17
Вместо того чтобы уйти в шесть, как вчера, Робин взяла себе небольшой перерыв. Она съела хот-дог, вернулась к лестнице на пляж и продолжала играть и петь.
Только вряд ли от этого будет какой-то прок.
После того как Фанленд окутал вечерний туман, народу резко поубавилось и уж тем более практически не осталось людей, готовых стоять и слушать ее музыку. Несмотря на то что ветровка была теплой и непродуваемой, холодный ветер проникал сквозь джинсы, вызывая дрожь. В перчатках играть она не могла. В перерывах между песнями приходилось отогревать руки под мышками.
Играя на холоде для двух или трех человек и иногда получая за усилия четвертак, она мысленно переносилась в места, где хотела бы сейчас оказаться. В теплые места. В кафе, кинотеатр, в свой спальный мешок наконец. Она даже представила себе, как снимает номер в мотеле и забирается в ванну, полную горячей-прегорячей воды.
Но вместо этого она вынуждена находиться здесь. Спасибо тебе, Поппинсак.
Отрабатывать жалкие гроши, чтобы иметь возможность обосноваться в каком-нибудь теплом месте, а завтра или послезавтра покинуть этот городишко, набитый бомжами, ворами и троллерами.
Весь день она высматривала упитанного старичину в куртке из оленьей кожи и шляпе с перьями.
Наверняка схоронился где-то, на случай, если она не внимет его совету бежать из города.
Пока ее руки были заняты попурри из песен Стивена Фостера (которое в тот момент все равно никто не слушал), в голове снова и снова прокручивалась одна и та же сценка.
Вот она прячется в темноте, а Поппинсак, пошатываясь, выходит на гребень омытой лунным светом дюны. Он замечает ее и приподнимает шляпу.
«Эгей! – говорит он. – Мы встретились вновь! Как поживаешь, птичка-невеличка?» Притворяясь, что рад ее видеть, он спускается вниз по склону.
Она стоит, направив на него нож:
«У тебя есть кое-что, принадлежащее мне, вороватый крысюк».
«Вздор и чепуха».
«Выворачивай карманы», – требует она.
«Ты заблуждаешься, милочка. Не касался Поппинсак твоих прелестей, не отнимал сокровища твои…»
– Даже не думай! – вдруг заорала она, вцепившись в банджо, когда какой-то алкаш присел рядом с ней и цапнул сложенную пополам долларовую купюру. – Эй! – Она шагнула к нему, но он отпрянул, развернулся и бросился наутек. Полы пальто хлопали у него за спиной, точно крылья.
Робин смотрела ему вслед, думая, стоит ли бросаться в погоню. Если оставить здесь вещи…
Бомж попытался обогнуть идущего по променаду парня. Внезапно тот вскинул руку, и бродяга треснулся о нее лицом. Он грохнулся на спину. Парень наступил ему на запястье, нагнулся и вырвал банкноту. Как только он поднял ногу, бомж проворно откатился к краю променада, прошмыгнул под перилами и был таков.
Парень подошел к Робин, протягивая купюру и улыбаясь. Робин увидела, что он очень молод, возможно, не старше восемнадцати. На нем были джинсы и клетчатая рубашка, волосы коротко подстрижены. Он был хорошо сложен и аккуратно одет – из тех парней, что можно встретить в свитере с почетной эмблемой школьной спортивной команды.
– Держи, – сказал он, протягивая ей доллар.
– Спасибо, – ответила Робин и положила его в карман куртки. – Не стоило ради меня рисковать.
– Да какой там риск. Всегда приятно осадить негодяя, опустившегося до воровства у женщины.
– Я Робин, – сказала она и протянула руку.
– А я Нейт, – он пожал ее.
Рука показалась Робин теплой и сильной.
– Как дела? – спросил он.
– Просто аншлаг, – ответила Робин, обведя рукой несуществующую аудиторию.
– А так всегда в туман. В такие дни я обычно закрываюсь пораньше.
– Ты здесь работаешь?
– Ну да, – ответил он, указав большим пальцем себе за спину. – Ты бывала в пассаже?
– Не-а…
– Если ты не против, я именно тот парень, который может это исправить.
– Я та девушка, которая не может себе этого позволить. У меня и денег-то…
– Судя по тому, как здорово ты поешь и играешь, тебе должны платить по двадцать баксов за песню.
– Спасибо.
– Я слушал твою игру из магазина. Слов, конечно, разобрать не мог, но игра меня просто потрясла. В жизни не слышал ничего прекраснее.
Робин с улыбкой пожала плечами.
– И я считаю, что не слишком хорошо с моей стороны наслаждаться весь день твоей музыкой и не заплатить, – с этими словами он достал из кармана бумажник.
– Нет. Пожалуйста, не надо… Ты и так уже проучил того бомжа ради меня…
– Но я настаиваю, – он вытащил двадцать долларов.
– Нет. Я не возьму их.
– Я не хочу всучивать их тебе насильно.
– Вот и хорошо. Тогда просто убери их обратно.
– Ладно, тогда давай так: ты споешь мне сейчас песню, а я брошу за это денежку в твой чехол.
– А вот это, пожалуй, вполне по-честному.
Она отступила на пару шагов и заиграла. Взяв быстрый, живой темп, она увидела, как его лицо расплылось в улыбке. Пока он покачивал головой в такт музыке, Робин запела:
Кэти и Келли, две подружки-крошки,
отправились как-то раз
В страну Мур-Мяу, где живут только кошки,
С собой взяв солидный запас:
Набили карманы чипсами с сыром,
фруктовою жвачкой, желе из инжира…
И вот уж в Мур-Мяу, в страну котят,
Как ветер на роликах девочки мчат!
Пришлось ровно в полдень им остановиться
В бамбуковой тени, чтобы подкрепиться.
Кот Клю там в тени их давно уже ждет:
«Я Клю, а кто вы?» – спросил девочек кот.
«Мы – Кэти и Келли, две дружные крошки,
Идем мы в Мур-Мяу – где правят лишь кошки».
«А можно мне с вами? Удрали все птицы,
И нечем давно уже мне подкрепиться.
Как видите, нет моих больше ушей,
Беда, я не слышу и писка мышей.
Три недели прошло, как я птицу поймал,
А крыс я и вовсе уж год не видал,
С ужасного дня, когда Тофф, злющий пес,
Мне уши отгрыз… покушался на нос!»
«Бедненький Клю! – сказали Келли и Кэти.
– Ты самый несчастный котик на свете.
Конечно, тебя мы с собою возьмем,
Поешь и умойся – мы сразу пойдем».
Желе и чипсов поел Клю немного —
Кот, Кэти и Келли вышли в дорогу.
Помчались вперед они ветра быстрей —
Не встретить компании вам веселей!
В Мур-Мяу – страну с ярко-синей травою,
Где небо зеленое над головою,
Живут там котята – пушисты и милы,
Но часто
Порою
Йо-хо!
Большие чудилы!
Улыбаясь Нейту, она сплясала импровизированный танец.
Он захлопал в ладоши и покачал головой:
– Эй, это было здорово!
– Немного, наверное, глуповато…
– Это твоя песня?
– Да, я сама их пишу. Это была детская песенка, если что. Там еще много куплетов.
– Вот как? А пса они тоже встретят?
– Конечно.
– Сейчас мне, к сожалению, пора бежать, но как-нибудь я с удовольствием послушаю продолжение.
– Думаю, завтра я все еще буду здесь.
– Отлично. Не спеши уезжать. – Он наклонился и бросил в чехол от банджо сложенную банкноту.
– Спасибо, – сказала Робин.
– Я действительно очень рад знакомству с тобой, Робин. До завтра, да?
– До завтра. И еще раз спасибо за помощь.
– Можешь всегда на меня рассчитывать, – он попятился. – Пока.
– Пока.
Он поднял руку в прощальном жесте, повернулся и направился в сторону главных ворот.
Поппинсак бросил взгляд на часы, висевшие за барной стойкой.
– «Сегодня», – объявил он, – кануло в «завтра» и сделалось «вчера». И это был удачный день.
Он протянул стакан виски в сторону часов, подмигнул и осушил его одним глотком.
Поднявшись с барного стула, он сунул книгу в мягкой обложке в котомку, поверх других новых книг и бутылок. Застегнул «молнию», взвесил котомку в руке.
– Экая тяжесть. Даже в мешке Санта-Клауса не сыскать таких чудес. Как будто Святки наступили среди лета. Стены падубом украсьте, фа-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла! – пробасил он и, толкнув дверь паба, вывалился на улицу.
– Ах, бесподобно, – провозгласил он, втянув носом свежий ночной воздух. – Божественный эфир приятнее всего, когда ты залил очи.
Он поправил ремешок котомки, шишковатой рукоятью посоха сдвинул шляпу на затылок и пустился в обратный путь.
Густой туман висел над улицей, скрывая Фанленд. Поппинсак знал, что луна-парк находится где-то впереди, знал и то, что сейчас он уже закрыт.
Его пробирала легкая дрожь страха.
Обычно он надежно укрывался в дюнах задолго до закрытия Фанленда.
– Сегодня Поппинсак чересчур припозднился, – бормотал он, – но надо плыть, когда утихли волны, и жить вовсю, покуда полон кошелек. О, как благодарить мне ту, что так щедра на развлечения ночные? Благодарю тебя я, Робин-пташка. Ах, упорхнула ль ты из этой клетки? Или сидишь в засаде, в надежде свои денежки вернуть? Ты глупая и легкая добыча. Ах, женщина, ты можешь быть отважна, но разумом слаба; и ты обречена на землю пасть с пробитой головою.
Он рассек воздух посохом:
– Изрублена, изрезана, избита и брошена, как сорванный томат. И сей томат – она, моя соловушка, певица, поэтесса, менестрель! Мой бард, моя грудастая певунья, малиновка, о Робин! Сойдемся ль мы с тобой на берегу ночном в смертельной схватке? Ну, коли будет так, готовься, милая, отведать моей палки…
Но пока он неуклюже ковылял мимо бара «Маяк», оттуда вышел какой-то мужчина.
Поппинсак остановился и повернулся к двери. В течение нескольких секунд, прежде чем она захлопнулась, он созерцал внутри тусклый свет, пронизанный дымом воздух и красочную батарею расставленных вдоль стены бутылок. Он слышал смех, разговоры, женский голос, поющий из музыкального автомата, стук кия по бильярдным шарам и звон стаканов. Он ощущал исходившее из бара тепло. И запах. Он втянул ноздрями знакомый, уютный аромат опилок, дыма сигарет и сигар и пьянящей смеси пота, мочи и выпивки.
– Богов благословенье, – сказал он. – Испытывает жажду Поппинсак.
С этими словами он зашел в бар.
Робин сидела на свернутом спальном мешке, поджидая Поппинсака у подножия песчаного холма, где прошлой ночью был разбит его лагерь.
Впрочем, ему наверняка хватит мозгов не возвращаться сюда, напомнила она себе.
Но ведь я сказала ему, что собираюсь уехать из города, и он, вполне возможно, так и подумал. А если и знает, что я здесь застряла, то наверняка убежден, что мне не достанет мужества его подкараулить.
Что делать, если он действительно появится?
Как долго его ждать?
От холода ее всю трясло, несмотря на то, что она сидела, плотно обхватив колени и прижимая их к груди. Ужасно хотелось забраться в спальный мешок. Но что, если она согреется там и уснет, а в это время появится он? Тогда она окажется в его власти.
Робин встала и поднялась по песочной насыпи. Огляделась.
До ее ушей доносился шум прибоя, но океан был неразличим за густой пеленой тумана. Бледные удушливые испарения не позволяли разглядеть что-либо на расстоянии дальше двадцати – тридцати футов.
Она подумала, что вполне могла упустить Поппинсака, когда сидела внизу. Он мог присмотреть себе местечко где-то неподалеку. Не исключено даже, что он вернулся на свое старое лежбище, увидел ее и поспешил спрятаться или решил дождаться, когда она заснет.
Она понимала, что нужно идти на поиски.
Но залитый туманом пустынный пейзаж наводил на нее страх. Страшно было даже просто стоять здесь, на открытой местности. Хотелось спуститься и залечь там, где никто ее не заметит.
Ну давай, покажись, если ты здесь, умоляла она про себя.
Она еще раз осмотрелась по сторонам, и тут ее охватил страх, что кто-то, возможно, бродит в тумане и может в любой момент выйти на нее. Не обязательно Поппинсак. Скажем, пара-тройка полоумных троллей. В такой туман их сразу и не увидишь. Если она еще хоть немного задержится, они вполне могут напасть.
Повернувшись, Робин спустилась по склону и уселась на сложенный спальный мешок.
Это просто смешно, убеждала она себя. Не пугайся. Никого там нет.
Но может быть кто угодно.
И если она заберется в спальник и уснет, этот кто-то может к ней подкрасться.
«Какого черта я вообще здесь делаю?» – подумалось ей.
Все равно эта затея добром не кончится. Если Поппинсак все-таки придет, не факт, что я смогу вернуть хотя бы часть своих денег. Кто-то из нас сильно пострадает. И лучше бы он, а не я. Но это навсегда останется на моей совести. К тому парню, которого я пырнула ножом в автобусном парке, прибавится еще один.
Даже все мои деньги того не стоят.
По крайней мере с тем парнем в автобусном парке у меня не было другого выхода. Он сам на меня напал. Тут совсем другое.
Да ну его в болото, решила она.
Как гора с плеч свалилась.
Привязав свернутый спальный мешок к рюкзаку, она накинула его на плечи и, взяв в руку банджо, снова поднялась на вершину песочной насыпи. Еще раз осмотрелась, желая убедиться, что поблизости никого нет, но воображение больше не рисовало пугающих фантомов. Она уже не чувствовала себя настолько уязвимой.
Она поплелась по песочной насыпи на север и вскоре добралась до забора, огораживавшего территорию общественного пляжа. Пошла на плеск волн. Песок под ботинками стал ровным и плотным. Вскоре ее взору открылась черная океанская гладь.
Прилив отступил, так что она дошла до самого конца изгороди, не замочив ног.
Она чувствовала, что вот-вот окажется на безопасной территории, где нет этих ужасных троллей… и троллеров. Хотя троллеры заботили ее меньше, они, по крайней мере, были вменяемыми людьми, а не безумцами.
Она пошла в направлении дома, и вскоре он возник из тумана. Окна были совершенно темными.
Дом стоял на сваях.
Подойдя к лестнице на крыльце, она вгляделась в темноту между свай. Вполне сойдет, чтобы переночевать.
А ведь я нарушаю закон, подумала она. Меня могут заметить утром, когда я буду уходить.
Ну и наплевать.
Все, что сейчас имеет значение – найти какое-нибудь более-менее укромное местечко, где можно спокойно поспать.
Она опустилась на четвереньки и полезла в темноту, волоча банджо за собой.
