25

– Ну что же, все прошло не так хорошо, как мы надеялись, – сказал ил Торнья, откидываясь на спинку кресла и кладя на стол перед собой ноги в начищенных сапогах.

После суда над Уинианом прошло несколько недель, однако новые обязанности кенаранга до сих пор не позволяли встретиться с ним. Адер сидела по другую сторону стола в бывшей личной библиотеке своего отца – комнате с высоким потолком на десятом этаже внутри Копья Интарры. Это место выглядело настолько же странно, насколько и впечатляюще. Сквозь прозрачную наружную стену – это был тот самый хрусталь, из которого состояло Копье, – открывался вид на остальную часть Рассветного дворца, Парящий зал, Башню Ивонны и башню Журавля, обширную центральную площадь, выводящую к Воротам Богов, и за воротами – на Дорогу Богов, подобно великой реке вливающуюся в хаос городских построек. Это было место, где человек мог чувствовать себя властелином мира, отрешенным от забот простых смертных, трудящихся в лавках и на верфях, в пивных и храмах, лежащих внизу.

Адер, однако, вовсе не чувствовала себя отрешенной от забот.

– Это была катастрофа, – сдавленно проговорила она. – Хуже, чем катастрофа. Уиниан не только остался безнаказанным за убийство моего отца; слухи о его чудесном избавлении теперь уже, наверное, прошли полпути до Изгиба!

Воспоминание о колоннах Сынов Пламени, маршировавших плечом к плечу на похоронах Санлитуна, внезапно показалось ей еще более угрожающим, чем прежде.

– Интарра всегда была почитаемой богиней, Уиниан располагает собственной армией, и теперь за один-единственный день он сумел привлечь к себе внимание всех до единого аннурских жителей. «Анлатун Благочестивый возродился» – вот как говорят о нем люди, невзирая на факт, что Анлатун был Малкенианом.

– Это действительно был неплохой фокус, – признал кенаранг, поджимая губы.

– Этот «фокус» может стать концом династии Малкенианов! – отрезала Адер, изумленная и раздраженная его беззаботным отношением.

Ил Торнья небрежно взмахнул рукой:

– Ну, я бы не стал заходить столь далеко. После убийства Санлитуна птицы каждую неделю летают в Гнездо и обратно, и, как меня заверяют, Валин по-прежнему жив и здоров.

– Валин не наследник трона.

– Относительно Кадена также нет никаких оснований предполагать, что с ним что-либо случилось.

– Но нет никаких оснований предполагать и обратное! Ашк-лан находится на краю империи, практически уже в Антере. Уиниан вполне мог послать туда убийц. Каден мог попросту свалиться с какой-нибудь Кентом клятой скалы, и неизвестно, когда мы об этом узнаем! Мы до сих пор не получили никаких вестей от посланной за ним делегации.

– Путешествия требуют времени. А вы находитесь здесь.

– Я женщина, если вы до сих пор не заметили!

Ил Торнья окинул взглядом ее грудь и вызывающе поднял брови.

– Это верно.

Адер залилась краской, хотя сама не могла бы сказать, от гнева или смущения.

– Я имею в виду, что не могу занять Нетесаный трон. Вы регент, но вы не Малкениан. Перед Уинианом сейчас открывается исключительный шанс, когда он может провозгласить себя наследником традиции моей семьи.

– Ну так убейте его.

Адер открыла рот и снова закрыла, не зная что ответить. Ил Торнья произнес это так, словно предлагал ей купить ведро слив. Разумеется, жизнь на границе ценилась дешевле, и он на протяжении всей своей службы видел, как умирают люди – свои и враги. К несчастью, здесь они были не на границе.

– Существуют законы, – наконец ответила она. – Необходимо следовать установленным процедурам.

– Тем самым установленным процедурам, которые нам так помогли во время суда? Законы – это, конечно, хорошо; но когда сносишь человеку голову, в этом есть некоторая определенность. Не знаю, как вы, а я принял этот суд как личное оскорбление. Этот елейный скунс победил – что означает, что я проиграл. А я не люблю проигрывать.

– Но не могу же я попросту убивать всех, кто мне не нравится!

– Правда не можете?

– Я министр финансов, а не палач.

– Вы дочь императора. У вас есть пятьсот эдолийцев, единственная работа которых состоит в том, чтобы сражаться за вас.

– Их работа состоит в том, чтобы защищать меня!

– Ну и скажите им, что они лучше всего вас защитят, если нашпигуют Уиниана острой сталью.

Адер покачала головой. Этот человек упускал самое основное.

– Малкенианы не деспоты.

При этих словах ил Торнья рассмеялся искренним, заразительным смехом.

– А кто же вы в таком случае? Просто вы очень хорошие деспоты. Просвещенные. Старающиеся принести благо своему народу и все такое.

– Вот именно.

– Но тем не менее вы именно деспоты. Или тираны – вы предпочитаете, чтобы вас называли тиранами? Суть в том, что никто не выбирал вас править Аннуром.

– Я не правлю Аннуром, – запротестовала Адер, но ил Торнья попросту отмахнулся:

– Вы принцесса и министр, дочь своего отца и сестра своего брата, а также в настоящий момент единственный представитель рода Малкенианов на континенте, не говоря уже об этом городе.

– И однако Совет министров выбрал регентом вас, – возразила она, стараясь, чтобы ее голос не звучал слишком раздраженно.

– А я подчиняюсь вам. Что должно подсказать вам, какой властью вы обладаете. – Ил Торнья спустил ноги на пол и наклонился вперед, впившись в нее взглядом. Впервые с начала разговора он казался полностью поглощенным беседой. – Вы – выдающаяся женщина, Адер. Будучи кенарангом, я имел несчастье провести некоторое время в обществе тех, кто считает, что именно на них держится Аннур, и я могу сказать, что вы гораздо умнее, чем все они, вместе взятые. Вы быстро и точно схватываете ситуацию и не боитесь высказывать то, что у вас на уме.

Она залилась краской от неожиданной похвалы, но он еще не договорил.

– Вопрос только в том, способны ли вы действовать? Я знавал десяток людей с достаточно хорошей военной смекалкой, которые могли подняться до моего ранга. Они понимали стратегию. Они умели найти выход из невозможных тактических ситуаций. Они осознавали важность всяких скучных вещей – логистики, транспорта и прочего. Их слабым местом была неспособность к действию. В каждом сражении наступает момент, когда уже достаточно ясно, что необходимо делать, по крайней мере для тех, кто в первую очередь понимает логику военных действий. И в этот момент большинство людей подводят сомнения – а что, если я понял неправильно? Что, если я чего-то не принял во внимание? Может быть, стоит подождать еще минуту, еще час?

Ил Торнья улыбнулся жесткой, хищной улыбкой.

– Я постоянно сражаюсь с такими людьми – и убиваю их.

– Но… убить Уиниана?

Она пыталась осознать все последствия такой идеи. Всего этого было слишком много для нее – и дело было не только в Уиниане, но также в похвалах и критике, высказанных ил Торньей. Никто никогда не говорил с ней таким образом, даже отец, который настолько доверял ее здравомыслию, что поручил ей пост министра финансов. Одно это назначение превышало все ее ожидания от жизни, однако ил Торнья, невзирая на его критику, говорил так, словно видел ее способность к чему-то большему, к великим свершениям.

– Почему бы и нет? Он убил вашего отца, глумился над вашим семейством; к тому же он, кажется, готов затеять большую игру в гонке за власть над империей.

Адер внимательно посмотрела на человека, сидящего напротив. При первой встрече он показался ей поверхностным и тщеславным – напыщенным глупцом, заботящимся больше о своем гардеробе, чем о вопросах государственного значения. Она ошибалась; теперь она могла это признать. Гораздо труднее было признаться самой себе в том, что она желала произвести на него впечатление. Смехотворная, девчоночья мысль. «Но почему бы и нет?» – гневно спросила она себя. Перед ней человек, добившийся высочайшей военной должности, от чьего слова зависят жизни сотен тысяч людей, – и он говорит с ней не как с сопливой девчонкой или принцессой-недотрогой, но как с равной. Глядя на него, она на мгновение уловила возможность союза – принцесса, ставшая министром, и кенаранг, ставший регентом, – но усилием воли подавила эту мысль.

Ил Торнья спокойно глядел на нее, сидя в своем кресле. Его глаза были глубокими, как колодцы.

– Почему вы мне помогаете? – наконец спросила она.

– Я помогаю империи.

– Империи тоже. Но кроме этого, вы помогаете мне.

Он улыбнулся, и на этот раз его улыбка была теплой, человечной.

– Неужели это так ужасно для мужчины – желать союза с умной и прекрасной женщиной? Конечно, в походах есть свое очарование, но через десяток лет бесконечная похвальба и позерство военных начинают надоедать.

Адер опустила взгляд, безуспешно стараясь замедлить биение сердца. «Уиниан! – рявкнула она на себя. – Ты здесь для того, чтобы понять, что делать с Уинианом!»

– Убийство Верховного жреца не такая легкая задача, как вы пытаетесь это представить, – сказала она, принуждая себя возвратиться к насущным вопросам.

Какое-то мгновение ил Торнья продолжал смотреть на нее с прежним напряжением, потом откинулся на спинку кресла. Адер почувствовала одновременно облегчение и сожаление, когда он отодвинулся от нее.

– Обычно люди умирают, если воткнуть им в тело клинок и пошевелить как следует. Даже жрецы.

Адер покачала головой.

– Вы убедили меня в том, что он действительно должен умереть, но вы по-прежнему думаете как солдат. Солдат, возможно, не моргнет глазом, видя, как его товарищи погибают на ургульских рубежах, но Аннур – не поле битвы. В империи запрещены кровавые жертвоприношения. Весь город всколыхнется, если кто-то убьет Уиниана, особенно после того, что произошло на суде. Он и до этого был популярен… Сейчас же, если кто-либо узнает или хотя бы заподозрит, что его убили по моему приказу, на улицах начнутся мятежи. – Впервые она посмотрела на этот вопрос с точки зрения Верховного жреца. – Если бы я была Уинианом, я бы надеялась на то, что кто-нибудь попытается проделать что-либо подобное.

– То есть мы возвращаемся к благоразумию и будем ждать Кадена? – спросил он.

– Нет, – твердо ответила Адер. – Мы должны найти третий путь. Давайте вернемся к суду. Как Уиниан смог избежать сожжения?

– Надеюсь, вы не хотите сказать мне, что он действительно является фаворитом какой-то мифической богини?

Адер нахмурилась.

– Вы не верите в Интарру?

– А вы? – Ил Торнья развел руками. – Я верю в то, что вижу своими глазами и слышу своими ушами. Тысячи битв были выиграны и проиграны по различным причинам, но никогда потому, что какой-либо бог спустился, чтобы принять участие в заварушке.

– В хрониках говорится по-другому. Во времена войн с кшештрим…

– Кшештрим – это сказки для детей, равно как и боги. Вспомните, какое было выражение на лице Уиниана, когда он входил в зал суда.

Адер медленно наклонила голову.

– Да. Он знал, что ему ничего не грозит. У него не было в этом ни малейшего сомнения.

– А теперь скажите: если бы вы рассчитывали на милость богини, которую никто не видел и не слышал уже тысячу лет, даже если бы вы думали, что она собирается вас спасти, неужели вам не было хотя бы чуть-чуть не по себе?

Адер поднялась на ноги: ее волнение требовало хотя бы какого-то физического выражения. Она прошлась до дальней стены библиотеки, пытаясь осмыслить происходящее и отделить факты от подозрений. За прозрачной хрустальной стеной солнце садилось за город, Адер ощущала тепло его лучей на своих щеках и губах. Повернувшись, она обнаружила, что Ран стоит рядом, хотя она не слышала, как он подошел.

– Он лич, – сказала она. Это было единственное объяснение.

Кенаранг задумался над ее предположением, выпятив губы.

– Я читала все хроники, – настаивала Адер. – Линная и Варрена, и даже этот бесконечный комментарий Энгеля. Это очень похоже на то, на что способны личи, если у них сильный колодец и он находится близко.

– В этом есть смысл, – наконец признал Ран, задумчиво кивнув. – Если вам удастся убедить в этом людей, они сами разорвут его на куски.

– Но как? – спросила Адер, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. – Люди верят, что Интарра любит его. Как отличить божественную милость от кеннинга какого-то лича?

– Нет никаких божественных милостей! Это все – лишь кеннинг.

– Вы в это верите, но они-то нет! Этот человек буквально за один день стал их героем. Мы не можем его убить, сперва не лишив его ореола, не раскрыв его секрет таким образом, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений. Когда мы покажем людям, каков он есть – лжец и лич, – дальше будет уже неважно, что мы с ним сделаем. С ним будет покончено.

– Однако, как вы уже сказали, – отозвался Ран, кладя ладонь на ее плечо, словно желая утихомирить поток ее речи, – милости Интарры дьявольски трудно отличить от кеннинга лича.

– Это верно, – произнесла Адер, кусая губы. – Это верно.

Солнце скрылось за горизонтом, залив небо кровавым багрянцем, но ее щеки все еще пылали: то ли от его последних лучей, то ли от собственного внутреннего жара. Должен быть какой-то способ! Ее отец смог бы его найти. Если она только подойдет к вопросу с нужной стороны, посмотрит на него под правильным углом… У каждой проблемы есть свое решение. Если она…

– Оставьте это, – сказал Ран, пытаясь увести ее обратно в комнату. – Лягте поспите, утро вечера мудренее. Порой хорошие идеи приходят в голову только тогда, когда оттуда уходят все мысли. Им необходимо место.

Повернувшись, Адер уставилась на него, на его гладкое точеное лицо, его глубокие глаза. В том, что он сказал, было что-то такое… что-то…

– Да! – произнесла она, чувствуя бегущий по спине холодок возбуждения, когда перед ней начали вырисовываться контуры плана. – Да! Именно так мы это и сделаем.

Она широко улыбнулась ему.

– Но мне понадобится человек, хорошо разбирающийся в ядах.

Ран нахмурил брови.

– Вы только что убедительно рассказали мне, почему мы не можем просто его убить.

– О, – отозвалась она, впервые со смерти отца чувствуя, как в ней поселяется надежда. – Я собираюсь сделать гораздо больше, чем просто убить его.

И потом, к явному изумлению кенаранга, она наклонилась к нему вплотную и поцеловала сильным и долгим поцелуем прямо в губы. Огонь внутри нее разгорался все ярче, распространялся все шире.