Глава XI
О чем договорились Босуэлл и двое испанских буканьеров
Двое чужаков, казалось, не то что задумались на некоторое время, а все никак не решались заговорить. Босуэлл украдкой поглядывал на них с насмешливым выражением, не лишенным доли презрения.
Наконец тот, кто назывался Онциллой, решился взять слово, обменявшись, однако, перед тем заговорщицким взглядом с товарищем.
– Капитан, – сказал он, – мы хотим играть с вами в открытую, чтобы лучше понимать друг друга.
– Как вам угодно, господа, я же, если пожелаете, могу дать вам пример открытости со своей стороны, – усмехнувшись, отвечал Босуэлл.
– Что это значит? – надменно бросил Кеклик.
– Pardieu, как говорят французы, – продолжал буканьер. – Или, может, вы думаете, я прибыл на Санто-Доминго наудачу, только лишь по вашему слову? Будь оно так, я был бы круглым идиотом. Да вы сами подняли бы меня на смех, и поделом.
– Что-то не пойму я вас, капитан. Все загадками говорите, – заметил Онцилла.
– Ничуть, достоуважаемые, я говорю совершенно открыто. Когда ваш посланец передал от вас письмо для меня, в котором вы предложили мне дело на двести тысяч фунтов, предложение и впрямь показалось мне весьма заманчивым. Я люблю золото, чего там греха таить, и флибустьером заделался только ради того, чтоб поскорей да побольше его прикопить. Но я вам не какой-нибудь простачок, которого обвести вокруг пальца – раз плюнуть. Перед тем как отправиться с Ямайки сюда, где вы назначили мне встречу, я пошел прямиком к банкиру, которому вы, как явствует из вашего письма, доверили на хранение двести тысяч фунтов, причитающиеся мне в качестве награды по благополучном завершении означенного дела.
– И что? – вопросили в один голос двое друзей. – Деньги были переданы по назначению.
– Ну и вот я здесь! – продолжал он. – Счет дружбы не портит. Убедившись, что вы держите слово, я прибыл по вашему зову! И теперь жду, когда вы наконец скажете, что это за дело, ради которого вам не жаль раскошелиться и отсчитать мне эдакие деньжищи. Ежели не ошибаюсь, дело ваше, должно быть, серьезное и, главное, хлопотное. Итак, я сгораю от нетерпения – выкладывайте.
– Отлично, капитан, мы не станем испытывать ваше долготерпение, – сказал Онцилла. – Тем более сейчас, когда ваше присутствие здесь служит нам залогом вашего согласия.
– Простите, господа, я пока не сказал ни да ни нет, ибо не имею привычки заключать подобные сделки, не будучи в курсе дела. Так что покамест подожду. Сперва растолкуйте что к чему, а после, когда все прояснится, я вам отвечу честь по чести. Черт возьми! – прибавил он, рассмеявшись. – Не стану же я покупать кота в мешке!
– Однако, капитан, – возразил Кеклик. – А что, если, выведав нашу тайну, вы возьмете и пойдете на попятную?
– Это маловероятно, хотя и возможно.
– Полноте! – с усмешкой возгласил Онцилла. – Вы непременно согласитесь, ведь двести тысяч фунтов на дороге не валяются.
– Верно, за такие деньги стоит покорпеть, но, в конце концов, это ж не состояние!
– Стало быть, вы настаиваете на своем?
– И неуклонно.
– А если не сговоримся, где гарантия, что вы будете держать язык за зубами?
– Мое слово, господа! – высокопарно отвечал Босуэлл. – Слово Астора Босуэлла!
Наступила тишина, но скоро капитан ее нарушил.
– Впрочем, господа, – с иронией заметил он, – сдается мне, вы малость запоздали со своими ухищрениями. Я не только навел справки о вашем, похоже, и впрямь завидном состоянии, но и разузнал о вас кое-что такое, что разорило бы вас дочиста, будь моя воля. Так что поверьте мне на слово, давайте играть в открытую, как вы же сами давеча предложили.
– Лучшего и пожелать нельзя, капитан, – согласился Кеклик. – А те справки, на которые вы намекаете…
– Кое-чего да стоят. Хотите знать? Пожалуйста! Вы скрываетесь под вымышленными именами, впрочем, на Большой земле такое не в диковину. Многие из нас: Монбар, Красавец Лоран, Медвежонок Железная Голова, Дрейф, Польтэ и прочие – делают то же самое. Четыре месяца назад вы прибыли на Сен-Кристофер на португальце. Но откуда? И как вы звались тогда? Возможно, я ответил бы вам и на это, и на много чего похлеще, будь мне это на руку, да только я не люблю совать нос не в свои дела. И потом, здесь, на островах, мы никогда не вытягиваем из человека клещами отчета о его прошлом. Его настоящее для нас куда важнее – мы привечаем всякого таким, каким он предстает перед нами. Вы выдали себя за флибустьеров с Сен-Кристофера – большего от вас и не требовалось. Меж тем ходит слух, будто вы в наилучших отношениях с гавачо. А кое-кто из наших даже уверен, что видел вас обоих в Гаване. Стало быть, только вам и держать ответ за это. Мы же тут все точно знаем – на острова вас занесло и впрямь дело нешуточное. Что же это за дело? Я понятия не имею, равно как и мои товарищи.
– О! – с улыбкой обронил Онцилла.
– Да-да, – холодно продолжал буканьер, – но мы догадываемся, особенно я.
– И что же это за дело?.. – с некоторой тревогой в один голос вопросили двое приятелей.
– Разве что месть.
– Месть?! – воскликнул Онцилла, не сдержавшись и побледнев.
– Помилуйте! – проговорил Кеклик с натужной улыбкой, больше похожей на гримасу.
– Во всем этом мне больше по нраву то, – продолжал Онцилла с напускной беспечностью, – с какой легкостью в здешних краях складываются небылицы и с каким простодушием в них верят даже самые степенные люди.
– Вы полагаете, сударь? – насмешливо продолжал буканьер. – Ну что ж, слово Босуэлла – рановато вы удивляетесь, к тому же это еще не все, скоро вам предстоит увидеть много интересного. Покамест вы еще не освоились на Большой земле. Мой вам совет – присматривайтесь получше: дело того стоит. Мы самый странный народ на свете. У нас тут перемешалось и переплавилось все и вся: ненависть, нищета и разгул, – и парижские горнила Вест-Индской компании с неизменным постоянством сплавляют нам сюда самую разношерстную публику, притом с лихвой.
– В самом деле? – насмешливо заметил Кеклик.
– Боже мой, ну конечно! Представьте себе, кого тут у нас только нет, – прибавил Босуэлл, обводя обоих приятелей своим ясным, магнетическим взглядом, – и графы, и бароны, и даже маркизы и князья. Ну да будет об этом. Ваше здоровье, господа! – возгласил он, наполняя стаканы. – И давайте наконец, если угодно, вернемся к вашему, вернее, нашему делу.
Двое друзей-приятелей сидели мертвенно-бледные; чтобы как-то совладать с собой, они разом схватились за стаканы и машинально осушили их.
– Все, что вы рассказываете, очень интересно, капитан, – продолжал Онцилла, выждав мгновение. – Но, даже допуская, что так оно и есть на самом деле, и ничуть не подвергая ваши слова сомнению, я, признаться, удивляюсь все больше.
– Чему же, сударь?
– Вашим глубоким познаниям во всех вещах подобного рода.
– Дело это, однако, нехитрое: во Франции, Англии, Испании – повсюду, где у нас есть свои интересы, имеются наши агенты, о которых никто не знает; мы им платим очень щедро, и они прилежно осведомляют нас обо всем, что нам важно знать. У наших агентов есть соглядатаи во всех благородных домах; у них есть уши даже в самых тайных королевских советах. Ни одна кознь не может быть затеяна против нас так, чтобы нам не стало незамедлительно об этом известно. Никто не может ступить на Большую землю так, – прибавил он, чеканя каждое слово, – чтобы мы не узнали об этом заблаговременно.
– Просто настоящая полиция! – поразился Кеклик.
– Вот именно, и орудует она безупречно, – продолжал Босуэлл с самым благодушным видом. – А это, в свою очередь, говорит о том, что мы достигли весьма высокого уровня просвещенности. Главное правило гласит: чем просвещеннее правительство и чем оно сильнее, тем многочисленнее и действеннее его полиция. Во Франции, к примеру, – прибавил он с недоброй усмешкой, – нет человека, за которым кто-нибудь бы да не шпионил. Это – удел высокопросвещенного общества, и причина тому кроется в неустанном приобщении французов к философии жизни. Поэтому, к стыду европейских правительств, замечу, что их полицейским службам, какими бы распрекрасными они ни были, никогда не достичь такой степени совершенства. Если, однако, не считать московитов, – они, поговаривают, саблями прорубают себе путь к просвещенности; не пройдет и сотни лет, как они благодаря своей вышколенной полиции превзойдут самые древние народы. А вы, кстати, знаете Францию? – с насмешливым видом прибавил он.
Застигнутые врасплох этим хлестким вопросом, двое друзей вздрогнули, но тут же взяли себя в руки.
– Нет, – в один голос отрезали они.
– А жаль!.. Я бывал во Франции – несколько лет тому. Это, уверяю вас, прелюбопытная страна. Правит там у них король-коротышка – ходит на высоченных красных каблуках, как видно, для того, чтобы кровь на них была не очень заметна. Так вот, этот самый недоросток взял себе эмблему в виде солнца и, пригрозив в один прекрасный день парламенту кнутом, объявил: «Государство – это я!» И заставил подданных своих возлюбить себя так, что они убоялись его, будто он и впрямь был бог. Очень забавно, не правда ли? Как только покончите с вашим важным делом, непременно отправляйтесь туда – мой вам совет. А пока, господа, решитесь наконец решиться! – прибавил он насмешливым голосом. – Пора бы уж с этим кончать.
– Хорошо, сударь, давайте кончать, – решительно отвечал Онцилла. – Итак, по причинам личного свойства мы хотим захватить одного Берегового брата – среди вас он известен по прозвищу Дрейф.
– Знавал я такого.
– Вы? Откуда?
– Э, боже мой, я же знаю все-все. Потому-то и выхлопотал себе приглашение на званый обед, который нынче давал у себя герцог де Ла Торре. Обед должен был почтить своим присутствием и Дрейф. Я думал затеять с ним ссору, но его, похоже, предупредили, и он так и не явился. Словом, вышла промашка – надобно искать новый способ. Единственное, что мне все же удалось, так это вызвать на поединок его петушка по имени Олоне – он, по-моему, больно высоко задирает нос, но, думаю, через несколько часов я живо его ощиплю… Итак, продолжайте.
– Так вот, этот самый Дрейф, – продолжал Онцилла, – наш смертельный, самый заклятый враг. И мы ни перед чем не остановимся, лишь бы заполучить его в свои руки.
– Как он сам, видать, когда-то заполучил вас в свои, верно? – усмехнувшись, заметил буканьер.
– Вот-вот! – с яростью вскричал Онцилла. – И раз уж вы, судя по всему, неплохо осведомлены о деле, которое мы держали в тайне, знайте: нам хочется отомстить за понесенное от него жестокое оскорбление еще куда более жестоким. Потому мы и просим у вас помощи. Назначайте любую цену, и она будет выплачена вам в тот же день, как только вы доставите нам врага нашего, связанного по рукам и ногам.
– Сделать то, о чем вы просите, невозможно, – качая головой, ответствовал Босуэлл.
– Как – невозможно!
– Да-да. Дрейф противник грозный. Я видел его в деле: он способен на невероятную смелость. Идти против него – все равно что охотиться с зубочисткой на разъяренного льва. Вы что, не слыхали, как он захватил в плен двадцать пять человек с испанского корабля «Сантьяго» прямо в виду Кубы, почти у самого входа в гавань? Нет уж, повторяю, вам его не одолеть: он обломает вас, как палки. Лучше откажитесь от своей затеи: дело ваше – дрянь.
– Ладно, но неужели нет других способов схватить его, раз с ним нельзя схлестнуться лицом к лицу?
– Может, и есть один, правда не скажу, что самый верный. Дрейф не только смел, но и хитер. Он – лев и лисица в одном лице и обойдет любые ловушки, даже самые хитроумные.
– Вы имеете в виду предательство, не так ли? Засаду? Западню?
– Да.
– Но почему бы не рискнуть?
Босуэлл молча покачал головой.
– И тем не менее вы его ненавидите? – заметил Кеклик.
– Служа нашей мести, вы служите вашей ненависти.
Жестом руки флибустьер призвал их к молчанию.
В течение нескольких минут в комнате не было слышно ни звука, кроме учащенного дыхания троих заговорщиков.
Наконец Босуэлл поднял голову, наполнил свой стакан почти до краев, выпил его залпом и грохнул им об стол так, что тот разлетелся вдребезги.
– Послушайте и, главное, зарубите себе на носу, – глухим голосом проговорил он. – Дрейф и мне смертельный враг – я ненавижу его всеми фибрами души, и тот день, когда я увижу, как он корчится у моих ног в страшных муках, будет самым счастливым в моей жизни. Но хоть и у меня чешутся руки ему отомстить, я не смогу помочь вашему делу. Несмотря ни на что, в схватке, которую вы против него затеваете, мое дело – сторона.
– Клянусь честью, капитан, что-то я никак вас не пойму, – возразил Онцилла.
– Да уж, вас, верно, удивляет, что я говорю это после того, как выложил все начистоту, однако ж на самом деле так оно и есть. Еще два слова – и вы перестанете удивляться. По законам нашего союза любой Береговой брат, замысливший предательство в отместку собрату, будь его месть хоть сто крат оправданной, должен быть судим главным советом и приговорен к голодной смерти на Тибюроновой скале, после того как ему отсекут топором обе руки и ноги. А посему, сколь бы велика ни была моя ненависть к Дрейфу, она не стоит риска подвергнуться такой казни ради ее удовлетворения. Да и потом, скажу прямо, даже если б над моей головой и не висела такая угроза, я все едино не стал бы прибегать к тем способам, которые вы предлагаете. По мне так предательство – оружие трусов, и я никогда не пущу его в ход. Выходит, для меня это средство не лучше других, и, стало быть, вам стоит от него отказаться, коли вы все еще рассчитываете на мою помощь в вашей затее с местью против этого человека.
– Известное дело, рассчитываем!
– Но ведь должен же быть хоть какой-нибудь способ! – воскликнул Кеклик, с яростью хлопнув себя рукой по лбу.
– Конечно есть, – с улыбкой продолжал Босуэлл.
– Какой же? – в один голос вскричали двое друзей, наклоняясь ближе к нему.
Они почувствовали, как к ним снова возвращается надежда.
– Одна поговорка, над которой я советую вам призадуматься, гласит: «Месть подают холодной». Надеюсь, вы меня понимаете, достоуважаемые? – продолжал буканьер свойственным ему насмешливым тоном. – Представьте себе такое: Береговые братья что ни день затевают экспедиции, более или менее значительные и более или менее отдаленные. Так вот, говорю я, представьте себе, что Дрейф с той или иной целью завтра, через пару недель или через месяц, а может, и больше снарядится в поход против кого угодно… вы следите за ходом моей мысли?
– Мы внимаем каждому вашему слову, капитан.
– Замечательно. И представьте себе опять же, что этот кто угодно, против которого снаряжается эта экспедиция, – человек или, если угодно, страна, к которым я отношусь с участием. Ведь такое возможно, верно?
– Не только возможно, но и вполне вероятно, – улыбаясь, согласился Кеклик. – У вас столько друзей, капитан.
– В самом деле, немало. Так вот, этот самый человек или страна, напуганные направленным на нее мощным оружием, видя, что над ними висит такая напасть, грозящая самое их существованию, вспоминает о моей дружбе – словом, об участии, которое я к ним проявляю.
– Понятно, вы не хотите бросить в беде тех, к кому питаете живейшее участие. Со своей стороны, вы тоже вооружаетесь и, не теряя ни минуты, мчитесь на подмогу вашему человеку или стране.
– Вот именно! – кивнул буканьер, наполняя свой стакан. – Теперь понимаете? – прибавил он, выпив.
– Отлично понимаем, капитан, хотя то, о чем вы говорили перед этим – о вашем союзе, как будто плохо вяжется с вашими намерениями.
– Простите, но тут вы глубоко ошибаетесь. С моей стороны это уже поступок не флибустьера, а человека, движимого чувством. Мы оказались в разных лагерях, притом против своей воли. В этом случае союз признает за Дрейфом право сражаться против моих друзей точно так же, как за мной – право их защищать. По завершении экспедиции мы с Дрейфом тем более не останемся лучшими друзьями на свете, но при этом каждый из нас, получается, выполнил свой долг, только и всего.
– Стало быть, такой поворот предусматривается вашим уставом?
– Такое не только предусматривается, но уже не раз случалось.
– Это разрешает все сомнения. Значит…
– Значит, достоуважаемый Онцилла и досточтимый Кеклик, надобно ждать.
– Долго?
– Не думаю. Сдается мне, Дрейф начнет готовиться к походу уже скоро.
– Против ваших друзей?
– Ну да. У меня же их не счесть.
– И что тогда?
– Тогда я встану на их защиту, будьте покойны. А до той поры надобно быть начеку. Для вас же важнее всего не навлечь на себя подозрения. Держитесь в стороне: поверьте, с вас не спускают глаз.
– О!
– Да, я вас предупредил.
– Спасибо, мы воспользуемся вашим советом – нас не увидит ни одна душа.
– Как это?
– Мы уйдем в море.
– Так у вас что, действительно есть корабль?
– Ну да, капитан. И вы знаете его, как никто другой.
– Я?
– Разве вы не заметили двадцатипушечный бриг, что стоит на якоре по правому борту от вас?
– Прекрасный корабль, узкий, вытянутый, с низким бортом, сильно наклоненными назад мачтами, черным корпусом, красной батареей и красными же парусами. God bless me, еще бы, конечно знаю! Неизменно им восхищаюсь. Должно быть, он резвый, как скакун!
– Его построили для торговых перевозок. В крутой бейдевинд выжимает двенадцать узлов, а на двух лишь румбах в бакштаг – и все четырнадцать, а то и больше.
– Гм! А как держится на воде?
– Как дорада.
– Мне бы такой!
– Все в ваших руках, капитан.
– Как? Что вы сказали?
– Я говорю, вы можете стать хозяином этого прекрасного корабля, стоит вам только захотеть.
– Серьезно?
– Я никогда не шучу, если речь идет о делах серьезных. Этот корабль мой.
– О-о! И вы отдаете его мне?
– Ежели сговоримся, капитан, он ваш: услуга за услугу.
– И что нужно?..
– Отдать мне Дрейфа! Обмен равноценный.
– Мудреное дело.
– На меньшее я не согласен.
– А двести тысяч?
– Тогда же.
– By God! Осторожничаете, достоуважаемый?
– Ничуть, просто торгуюсь, как всякий коммерсант. Сами знаете, на Большой земле ничего не дают в кредит. Только за наличные.
– Увы!
– Что вы сказали?
– Ничего.
– Простите, но я, кажется, что-то слышал.
– Верно.
– И что это значит?
– Я согласен.
– Даете слово?
– Клянусь! Вот вам моя рука.
– А вот моя.
– И моя, – прибавил Кеклик.
– Так что будем делать?
– Ждать… и лавировать в виду прохода. Ровно в десять на оконечности мыса загорится огонь – это будет вам точным сигналом, когда я выйду с рейда и нагоню вас в море. А пока глядите в оба да помалкивайте. Если через десять дней от меня не будет вестей, держите курс на Ямайку и ждите меня там.
– Так вы остаетесь здесь?
– Да, несколько дней еще пробуду: разве я не говорил – есть у меня кое-какое предчувствие?
– Да уж.
– Так вот, – с недоброй улыбкой продолжал Босуэлл, – хочу поглядеть, сбудется ли.
– Когда нам сниматься с якоря?
– Немедленно, коли есть такая возможность.
– В таком случае прощайте, капитан, и часа не пройдет, как мы поднимем паруса.
– Прощайте и удачи! Скоро свидимся.
Оба чужака встали и направились к двери, но не успели они к ней прикоснуться, как Босуэлл окликнул их.
– Ах да, простите, – сказал он, – я кое-что забыл.
– Что еще? – вопросил Кеклик, подходя к нему ближе.
– Да так, пустяк. Маленькое предостережение.
– Предостережение?
– Нет, я неправильно выразился, скорее совет. Само собой разумеется, нам больше нечего скрывать друг от друга, не правда ли?
– Полная откровенность, – с благодушным видом сказал в ответ Кеклик.
– Ну что ж, коли так, вот что я вам скажу.
– Слушаем.
– Хорошенько запомните: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.
– О чем это вы?
– А вы не понимаете?
– Нет, право слово.
– Ладно, придется, как видно, расставить все точки над «i».
– Сделайте одолжение, капитан. Таким образом мы устраним между нами все недомолвки.
– Идет! Итак, вы прибыли на Большую землю с двойной целью – выбирайте между ними. Что для вас важнее? Отомстить Дрейфу или же захватить Тортугу от имени Испании?
– А? Как? Что вы такое говорите?! – в смятении вскричали двое друзей.
– Желаете, чтоб я повторил вопрос?
– Не стоит, – молвил Кеклик. – И тем не менее мы не поймем…
– Господа, – хмурясь проговорил Босуэлл, – берегитесь! Игра, которую вы со мной затеяли, может для вас плохо кончиться. Вы упорно выказываете мне оскорбительное недоверие. Хоть я уже доказал вам, что много чего о вас знаю, этого хватило бы с головой, чтобы с вами покончить раз и навсегда, будь на то моя воля.
– К черту недоверие! – вскричал Онцилла. – Откровенность за откровенность, капитан! Главное для нас – месть, а остальное пока побоку.
– Ну уж нет! – оживился Босуэлл. – Не пока, а совсем. И довольно об этом.
– Как? Вам-то что за печаль, если мы отобьем Тортугу у флибустьеров?
– Есть печаль, да еще какая! Во-первых, я и сам флибустьер – и ни за что на свете не соглашусь предать моих братьев ради каких-то там растреклятых гавачо, которых презираю даже больше, чем ненавижу. Стало быть, предупреждаю вас: дело это не пустячное, достоуважаемые. Я всеми силами помогу вам поквитаться с Дрейфом и точно так же воспротивлюсь, ежели вы посмеете навредить Береговым братьям, в предводителях коих я имею честь состоять. Да и потом, вам-то какая разница? Ваше состояние не принадлежит испанцам; замечательный корабль, который вам удалось у них умыкнуть, у вас в руках – вы лихо их облапошили. И, согласно правилам игры, вы им больше ничем не обязаны. Поверьте, будьте честными флибустьерами, тем паче что сейчас никем другим вам быть не с руки. Иметь храбрых и решительных друзей – великое дело! Что будет с вами, оторвись вы от Большой земли? Все это, черт возьми, дело нешуточное. Пусть себе злобствуют эти гавачо – плюньте на них. Я же, со своей стороны, а мое имя, сами знаете, кое-что да значит, постараюсь сделать так, чтобы мои друзья изменили свое мнение на ваш счет в лучшую сторону. Скоро с вами здесь будут все считаться, и вы станете всем нам ровней, по рукам?
– Еще бы! Ваша правда, капитан, – согласился Кеклик. – Онцилла не даст соврать, я всегда был против этой затеи. Что нам до Испании? Флибустьеры для нас куда важнее. Вот вам мое слово, капитан Босуэлл.
– И мое, капитан, – вставил Онцилла. – Ваши доводы безупречны – к ним грех не прислушаться.
– Что ж, достоуважаемые, скажу прямо: теперь можете на меня положиться. До свидания, господа.
На том трое заговорщиков распрощались; оба чужака вышли из дома и, после того как Дэникан наглухо запер за ними дверь, направились к берегу, простиравшемуся в полулье от места их тайной встречи с капитаном Босуэллом.
Шагали они довольно долго – бок о бок и молча. Взошла луна – и ночь, еще несколько часов назад совершенно непроглядная, озарилась светом звезд и наполнилась теплыми и терпкими морскими запахами; воздух сделался до того прозрачным, что вдали можно было различать всевозможные неровности пересеченной местности, обретавшие в лунном свете самые причудливые формы.
Выбравшись наконец на морской берег, эти двое остановились: чуть поодаль они разглядели лодку, а рядом – человека, который ее сторожил.
Заметив незнакомцев, тот какое-то время к ним присматривался, после чего, довольный результатом безмолвного наблюдения, дважды свистнул, причем каждый раз по-разному.
Онцилла тотчас ответил ему похожим свистом.
Вслед за тем неизвестный подошел к лодке, стащил ее по песку на воду, прыгнул в нее, вставил весла в уключины и, сняв берет, приветствовал обоих новоприбывших.
– Готово! – доложил он.
– Погоди-ка да гляди и дальше в оба! – велел в ответ Онцилла.
И, обращаясь к своему спутнику, сказал:
– Ну что?
– Ну что? – коротко повторил другой.
– Что скажешь обо всем этом?
– Много чего.
– Хорошего или плохого?
– И того и другого. Впрочем, скорее плохого, чем хорошего.
– Значит, ты не веришь капитану Босуэллу?
– Ни на йоту.
– Но у нас есть его слово!
– Это ничего не значит.
– И что ты думаешь?
– Мы вели себя как полные дураки. Капитан много чего о нас знает и вполне мог бы нас выдать с головой, уж больно велико искушение.
– Может, ты и прав, брат.
– Конечно прав. Если упустим его из виду, пусть даже на миг, мы пропали. Он ведет двойную игру – это ж ясно как божий день.
– Стало быть, сниматься с якоря рановато?
– Напротив, снимаемся через час, как ты ему и обещал.
– Но?..
– Да погоди! Как только бриг снимется, мы переоденемся и переправимся на берег, только не в Леогане, а в Пор-де-Пэ. И попробуем там разузнать что к чему.
– К тому же у нас там добрые друзья – есть где спрятаться.
– Да нет, брат, нам нельзя показываться ни у кого из знакомых. Напротив, для нас, да и для успешного завершения нашего дела, куда важнее оставаться в тени. Мне хорошо запомнились слова капитана Босуэлла о том, как полиция орудует на Санто-Доминго. В конце концов, дружище, чем меньше мы станем обращать на себя внимание, тем проще нам будет разузнать все необходимое.
– И то верно, я об этом не подумал. А вот тебе еще новость.
– Интересная?
– Думаю, да, особенно для тебя. Впрочем, и тут без случая не обошлось, так что его и благодари. Суть же дела в двух словах вот в чем. Давеча после обеда прогуливался я, даже не знаю зачем, возле губернаторского дома, и тут слышу за стеной кактусов, живой изгородью вокруг сада господина д’Ожерона, разговор: говорили двое – шли по дорожке и вели беседу. Это были губернатор и его племянник, господин Филипп д’Ожерон.
– Знаменитый буканьер?
– Он самый. Господин Филипп д’Ожерон все удивлялся, что госпожа герцогиня де Ла Торре довольно чисто говорит по-французски, без акцента, и применительно к испанке это показалось ему очень странным…
– Ну а нам-то что с того? – прервал его Кеклик, пожимая плечами. – Какой нам прок от этого новоявленного вице-королька не то Мексики, не то Перу, бог его знает?
– Большой, может, даже больше, чем мы думаешь, дружище. Только послушай, что на это сказал губернатор.
– Ладно, выкладывай, говорун ты эдакий, да поживей!
– Ты у меня попомнишь, приятель! Впрочем, я готов отомстить прямо сейчас – слушай: «Дорогой Филипп, – ответствовал губернатор, – лично мне кажется вполне естественным, что госпожа герцогиня де Ла Торре правильно изъясняется по-французски: она же не испанка, а француженка и принадлежит к одной из самых знатных итальянских фамилий, обосновавшихся у нас на родине вслед за королевой Екатериной Медичи. И зовут ее Манфреди-Лабом, только и всего».
– Как?! – вскричал Кеклик. – Неужели герцогиня приходится?..
– Ну конечно! – рассмеявшись, отвечал другой. – Сам господин д’Ожерон это сказал, а уж он-то, полагаю, знает, что говорит.
Кеклик побледнел как полотно – его с ног до головы прошибла дрожь.
– А ты не врешь? – продолжал он глухим голосом, не сводя пристального взгляда с товарища.
– Я сказал истинную правду, слово чести.
– Сейчас мне как никогда нужно быть на Санто-Доминго, по крайней мере то время, пока она пробудет здесь. Возвращаемся на борт – нужно все подготовить. Потом сойдем на берег.
– Здесь, в Леогане?
– Да, здесь, в Леогане. А что?
– Ты рехнулся, приятель! Подумай только, мы и шага не сможем ступить – нас вмиг раскусят.
– Будем начеку. Впрочем, даже если и раскусят, мне без разницы!
– И что же ты в конце концов собираешься делать? Чего хочешь?
– Чего хочу?
– Да.
– Хочу видеть ее! – вскричал он с непередаваемым надрывом.
И, не дожидаясь товарища, быстрым шагом направился к лодке.
– Проклятье! – процедил сквозь зубы Онцилла, последовав за ним, но не так быстро. – Проклятье! Наворотил я дел! И на кой черт угораздило меня подлить масла в огонь? Что ж, похоже, впереди нас ждет еще тот переплет! Кто из нас безмозглый кретин, как не я?
И он с силой хватил себя кулаком в грудь.
Через пять минут лодка уже шла на веслах к бригу, стоявшему на якоре в кабельтове от берега, и вскоре уткнулась в его борт.
– Дьявол! – невольно бросил Онцилла. – Да уж, нечего сказать, дал я маху. Значит, мне и исправлять ошибку. И я ее исправлю, чем бы это ни обернулось. Оставаться в стороне – чистое безумие!
Следом за тем он с веселым видом нагнал Кеклика – уже в каюте.
