26

Валин встал рано, умылся холодной водой из желоба перед бараком, побрился поясным ножом, потом надел свой лучший черный мундир. За ночь все его суставы задеревенели, в мышцах засела тупая боль после того, как их заставили работать сверх предела выносливости, а потом оставили застывать; ноги отказывались ходить. Хромая, он шел между строениями, мимо столовой, мимо здания командования, через огромный пустой плац в центре лагеря и дальше вверх по тропе, по направлению к небольшой возвышенности, откуда открывался вид на гавань. На пригорке в нескольких сотнях шагов к востоку раскидистый гробовой дуб простирал к небу свои узловатые сучья-пальцы, но сегодня кеттрал не собирались приносить жертвы перед святилищем своего покровителя; их целью был храм другого бога. Солдаты называли каменный уступ на вершине этой небольшой возвышенности «Столом Ананшаэля», и именно здесь у них было принято отдавать последние почести павшим.

По мере того как Валин взбирался на холм, к нему присоединялись другие, такие же новоиспеченные кеттрал – небольшой черный ручеек, текущий к вершине снизу. Гент шел в нескольких шагах впереди, сильно хромая на левую ногу; у Гвенны, шедшей в полудюжине ярдов сзади, правая рука висела на перевязи. Все молчали. Напряжение Пробы сделало слова слишком тяжким грузом, а их цель – слишком незначительной.

Восемь лет, рисуя в воображении этот день, Валин представлял себе праздник: смех, хлопание друг друга по плечам и, разумеется, десятки, сотни кружек пива, ожидающие их на Крючке. И вот этот день настал: день, когда они наконец стали кеттрал; спустя восемь лет вот так выглядел день, когда они доказали, что достойны считаться преемниками череды железных воинов прошлого.

В последнее время – с загадочного предупреждения умирающего эдолийца – он все больше чувствовал растущую необходимость поскорее покончить с испытанием. Те, кто переживал Пробу, получали назначения в крылья на роли, для которых прошли обучение, что означало, что после недолгого испытательного срока он начнет командовать собственной небольшой группой солдат и будет наконец вправе покинуть острова. Если бы ему дали разрешение, он смог бы отправиться к Кадену, чтобы предупредить его. На протяжении предыдущих пяти недель Валин почти не думал ни о чем другом; вполне понятно, что за Кадена он волновался больше, чем за Ха Лин. Никогда, даже в самых худших своих предчувствиях, он не представлял, что Проба может стать для нее фатальной.

О, конечно, скорее всего, ей бы сильно досталось. Он тоже не обошелся бы без увечий. Все это было частью его фантазий – как они получат ужасные, но несмертельные раны, которыми впоследствии будут щеголять, бахвалясь друг перед другом пройденными испытаниями, перенесенными лишениями, поверженными врагами. Однако, как выяснилось, жизнь кеттрал не особенно хорошо увязывалась с историями. В историях солдаты обменивались подначками и импровизированными шуточками, одновременно с небрежным изяществом расправляясь с противником. В историях солдаты оставались жить, Кент их побери.

Он перевалил через невысокий холм и уставился на погребальный помост. Известняковый щебень, из которого в значительной мере состояла почва Киринских островов, делал невозможным погребение в земле, и хотя кеттрал проводили бесчисленные часы под водой, выполняя различные учебные и боевые задания, никто не хотел навечно упокоиться в ледяных сине-черных океанских глубинах. Кеттрал сжигали своих мертвецов – тех, чьи тела удавалось вернуть, – здесь, на этом мысу, на угловатой известняковой плите, торчащей из земли, словно кость, прорвавшая кожу.

Очевидно, кто-то построил помост ночью, пока Валин и остальные его однокурсники спали мертвецким сном – сколачивал доски, аккуратно и тщательно, словно столяр, несмотря на то, что все это делалось лишь для того, чтобы потом сгореть в огне. «Вот так же и мы, – подумал Валин. – Мы учимся, оттачиваем навыки, тренируем наши тела… а потом погибаем».

Он заставил себя поднять взгляд с помоста на лежащее наверху тело. Кто-то позаботился о Ха Лин с той же тщательностью, с которой была сделана постройка. Она лежала в своем парадном мундире, с аккуратно сложенными на груди руками; глаза были закрыты, словно она спала. Ужасные раны, обезобразившие ее тело, послужившие причиной ее смерти, были теперь не видны – скрыты под черной материей. Ее волосы были зачесаны со лба назад, так же как делала она сама, выбравшись из воды после долгого заплыва. Валину до боли захотелось шагнуть вперед, дотронуться до ее лица…

Однако это было невозможно. Даже здесь существовал протокол, который следовало соблюдать, поэтому он вытянулся по стойке «смирно» рядом с группой собравшихся кадетов, устремив глаза на гладкое лицо Ха Лин, и приготовился ждать, пока Дэвин Шалиль начнет свою речь.

Чья-то рука легко дотронулась до его плеча. Талал. Еще один, кто выбрался из Дыры более потрепанным, чем вошел. Его лицо было серьезным.

– Из нее вышел бы хороший солдат, – тихо произнес он.

Валина вдруг затопил гнев, горячий, ослепительно-яркий и неожиданный.

– Она уже была хорошим солдатом! – рявкнул он. – Лучше, чем все остальные, мать их!

Он махнул рукой в сторону окружавших их кадетов. Талал кивнул, открыл рот и снова закрыл его.

– Ну что? – не мог успокоиться Валин. – Что? Хочешь предложить мне еще какое-нибудь вялое утешение?

Несмотря на терпимость, проявляемую Гнездом по отношению к личам, Ха Лин никогда не могла заставить себя доверять им, даже Талалу, и теперь уже само то, что юноша стоял перед ним, имея на себе всего лишь несколько порезов и ушибов, в то время как она лежала мертвая на твердом деревянном помосте, вдруг показалось Валину каким-то ужасным оскорблением ее памяти.

– Ты спустился в Дыру со своим колодцем, со своими кеннингами, – продолжал Валин, все больше заводясь и повышая голос. – Под защитой своей скрытой силы! Все равно что спускаться с дюжиной охранников. Мы могли бы вручить тебе яйцо прямо там на острове и не устраивать все это Кентом клятое представление! А она пошла, не имея с собой ничего. Ничего!

Лицо Талала стало непроницаемым.

Гвенна положила руку на предплечье Валина, но он сбросил ее:

– Отстань от меня! Отвяжитесь от меня, вы все! Катитесь к Кенту в задницу!

Боясь, что кого-нибудь ударит, он отступил в сторону, чтобы его отделяло от группы некоторое расстояние, и начал глубоко дышать, набирая полные легкие воздуха. Кровь бешено пульсировала в жилах, и у него ушло какое-то время на то, чтобы разжать кулаки.

Над южной линией горизонта двигалось несколько грозовых облаков – черные пятна в серой пелене насыщенного влагой воздуха. Время от времени ветвистая молния срывалась вниз, пронзая волны, и спустя пару долгих мгновений за ней следовал приглушенный раскат грома. В конце концов Шалиль выступила вперед перед помостом. Она долго стояла, рассматривая Ха Лин, потом повернулась к собравшимся кеттрал.

– Сегодня мы отмечаем утрату троих наших собратьев.

Валину приходилось постоянно напоминать себе, что Ха Лин была не единственной жертвой. Неммет, лич, и Квинн, начинающий пилот, попросту не вернулись из темных подземных переходов. Ходили слухи, что после того как Проба закончилась, Фейн, Сигрид и Блоха отправились на поиски, однако двое кадетов пропали бесследно. Что-то поглотило их – то ли сларны, то ли обвал, то ли сама эта бесконечная, змеящаяся тьма. Другим повезло больше, однако не все вернулись благополучно. Феррон сумел найти яйцо, однако потерял руку, отбиваясь от стаи сларнов. Эннел в темноте упал с карниза и раздробил себе колено. Разумеется, Гнездо обеспечит их работой, но никто из них никогда не сможет летать на задания.

– Прибывая на эти острова, – продолжала Шалиль, – каждый из нас отказывается от той жизни, которую мог бы иметь. Мы расстаемся с домашним уютом, радостями мирной и обеспеченной жизни, с чувством безопасности, которую дает нам империя. Взамен мы соглашаемся на боль, на лишения, а также, как напоминает нам нынешнее событие, на смерть. Мы отказываемся от семьи, от своих матерей и отцов, братьев и сестер, наших кровных родственников, которых можем больше никогда не увидеть. Нашей семьей становятся те люди, которых мы встречаем здесь.

Валин оглядел собравшихся кадетов. Анник, в кои-то веки без лука в руках, смотрела в сторону гавани: очевидно, ее больше интересовала надвигающаяся непогода, нежели похороны. Гвенна сердито отдирала корку с длинной глубокой царапины, шедшей от ее локтя до запястья. Балендин, лицо и руки которого покрывали свежие шрамы, рассматривал тело Лин с непроницаемым выражением. Юрл умудрялся излучать надменность и самодовольство, даже несмотря на кровоподтек, закрывавший половину его лба. «Да уж, семейка, Кент ее забери», – угрюмо подумал Валин. Большинству этих людей он не доверял, а двоих хотел убить. Месть за нападение на Лин больше не имела смысла, но, с другой стороны, все это Шаэлем проклятое мероприятие начинало казаться бессмысленным. Несмотря на все свои усилия, он был не ближе к раскрытию заговора среди кеттрал, чем в тот день, когда трактир Менкера рухнул в бухту. Одно за другим он рассматривал лица – Анник, Раллена, Юрла, Талала, – и каждое было более непроницаемым, чем предыдущее. Предполагалось, что он будет воином, обнаженным клинком между гражданами империи и их врагами, и тем не менее вокруг него люди умирали один за другим, те, кого он любил, и те, кого едва знал. В его животе образовался тугой узел; его рвали на части гнев на неведомого, безликого врага и отвращение к собственным просчетам.

«Тот, кто все еще сражается в позавчерашней битве, всегда проиграет тому, кто уже начал завтрашнюю», – напомнил он себе. У него еще оставалась пара недель тренировок до того, как его назначат командовать его новым крылом – пара недель до того, как он сможет отправиться за Каденом. Тем временем победа над Юрлом и Балендином была чем-то конкретным, чем-то, за что он мог зацепиться.

– Хотя мы никогда не узнаем, что случилось с Немметом Рантином и Квинном Ленгом, мы знаем, что Ха Лин Ча, лежащая перед нами сейчас, завершила свою Пробу. Она спустилась в эту тьму и нашла там то, что искала. Это значит, что она стала кеттрал.

Это должно было иметь для него значение. Само звание должно было иметь значение. Пусть ненадолго, но Ха Лин добилась того, за что боролась, прошла Пробу. Месяцем раньше Валин сказал бы, что лучше умереть, будучи кеттрал, чем простым кадетом. Больше он не был в этом так уверен. Мертвый человек – это мертвый человек. Теперь она находится во власти Ананшаэля, и вряд ли Владыка Костей будет с ней более милосерден только потому, что Дэвин Шалиль решила, что она заслужила более высокое звание.

– Всем трем павшим солдатам мы оказываем почести как кеттрал, – продолжала Шалиль.

– Бывшим кеттрал, – вставил Юрл с ухмылкой. – Насколько мне известно, мертвые девки не летают на задания.

Валин перевел на него взгляд. В его венах пульсировала обжигающая ярость, руки сжались сами собой. Усилием воли Валин заставил себя оставаться неподвижным, стискивая кулаки так, что ногти впились в ладони, напрягая мышцы, чтобы утихомирить их дрожь, принуждая себя делать ровные вдохи и выдохи, в то время как его сердце бешено колотилось о ребра. Долгое время он чувствовал, что может взорваться, точь-в-точь как одна из «звездочек» Гвенны, но потом приступ гнева прошел так же быстро, как и начался. Огонь прогорел, оставив после себя холодную, беспощадную ненависть.

Испытания, которым они подверглись во время Пробы, нисколько не изгладили самодовольства со смазливого лица Юрла, однако его улыбка поблекла, когда он обнаружил, что Валин смотрит прямо на него. Какое-то время он пытался выдержать его взгляд, потом вполголоса выругался и отвернулся. «Мои глаза», – понял Валин. Он видел их этим утром в зеркале, но был чересчур уставшим, чтобы осознать перемену. Раньше они были карими, теперь стали черными. Он воспринял это просто как факт. Тем не менее окружающие, по всей видимости, чувствовали себя под его взглядом беспокойно. Валин запомнил это и отложил в сторону как нечто, что может в какой-то момент пригодиться.

– Прежде чем мы подожжем костер, – продолжала Шалиль, – желающие могут подойти к телу попрощаться.

Валин подождал, пока люди выстроятся в очередь и занял место в самом конце. Некоторые из солдат тратили на прощание лишь несколько мгновений, прикасаясь к руке Лин или говоря несколько слов – молитвы или пожелания, которых он не мог расслышать. Когда к помосту приблизился Сами Юрл, он ухмыльнулся и игриво пощекотал Лин под подбородком. Валин медленно разжал кулак. Лин была уже мертва; Юрл больше не мог ничем ей навредить. Его время наступит очень скоро.

Гвенна вложила что-то в руку Лин, Лейт прошептал ей на ухо несколько фраз с печальной улыбкой на лице, а Гент заткнул за ее пояс свой любимый нож. Когда вперед выступил Балендин, как всегда с волкодавами у ног, он очень долго стоял и смотрел на нее, безмолвный, как и сама Лин, а потом повернулся и отошел прочь.

Наконец Валин обнаружил, что стоит перед помостом. Он взглянул через плечо, словно надеялся, что кто-то из смотрящих подскажет ему нужные слова, но лица собравшихся были тихими и спокойными, словно лица призраков поверх черных мундиров. Валин повернулся к телу. Ранения, от которых погибла его подруга – полдюжины разрезов поперек живота и груди, – были теперь покрыты чистой черной материей. После того как он вынес ее на руках из пещеры, Валин прошелся пальцами по каждому из них, пытаясь понять, как жизнь могла просочиться через несколько повреждений, утечь сквозь них из тела. Конечно, раны были глубокими и неприятными, но, несомненно, они не могли служить причиной ее смерти. Несомненно, требуется проделать в теле более глубокую дыру, вырвать больше внутренностей, раздробить больше костей, чтобы изгнать из него жизнь.

Очевидно, нет… Валин покачал головой. Лицо Лин было желтоватым, восковым. «Полтора дня после смерти», – подумал он и тут же выругал себя за эти клинические подсчеты. Здесь было не упражнение, не обычная кадетская тренировка на поле сражения. Предполагалось, что ему дается шанс сказать ей последнее прости – но на самом деле таких шансов не существовало. Он должен был попрощаться с ней уже давным-давно, должен был делать это каждый день. Ему вдруг пришло в голову, когда он смотрел на ее холодный труп и видел рядом собственное тело в черном мундире, что кеттрал носят черную униформу не для того, чтобы лучше сливаться с темнотой, а чтобы быть готовыми – всегда – к погребению.

Говорить что-либо не было большого смысла, но он мягко взял ее руку и прикрыл глаза, держа ее между своими ладонями. Сейчас был подходящий момент для молитвы, но кому он бы стал молиться? Халу, чья Проба оказалась для нее смертельной? Ананшаэлю, который ее убил? Возможно, Мешкент был наиболее подходящей кандидатурой, но, с другой стороны, Владыка Боли уже освободил ее от своей хватки. Валин открыл глаза, гладя один за другим пальцы девушки, ощупывая суставы, запястье…

Он остановился. Тот, кто обмывал труп, хорошо выполнил свою работу – вся кровь была счищена, раны зашиты тонкой ниткой. Однако на запястье, как раз под выступающей косточкой, виднелась ярко-красная линия натертой кожи. Валин уставился на это место. Среди остальных, более серьезных повреждений такую мелочь было легко не заметить – обыкновенная потертость, ссадина, не больше, – но, раз увидев, он уже не мог отвести от нее глаз. Линия состояла из расположенных «елочкой» еле заметных вмятин, точно таких, какие остаются от лиранской веревки; точно таких, какие они видели на запястьях Эми, когда несколько недель назад перерезали эту веревку, на которой она была подвешена к потолочной балке.

Дыхание замерло у него в горле. Где-то над гаванью раздался резкий крик чайки. Валин слышал, как волны шипят, впитываясь в песок, снова и снова повторяя один и тот же зловещий слог. Его взгляд снова метнулся к запястью девушки, к едва заметной потертости. Он лихорадочно пытался понять, что это может значить. Хотелось наклониться, чтобы как следует все рассмотреть, но его окружали люди, все взгляды были сосредоточены на нем. Как долго он стоял здесь, держа руку мертвой девушки? Он не имел понятия. Сколько еще он может простоять, прежде чем люди начнут поднимать брови, прежде чем возникнут подозрения? Стараясь действовать как можно незаметнее, он засучил рукав ее мундира. Прежде он считал, что ее раны нанесены сларнами, и в своем горе не подумал исследовать их более тщательно. Теперь, однако, рассматривая один из разрезов на ее коже, он увидел, что края были чистыми, не рваными. Сердце в его груди похолодело; под кожей зашевелилось странное чувство – то ли страх, то ли ярость. Сталь – вот что разорвало плоть Ха Лин. Хорошо отточенная сталь. Возможно, она и сражалась во тьме со сларнами, но убил ее один из новоиспеченных собратьев-кеттрал.

«И ему пришлось хорошо попотеть», – подумал Валин с угрюмым удовлетворением. Учитывая количество и расположение ран, было ясно, что Лин боролась изо всех сил, сражалась до последнего.

– Ты была настоящим воином, – тихо пробормотал он так, чтобы никто не мог услышать. Слова казались верными, но недостаточными.

С заботливой бережностью он положил ее руку обратно на грудь. Лин умерла не просто так. Где-то там, в пещерах, так глубоко под землей, что все происходящее было окутано тьмой, кто-то напал на нее и загнал в угол, после чего связал ее запястья. Тот же человек, который пытал Эми на крошечном чердаке и оставил ее тело висеть на съедение мухам, добрался и до Лин – и убил ее в четверти мили от финала Пробы.

Он заставил себя повернуться, отойти на несколько шагов от помоста и занять место среди остальных солдат. «Один из вас, – думал он, разглядывая лица. – Это был один из вас». Его взгляд переметнулся на Анник. Он не говорил с ней с тех пор, как лежал в лазарете, но не забыл выражение гнева и готовности к убийству, промелькнувшее на ее лице, когда он спросил ее про Эми. Если она была замешана в смерти девушки, то должна была иметь отношение и к гибели Ха Лин.

Пламя занялось мгновенно. Старый как мир запах горящей древесины смешался с тошнотворным запахом горящей плоти; языки пламени взметнулись вверх, с одинаковой жадностью поглощая доски помоста и лежащее на нем тело. Валин стоял, устремив взгляд на колеблющееся пламя, на колышущиеся тени, на взлетающие рыжие искры, на внезапную ослепительно-желтую вспышку, взорвавшуюся в руке Лин – специальная «звездочка», засунутая туда Гвенной в качестве собственного эксцентричного приношения. Он глядел, пока его глаза не начали слезиться от дыма, пока они не заболели, но даже тогда он отказывался закрыть их или отвернуться от огня.