждает, что его оклеветали, пускай он поручится честью, что не станет отвергать средства, которые я хочу применить, чтобы доказать справедливость моих доводов.
– О, сеньор, вы не вправе отвергать такую просьбу, кстати вполне законную, – с усмешкой согласился губернатор. – Полагаю, в ваших же интересах раз и навсегда опровергнуть измышления тех, кто будто бы забавы ради ополчился против вас.
– Ваша милость, так я ничего другого для себя и не требовал. Но где доказательства? Приведите хоть одно!
– Хорошо! Ну а вы что на это скажете, сеньор капитан? По-моему, откровенность за откровенность.
– Да, ваша милость, откровенность за откровенность. Со своей стороны я обещаю быть не менее открытым, чем этот сеньор.
– Ну что ж, давайте поглядим, что у вас за доказательства. Так где же они? Как вы собираетесь их нам представить?
Онцилла метнул в Олоне взгляд, который обычно змея бросает на врага, чтобы его зачаровать. Небрежно покрутив пальцами сигариллу, он закурил и наконец сказал:
– Этого сеньора по досадному недоразумению бросили в зловонную тюрьму, одежда у него стала затхлой от грязи и нечистот, среди которых он провел не один час. И выйти на свободу в таком плачевном виде ему, вероятно, было бы крайне неприятно. Поэтому я прошу, причем это в его же интересах, только об одном: пусть ему принесут подходящую одежду, но прежде, чем переодеться, пускай он сперва примет ванну и отмоется от грязи.
– Как, это все, о чем вы просите? – рассмеявшись, сказал губернатор, изобразив слишком сильное удивление, совсем не похожее на искреннее.
– Господи, ну да, ваша милость, только и всего.
– Боже мой, я просто диву даюсь! Еще ни разу, право слово, мне не доводилось выслушивать ничего подобного. Разве можно, кабальеро! Вы, верно, шутите – хотите посмеяться над нами?
– Ваша милость, я ни за что не позволил бы себе подобной неуместности. Мне лишь хочется оправдаться перед вами и доказать одну вещь: я говорил только правду, когда утверждал, что этот человек – лазутчик ладронов. Прошу вас, соблаговолите распорядиться, чтобы тотчас приготовили ванну.
– Ну, в конце концов, раз вы требуете…
– Вот именно, ваша милость, требую. Скажу так: если вы никогда не видели, как змея меняет кожу, скоро, к своему изумлению, увидите.
– Да уж, и впрямь странно! – проговорил губернатор.
– Ничего странного, ваша милость, – простое наблюдение, и только. Приглядитесь к этому человеку. Он отлично загримировался. На загляденье! И я ничуть не удивляюсь, что никто этого даже не заметил. Но изменить можно все, только не глаза. Он брюнет, кожа у него смуглая, а глаза голубые, да и брови, хоть он их тщательно закрасил, местами светлые. Еще раз прошу, ваша милость, велите ему окунуться в ванну, и меньше чем через пять минут змеиная чешуя с него сойдет, а вместе с нею исчезнет и мнимый испанец. И вы поразитесь, когда на его месте увидите ладрона.
Губернатор как будто на миг задумался.
– Все это отдает ложью, – сказал он. – Очевидно, этот человек ошибается или хочет ввести меня в заблуждение. Долг настоятельно велит мне удовлетворить его просьбу и провести этот опыт, по его словам решающий. Будь по-вашему, и коли возникла такая надобность, чтобы доказать, что вы заблуждаетесь, я выполню ваше требование. Марино! Марино!
На зов тотчас же откликнулся тюремщик – его лисья мордочка показалась в приоткрытой двери.
– Что угодно вашей милости? – осведомился он.
Олоне жестом остановил губернатора и сам обратился к тюремщику.
– Принесите таз с водой и полотенце, – сказал он и, отвесив ироничный поклон губернатору, прибавил: – Прекрасно сыграно, ваша милость! Отличная игра! Мое восхищение! Вот уж действительно, истинное удовольствие – видеть святую инквизицию в деле. Примите мои самые искренние поздравления! Даже за самой привлекательной внешностью не скроешь изощренного коварства. Ну хорошо, хорошо, ваша милость, повторяю – отличная игра! Ваша взяла. И раз уж вам непременно хочется знать, кто я, придется удовлетворить ваше любопытство. Думаю, – продолжал он с язвительной иронией, – узнав меня, этот весельчак, который исправно служит при вас шутом, будет неприятно удивлен. Вы, конечно, позволите, ваша милость? – с усмешкой спросил Олоне, стягивая с себя куртку.
И, не дожидаясь ответа, тем более что тот мог быть только положительным, он окунул голову в таз, приступив к водным процедурам.
Такое мужество и хладнокровие совершенно ошеломили Онциллу с губернатором. Две или три минуты в камере стояла мертвая тишина.
Вдруг Олоне сорвал с головы парик и, отшвырнув его далеко в сторону, легко оправил свои длинные светлые волосы, упавшие ему на плечи; потом обернулся и отбросил полотенце, скрывавшее его лицо.
– Теперь узнаете меня? – с горькой усмешкой спросил он.
– Олоне! – вскричал Онцилла, невольно отпрянув назад. – Олоне, брат Дрейфа!
– Да, Олоне, – продолжал молодой человек, гордо вскинув голову, – брат Дрейфа! Но я здесь совсем не для того, чтобы вынюхивать, что творится в городе, и готовить высадку флибустьеров, в чем вы меня обвиняете. А чтобы защищать оклеветанного человека и, рискуя своей головой, расстроить коварные тайные козни, которые против него замыслили подлые враги.
– Сеньор, – сказал в ответ губернатор, – вы постыдно разыграли меня. Я мог бы отомстить вам за такое и бросить вас обратно в клоаку, откуда вытащил. Но мне противна столь низкая месть, так что вы останетесь здесь до тех пор, пока вашу участь не решит суд, а он соберется очень скоро.
– Сеньор губернатор, перед тем как мы расстанемся, мне хотелось бы сказать вам пару слов.
– Говорите, сеньор, что вам угодно?
– Я хотел сказать, сеньор, только вот что, поскольку, надеюсь, вы не держите меня за простака. Словом, я хочу, чтобы вы знали, сеньор: за время нашего долгого разговора я ни на миг не поверил в ваше лицемерное чувство справедливости. Я раскусил вас, едва вы заговорили, и догадался, что за всеми вашими подспудными ухищрениями скрывается какая-то цель, которую вы хотите достичь во что бы то ни стало. Вся эта ваша комедия была ловко подстроена и, главное, прекрасно сыграна. Если вы и дальше будете следовать советам презренного негодяя, чьи уроки впитываете как губка, честное слово, из вас может получиться неплохой актер.
Губернатор до крови закусил губу, но не счел нужным отвечать на эту насмешку.
– Прощайте, – проговорил он. – Пеняйте только на себя за то, что оказались в таком положении. И готовьтесь предстать перед судьями.
С этими словами он развернулся и вышел из камеры, жестом велев Онцилле следовать за ним. Тот на мгновение замешкался, потом подошел вплотную к Олоне и бросил ему в лицо взгляд, полный язвительной усмешки.
– Ну что, приятель, – сказал ему он, – как мой реванш, удался?
– Убирайся, Иуда! – передернув плечами, бросил в ответ молодой человек. – Ты слишком ничтожен и мерзок, чтобы внушить мне хотя бы даже мысль о ненависти к тебе!
Сказав так, он плюнул ему в лицо.
В ответ на столь жестокое оскорбление Онцилла взревел от гнева и уже было набросился на Олоне. Но тот обладал недюжинной силой и был готов к нападению. Он схватил негодяя за руки и, несмотря на его отчаянные усилия, удерживал их, не давая высвободиться.
– Убирайся, подлец! – продолжал Олоне. – Радуйся своей победе, благо недолго осталось! Потому что, даже если я умру, клянусь тебе, за меня отомстят, и месть эта будет страшной.
Он оттолкнул Онциллу, да так резко, что тот оступился и отлетел к противоположной стенке, крепко ударившись спиной. Но, с трудом удержавшись на ногах, он тут же принял надменный вид и метнул во врага испепеляющий взгляд.
– До свидания! – угрожающе процедил он.
После ухода Онциллы прошло около часа, как вдруг скрежет двери, которую отпирал тюремщик, вывел заключенного из некоего подобия оцепенения, внезапно навалившегося на него после долгой психологической борьбы.
– Ну что там еще? – спросил молодой человек.
Тюремщик, казалось, пропустил его слова мимо ушей и обратился к кому-то, кого заключенный не видел.
– Проходите, сеньоры, – сказал он. – Тот, кого вы ищете, здесь. Только помните, времени у вас полчаса.
Вслед за тем в камеру робко прошли две дамы – лица обеих были скрыты под вуалью.
Тюремщик ретировался, тщательно заперев за собой дверь.
Олоне поднялся, совершенно не понимая, что происходит.
Дамы приподняли каждая свою вуаль – молодой человек вскрикнул то ли от изумления, то ли от ужаса.
Посетительницами оказались герцогиня де Ла Торре и ее дочь донья Виолента.
Назад: Глава XII Как герцогу де Ла Торре нанесли визит и что за этим последовало
Дальше: Глава XIV Как Босуэлл выполнил задание, которое поручил ему Онцилла
