48

Валин до крови стер себе запястья и чуть не вывернул руку из плечевого сустава, пытаясь вытащить ее из веревок, стянувших руки у него за спиной. Он знал все хитрости относительно того, как высвободиться из мясницкого узла – но их также знали и люди, которые его связывали. Вечная проблема, когда дерешься с другими кеттрал.

Все его тело болело от напряжения, но физическая боль была ничем по сравнению с пронзительным, обжигающим чувством вины. В поспешном стремлении спасти брата он подставил свое крыло прямо под удар, не обращая внимания на знаки, презрев благоразумную осторожность, и теперь, если он не придумает какого-то способа освободить их всех, то они умрут здесь, в тени безымянной горы у края мира. Достаточно плохо было бы умереть, держа в каждой руке по клинку, с невысказанным проклятием на губах, но так… связанным, словно свинья на бойне! Позор был гораздо, гораздо хуже, чем боль.

«Держись, – сказал он себе. – Думай. Пока ты жив, борьба еще не закончена».

Спасение, однако, казалось маловероятным. Эдолийцы остановились на ночлег в выемке посреди длинного, зазубренного хребта, на высоте нескольких сотен шагов над местностью в обе стороны. Это было хорошее место, с превосходным обзором, легко защищаемое с любого направления – хотя и не лучшее для отступления, если схватка обернется против них. Нет, бегство было маловероятным. Единственными людьми на расстоянии сотен лиг в любом направлении были монахи, но если верить Мисийе Уту, его люди перебили их всех. Каден был где-то там, в горах, пробираясь сквозь темноту – но Каден сам спасался бегством. Оставался только Валин и его крыло, а они были совершенно небоеспособны, связаны и брошены на груду колючего щебня в самом центре седловины. Даже если им удастся каким-то образом высвободиться из пут, они по-прежнему будут заперты в ловушке между скалами на севере и на юге и людьми, охраняющими проходы на востоке и западе. Здесь было несколько валунов, которые могли обеспечить некоторое прикрытие, но их будет легко обойти и…

«Но прежде чем начинать думать о тактике, тебе надо вылезти из этих Кентом клятых веревок!»

Задача казалась почти невыполнимой. Юрл и Ут оба знали свое дело, они разобрались с командой Валина по всем правилам, начав с Талала. Ни один из них не знал, где находится его колодец, но они не стали рисковать: Юрл приставил нож к его горлу, а Герн Эммандрейк, подрывник его крыла, вручил ему тряпку, пропитанную адаманфом. Талал пытался отвернуть лицо, когда они прижали мокрую ткань к его носу и рту, но уже через несколько мгновений обмяк и осел на землю с тряпкой, распластанной по его лицу. Юрл поднял голову, самодовольно усмехаясь.

– Ну вот, – сказал он, – а теперь посмотрим, что мы можем сделать для остальных.

У его крыла ушло немного времени на то, чтобы скрутить их, словно скот перед забоем, связав по рукам и ногам и добавив по дополнительной петле вокруг шеи, чтобы они не слишком дергались. Гвенна умудрилась откусить кусок уха у одного из эдолийцев, но добилась этим лишь удара по лицу, от которого у нее оказались разбиты обе губы, а один глаз перестал открываться. Впрочем, побои ее нисколько не усмирили. Лишь когда ей в рот запихали грязную тряпку, так что она не могла больше ни ругаться, ни кусаться, Гвенна после нескольких минут бесплодной борьбы осела на землю, в молчаливом гневе сверкая зелеными глазами.

Однако, несмотря на всю плачевность их положения, Валин испытал мгновение облегчения, когда их швырнули на острый щебень в горном проходе вместо того, чтобы убить на месте. «Это ошибка. У Юрла нет никаких причин оставлять нас в живых, разве что позлорадствовать».

Потом, чувствуя вздымающуюся в груди тошнотворную волну гнева и отвращения, он понял, почему их пощадили.

Балендин.

Лич приблизился к ним неспешной походкой, освещенный огнем костра, словно какой-нибудь провинциальный дворянин, прогуливающийся по своим аккуратно выстриженным газонам. Поравнявшись с пленниками, он замер в притворном изумлении, неодобрительно поцокал языком и погрозил им пальцем, затем опустился на корточки в нескольких шагах. В его глазах поблескивало удовлетворение. Его псов нигде не было видно, но ястреб по-прежнему сидел у него на плече. Птица склонила голову набок и устремила на Валина голодный яростный взгляд.

– Так лестно, – начал Балендин, подмигивая Валину, – что вы все так обо мне беспокоитесь.

– Я убью тебя, лич, – сказала Анник.

Это казалось маловероятным. Все крыло Валина было выведено из строя, но Анник выглядела особенно уязвимой в колышущемся свете костра. Скручивающие ее грубые веревки еще больше подчеркивали тонкость ее рук, ее детскую фигурку; она была словно покинутая девочка, связанная перед отправкой на корабль работорговца, – если не считать взгляда, колючего и недоброго.

– Две стрелы я пущу тебе в брюхо, – продолжала она, не обращая внимания на кровь, сочащуюся из пореза на ее лбу, – а потом еще одну в твой грязный лживый рот.

Можно было не опасаться выполнения угрозы, исходящей от человека в подобном положении, однако ее слова, казалось, смутили Балендина. Похоже, лич всерьез задумался о том, чем он рискует, но затем пренебрежительно махнул рукой:

– Сомневаюсь в этом. Впрочем, ты даже представить себе не можешь, как я ценю твои чувства.

Он прикрыл глаза и запрокинул голову, словно подставляя лицо под струи теплого дождя.

– Вся эта ненависть, этот гнев, это прекрасное… чувство! – Он облизнул губы и улыбнулся. – Это настоящий дар, знаешь – вот эта человеческая способность чувствовать. У некоторых животных она тоже есть, но слабая… слабая. Словно тень тени. Твоя восхитительная ненависть, с другой стороны…

Он снова облизнул губы.

– Как я уже сказал, ты даже представить себе не можешь, что она для меня значит, – закончил лич.

«Мы помогаем ему! – мрачно осознал Валин. – Вся наша ярость лишь придает ему силы». Он сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул и попытался успокоить свои чувства. Лишенный колодца, Балендин станет таким же, как они, всего лишь еще одним солдатом, прошедшим кеттральскую подготовку и даже значительно хуже владеющим луком или клинком, чем большинство из них. Если бы только найти какой-то способ успокоиться…

– Знаешь, она ведь пыталась не пищать, – продолжал лич небрежным, разговорным тоном. Он повернулся к Валину, приподняв уголки губ кверху в легкой усмешке. – Твоя подружка Ха Лин, я имею в виду. Ну эта, с задницей шлюхи.

Он негромко одобрительно присвистнул и покачал головой.

– Жаль, мне не удалось поближе познакомиться с этой задницей в тот день на Западных Утесах, но я был занят. Кроме того, ты ведь знаешь Юрла, – он дернул головой в сторону своего командира, стоявшего в дюжине шагов от них и погруженного в разговор с Мисийей Утом. – Он, конечно, хотел сделать бо́льшую часть работы сам. Добрых полчаса провел, прижав коленом ее горло и тыкая в нее кончиком своего поясного ножа; я едва успел вставить пару затрещин.

Балендин пожал плечами.

– Боюсь, это как-то связано с тем, что он вырос избалованным ребенком, – заключил он.

– Ах ты Шаэлево отродье, шлюхин ты сын! – прохрипел Валин, беспомощно извиваясь в своих путах. – Поганая свинья, молись, чтобы Анник действительно тебя пристрелила прежде, чем я до тебя доберусь!

– О-о! – Балендин удовлетворенно прикрыл глаза. – Вот это мне больше по вкусу!

Он доверительно наклонился к Валину.

– Ты знаешь, – продолжал он, – это потрясающая штука. Я думаю, ты испытываешь больше чувств по поводу страданий твоей подружки, чем она сама.

– Балендин! – гаркнул Юрл, отворачиваясь от эдолийца и делая настойчивые жесты. – Иди сюда, тут что-то…

Он сощурился, вглядываясь в темноту.

– Кажется, сюда кто-то идет.

Лич выпрямился, и по его лицу на мгновение пробежала раздраженная гримаса.

– Кто?

Юрл покачал головой.

– Откуда мне знать, Кент побери? Солнце уже час как село. Один человек, больше ничего не могу сказать, но я хочу, чтобы ты был здесь, и наготове.

Валин напрягся, натягивая веревки. Временный лагерь был расставлен хорошо, но он не был неуязвимым – одно крыло кеттрал и дюжина эдолийцев под командованием Ута. Небольшой отряд – скажем, человек в пятьдесят, – скорее всего, мог бы их одолеть. Пятьдесят человек или одно крыло ветеранов-кеттрал. Ум Валина мгновенно развернул перед ним десяток сценариев: Блоха и Адаман Фейн наконец-то настигли их; отряд преданных императору эдолийцев выследил их в горах; толпа монахов из другого местного ордена…

«Глупец! – прошипел он сам себе. – Кончай мечтать и сосредоточься на том, что есть, на том, что реально!» Гораздо вероятнее, что приближающийся человек был одним из людей Ута – какой-нибудь возвращающийся разведчик или гонец от основной части его отряда.

Однако командир эдолийцев, похоже, так не думал. Отдав несколько резких приказов, он выставил по обе стороны прохода людей с луками, направленными в темноту внизу, в то время как Юрл с Балендином заняли позицию непосредственно на тропе, по которой поднимался незнакомец. Юрл вытащил один из своих клинков и принял полузащитную стойку. Балендин крутил между пальцами кинжал, изображая спокойствие. Валин, однако, не обманывался: большинство солдат были напряжены, словно натянутая тетива, готовые встретить самого Ананшаэля, если он войдет в их лагерь.

Однако фигура, показавшаяся перед ними из темноты, не была ни Ананшаэлем, ни эдолийцем, ни монахом, ни солдатом кеттрал с обнаженными клинками. Это было прекрасное видение, мечта о совершенстве – словно некая богиня, затерявшаяся на своем пути по небесам и забредшая к неверному огоньку их маленького костра. Ее полупрозрачная одежда была изорвана в клочья, но даже это лишь еще больше подчеркивало ее красоту – в прорехах открывался то крутой изгиб бедра, то шелковистая линия ноги. Валин не мог отвести глаз. Ему следовало бы думать о Балендине, о своем крыле, о том, как использовать это минутное отвлечение, чтобы организовать побег… И тем не менее на протяжении нескольких долгих вздохов он мог лишь восхищаться, захваченный очарованием этих лиловых глаз, этих черных, ниспадающих волной волос, этим ароматом жасмина, смешанным с запахом свежей крови.

«Она ранена!» – подумал Валин. Эта мысль породила в нем глубинное, неожиданное для него самого чувство гнева. Кто-то оставил длинный, тонкий порез на ее щеке, сверху вниз, едва не задев глаз. Рана должна была зажить почти бесследно – на своих стандартных тренировках он видел и похуже, – но в этой девушке было что-то, из-за чего любое повреждение казалось надругательством, едва ли не святотатством, как если бы кто-то процарапал глубокую борозду на бесценной статуе.

Одним стремительным движением Ут вытащил из ножен свой двуручный меч, в то время как Юрл достал второй клинок. Валин не мог понять, зачем это им понадобилось: тоненькая, как ивовый прутик, девушка была на голову ниже самого низкорослого из эдолийцев. У нее не было никакого оружия – она с мольбой протягивала к ним руки, а по ее щекам катились слезы.

– Пожалуйста, – всхлипывала она. – Простите меня… Простите!

– Ни шагу дальше, – приказал Ут, обшаривая настороженным взглядом темноту за ее спиной. Она пришла с востока, из широкой долины, в которой днем предположительно скрылся Каден. – На колени!

Девушка упала на колени, не обращая внимания на острые камни.

– Пожалуйста! – стенала она. – Они заставили меня пойти с ними! Я не хотела! Простите меня!

– Ну-ка, ну-ка, – проговорил новый голос, бархатистый и чуть ли не веселый. – Тристе… Тристе, Тристе, Тристе. Моя маленькая девочка наконец-то вернулась к нам.

Из-за большой наклонной глыбы неспешной походкой на свет вышел человек с кроваво-красной повязкой, закрывающей глаза.

– Адив! – задыхаясь, вымолвила она. – Я все сделала! Я сделала все, как ты сказал! Я затащила его в постель, трогала его, раздевала… Мы уже собирались… – Она беспомощно тряхнула головой. – Но тут началось все это – огонь, крики… И он потащил меня с собой, он и этот другой монах.

Человек с красной повязкой – кажется, какой-то аннурский советник, если Валин правильно опознал его ранг, – подошел к ней и почти нежным движением поднял ее подбородок.

– И ты шла с ними целых два дня, – закончил он, качая головой. – Милая моя, ты прелестное создание. Ничто не принесло бы мне большего восторга, чем возможность поверить в эту… твою историю; однако она выходит за пределы всякой доверчивости.

Девушка съежилась, словно он ее ударил. У нее был ужасно напуганный вид, однако Валин уловил какую-то нотку… «Сопротивление!» – понял он, удивленно моргнув. Он понятия не имел, откуда это знает – возможно, это имело какое-то отношение к тому, что произошло с ним в Дыре, – но он узнал этот запах, так же как узнал бы запах страха или похоти. Девушка была напугана, это тоже чувствовалось, и более явно, но за страхом сквозила холодная струйка решимости.

– Я не знала, что делать! – всхлипывала она, хотя ее слова опровергались запахом. – Я видела, как они убивали солдат, эдолийцев… Эта ужасная женщина, торговка, она протыкала их ножами, и они умирали! Она сказала, чтобы я бежала, и я побежала… Простите! Простите меня!

Она простерлась возле его ног, цепляясь слабыми пальчиками за его колени.

– И каким же образом случилось, что теперь ты вернулась к нам? – спросил Адив.

– Они хотели… – Ее грудь вздымалась от ужаса. – Она собиралась меня убить!

– Кто?

– Пирр! Эта торговка! Она зарезала этого несчастного толстого монашка, такого милого, только потому, что он не поспевал за нами! А потом она сказала, что у нее есть план, но для этого нужно убить и меня тоже!

Девушка беспомощно показала на свои ноги, которые – с ужасом осознал Валин – были избиты и изранены в кровь настолько, что казалось невероятным, что Тристе вообще могла стоять, не то что бежать.

– Мы действительно обнаружили тело монаха, – сухо сообщил Ут. – Одиночная колотая рана.

Адив постучал себя пальцем по подбородку, раздумывая, словно позабыв о просительнице у своих ног.

– Кто эта женщина, о которой ты говоришь? – спросил он спустя несколько мгновений. – Эта… Пирр, так ее зовут?

– Присягнувшая Черепу! – задыхаясь, вымолвила Тристе. – Она сказала, что она жрица… жрица Ананшаэля!

Ут хмыкнул.

– Это кое-что объясняет.

– Например, тот факт, что ты не смог ее убить? – спросил Адив.

– Мы разберемся с этим завтра утром, – заявил Юрл. Поняв, что Тристе не представляет опасности, он убрал оба клинка в ножны и вступил в общий круг с выражением самодовольного превосходства на лице. – С первым светом мы поднимем птицу в воздух. Даже если они будут бежать всю ночь – по такой-то местности, – здесь все равно негде спрятаться.

– Нет! – воскликнула Тристе, яростно жестикулируя. – Нет, вам нельзя ждать! Вы должны отправиться за ними сейчас!

Юрл повернулся к ней с хитрой улыбкой.

– Не беспокойся, дорогуша, они никуда не денутся. А тем временем я, может быть, смогу что-нибудь сделать… чтобы тебя подбодрить. – Он смерил ее с головы до ног оценивающим взглядом. – Для меня очевидно, что мужчины, с которыми ты была, понятия не имели, как обращаться с женщиной.

Советник оборвал его резким движением ладони.

– Почему мы должны отправиться за ними прямо сейчас? – спросил он спокойно, но настороженно.

– Старый монах, – объяснила Тристе, впервые поднимая на него взгляд. – Он знает эти горы. Он говорил, что здесь есть пещеры – огромные пещеры. Они собирались укрыться в них.

Ут пристально взглянул на Адива.

– Это так?

Тот нетерпеливо тряхнул головой.

– Откуда я могу знать? Мы никак не предполагали, что окажемся в этих местах. На наших картах не показаны даже некоторые основные вершины.

– Что за пещеры? – спросил Ут, схватив девушку за волосы и поднимая на ноги.

– Я не знаю! – взвыла она, выгнувшись дугой и поднявшись на носки, с искаженным от боли лицом. – Не знаю! Знаю только, что большие! Монах говорил, когда они туда попадут, смогут идти целыми днями, смогут выйти наружу где угодно в десятке мест!

– Шаэль побери! – выругался Ут.

– От моей птицы будет мало проку, если вы позволите им улизнуть в эти пещеры, – заметил Юрл, посмеиваясь, словно его забавляла некомпетентность окружающих.

Валин ощутил внезапный прилив яростной надежды. Если Каден сумеет добраться до пещер, Юрл с эдолийцами могут потратить несколько дней только на то, чтобы найти вход. Да что там несколько недель! Разумеется, Тристе могла все испортить – коварства в ней явно было не меньше, чем прелести.

– Всегда подвернется что-нибудь неожиданное! – посетовал советник, качая головой. – Где находятся эти пещеры? Насколько далеко отсюда до Кадена?

– Не знаю, – отозвалась девушка. – Несколько миль, наверное. Монах сказал, они смогут добраться туда еще до рассвета.

Адив медленно кивнул и повернулся к Юрлу.

– Ну хорошо. Сумеешь ты найти их до рассвета?

Растущая луна давала достаточно света, но поисковому крылу придется лететь над самой землей. Если Каден со своими товарищами будут держаться теней, их будет трудно выследить. С другой стороны, если им нужно к рассвету успеть покрыть несколько миль по сильно пересеченной местности, они не смогут себе позволить роскошь выбирать наиболее безопасный маршрут. Наверняка окажутся участки, где в своей спешке они должны будут выйти на открытое место… Валин скрипнул зубами. Ничто еще не было решено, однако ему не нравилось, что его брату придется идти на такой риск.

– Я могу поднять своих людей в воздух через две минуты, – сообщил Юрл, – но мир велик, и сейчас там темно. Если они сменили направление, чтобы идти к этим пещерам, мы можем провести полночи, летая не над тем ущельем.

Ут взглянул на Адива, и советник, словно почувствовав его взгляд на своем лице, поднял голову и беспокойно поправил повязку. Он наклонил голову к одному плечу, затем кивнул.

– В настоящий момент Каден никуда не двигается. Если он выступит, я смогу дать вам приблизительное направление.

Юрл приподнял бровь.

– Видеть в темноте – впечатляющий фокус для слепого. Не хотите объяснить, откуда вы все это знаете?

– Не особенно, – отозвался Адив ровным тоном.

– Ну, если я собираюсь подвергать риску свое крыло, поднимая их в воздух по одному вашему слову, почему бы вам хотя бы не попытаться?

– Ты хочешь сказать, что тебя беспокоит перспектива лететь над невооруженным отрядом, состоящим из трех человек, изнуренных долгим переходом?

– Одна из них Присягнувшая Черепу!

Адив пренебрежительно отмахнулся.

– Вас пятеро. Вы кеттрал. У вас есть птица. Пирр, Тан и Каден бежали больше суток. Если ты заставишь меня поверить, что не можешь справиться с таким крохотным порученьицем, я начну сомневаться, не сделали ли мы ошибку, что вообще привлекли тебя к этому делу.

Юрл повернулся и сплюнул, однако советник зажал его в тиски.

– Ну хорошо, когда мы окажемся в воздухе, как мы сможем получить это ваше тайное знание?

– Нет ничего проще, – отозвался Адив, указывая на костер. – Два огня будут означать север, три – юг, четыре – восток. Все, что тебе нужно, – это время от времени оглядываться назад; этот перевал будет виден за пятьдесят миль.

– Отлично. Ждите здесь, я попробую разгрести за вас этот долбаный бардак! – огрызнулся Юрл.

Ут угрожающе повернулся к нему. Эдолиец вытащил свой меч, когда появилась Тристе, и теперь, казалось, был готов пустить его в дело. Однако Адив быстро шагнул, встав между ними.

– Кстати, если уж мы собрались обсуждать бардаки, – сказал он, кивая в сторону связанного Валина и его крыла, – похоже, что тебе стоит подчистить и за собой тоже.

Юрл поморщился.

– Один из моих людей считает, что от них еще может быть польза. Когда мы возьмем Кадена, они умрут.

– В таком случае, – отозвался Адив, – тебе тем более следует отыскать императора и убить его. Терпеть не могу незаконченные дела.

Юрл повернулся к своему крылу, готовясь подать им знак, но тут вперед выступил Ут.

– Я с вами.

Юрл покачал головой.

– Ты никогда не летал на птице. Ты не знаешь о кеттралах даже самых азов.

– Научусь, – отозвался эдолиец.

Разведя руками, Юрл повернулся к советнику, но тот лишь улыбнулся своей сухой змеиной улыбкой.

– Я бы сказал, что ты и «твои люди» не заслужили абсолютного доверия. Ут полетит с вами, а ты оставишь нам… – он обвел невидимым взглядом крыло Юрла и указал тонким пальцем на Балендина, – …своего заместителя.

– В крыле кеттрал не предполагается заместителя! – отрезал Юрл.

Адив пожал плечами:

– В таком случае вам не будет его не хватать.

Юрл начал возражать, но советник оборвал его, подняв кверху палец.

– Это не подлежит обсуждению. И вы теряете время.

Молодая женщина, Тристе, невзирая на все свои мольбы и протесты, была связана и брошена на землю рядом с Валином и остальными членами его крыла.

– Я еще вернусь, чтобы развлечь тебя, – пообещал Юрл, окидывая ее предвкушающим взглядом. – Мне нравится, как ты выглядишь с этой веревкой на шее.

Видя, что она не отвечает, он ухмыльнулся и сделал жест своему крылу. Вместе они зашагали в темноту, вниз по западному склону, по направлению к птицам.

Тристе лежала, распластавшись на земле, с платьем, задранным выше колен. Она всхлипывала, содрогаясь всем телом, пока Гвенна, передвинувшись, безжалостно не лягнула ее в голову.

– Завязывай с этим, – прорычала подрывница. – Хватит и того, что ты продала им с потрохами своего императора! Самое меньшее, что ты можешь сейчас сделать, – это прекратить свое долбаное нытье.

Валин был склонен согласиться, однако он чувствовал в Тристе что-то такое… этот вызов, который он в ней учуял, а теперь… что-то похожее на удовлетворение. Ему надо было подумать. После непредвиденного отбытия Юрла в лагере остались, чтобы стеречь его и его крыло, только эдолийцы, советник и Балендин. Если они хотели попытаться бежать, теперь было самое время для этого. И последнее, что ему было сейчас нужно, – это всхлипы коварной девицы, вмешивающиеся в течение его мыслей.

Однако, к его удивлению, когда Тристе подняла голову, в ее лиловых глазах горел гнев, а вовсе не страх. Она взглянула мимо него, удостоверяясь, что Балендин и остальные сгрудились вокруг небольшого светильника в дюжине шагов от них, наблюдая за тем, как огромный темный силуэт Юрловой птицы взмывает в воздух.

– Я его не продавала! – прошипела девушка. – Это план! Все это задумано по плану!

– Ну что ж, – сказала Пирр, глядя через узкую долину на огромный, закрывающий звезды силуэт птицы, бесшумно поднявшейся в ночное небо. – Обычно я нахожу сложные планы несколько маловыполнимыми, однако должна сказать, что этот, кажется, сработал вполне неплохо. Хотя, разумеется, мы еще не дошли до момента, когда целое крыло кеттрал будет преследовать меня в лабиринте острых как бритва скал.

– У нее получилось! – сказал Каден, качая головой. – Я не был уверен, что она справится.

– Похоже, мы можем добавить к списку впечатляющих… достоинств твоей возлюбленной еще и мозги, – согласилась Пирр.

Тан, однако, был не в том настроении, чтобы праздновать.

– Девушка сделала свою часть работы, – сказал он, поворачиваясь к Кадену. – Твоя будет значительно труднее.

Каден кивнул, утихомиривая и свое возбуждение, и страхи. Его умиал был прав: если он потерпит неудачу, все усилия Тристе приведут лишь к тому, что их скорее поймают и убьют.

– Я не знаю, как ак-ханат сообщается со своими погонщиками, – продолжал монах, – но как-то он это делает. В течение дня они, возможно, полагались на птицу, но ночью их проводником будет эта кшештримская тварь. Если нам не удастся ускользнуть от нее, вся наша уловка окажется бесполезной.

– Мне по-прежнему не терпится услышать, как ты предлагаешь ускользнуть от твари, которая наводится на твое чувство «я», – вмешалась Пирр.

– Нужно уничтожить «я», – отозвался Тан.

Последовало долгое молчание. Звезды горели, словно безмолвные искры на широком покрывале темноты.

– Беру назад свои слова насчет того, что мне нравится план, – наконец произнесла Пирр.

– Ваниате, – выдохнул Каден.

– Ваниате, – кивнул монах.

– Все это звучит очень впечатляюще, – снова заговорила убийца, – но я надеюсь, что это еще и быстро, потому что птица уже в полумиле от нас. Если их ведет эта кшештримская зверюшка, то очень скоро они будут здесь.

Каден почувствовал, как его сердце забилось быстрее, и усилием воли успокоил его. Он еще ни разу не пробовал вызвать у себя безэмоциональный хинский транс и понятия не имел, удастся ли это ему сейчас, но Тан сказал, что он готов. Кроме того, у него не было другого выбора, если он хотел отделаться от ак-ханата и следующих за ним людей.

– Очисти свой ум, – приказал монах. – Затем вызови сама-ан птицы – сердечного дрозда.

Каден закрыл глаза и сделал, как ему было сказано. Образ птицы возник в его уме, яркий и отчетливый, как это не раз случалось во время бесчисленных упражнений в рисовании.

– Смотри на покрывающие перья, – продолжал Тан. – Маховые перья… рулевые перья… Вглядись в каждую деталь… Почувствуй шершавость кожи на его ногах… гладкость клюва… мягкий пушок на грудке…

Откуда-то с южной стороны донесся пронзительный крик кеттрала. Беспокойство вскипело у Кадена в крови, и образ дрозда начал расплываться, пока он не подавил свое возбуждение. «Смотри на птицу, – сказал он себе. – Только на птицу».

– Положи руку ему на грудку, – сказал Тан. – Чувствуешь, как бьется сердце?

Каден приостановился. Это было что-то новое. Сама-ан всегда был чисто визуальным упражнением; никто прежде не предлагал ему запоминать тактильные ощущения. Он сделал глубокий вдох.

– Птица испугана, – сообщил Тан. – Она чувствует себя пойманной в твоей руке. Ты знаешь, что она боится. Позволь себе ощутить ее страх.

Каден кивнул. Это похоже на бешра-ан, понял он, проецируя свой ум в мозг птицы; разница была только в том, что птица жила в его собственном мозгу. Он позволил себе глубже погрузиться в видение, положил ладонь на грудку птицы и ощутил, как бьется ее сердце.

– Ты можешь слышать, как бьется сердце птицы? – спросил Тан.

Каден подождал. Горный ветер завывал у него в ушах. Где-то ниже по склону кто-то или что-то обрушило лавину мелких камешков. Однако за всем этим, в глубине всего этого, билось птичье сердце, быстро и легко: тук-тук, тук-тук. Постепенно это биение заполнило весь его слух, его ум. Он держал птицу в руке, такую хрупкую, что он мог смять ее, лишь слегка сжав пальцы. Она перепугана, понял Каден. Это он наводил на нее ужас.

– А теперь отпусти ее, – приказал Тан. – Открой ладонь и позволь ей улететь.

Медленно-медленно Каден разжал пальцы. Ему не хотелось выпускать дрозда; почему-то казалось важным, чтобы он продолжал держать птицу, прижимать к себе… Но Тан сказал отпустить, и поэтому очень медленно, почти незаметно он позволил ей выскользнуть из своих пальцев.

– Она летит, – прошептал он.

– Смотри на нее, – приказал Тан.

Прикрыв веки, Каден смотрел, как птица удаляется, становясь все меньше и меньше на фоне необъятной синевы неба, которым являлся его ум, – меньше и меньше, пока она не превратилась в пятнышко, в точку, в мельчайшую пылинку среди огромной, безграничной пустоты небес… А потом птица исчезла. Его ум заполнился пустотой.

Он открыл глаза.

Кеттрал снова закричал, уже почти над их головами. «Они близко, – понял Каден. – Но они опоздали».

А потом он увидел глаза. Вначале он не понял, что это такое: пылающие кроваво-красные сферы, по меньшей мере дюжина, одни размером с яблоко, другие не больше аннурской медной монеты, они выплывали из-под склона внизу. Когда они приблизились, он смог различить радужные оболочки с пульсирующими извивающимися венами, расширяющиеся и сжимающиеся… И тут он понял. Ак-ханат явился.

Он должен был почувствовать ужас, однако понимание не принесло с собой страха. Это создание было фактом – ни больше ни меньше, – таким же фактом, как то, что спустилась ночь или что Пирр стояла возле него, уставившись в темноту. Как тот факт, что сегодня ночью кто-то умрет. Это было странно, осознал он, – это отсутствие чувств. Раньше он всегда что-нибудь чувствовал. Лишь несколько минут назад, до того как он выпустил птицу внутри себя, его ум был сплошной сумятицей эмоций: страх, неуверенность, надежда… Внутри ваниате, однако, царило огромное, пустое спокойствие.

Ак-ханат оказался крупнее, чем он ожидал, размером почти с самку черного медведя, однако он взбирался по каменистому склону стремительнее любого медведя. Когти щелкали по камням, покрытые хитином конечности сгибались и разгибались, заставляя глаза, расположенные в суставах, выпучиваться от напряжения. В десятке шагов от них тварь приостановилась, поворачиваясь в темноте из стороны в сторону, словно вынюхивая что-то, затем испустила тонкий, но пронзительный вопль на самой грани слышимости. Еще дважды она издавала этот противоестественный крик; а затем, откуда-то ниже по склону, послышался ответный зов.

– Второй, – отметил Тан.

Когда второе чудовище приблизилось, первый ак-ханат поднял свои страшные режущие клешни, словно пробуя воздух, и судорожно защелкал ими, открывая и закрывая. Вот такая клешня была способна раскроить череп козы. Одно из этих созданий убило Серкана тогда, в монастыре. Факт. Просто еще один факт.

Каден повернулся к Тану.

– Мы опоздали?

– Нет, если я их убью.

– Кстати, насчет этого, – вмешалась Пирр, поднимая мелкий камешек и швыряя его в одну из тварей. Прицел был верным: камень попал прямо в глаз с тошнотворным шлепком. Несколько мгновений ак-ханат судорожно дергался, потом издал еще один пронзительный вскрик и вскарабкался еще немного выше по склону. Каден мог различить крошечные конечности, лихорадочно копошащиеся вокруг его рта. – Может, что-нибудь посоветуешь?

Она спросила это, как могла бы спросить о том, какое из местных вин ей выбрать.

– Оставь их мне, – ответил монах. – У тебя есть своя роль.

– Тебе не понадобится помощь?

– Ак-ханаты – следопыты, а не убийцы. Впрочем, эти двое… – монах нахмурился. – Они отличаются от тех, которых я изучал.

– Насколько я помню, в Ашк-лане они не стеснялись убивать, – заметила Пирр, швырнув еще два камня и загасив еще два глаза.

Теперь пауки были возбуждены не на шутку, их лапы хлестали во все стороны – и они продолжали приближаться.

– В Ашк-лане им не довелось встретить того, кто умеет драться, – отозвался монах, делая шаг вперед навстречу врагу.

Даже изнутри ваниате все выглядело так, будто произошло мгновенно. Ближайшая из тварей, все еще находившаяся в нескольких шагах, сжалась в комок и прыгнула. Кадену доводилось видеть, как нападают скалистые львы – это были самые быстрые животные в горах, настолько стремительные, чтобы настигнуть и повалить мчащегося оленя; но даже в самом стремительном их движении всегда оставалось нечто расслабленное, почти ленивое. Ак-ханат двигался с жестокостью механического приспособления, взведенного до предела выносливости и взорвавшегося хаосом рвущих клешней и рассекающих воздух конечностей.

Однако Танов накцаль каким-то образом оказался на его пути, нанеся сокрушительный удар, в то время как монах перекатился по земле и тут же вскочил на ноги, заняв боевую стойку, подобной которой Каден никогда не видел. Странное кшештримское копье вращалось над его головой, описывая стремительные дуги.

– Оставайся сзади, – приказал он Кадену, не отрывая взгляда от противника.

Пирр продолжала досаждать врагу камнями – ножи у нее кончились бы прежде, чем глаза у этой твари. Стремительность атаки, по-видимому, не лишила ее присутствия духа.

– Никогда не ожидала увидеть, чтобы хинский монах дрался в стиле дхарасала, – заметила она с ноткой уважения в голосе. – Да еще и в старой форме!

– Я не всегда был монахом, – отозвался Тан.

Затем наступила его очередь атаковать. Он метнулся между двумя пауками, описав копьем огромную дугу у себя над головой. На мгновение Каден решил, что он промахнулся, но понял, в чем заключалось намерение монаха, когда каждый из концов накцаля соприкоснулся с одним из ак-ханатов. По-прежнему находясь в холодном пространстве ваниате, Каден задумался, как долго Тан должен был изучать это оружие, насколько тщательно должен был тренироваться. Получил ли он эти навыки среди ишшин или это было еще более древнее искусство, оставшееся от его прежней жизни, которой Каден не мог даже вообразить?

Тан уже стоял почти посередине между двумя пауками – это казалось невозможной позицией, слишком близкой для маневра и несомненно слишком близкой для того, чтобы орудовать таким длинным копьем. И тем не менее, совершая короткие яростные движения, Тан продолжал их атаковать, причем каждый его удар имел двойное действие, поскольку наносился одновременно твари спереди и сзади. Более того, когда пауки полезли вперед на его клинок, скрежеща по металлу покрытыми сочащейся слизью панцирями, он каким-то образом сумел, ловко вращая накцаль в своих руках, использовать силу одного против другого. Твари тоже наносили удары, яростно рассекая лапами воздух и щелкая клешнями, но монах не давал им добраться до своей головы и груди, продолжая собственную атаку. Его удары становились все сильней и стремительнее, пока наконец одним мощным движением он не сумел пробить копьем защиту мелькающих конечностей и не погрузил свое оружие в глотку первого из ак-ханатов. Тварь судорожно задергалась, вереща во всю мочь. Не теряя времени, Тан выдернул копье из ее тела, размахнулся над головой и обрушил сокрушительный удар на второго противника. Ак-ханат пошатнулся, и монах сделал шаг вперед, чтобы прикончить его.

На несколько мгновений на горном склоне воцарились спокойствие и тишина, если не считать тяжелого дыхания монаха, вздымавшего его грудь.

– Ты ранен, – сказала Пирр.

Она шагнула к нему, но Тан удержал ее, подняв руку.

– Ничего смертельного, – он бросил взгляд на свою одежду. – Хотя я не предполагал, что эти твари окажутся такими большими и такими сильными.

– Когда все это закончится, – сказала женщина, бросив на монаха пристальный оценивающий взгляд, – ты расскажешь мне, где ты научился так драться.

– Нет, – ответил Тан. – Не расскажу.

Прежде чем Пирр успела ответить, тишина за пределами их маленького круга взорвалась щелканьем, скрежетом и пронзительным визгом. Вначале Каден подумал, что Тан не добил одно из чудовищ, но оба паука продолжали лежать неподвижно, их кошмарные красные глаза были затуманены смертью. Однако ниже по склону, шагах в пятидесяти от них, в темноте показались новые глаза – десятки, сотни глаз. Они приближались.

– Их там больше, – заметил Тан с ноткой усталости в голосе.

– Сколько? – спросил Каден, пытаясь разглядеть в пылающих красных сферах отдельных пауков.

– Кажется, штук десять или двенадцать. Их не было в монастыре все эти месяцы, мы бы заметили. Должно быть, их привели с собой эдолийцы.

– Ты не можешь драться сразу с дюжиной этих тварей! – воскликнула Пирр.

– Могу, не могу – не имеет значения. Это необходимо. – Тан повернулся к Кадену. – У вас еще есть шанс спастись, если вы сейчас побежите. Они пришли сюда следом за теми двумя; они не смогут выследить тебя в состоянии ваниате.

– Ты умрешь здесь, монах, – сказала Пирр.

– Что ж, твой бог будет доволен, – отозвался Тан. – Давайте, не теряйте времени. Пришла пора выполнять данные обещания.

И монах двинулся вперед, размахивая накцалем над головой. Какой-то частью себя Каден понимал, что должен быть испуган, потрясен. Однако страх и потрясение были словно дальние страны, о которых он слышал, но никогда там не бывал. Тан либо останется жить, либо умрет. В любом случае Каден знал, что требуется от него: бежать.

Рампури Тан шагнул навстречу мерзкой волне накатывающихся на него чудовищ и принялся нырять и уворачиваться, рубить и колоть, в смертельной схватке с созданиями темными и противоестественными, которые должны были быть стерты с лица земли тысячелетия назад, сражаясь до конца, чтобы дать возможность выжить своему ученику.

Каден повернулся и побежал в темноту.

Местность мало подходила для побега. Ветер и холод вычистили из горного прохода все, кроме нескольких случайных валунов, разбросанных вокруг, словно обломки развалившейся башни. Светильники эдолийцев давали не так уж много света, однако на небе была луна. Валин нахмурился. Тем, кто планировал их освободить, предстояло пересечь большой кусок открытого пространства, где лишь предательские тени смогут защитить их от пытливых взглядов.

Хорошо было то, что Балендин, Адив и большинство оставшихся эдолийцев переместились к восточному краю седловины, на расстояние пятнадцати шагов. Они стояли, вглядываясь в огромную темную бездну ночной долины. Похоже, у них произошло какое-то недоразумение с сигнальными огнями, теми, что должны были оповещать о направлении передвижения Кадена. Балендин о чем-то спорил с Адивом, тыча пальцем то в направлении огней, то в сторону окутанных тьмой горных пиков. Ветер относил их голоса, так что Валин мог перехватить лишь обрывки слов, но по всей видимости, в их плане что-то пошло не так – предположение, которое зажгло в нем искорку надежды. Валина и его крыло все еще сторожили двое, но они казались расстроенными, беспокойными, словно им хотелось быть вместе с остальными, в приветливом круге света от светильников. У них были мечи в ножнах на боку, но для опытного бойца не составляло труда подобраться к ним на достаточное расстояние, чтобы выпустить пару стрел или, если это окажется невозможным, перерезать им глотки…

«Но Каден – не опытный боец», – угрюмо напомнил себе Валин. Эдолийцы, может быть, не представляли серьезной угрозы для крыла кеттрал, но тем не менее они считались одними из наиболее профессиональных солдат в мире. Любая ошибка – и эти двое поднимут тревогу, и после этого уже просто не хватит времени, чтобы освободить кого-нибудь из пленников. В который раз Валин посетовал на свою беспомощность. Он явился, чтобы спасти брата, – и посмотрите на него! Связан, словно годовалый барашек! У него были десятки вопросов к Тристе, но после того как Гвенна набросилась на девушку, а та успела шепотом предупредить их о плане спасения, двое их сторожей ударами принудили их замолчать.

«Только вытащи нас отсюда, Каден, – подумал он мрачно. – Только вытащи нас, а там я уже разберусь сам».

Он учуял брата еще прежде, чем услышал его: еле уловимый запах пота и козьей шерсти, донесшийся откуда-то с северного направления. Валин вывернул шею как раз вовремя, чтобы заметить призрачную тень, скользнувшую вниз по почти отвесной северной стене ущелья. Скала казалась труднодоступной даже в дневное время, однако Каден полжизни провел в этих горах; может быть, он все же научился здесь не только рисовать и лепить горшки. Валин взглянул через плечо на охранников, боясь, что они могли что-то заподозрить, но те не подавали признаков беспокойства. «Они не способны его увидеть, – понял Валин. – Они не могут видеть в темноте так, как вижу я».

Внезапно тишину нарушил грохот осыпающихся камней на восточном склоне, по другую сторону от Адива и Балендина – в сотне шагов от того места, где Каден, уже закончив свой опасный спуск, двинулся дальше, мелькая от валуна к валуну, словно привидение. Советник повернул голову, прислушиваясь к темноте и поджав губы с легким беспокойством.

– Эльн, Треммел, – распорядился он, указывая на двоих эдолийцев, – сходите посмотрите, что там на восточном склоне.

– Там никого нет, – отозвался Балендин спокойным, уверенным тоном.

Адив повернулся к личу, словно изучая его лицо из-под своей пугающей повязки.

– Как ты можешь это знать?

Тот пожал плечами.

– Я вхожу в состав этого крыла именно потому, что знаю такие вещи. Поверьте, там никого нет.

«Он может чувствовать эмоции», – вспомнил Валин, ощутив внезапный укол страха. Талал говорил, что Балендин черпает силу из эмоций, направленных непосредственно на него, но как знать, вдруг он улавливает также и следы других эмоций? Невозможно было сказать, что за извращенный источник силы может питать подобное создание… Но если он мог чувствовать эмоции, это значило, что он мог учуять Кадена! Какую бы храбрость ни проявлял его брат, пытаясь устроить им побег, сейчас в его крови наверняка кипят страх и возбуждение, словно отравленное вино. Если до Балендина донесется хотя бы тончайшая струйка, игра будет проиграна.

«Поспеши, Каден, – молчаливо взмолился Валин. – Поспеши!»

Советник еще несколько мгновений «рассматривал» лича, затем снова сделал знак своим людям:

– В любом случае, сходите проверьте.

Двое эдолийцев, приставленных охранять пленников, немного передвинулись к остальной группе: любопытство заставило их сделать пару шагов по направлению к свету.

«Сейчас, – подумал Валин. – Сейчас самое время».

И словно призванная его мыслью, от окружающей темноты отделилась тень. Валин уставился на нее.

Прошло восемь лет с тех пор, как он в последний раз видел своего брата, с тех пор, как они с Каденом носились по залам и садам Рассветного дворца, играя в кеттрал. Он узнал брата моментально – отцовская челюсть, материнский нос, четкая линия рта, – и тем не менее стоявший перед ним человек больше не был мальчиком. Каден был худ, чуть ли не истощен, кости его скул и тонкие жесткие мышцы на руках резко выступали под темной от солнца кожей. Он вырос – теперь он был на несколько дюймов выше Валина. Разумеется, Костистые горы сильно отличались от роскошной аннурской жизни, от их избалованного детства с ленивым потягиванием тха по утрам и неспешным поеданием овсяной каши на теплой кухне. За свое короткое знакомство с горами Валин увидел достаточно, чтобы понять, насколько это суровое место; и Каден за эти годы тоже посуровел. Он держал в руке поясной нож так, словно был готов пустить его в дело, но дело было совсем не в ноже. Взгляд Валина был прикован к Каденовым глазам.

Эти глаза всегда поражали, даже пугали – особенно это касалось недавно нанятой дворцовой прислуги, – но Валин с годами привык к ним. Он помнил, что огонь в глазах Кадена был ярким и ровным, словно свет лампы тихим зимним вечером, и теплым, как свечи, расставленные для вечерней трапезы. Сейчас глаза его брата по-прежнему горели, но Валин больше не узнавал этот огонь. Их свет был отдаленным, словно костер на далеком горном склоне, и холодным, как свет звезд в безлунную ночь, – холодным, жестоким и сияющим.

Даже учитывая обстоятельства, Валин мог ожидать от брата какого-либо приветствия – улыбки, кивка. Ничего подобного не было. Каден занес свой нож, и на одно кошмарное мгновение, встретив взгляд этих безжалостных глаз, Валин подумал, что он хочет его зарезать. Затем, прежде чем Валин понял, что происходит, веревки, стягивавшие его запястья, упали, и он был свободен. Без малейшей паузы, без какого-либо признака удовлетворения или радости Каден двинулся дальше, освобождая одного за другим остальных членов его крыла.

Все это заняло меньше времени, чем потребовалось бы на дюжину вдохов. Валин видел, что его соратники потрясены и удивлены; впрочем, они прожили на островах достаточно долго, чтобы уметь справляться с потрясением и удивлением. Валин махнул Анник в сторону оружия – отобранные у них клинки и луки были свалены в кучу под скалой в нескольких шагах. Он взглянул на двоих охранников: они по-прежнему глядели в направлении края пропасти, но могли в любой момент повернуться. Пока Гвенна и Анник вооружались, он шагнул к Талалу и снял пропитанную адаманфом тряпку с его лица, отгоняя рукой остаток ядовитых паров. Лич захрипел, давясь, и затем, спустя целую вечность, открыл затуманенные глаза. Ему уже приходилось прежде подвергаться действию адаманфа; всех личей на островах тренировали таким образом. Валин знал, что только время приведет его в полное сознание. Через минуту-другую Талал сможет бежать, но еще очень не скоро он будет способен снова добраться до своего колодца, и к этому времени их битва будет, скорее всего, закончена.

Первой мыслью Валина было броситься к птице. Крыло Юрла привязало Суант-ру в небольшой ложбине на западном склоне, меньше чем в четверти мили от лагеря. Однако эта затея была бессмысленной; никто не мог предугадать, какой хаос разразится в темноте у них за спиной, когда аннурцы начнут их преследовать, а Балендин потянется к своему колодцу.

«Это нужно сделать сейчас, – подумал Валин. – Быстро и жестоко, пока у нас есть преимущество».

Анник уже натягивала тетиву на свой лук. Валин бросил взгляд на эдолийцев: спор из-за сигнальных огней все разрастался, втянув в себя Балендина и еще нескольких солдат. Лейт, не теряя времени, раздавал клинки остальным членам крыла, в то время как Гвенна молча рылась в своих боеприпасах. Гневно встряхивая головой, она отложила в сторону несколько неопознанных Валином предметов. У него мелькнула мысль, что она может взорвать пару дымовых бомб для прикрытия – это дало бы им хороший шанс добежать до Суант-ры, – но даже Гвенне понадобится несколько минут, чтобы заложить заряды, а что-то подсказывало ему, что у них нет нескольких минут. Валин показал Анник на ее маленький арбалет: снайперша управлялась с ним лучше, чем кто-либо другой в группе, но даже она не могла стрелять из двух видов оружия одновременно, а у Кадена не было ничего, кроме поясного ножа. Валин сомневался, что его брату доводилось когда-либо стрелять из такой штуки, но когда начнется заварушка, лишняя пара стрел в воздухе не помешает, а сам Валин лучше действовал клинками. Каден быстро осмотрел оружие, – Валин показал ему, как взводится механизм, – и принял его все с тем же ледяным спокойствием. Этот лед в его глазах беспокоил Валина, словно он проделал весь этот путь только для того, чтобы вызволить ходячий труп или призрак, но сейчас не было времени об этом думать.

«Время осталось только на то, чтобы действовать», – подумал Валин, подавая знак Анник.

Один из двоих стражей показал куда-то на восток, сплюнул в темноту и начал поворачиваться к своим пленникам. Стрела Анник попала ему прямо в горло. Он осел на землю, не издав даже стона, но его доспехи брякнули о камни, и второй эдолиец тоже обернулся. Вторая стрела прошла через его глаз прямо в мозг.

Двое их врагов были мертвы меньше чем за две секунды – двое из двенадцати. «Но они не те, кого нам нужно убить прежде всего», – подумал Валин, яростно показывая на Балендина.

Анник и Балендин, казалось, услышали его мысли одновременно. Лич повернулся, страх и ярость смешались на его лице, но Анник уже выпускала стрелы – одну, другую, затем третью. Ее рука двигалась так молниеносно, что на какое-то мгновение все три стрелы оказались в воздухе одновременно, одна вслед за другой, словно стая диких гусей, стремительно несущихся по направлению к личу. Все было кончено. Никто не смог бы защититься от такой атаки – слишком много стрел, слишком мало времени, – однако в последний момент, когда Валин уже ожидал увидеть, как в лицо Балендина вонзится дрожащее древко, стрелы рассеялись широким полукругом, словно их смахнула в темноту чья-то невидимая ладонь. Балендин оглянулся через плечо, как будто и сам был удивлен таким результатом, затем повернулся к их группе. По его лицу расплывалась широкая улыбка.

– Итак, – медленно проговорил он, – вижу, вы решили в последний раз попытать счастья со своей местью.

Он покачал головой, словно изумляясь этому, но не сделал попытки достать свои мечи. Ястреб на его плече издал пронзительный крик, и остальные эдолийцы повернулись к ним. Металл лязгнул о металл: солдаты вытащили мечи из ножен. Балендин не обратил на них внимания.

– Кто бы мог поверить, что можно так завестись из-за какой-то небольшой пытки, из-за парочки жестоких убийств?

У оставшихся эдолийцев и Тарика Адива было достаточно времени, чтобы понять, что происходит, но Анник, не замешкавшись ни на секунду, тут же перенесла огонь на солдат – они падали словно сбитые кегли, не успевая даже сомкнуть ряды. «Четыре, пять, шесть». Поняв, что Балендин неуязвим для ее стрел, по крайней мере на настоящий момент, снайперша изменила направление атаки, решив зачистить остальную часть поля. «Семь, восемь». Лич, со своей стороны, казалось, даже развлекался, видя, как они умирают. Валин скрипнул зубами. Учитывая, насколько глубок и силен был его колодец, Балендин явно мог справиться со всем крылом в одиночку.

В самый последний момент Адив бросился в темноту. Стрела Анник стукнула о камень в том месте, где он только что стоял. Если Балендина и беспокоило исчезновение последнего из его оставшихся друзей, он этого не показывал. Более того, лич широко улыбался.

– Проблема с союзниками, – проговорил он, показывая на лежащие тела, – в том, что никогда не знаешь, насколько можно им доверять.

Он потыкал одного из мертвых эдолийцев носком ботинка.

– Хоть мне и не хочется бросать тень сомнения на доблестного Мисийю Ута, я почти уверен, что он собирался прикончить нас, когда со всем этим делом будет покончено. Кажется, он вовсе не получает от своей работы такого наслаждения, как мы.

Анник выпустила еще одну стрелу, но Балендин презрительно шевельнул пальцем, и она улетела в ночную темноту. Каден держал арбалет на изготовку, положив палец на спусковой крючок, но от его стрел будет не больше проку, чем от лука снайперши. «Талал, – гневно подумал Валин. – Талал, вот кто нам нужен!» Однако лич еще не пришел в себя после воздействия адаманфа: он слабо копошился на земле, пытаясь подняться на колени.

Некоторое время Балендин рассматривал его.

– Надеюсь, ты понимаешь, – сказал он, обращаясь к Талалу, – что, будучи таким же личем, я отношусь к тебе с величайшим уважением. Мы, немногочисленные счастливцы, столь ненавидимые миром и в то же время столь благословленные богами – мы должны держаться заодно. Поэтому ты должен понять, какую боль мне приносит необходимость поступить с тобой вот так…

Камень размером с Валинов кулак вылетел из темноты, запущенный невидимой рукой, и врезался Талалу прямо между глаз, свалив его обратно на землю.

– А теперь, – продолжал Балендин, удовлетворенно поворачиваясь к Анник, – лишь потому, что мне надоело отмахиваться от твоих стрел…

Еще один камень сорвался с земли, повисел, вращаясь в воздухе перед личем, и со свистом рванулся сквозь ночь, с отчетливым треском впечатавшись в лоб Анник и оставив на нем рваную рану. Ее колени подогнулись, и она упала.

– Балендин, – проскрежетал Валин, выигрывая время, – ты никогда не победишь!

Лич расхохотался. Звук его смеха был наполнен язвительностью и весельем.

– Никто никогда не говорил, что тебе не хватает храбрости, – ответил он, качая головой. – Но с сообразительностью беда, это точно.

Три следующих камня повалили Лейта, Гвенну и Тристе, словно быков на бойне – их глаза потускнели, руки безвольно сжимали оружие. Валин не мог понять, дышит ли еще кто-нибудь из них, живы ли они вообще.

– У меня нет слов, чтобы передать тебе, как я сожалею о потере столь восхитительной эмоции, – сказал Балендин и, пожав плечами, добавил: – Но рано или поздно от них приходится отказываться; к тому же, учитывая, сколько ненависти из тебя хлещет, я все равно чувствую, что способен сорвать вершину с этой горы.

– Что ты с ними сделал? – спросил Валин, чувствуя слабость при мысли о возможном ответе.

Лич пожал плечами.

– Ничего необратимого. Пока что. Я предпочитаю тешить Юрла иллюзией того, что он контролирует крыло, а у него иногда возникают… необычные идеи относительно военного устава. Особенно когда речь заходит о пленных женского пола. Трудно сказать, которая сможет больше его порадовать. Эта восхитительно коварная молодая сучка, – он кивком головы показал на Тристе, – несомненно, главная добыча, однако всегда можно найти определенное удовлетворение и когда трахаешь разгневанную женщину, пока она не начнет покорно всхлипывать.

Каден сделал полшага вперед. Его арбалет был направлен прямо в грудь Балендину.

– Кто ты? – спросил он. Это были первые слова, произнесенные им за всю ночь.

Валин посмотрел на него. Если его брат и чувствовал страх, выступая против лича, прошедшего кеттральскую подготовку, он ничем этого не показывал. Он смотрел на Балендина, как мясник, разглядывающий кусок мяса, словно прикидывая, откуда лучше начинать резать. Ветераны кеттрал на островах были люди хладнокровные, владеющие собой, но это… Казалось, Каден вообще никогда не слышал о том, что такое страх.

Лич, однако, явно наслаждался моментом.

– Я Балендин Айнхоа, солдат кеттрал, лич в составе крыла Сами Юрла, служащего императору Аннура Кадену уй-Малкениану. – Он подмигнул. – Подозреваю, что это ты, по крайней мере, еще на какое-то время… Кажется, перед нами стоит сложная задача – решить, то ли твой брат умрет у тебя на глазах, то ли, наоборот, ты умрешь первым, а смотреть будет он. Впрочем, как говорится, под конец все будут довольны.

Если угроза и обеспокоила Кадена, он этого не показал. Он просто продолжал стоять, устремив на лича взгляд своих спокойных сияющих глаз, и впервые с начала их поединка Валин увидел, что уверенность Балендина поколеблена.

– Как тебе несомненно сможет подтвердить твой брат, – продолжал лич, – я снискал себе определенного рода славу тем, что убиваю людей медленно, кусочек за кусочком.

– У нас всех есть свои излюбленные занятия, – отозвался Каден так, словно они обсуждали методы прополки огорода.

Балендин поморщился.

«Это не работает! – понял Валин. – Каден ничего не чувствует, ни страха, ни гнева!»

Он не понимал, как такое может быть, но по всей видимости, его брат не ощущал вообще ничего.

Затем, в мгновенной вспышке озарения, он понял, что сейчас произойдет.

– Каден! – начал он. – Тебе нужно…

Однако тот уже поворачивался к нему, вытаскивая свой короткий нож. Он занес его стремительным движением, одновременно с криком Балендина. Валин встретил взгляд своего брата – это ледяное, далекое пламя…

«Любви он тоже не чувствует, – понял он в тот момент, когда Каден яростным ударом опустил нож, как кувалду, ему на голову. – Ни скорби, ни сожалений…»

Каден опустил взгляд на окровавленное тело брата, лежавшее у его ног. Теперь, когда он находился глубоко внутри ваниате, все, чему учили его хинские монахи, оказалось настолько простым, настолько естественным, словно это последнее искусство привело в действие все остальные навыки. Каден захотел знать, где находится колодец лича, поэтому он спроецировал свой ум в его голову, полностью войдя в бешра-ан, пока вокруг гудел шум разговоров. Ему не составило труда определить, что лич черпал свою силу из эмоций – это казалось почти очевидным. После этого оставалось только ударить Валина так, чтобы он потерял сознание. Какая-то отдаленная часть его ума надеялась, что он его не убил; впрочем, это тоже послужило бы цели.

Каден снова поднял глаза на лича.

– Я убью тебя, – выдохнул тот с отчаянным, мечущимся взглядом.

Каден помнил, каково это – чувствовать страх, но лишь очень смутно; так вспоминаются события раннего детства, настолько далекие, что не знаешь точно, происходили ли они на самом деле.

– Это маловероятно, – отозвался он, поднимая свой арбалет и наводя его на грудь противника.

Он никогда не имел дела с этим оружием, но перед его внутренним взором встал сама-ан Валина, показывающего, как им пользоваться, поэтому он отвел предохранительную скобу и положил палец на спусковой крючок.

– Даже без колодца я все еще кеттрал! А ты всего лишь долбаный монах! Ты ни хрена не знаешь о…

Каден прищурился и нажал спуск. Механизм сработал так, как он и предполагал. Стрела вонзилась в грудь лича, и с воплем ярости и боли Балендин Айнхоа сорвался с невысокого уступа и исчез в бескрайней темноте ночи.

Каден повернулся к безвольно лежащему телу своего брата, встал рядом с ним на колени и приложил палец к его шее. Он не знал, как сильно надо бить – ему никогда прежде не приходилось лишать человека сознания с помощью рукоятки ножа, – поэтому он предпочел осторожность и ударил настолько сильно, насколько смог.

– Валин, – проговорил он, и его голос звучал холодно и отстраненно даже для его собственных ушей. Он дал брату сильную пощечину. – Валин, очнись.

Это заняло больше времени, чем он ожидал, однако спустя тридцать вдохов веки лежащего затрепетали, затем мгновенно поднялись. Валин рванулся вперед, схватил Кадена за запястья и опрокинул его спиной на щебень. Каден обмяк. Он понимал, что не может драться с кеттрал, по крайней мере не врукопашную, и мог лишь надеяться, что его брат поймет ситуацию прежде, чем убьет его. Валин, оскалившись, прижал его к земле, ища второй рукой поясной нож. Его глаза были в нескольких дюймах от глаз Кадена.

«Его глаза! Что-то выжгло весь цвет из его глаз!» – вдруг осознал Каден. До сих пор он не успел этого заметить из-за темноты и из-за того, что его внимание было занято Балендином и эдолийцами. Глаза Валина, которые всегда были необычайно темными, стали еще темнее. Теперь они казались выжженными дырами, из которых зияла пустота.

– Балендина больше нет, – сказал Каден спокойно, не обращая внимания на лезвие, внезапно оказавшееся возле его горла.

– Каден! – выдохнул Валин, окидывая взглядом окружающую темноту, шаря по земле в поисках одного из своих клинков. – Где? Куда он делся?!

Каден показал на свой арбалет.

– Я застрелил его. Он упал с края обрыва.

Долгое время Валин просто смотрел на него. Потом кивнул. Потом расхохотался.

– Пресвятой Хал! – воскликнул он и отодвинулся, освобождая Кадена. Он огласил ночь громким улюлюканьем. – Сладчайший Шаэль на палочке! Как тебе это удалось?

– Я прицелился, потом нажал на спуск.

Валин тряхнул головой.

– Да нет же! Эмоции! Меня годами тренировали для боя, и все равно – вся эта ярость, и страх, и прочее дерьмо… Каден! Ты даже сейчас выглядишь так, словно весь вечер читал скучнейшую книгу!

– Хинские монахи. Они обучили меня… некоторым вещам.

– Не сомневаюсь в этом, Кент побери!

Валин снова расхохотался и заключил брата в крепкие объятия. Каден не ответил на его жест.

– Разве нам не надо двигаться? – спросил он. – Я не очень уверен в нашей тактике, но насколько я понимаю, сейчас важна скорость.

Валин выпустил его.

– Ну-ну, не стоит из-за меня распускать такие нюни, – бурк-нул он.

Следующие несколько минут прошли в вихре активности: Валин шлепками приводил остальных в чувство, те поднимались, хватались за головы, потом принимались лихорадочно искать потерянное оружие – тени, мечущиеся среди темноты.

– Каден, – Валин махнул рукой, – ты полетишь со мной на птице. Это сейчас самое безопасное, особенно если Юрл вздумает вернуться. Талал, ты уже можешь достать до колодца?

Глаза лича все еще были подернуты мутной пленкой, но он сумел кое-как подняться на ноги.

– Я готов… идти с вами. Насчет… насчет кеннинга не знаю. Но идти… идти могу.

Валин посмотрел на Талала, потом в темноту, потом снова взглянул на лича, словно что-то взвешивая. Очевидно, придя к решению, он заговорил, и его голос звучал твердо:

– Ты остаешься здесь. И Тристе. И Гвенна.

– Черта с два! – вскричала рыжеволосая, делая шаг вперед.

– Гвенна! Сейчас не время! – одернул Валин. – Талалу досталось сильнее, чем ему кажется, и я не собираюсь оставлять его одного. Ты остаешься с ним.

Гвенна открыла рот, чтобы возразить, потом бросила взгляд на Талала, который стоял, обессиленно привалившись к валуну.

– Если вас там убьют, – прошипела она, оборачиваясь к Валину, – я приду туда и измолочу ваши трупы до полусмерти!

– Договорились, – сказал Валин.

И они побежали по короткому склону туда, где был привязан кеттрал.

– Пристегивайся! – прокричал Валин, показывая на ремни.

Каден сделал, как ему было сказано. Огромная птица подобралась и с мощным прыжком взмыла в воздух. В других обстоятельствах полет доставил бы ему одновременно чувство ужаса и радости, но сейчас, находясь глубоко внутри ваниате, Каден ощущал лишь спокойствие и отстраненность, как если бы он был всего лишь ветерком, треплющим края его одежды, или снегом на горных вершинах, или безмолвными облаками, проплывающими по небу.

– Пирр должна быть где-то там! – прокричал он, показывая в юго-восточном направлении. – Она сказала, что постарается задержать их так долго, как сможет!

– Как ты связался с Присягнувшей Черепу? – прокричал в ответ Валин.

Каден развел руками, показывая, что не может объяснить.

– Не знаю! Но она на нашей стороне!

Валин бросил на него странный взгляд, но кивнул.

У них заняло немного времени, чтобы найти убийцу. Крыло Юрла загнало ее в кончающийся тупиком каньон примерно в полутора милях от лагеря эдолийцев. Один из нападающих кеттрал запалил пару длинных трубок, которые выглядели как палки, но горели ярким, тлеющим светом, освещая все вокруг. Светловолосый парень, который, как понял Каден, был командиром крыла, прижал Пирр к скалам: его люди образовали свободный полукруг, отрезая ей возможности к бегству. Впрочем, пока ни один из них не решался вступить в смертоносный круг, образованный мелькающей вокруг женщины сталью.

– Почему они до сих пор не взяли ее? – прокричал Валин в ухо Кадену. – Как бы она ни владела клинками, одна стрела, и она готова!

Каден покачал головой.

– Они думают, что мы с Таном забрались в пещеры! Пирр им нужна живая, чтобы допросить!

Каден ничего не знал о таких вещах, но поверил женщине на слово, когда она заверила его, что гораздо сложнее взять врага живьем, чем убить его. В конце концов, это ей предстояло быть убитой или взятой в плен. Валин кивнул, видимо, тоже считая это разумным.

Он сделал несколько быстрых знаков темнокожему парню на дальнем когте, и несколько мгновений спустя птица нырнула в крутое пике. Девушка с луком – ей, должно быть, было не намного больше пятнадцати – свесилась в темноту (с того самого момента, как Каден разрезал на ней веревки, она, кажется, только и делала, что целилась или стреляла в кого-нибудь), и пока они падали сверху на круг солдат, не переставала натягивать и спускать тетиву. С молниеносной быстротой она сделала один за другим три выстрела, и трое кеттрал рухнули в пыль; они умерли так быстро, что даже не успели схватиться за свои шеи.

«До прошлой ночи я ни разу не видел, как умирают люди, – понял Каден. – Не думал, что это будет так просто».

Ут в последний момент повернулся, как раз вовремя, чтобы стрела отрикошетила от его нагрудного панциря и улетела куда-то в сторону. Другой солдат, командир крыла, нырнул в темноту. А потом птица оказалась над ними, издав пронзительный крик, и Валин спрыгнул с ее когтей, перекатившись при ударе о землю – нож в одной руке, короткий меч в другой.

У них не было времени разработать детальный план, но избранная тактика казалась Валину вполне подходящей: прежде всего убрать снайпера, пилота и подрывника, после чего они смогут разобраться с менее опасными противниками – Утом и Юрлом. Разумеется, крыло Валина могло высадиться вместе с ним. Было бы неплохо иметь Лейта и Анник за своей спиной, но ему больше нравилось, чтобы они были в воздухе: высота давала Анник больший угол обстрела. Однако стоило его ногам коснуться земли, как он осознал свою ошибку. Ут и Юрл сбежали в темноту, за пределы яркого сияния осветительных патронов. Поддержка с воздуха, на которую он рассчитывал, была бесполезна, если его крыло не могло видеть, что происходит. Он остался один.

– Однако, – раздался голос сзади, – и здоровенная же у тебя птичка!

Валин, вихрем развернувшись, оказался лицом к лицу с той женщиной, вооруженной ножами. Пирр, так назвал ее Каден. Присягнувшая Черепу. Валин окинул убийцу взглядом, быстро оценивая. Она тяжело дышала, и ее одежда была разрезана в десятке мест – в недавней схватке или это произошло раньше, было трудно сказать, – однако она казалась необычно спокойной. Тот факт, что Юрл не смог взять ее, многое говорил о способностях женщины, равно как и кровь на ее клинках.

– Они побежали вон туда, – сказала она, показывая одним из своих длинных ножей. – С неприятным господином, обвешанным железками, у меня свои счеты, а второго можешь убить с чистой совестью.

Валин подумал над предложением. Пирр помогала Кадену, но ему не нравилась идея доверить совершенно незнакомой убийце охранять свою спину. Разумеется, большого выбора у него не было, и любая минута задержки давала Юрлу дополнительную возможность ускользнуть еще дальше или устроить засаду.

– Ну хорошо, – он устало кивнул. – Ут твой, Юрл мой. Только не облажайся.

Пирр беззаботно улыбнулась. Она совсем не была похожа на убийцу.

– Такой совет мог бы мне пригодиться несколько дней назад, прежде чем нас загнали в эти несчастные горы.

– Удачи!

– И тебе тоже, – отозвалась Пирр. – Будь осторожен. Этот ублюдок хорошо владеет мечом.

Валин угрюмо кивнул. Уже недели, месяцы он выжидал именно этой возможности – шанса встретиться с Юрлом один на один. Тем лучше, что они улетели за границы империи, за пределы защиты закона и действия аннурского правосудия, в эти безымянные горы, где нет ни инструкторов, ни уставов, ни затупленных мечей, ни правил поведения, где никто не закричит, что игра нечестная, и не остановит поединок. Именно этого всем сердцем жаждал Валин; и однако факт оставался непреложным фактом: Юрл фехтовал лучше него. Он был быстрее, и он был сильнее. Когда все закончится, кровь на земле, скорее всего, будет принадлежать Валину. Было глупостью гнаться за ним, и на мгновение Валин засомневался. Он мог вернуться за остальными членами своего крыла. Его противник остался один, шел пешком по опасной местности, практически без провизии. Лишь гордость и глупость заставляли Валина преследовать его в одиночку. «Порой бывает мудрее выждать», – писал Гендран.

Однако Валину надоело ждать. Человек, который издевался над Ха Лин, пытался перебить все его крыло, убить его брата, положить конец линии Малкенианов, находился лишь в нескольких шагах от него. Валин уже пытался играть по правилам. Сколько себя помнил, он пытался взвешивать шансы, думать прежде, чем действовать, выбирать наиболее разумный путь. Все это закончилось крахом: Лин была мертва, сам он и его крыло оказались предателями, изгнанными из страны. Юрл мог его убить – ну и что в этом такого? Рано или поздно он все равно умрет на острие клинка или в собственной постели. Что-то внутри него беспокойно ворочалось; какая-то часть его ума, древнее, чем все сознательные мысли, более быстрая, более жестокая, без конца нашептывала одно и то же зловещее слово: «смерть, смерть, смерть». Будет ли это его смерть или смерть Сами Юрла – больше не имело значения.

Клинок обрушился на его голову мощным ударом, настолько быстрым, что Валин едва успел его отбить. Если бы не мигающий свет осветительных патронов, все еще догоравших за его спиной, он бы вообще не заметил атаки. Он отступил на пару шагов, пытаясь восстановить равновесие, и Юрл вышел к нему из-за выступа скалы. Он больше не улыбался.

– Ты убил моих людей, Малкениан.

– Будто бы тебе не все равно, – отозвался Валин, пытаясь выиграть время, чтобы найти способ пробиться через защиту противника.

– Ты оскорбляешь меня, – заметил Юрл.

Его клинки сверкнули одновременно со словами – один сверху, другой снизу, прощупывая, наступая. Валин парировал атаку и нанес быстрый ответный удар, который Юрл отбил с презрением.

– Ты сам – ходячее оскорбление, – продолжал он, начиная движение по кругу. – Валин уй-Малкениан, сын императора, командир звена кеттрал!

Он фыркнул.

– И подумать только, что в любой удобный для меня день я мог зарезать тебя как годовалого теленка!

Клинки снова со свистом устремились к Валину – атака «двойное крыло», которая в последний момент превратилась во что-то другое. Валин отклонился назад, пытаясь освободить место для ответа, и в тот же момент под его нижнее ребро вонзилась сталь. Рана не была глубокой, но первая кровь пролилась.

– Вот об этом я и говорю, – заметил Юрл, опуская верхний клинок, чтобы лениво показать им на нанесенную рану.

Валин ринулся было на открывшуюся брешь, но сдержал себя. Это была ловушка, в точности как тогда на ринге, в точности как на Западных Утесах. Вместо попытки пробить ослабевшую защиту противника, он сделал шаг назад, пытаясь не обращать внимания на кровь, струившуюся по его боку, пытаясь думать. Хотя раны и наносились клинками, но в любой настоящей схватке победа или поражение на самом деле происходят в уме. Слова Юрла настолько же участвовали в игре, как и работа его ног, все его подначки имели такое же тактическое значение, как и финты и обманные стойки. Там, на островах, Валин каждый раз стискивал зубы и пытался игнорировать его отвлекающие маневры, сражаясь в упрямом молчании, отказываясь дать себя вовлечь. «Вовлечь»… Валин едва не расхохотался, настолько смехотворным ему показалось это слово. Он бежал из Гнезда, бросив свое обучение и всю тамошнюю жизнь, чтобы прилететь сюда, разыскать Юрла и остановить его, чтобы сразиться в этой битве. Никто его не «вовлекал» – он сам очертя голову бросился во все это.

– Ты ведь понимаешь, что тебе конец, – сказал он, резким движением головы показывая через плечо, в направлении догорающих огней. – Твое крыло перебито. Эдолийцы все мертвы. Даже если ты убьешь меня, тебе все равно конец.

Гримаса исказила лицо Юрла.

– Что ж, придется ограничиться удовольствием выпустить из тебя кишки, – ответил он, текучим движением переходя к атаке «складывающийся веер».

Один клинок рассек воздух по диагонали снизу вверх, но это был финт – настоящий удар пришел снизу. Валин отбил его, но Юрл сумел передвинуться в освободившееся пространство, тесня его все дальше и дальше, осыпая ударами сверху и сбоку, изгибаясь в каких-то непонятных манджарских формах, которые Валин с трудом узнавал и с еще большим трудом блокировал. Атака, казалось, длилась несколько часов, и когда она наконец закончилась, Валин сам слышал, с каким надрывом дыхание вырывается из его груди. Ниже его плеча сочилась кровью еще одна рана.

– Я тебя убью, – проговорил Юрл, сплевывая на землю, – точно так же, как убил твою маленькую сучку там, в Дыре, когда Балендин с ней закончил.

– Так это был ты, – сказал Валин, чувствуя, как сердце превращается в кусок льда, готовый его задушить.

– Ну да, мы с личем, – пожал плечами Юрл.

Это были всего лишь новые слова, новая тактическая уловка, но внутри Валина вскипела волна бешеной ярости. Он оскалился, словно собирался прыгнуть на противника и вырвать ему глотку зубами. Горячая кровь бросилась ему в глаза, пульсируя отчаянным, убийственным биением.

– Жаль, что ее нет здесь, чтобы тебе помочь, – продолжал Юрл. – Может, мне было бы хоть немного интереснее драться.

«Ох!»

Воспоминание оглушило Валина, словно удар по лицу.

«Ох…»

Чувствуя ослепительную боль в плече и в боку, Валин передвинулся влево. Он терял кровь, а вместе с ней скорость. Следующая атака Юрла будет быстрой и мощной, что означало, что у Валина остался лишь один ход – и внезапно он понял, что это должен быть за ход. Тень улыбки Ха Лин промелькнула в его уме. Ему было всего лишь десять лет, когда она впервые спасла его, протащив весь последний участок долгого заплыва после того, как у него свело мышцы ног. Она держала его голову над колышущейся зыбью, попеременно ругая и подбадривая; ее острое детское личико было сердитым, упрямым и полным решимости. Это был первый раз, когда она вызволила его, но далеко не последний. И даже сейчас, после своей смерти, она не оставляла попыток.

С бешеным ревом Валин ринулся вперед, изображая выпад «бычьи рога». Это была отчаянная уловка, безумная атака, оставлявшая его открытым для любых парирующих ударов. Вот только для того, чтобы нанести парирующий удар, Юрлу потребовалось бы отступить назад, опершись на ногу, – на левую ногу. Летя вперед сквозь ночь с выставленными перед собой клинками, Валин вновь услышал тихий голос Ха Лин: «Я тоже успела нанести пару ударов… его левая лодыжка… ты можешь испытать его».

Лицо Юрла исказилось недоумением от неожиданного рывка. Сделанный им шаг назад был чисто рефлекторным, такие вещи вбивались в каждого из кеттрал на протяжении тысяч дней, проведенных на ринге: движение нарабатывалось, нарабатывалось и нарабатывалось, пока не оказывалось запечатлено в мышцах и костях. Его тело безупречно повиновалось навыку – текучим движением Юрл отодвинулся и припал к земле в стандартной низкой стойке, чтобы избежать «рогов» Валиновой атаки – хотя настоящая атака заключалась отнюдь не в «рогах».

Валин перекатился по земле, не обращая внимания на камни, скребнувшие по его ранам, и выхлестнул ногу в направлении согнутой лодыжки противника. Удар получился несильным, несбалансированным, плохо рассчитанным по времени, однако он пришелся как раз на тот момент, когда Юрл переносил вес на эту ногу, нагружая ее перед контратакой. Лодыжка хрустнула, Юрл зашатался, и его клинок скользнул мимо шеи Валина. Его лицо было искажено злобой и яростью, но за всем этим чувствовалась другая эмоция, и это было нечто новое – прекрасный, отвратительный росток страха.

– Лин рассказала мне, что ты был не единственным, кто наносил удары там, на утесах, – сообщил Валин, отползая назад и вставая на ноги.

Молча оскалившись, Юрл упал на одно колено, с трудом поднялся на ноги и снова поднял клинки, но неуверенно. Потом он повернулся и захромал прочь, в темноту, за пределы освещенного участка.

«Темнота, – угрюмо подумал Валин. – Это моя территория. С того времени, как я вышел из Дыры, темнота – мой дом».

Закрыв глаза, он почувствовал, как его омывают ночные запахи и звуки. Юрл был где-то там, не очень далеко. Валин чувствовал его запах – пот, кровь, сталь и за этим всем резкий, животный запах страха. Его губы растянулись в хищной усмешке. Гендран не одобрил бы его выбор – преследовать врага в темноте; но, с другой стороны, Гендрану не доводилось вкушать смоляную горечь черного яйца. Издав низкое рычание, Валин повернулся прочь от света и скользнул в безграничное царство теней.

Его окружали сотни запахов: камня, грязного снега, шепчущего из нависающих туч дождя. Тысячи потоков воздуха касались его кожи, шевелили волоски на его предплечьях и загривке. Каким-то органом чувств, который был ему доступен, хотя и непонятен, он различал вокруг себя десятки едва обрисованных форм, словно эхо предметов. Он ощущал камни у себя под ногами, скребущие по подошвам ботинок. Подняв перед собой обнаженные клинки, он медленно и беззвучно разворачивался, всматриваясь в окружающую темноту – медленно-медленно… Вот оно, в нескольких шагах от него – излучение тепла там, где не может быть никакого тепла. Дыхание. Тот же тошнотворный запах страха, вплетающийся в простой, суровый аромат гор.

Юрл.

Скорее почувствовав, чем услышав рассекающий темноту клинок, ощутив движение воздуха, Валин без единой мысли нырнул вперед и перекатился. Сталь описала широкую дугу в пространстве над ним, высекая искры из скал. Юрл за его спиной выругался, и Валин беззвучно повернулся к нему лицом.

Его противник стоял, держа оба клинка перед собой в полузащитной позиции, которую кеттрал изучали на случай драки вслепую. «Он меня не видит! – понял Валин. – Он знает, что я рядом, но не может меня видеть!» Очевидно, Талал был прав: все сларновы яйца даровали кеттрал некое преимущество, но ни одно из них не обладало такой силой, как то чудовищное черное яйцо, которое выпил Валин.

В сотне шагов от них все еще слабо вспыхивали осветительные патроны, а где-то слева отчанно рубились Пирр и Ут – резкий звук стали, скрежещущей о сталь, раз за разом нарушал ночную тишину. Валин слышал, как эдолиец пыхтит и бранится, а за этими звуками различал более тихое, быстрое дыхание убийцы. Все это было неважно. Сейчас перед ним был Юрл, слепо шарящий в темноте.

– Это конец, – сказал Валин.

Под ногой Юрла хрустнул гравий: он переместил вес. Снова завихрение воздуха, свистящий выдох, струйка страха – и Валин отбил в сторону атакующий меч. Он понял, что чувствует себя как дома здесь, в этой огромной тьме, и закрыл глаза. Звуки и запахи окружающего мира обступили его со всех сторон; его язык молниеносным движением высунулся наружу, пробуя ночь на вкус.

«Хал, что ты со мной сделал?» – подумал он.

Впрочем, было уже слишком поздно для таких вопросов – и было поздно уже давно, целую вечность, понял он. И дело не ограничивалось странным алхимическим процессом, произошедшим у него в крови. Что-то в его сердце угасло, когда он нашел тело Ха Лин на полу в той пещере, – какая-то часть его существа, которая любила свет и надеялась, что после ночи наступит утро. Ведь в конце концов, когда он вынес тело своей подруги к солнцу, она так и осталась мертвой.

«Лучше уж оставаться в темноте».

По его щекам катились слезы, замутняя зрение, – но он больше не нуждался в зрении.

– Ты не можешь победить, – сказал Валин, следуя за отзвуком телесного тепла своего противника. – Брось свои клинки, расскажи мне все, что знаешь, и я дарую тебе чистую смерть.

«Чистую смерть»… Даже произнося эти слова, он чувствовал, что это ложь. Больше всего на свете ему хотелось наброситься на Юрла и разорвать его на кусочки; он хотел, чтобы тот страдал, вопил в темноте и чтобы лишь собственная боль была ответом на его крики.

– Иди к Шаэлю! – огрызнулся его противник, делая выпад обоими клинками одновременно.

Такую атаку инструкторы на Карше называли «крылья мельницы». Это движение предназначалось либо для чересчур самонадеянных, либо для совсем отчаявшихся бойцов. Валин легко откатился в сторону, уворачиваясь от удара. Даже на расстоянии двух шагов он слышал затрудненное дыхание Юрла, волну панического жара от его тела, чувствовал вкус его ужаса.

«А ведь это приятно!» – понял Валин, хотя что-то в нем сжалось от отвращения при этой мысли. Оскалив зубы, он шагнул вперед.

– Кто стоит за заговором? – спросил он.

– Если я тебе скажу, ты меня убьешь, – отозвался Юрл, отступая дальше в темноту. Его голос звучал сдавленно и беспомощно.

Одним стремительным, точным движением Валин сделал выпад. Он ощутил, как сталь впилась в тело, разрезая мясо, затем сухожилие, затем кость; затем, спустя полмгновения, Юрл завопил, и послышался грохот меча, упавшего на скалистую поверхность. «Запястье», – подумал Валин, удовлетворенно кивнув. В воздухе запахло кровью, и Валин глубоко вдохнул этот запах – резкий, с медным привкусом.

– Я в любом случае тебя убью, – сказал он, делая еще шаг вперед.

– Хорошо! – просипел Юрл. Его второй клинок тоже упал на камни. – Хорошо! Ты победил. Я сдаюсь.

– Я не требую, чтобы ты сдался, – ответил Валин. – Я хочу только, чтобы ты сказал, кто стоит за заговором.

Он понюхал воздух, повернулся щекой к темноте, чтобы ощутить, как ветерок овевает его кожу, затем сделал еще один хлесткий выпад своим мечом, проткнув Юрлу насквозь другое запястье. Где-то в далеких закоулках его сознания Гендран доказывал тактическую необходимость соблюдения спокойствия и сохранения в живых полезных пленников, а еще дальше звучали другие голоса – его отца, его матери, – произносящие такие слова, как «милосердие» и «достоинство». Валин заставил их всех умолкнуть. Его родители были мертвы, Гендран тем более. Ха Лин пыталась играть по правилам, и результатом стали лишь ее унижение, побои и смерть. «Милосердие» и «достоинство» хорошо звучали, но им не было места здесь, в темноте, с глазу на глаз с его загнанной в угол жертвой.

Юрл издал долгий, мучительный вопль, больше похожий на вой попавшего в ловушку животного.

– Ты не можешь меня убить! – всхлипывал он. – Не можешь, если хочешь знать, кто стоит за всем, что здесь произошло. Я тебе нужен живой!

– В живых мы оставим Ута, – прорычал Валин.

Однако не успели эти слова покинуть его губы, как он понял, что звуки схватки за его спиной замолкли. Там, где недавно сталь бряцала о сталь, теперь слышались лишь глубокие вздохи ветра над снегом и камнем. Кто-то из них был мертв. Валин понюхал воздух. Пирр двигалась к нему – ночной ветерок доносил слабый запах ее волос. Балендин, Адив и вот теперь Ут. Все мертвы. Похоже, что Юрл действительно был последним, кого они могли взять в плен, – но хотя Валин знал, что это разумно, кровь, струившаяся в его жилах, была холодной и темной. Он не хотел пленников.

– Больше никто не знает всего! – продолжал стонать Юрл. Он уже стоял перед Валином на коленях, отчаянно всхлипывая. – Я нужен тебе живой! Прошу, оставь мне жизнь!

– Расскажи мне то, что знаешь, – сказал Валин, – и я отвезу тебя обратно в Гнездо, чтобы отдать правосудию.

Еще одна ложь, слетевшая с его губ как песня.

– Хорошо! Это… это заговор…

– Я знаю, что это заговор, – отозвался Валин. – Кто за ним стоит?

– Я не знаю – то есть не знаю его имени. Но это кшештрим. Это я знаю точно. Он кшештрим!

Валин помолчал. Кшештрим принадлежали древней истории, последний из них был убит больше тысячи лет назад. Утверждение Юрла казалось безумием, и однако… Вряд ли он стал бы лгать сейчас, пресмыкаясь перед ним в грязи, с руками, отрубленными по запястья.

– Что еще? – спросил Валин.

– Больше я ничего не знаю, – простонал Юрл. – Это все! Это все, что я знаю! Прошу тебя, Валин, умоляю тебя!

Все еще с закрытыми глазами Валин шагнул к нему, достаточно близко, чтобы прижать к его животу острие кинжала. Юрл обмочился, и запахи крови и мочи, резкие и едкие, смешались в прохладном ночном воздухе.

– Ты меня умоляешь? – спросил Валин тихо, почти шепотом.

– Умоляю! – всхлипнул Юрл.

– А как насчет Ха Лин? Она умоляла тебя?

– Мне жаль, что так получилось с Лин! Все не так, как ты думаешь! И всегда было не так!

– Она тебя умоляла? – настаивал Валин, надавливая на кинжал так, чтобы острие проткнуло кожу.

– Я не знаю! Я не помню!

Юрл попытался схватить Валина окровавленными обрубками, но Валин оттолкнул их.

– Этого мало, – проскрежетал он, вгоняя нож немного глубже. – Там, в Дыре – ты ведь помогал Балендину убить ее?

– Нет, я… – лепетал Юрл. – Я не хотел… Это было не…

Валин просунул нож еще дальше.

– Этого все еще мало.

– Во имя милосердной Эйры, Валин! – взвыл Юрл, безнадежно протягивая к нему обрубки рук. – Когда же тебе будет достаточно? Чего тебе вообще надо?

Валин задумался. «И действительно, чего же мне надо?» Когда-то он смог бы ответить на этот вопрос. До того, как убили его отца. До того, как он взобрался по лестнице на душный чердак, где висело тело Эми. До того, как он вынес на руках тело Лин из темной пасти Халовой Дыры. «Справедливости? Мести?»

Он покачал головой. «Сейчас я уже…»

– Не знаю, – ответил он, по рукоять погружая клинок в живот Юрла и чувствуя, как мышцы безнадежно сжимаются вокруг лезвия. – Может быть, уже ничего.

Он рывком высвободил кинжал. Издав долгий хриплый стон, Юрл мешком осел на землю. Валин выпрямился, вытирая лезвие о свою черную униформу. Под укрытой тучами непроницаемой пеленой ночи он не мог увидеть трупа, не мог увидеть дело своих рук – но это ему и не требовалось. Его клинки скользнули обратно в свои ножны. Ночной воздух вокруг него полнился всем этим – кровью и кишками, отчаянием и смертью. Он мог обонять этот запах, понял Валин, содрогаясь то ли от ужаса, то ли от удовлетворения. Он мог чувствовать все это на вкус.