27
– Я просто хочу уехать, – сказала Светлячок.
– Но ведь еще рано. Еще очень рано, – голос Джереми звучал как-то глухо. Наверное, это от выпивки, подумал он.
Светлячок сжала его руку:
– Пойдем. Все перевозбудились. Включая тебя.
– Я в порядке, – сказал Джереми. – Почему нельзя остаться еще немного?
– Ну раз ты так хочешь, давай останемся. Но только на несколько минут, ладно?
Он взглянул на стакан в своей руке и обнаружил, что тот пуст. Решил больше не наливать – Светлячок не одобрит. Она не пила, как все остальные: после одного стакана пунша сразу же перешла на пепси.
– Может, потанцуем? – предложил Джереми.
– Не знаю. Мне не до танцев. Да еще и музычка дерьмо. Ненавижу такую.
– Это «Бисти Бойз».
– Ну-ну.
В данный момент из танцующих осталась только Карен, несколько минут назад разоблачившаяся до лифчика и трусиков. Она дергалась и извивалась, ее волосы мотались в такт движениям, груди раскачивались, будто лифчика на ней вовсе не было, кожа блестела от влаги. Танцуя, Карен не сводила глаз с Тани.
Та же не проявляла к Карен ни малейшего интереса. Она смотрела только в свой стакан. Еще недавно она тоже танцевала, но, в отличие от Карен, совершенно одетой. Сейчас она развалилась на диване со стаканом пунша, положив босые ноги на ближайший столик. Рэнди сидел рядом, уткнувшись головой в колени и свесив одну руку. Похоже, он заснул.
Скорее уж вырубился, понял Джереми.
Пока Рэнди был в сознании, он буквально накачивался пуншем. Причем вел себя презабавно: хихикал, пародировал покойных президентов, то Честера А. Артура, то Томаса Джефферсона, снимал-надевал очки и опять придурковато хихикал… Наконец он рухнул на диван и затих.
Джереми вдруг очень захотелось оказаться на этом диване вместе с Таней.
Только не в отключке.
Он представил себя рядом с ней (и без лежащего рядом Рэнди). Таня сидела, слегка раздвинув колени. В дальнем углу комнаты расположился в кресле Ковбой с Лиз на коленях. Они сидели там уже довольно давно, и Джереми подозревал, что руки Ковбоя находятся у нее под кофточкой.
– Ну что, теперь ты готов идти? – спросила Светлячок.
– А который час?
– Пятнадцать минут одиннадцатого. Но ты же сам говорил, что мы могли бы уехать пораньше. Все равно ничего интересного.
– Пару минут, ладно?
– Чего ты ждешь? Надеешься, что Карен скинет с себя все остальное?
– Ничего подобного, – запротестовал Джереми.
– Я видела, как ты на нее смотришь. Как по мне, это гадко. Ты же понимаешь, чего она добивается?
– Просто танцует.
– Она хочет, чтобы Таня обратила на нее внимание.
– Но Таня же не лесбиянка.
– Тебе-то откуда знать?
– Ну она ведь была с Нейтом.
– Ага, а теперь Нейт ушел, и у нее депресняк. Глядишь, Карен и обломится.
– Ха-ха.
– А может, обломится кому-нибудь из парней, – Светлячок выгнула бровь. – Может, даже тебе. Ты на это рассчитываешь?
Он почувствовал, как лицо обдало жаром.
– Нет!
– Ага. Конечно.
– Честное слово.
Она прищурилась:
– Тогда докажи. Давай уйдем прямо сейчас.
Боже, подумал Джереми, что же делать? Что, если я откажусь? Возможно, это действительно мой шанс.
– Ладно, – сказал он. – Можно и уйти.
Губы Светлячка сжались в тонкую линию. Глядя ему в глаза, она кивнула:
– Отлично. – И, нащупав его руку, нежно сжала.
– Только мне надо заскочить в туалет.
– Понятно, – улыбнулась она. – Только чтобы туда попасть, нужно дождаться, когда его освободит Хизер, и за это время успеть еще поглазеть на Карен.
Джереми оттолкнулся от стены. Туалет был действительно занят. Он решил не «глазеть» на Карен, а просто смотреть на Светлячка.
А ведь она и в самом деле красивая, подумал он.
Интересно, не произойдет ли что-то в машине? Он до сих пор не исключал этого. Светлячок обещала приехать домой к полуночи, так что у них еще уйма времени, чтобы припарковаться в каком-нибудь укромном местечке…
Хизер вышла из туалета. Вид у нее был нездоровый, пухлое лицо стало белее мела.
– Нашла Буэно? – осведомился Самсон.
– А? Что? Кого нашла? – растерялась Хизер.
– Ну как же, того Буэно, которого ты все время звала. Я же слышал, как ты там голосишь: «Буэ-э-э-эно! Буэ-э-э-эно!
– Три ха-ха. Ты так же смешон, как беременная прыгунья с шестом.
Широко улыбаясь, Самсон нетвердой походкой подошел к туалету и, облокотившись о дверной косяк, заглянул внутрь:
– Буэно? Буэно, ты там?
Джереми снова привалился к стене, сморщил нос и посмотрел на Светлячка:
– Похоже, она там блевала.
– Точно.
– Это отвратительно. Небось вонища стоит…
– Скорее всего, наверху есть еще один туалет.
– Пойду спрошу, – он оттолкнулся от стены и направился к Тане. Таня знает. Догадываясь, что Светлячок, скорее всего, наблюдает за ним, он старался вести себя как можно осмотрительнее. И не глазеть на Карен. Он остановился между столом и диваном, задев руку Рэнди. Однако тот не проснулся.
Таня подняла голову и улыбнулась:
– Привет, Герцог. Как дела?
– Отлично. Я просто…
– Подходи, садись. – Она убрала ноги со столика и поставила туда свой стакан, после чего взяла Джереми за руку и притянула на диван рядом с собой. – Тебе здесь нравится?
– Да. Потрясающе.
– Это хорошо. – Она приобняла его за плечо. – Ты хороший парень, Герцог. Очень хороший парень. Знаешь, что мне нравится в тебе?
Он покачал головой, отчего почувствовал легкое головокружение.
– Ты стойкий. Стойкий и мужественный. – Она погладила его по плечу, глядя прямо в глаза, и кивнула как бы в подтверждение своих слов. – Я не хотела видеть, как погибнет этот бомж. А ты хотел?
– Нет.
– Конечно, нет. Но ты видел это, а теперь не ноешь, как некоторые. Да, ты очень стойкий и мужественный.
– Спасибо, – сказал он.
– Ты настоящий друг. Мы все тут настоящие друзья. Семья, понимаешь?
– Да.
– Мы должны уничтожить всех этих гребаных троллей. Должны очистить от них это место.
– Да, точно.
Она прижалась к нему, придавив его ногу своей, а потом привлекла его к груди и поцеловала.
Меня целует Таня, подумал он.
Ему просто не верилось.
Наверняка Светлячок все видит.
Ему было наплевать.
Он мечтал об этом поцелуе с того момента, как впервые увидел Таню, и вот это происходит, происходит на самом деле.
Ее губы были мягкими, теплыми и влажными. Они приоткрылись. Его рот наполнился ее дыханием. Ее грудь уперлась в его грудь. Ее руки поглаживали его спину. Он неловко обнял ее и прижал к себе. Ее язык скользнул ему в рот.
А затем она отстранилась.
Это не должно было заканчиваться, подумал он. Он чувствовал себя обманутым, словно его выдернули из сна – самого сладкого сна в жизни, который только-только начинался. Ему было мучительно больно. Но в то же время необыкновенно радостно. Как можно чувствовать себя так ужасно и так замечательно в одно и то же время?
Ее губы и кожа вокруг них были влажными.
Это от моей слюны, подумал Джереми. Моей. Боже.
Глядя ему прямо в глаза, она поджала ноги и сказала:
– Пойдем со мной.
Ошеломленный, он поднялся с дивана. Таня уложила Рэнди головой на подушку, тоже встала и направилась к лестнице.
Светлячка у стены уже не было. Оглядевшись вокруг, Джереми нигде ее не заметил.
Неужели ушла?
Да какая разница, подумал Джереми. Боже, куда мы идем? Подальше от всех. Куда-то, где мы останемся наедине. Что происходит?
Мы собираемся делать ЭТО?
Во рту у него пересохло, сердце бешено колотилось, когда он поднимался по лестнице вслед за Таней.
Но ведь я совсем не знаю, как ЭТО делается! Вдруг я слажаю, и она будет смеяться надо мной?
Когда они оказались на верхней площадке, Таня взяла его за руку.
– Куда мы идем? – спросил он тихим, срывающимся голосом.
– В мою комнату.
Эти слова, казалось, лишили Джереми способности дышать. Следуя за ней, он судорожно ловил воздух ртом.
– У меня есть для тебя кое-что.
Когда они поднимались по широкой, застланной ковром лестнице на второй этаж, его ноги дрожали.
Интересно, а где ее родители? Светлячок полагала, что они сидят наверху, не желая беспокоить Таниных гостей. Но сегодня пятница, должно быть, они куда-то уехали.
А если они вернутся и застукают нас?
Джереми проследовал за Таней по коридору, и они наконец оказались в комнате. Таня включила свет и закрыла дверь.
Джереми стоял посреди самой огромной спальни, какую ему приходилось видеть. Здоровенная кровать с лампами по обеим сторонам, бюро, туалетный столик с зеркалом, еще один столик, телевизор с видеомагнитофоном, проигрыватель, диван, полки, заставленные мягкими игрушками, призами, фотографиями в рамках и книгами… Там имелась и ванная комната, хотя отсюда ему была видна только раковина.
Пол спальни устилал толстый голубой ковер, занавески на окнах были розовыми. В воздухе был разлит тонкий, сладкий аромат, напоминавший Джереми запах масла для загара.
Танина комната.
Комната, где она спит. Где переодевается. Где ходит в туалет и душ, где принимает ванну.
И я нахожусь здесь.
И мы собираемся заняться ЭТИМ. Прямо тут, на ее постели.
– Присядь, – сказала Таня и отвела его к кровати. Опустившись на постель, он вцепился руками в колени, стараясь сохранять спокойствие.
Она подошла к столику. Достала что-то из выдвижного ящика, спрятала за спиной и подошла к Джереми.
Резинка?
Она остановилась перед ним.
– Протяни руку, – сказала она.
Он подчинился. Пальцы дрожали.
На ладонь легло лезвие опасной бритвы.
Смятение и ледяные уколы страха мешали дышать.
– Просто подержи это, – сказала Таня. Опустившись на колени, она положила руки ему на бедра. От прикосновения ее рук в такой близости от паха через все тело Джереми прокатилась горячая волна.
– Скажи, почему ты присоединился к нам?
– Чтобы… чтобы охотиться на троллей.
– Зачем?
– Ковбой. Он меня пригласил.
– И это все?
Джереми пожал плечами:
– Думаю, чтобы завести друзей. Особенно тебя, – добавил он, чувствуя, как по виску стекает капля пота.
– Меня. Точно. Я так и знала. Здесь все из-за меня.
Кроме Светлячка, подумал он. Но Светлячка сейчас здесь нет.
– Тролли причинили мне невероятную боль и страдания, – сказала Таня. – Вот почему мы их преследуем. С этого все и началось. Мы воздаем им. И прошлой ночью ты присоединился к нашему делу. Присоединился ради меня.
Джереми кивнул.
Она встала и начала расстегивать пуговицы рубашки.
Этого просто не может быть, думал Джереми. Не верю…
Он наблюдал, как ее руки медленно двигались вниз по желто-голубой клетчатой ткани, расстегивая пуговицы. Когда с последней было покончено, Таня скинула рубашку.
Сердце Джереми заколотилось, живот втянулся, член встал, при том, что анус и мошонка, наоборот, стянулись и буквально заледенели.
– Вот что они со мной сделали, – сказала Таня, когда рубашка упала на пол позади нее.
Она стояла перед ним, одетая лишь в белые шорты. Кожа ее золотилась от загара. Даже грудь. Большая, прекрасная, совершенная. В свете ламп она, казалось, блестела. Темные соски стояли торчком.
Розовый изогнутый шрам начинался прямо над левым соском. Он проходил по всей левой стороне груди и спускался дальше, вниз. Огромный, толщиной примерно с палец, бледно-розовый, блестящий, немного вздутый, он огибал край пупка и исчезал за поясом шорт.
Таня расстегнула шорты и спустила их вниз по бедрам.
Ее кожа там была гладкой и безволосой.
Страшный шрам спускался до самого лобка и ниже, где, казалось, разрастался еще шире, примерно на дюйм, и уходил прямо в пах.
– Разбитая бутылка, – сказала Таня.
Джереми кивнул. Ее слова доносились откуда-то издалека. Он не мог оторвать от нее глаз, чувствуя головокружение, потрясенный ее наготой, удрученный видом безобразного шрама и удивленный, что она показала ему себя.
– Те трое напали на меня в будке спасателей, – сказала она. – Тролли. Они там ночевали. Я пыталась отбиваться, но они сумели меня скрутить. Один из них разбил о мою голову бутылку вина. А потом они раздели меня.
– Боже, – пробормотал Джереми.
– Один из них сделал это, – она коснулась рубца в паху кончиком пальца и медленно провела им по всей длине шрама, через живот, ребра и грудь. – Он измазал меня всю своими слюнями, пока резал, а двое других держали. А потом он меня изнасиловал. Кряхтя и пуская слюни. От него несло перегаром, по́том и помоями. Когда он закончил, за дело взялись двое других. Один трахал меня в зад. Другой – в рот. Перед тем, как бросить меня там и уйти, они помочились. На меня. На мое лицо…
Она шагнула вперед, выйдя из лежащих на полу шорт. Ногой отбросила их в сторону. Опустившись на колени перед кроватью, она вытащила из-под нее несколько коричневых полотенец. Два из них она расстелила на ковре у ног Джереми, одно поверх другого, а остальные бросила рядом. Встав на расстеленные полотенца, она сказала:
– Порежь свою руку.
Джереми кивнул. Ему казалось, что он сошел с ума, слушая ее рассказ.
Он взял лезвие дрожащими пальцами левой руки. Прижал острый край к правой ладони. Хлынула кровь, и он зажал разрез, чтобы хоть немного сдержать ее.
Таня взяла у него бритву. Одно быстрое движение – и рядом со шрамом появилась тонкая красная полоса. Таня взяла окровавленную руку Джереми и прижала ее к надрезу на своем теле. Кровь тонкими ручейками стекала вниз по его руке, по Таниным ногам, капала на полотенце, впитываясь в него.
Таня так плотно прижимала к себе его руку, что Джереми мог ощутить рельеф ее мышц под кожей. Он пытался выгнуть кисть как можно сильнее, чтобы не прикасаться к шраму, но Таня направила его пальцы, раскрывая липкую и скользкую от крови плоть.
– Твоя кровь во мне, – прошептала она. Она тяжело и часто дышала. Она медленно терла его руку о свое тело. – Моя кровь в тебе. Ты мой… кровный возлюбленный. Скажи это.
Джереми услышал, будто бы со стороны, как повторяет эти слова.
Она повела его руку вверх, удерживая ее на шраме. Тот напоминал на ощупь узкую выпуклую ленту. Оставляя за собой кровавый след, рука Джереми скользила вдоль живота, ребер и наконец оказалась на груди. Под ее нажатием грудь выгнулась вверх и чуть в сторону. Сосок изогнулся, будто резиновый, когда палец Джереми прошелся по нему. Таня повела его руку выше, и Джереми встал на ноги. Его набрякший член был зажат в штанах, точно в ловушке.
Она поднесла его руку к своему рту. Поцеловала. Слизнула кровь. Глядя Джереми прямо в глаза, она взяла в рот его палец и принялась сосать и вылизывать его, пока тот не стал совсем чистым, после чего проделала то же самое и с остальными.
– Наша с тобой кровь, – прошептала она. Ее губы, щеки и подбородок были все заляпаны ею. Наконец Таня отпустила руку Джереми и вложила в его ладонь лезвие.
– Носи его с собой на память.
– Я никогда не забуду.
– Я знаю.
Достав из кармана носовой платок, Джереми завернул в него лезвие и крепко прижал ткань к ране.
– Иди домой, – нежно сказала Таня. – Увидимся завтра.
У него сдавило горло.
Он должен уходить?
Но он же так заведен! Не меньше ее!
Не могло все закончиться!
Внезапно он выпалил:
– Но разве мы не будем?..
Она приложила палец к его губам:
– Сначала ты должен проявить себя.
– Как?
– Со временем. Прояви свою стойкость. Свое мужество.
– Не сегодня?
– Не сегодня. Но, возможно, очень скоро.
В дверях спальни он остановился и посмотрел на Таню. Она стояла на полотенцах. Голая и измазанная кровью.
– Я люблю тебя, – сказал он.
– И я люблю тебя, Джереми.
Он оставил ее.
Дойдя до лестницы, он услышал слабые звуки музыки, смех и голоса троллеров внизу. Он задумался: стоит ли спускаться обратно и продолжать вечеринку?
Ему совершенно этого не хотелось.
Тем более, Таня сказала ему идти домой. Она не говорила, чтобы он спускался вниз и присоединялся к остальным.
С другой стороны, кто-нибудь из них мог бы его подвезти.
Ничего, дойду и пешком, решил он.
Он выбежал на веранду, спустился по ступенькам, сошел с тротуара и зашагал по дороге.
В воздухе витал сосновый аромат. Ночь выдалась не слишком холодной, но Джереми пробирала дрожь. В горле стоял тугой ком. Джереми скрестил руки на груди. Руки, в одной из которых до сих пор был зажат носовой платок с завернутой в него бритвой.
Он чувствовал себя очень странно.
Растерянным, разочарованным, слабым, опустошенным.
Сломленным.
Но в то же время счастливым.
Ему хотелось прыгать и кричать от счастья. Ему хотелось разрыдаться. А еще, где-то в самой глубине души, он хотел вернуться домой, забраться под одеяло и забыть о Фанленде, о пляже, о Тане, обо всех троллерах вместе взятых – забыть навсегда.
