24

«Темно» было явным преуменьшением. Темно может быть ночью. Темно может быть в подвале. Темно может быть в корабельном трюме. Пещеры под Ирском были погружены в чернильный мрак – настолько абсолютный, настолько совершенный, что Валин вполне мог поверить, что весь мир исчез и что он ползет вперед в огромной бесконечной пустоте, где нет ни верха, ни низа, ни начала, ни конца. Ничего удивительного, что Халова Проба проводилась именно здесь. Если бы Владыка Тьмы самолично выбирал себе дворец, средоточие своей империи слепоты, изуверски извивающиеся переходы и лазы Дыры подошли бы как нельзя лучше.

Помимо темноты здесь была боль. Сотни ссадин, порезов и царапин, оставшихся от предыдущей недели, жгли Валина крошечными невидимыми угольками, в то время как боль в измученных до предела мышцах изводила его на каждом шагу. Боль была у него в черепе за глазами, боль была в его ребрах, когда он вдыхал, а фоном для всего этого служила боль от сларнового укуса – грызущий, разъедающий холод в мякоти его предплечья, обжигающий кожу и внедряющийся в нижележащие ткани. Инструкторы вызывали своих подопечных по одному, выкрикивая имя и затем коротким жестом указывая на клетку. Каждый кадет должен был сам просунуть руку сквозь прутья и держать ее, пока сларн широко разевал свои челюсти, и затем высвобождаться от твари, которая рвала его конечность, мотая взад-вперед своей ужасной безглазой башкой. Если верить Шалиль, огонь, пылающий под его кожей, будет усиливаться и разрастаться, разгораться все ярче и горячее, пока не достигнет его сердца. К этому моменту будет уже поздно что-либо делать.

Он потерял счет поворотам и изгибам лабиринта уже спустя час пути. Там, наверху, у него было неплохое чувство направления, но наверху существовали десятки незаметных подсказок: солнце, светящее в глаза, ветерок, ерошащий волосы, ощущение почвы под ногами. Здесь не было ничего, кроме острых углов, скользкого камня и темноты. Валин сотню раз думал, не зажечь ли факел, и сотню раз подавлял это желание. Все равно он уже заблудился, и, кроме того, свет понадобится потом, чтобы найти яйца. Сларны гнездились глубоко под поверхностью земли, и, наверное, лучше было сперва уйти поглубже без факела, а светом воспользоваться позже, когда он будет действительно необходим.

Разумеется, «время» было в Дыре весьма сомнительным термином. В отсутствие солнца или звезд, склянок или приливов измерить течение времени не было никакой возможности. Валин пытался считать шаги, но нагрузки предыдущей недели и здесь взяли свое: вымотанный, он не проходил и сотни шагов, прежде чем начинал сбиваться, а считать сотнями он быстро бросил. Единственным средством отсчета для него стала разрастающаяся боль от укуса сларна, которая ползла вверх по руке уже выше локтя, затопляя его сосуды разъедающим холодом. И это правильно, понял он: в конце концов, ни солнце, ни приливы больше не шли в расчет. Все человеческие обычаи и ритуалы, на которые он привык ориентировать свою жизнь, были настолько же далеки и бессмысленны, как не видимые отсюда звезды. Здесь имела значение только боль и распространение боли. Боль стала его единственными часами.

«Может быть, этому нас и хотят здесь научить, – подумал Валин затуманенно. – Что существуют два мира, мир жизни и мир тьмы, и нельзя одновременно жить в обоих». Это выглядело как неплохой урок для кеттрал – урок, который невозможно выучить, находясь на поверхности земли, даже если проведешь тысячу дней в поединках на мечах и сбросах бочонка. Такой урок, который должен въесться в плоть до самой кости.

– Мир жизни и мир тьмы, – пробормотал Валин себе под нос, смутно отмечая, что начинает бредить. С этим ничего нельзя было поделать, только продолжать ползти дальше и дальше, в самое брюхо земли: вниз, вниз, без конца вниз, минуя развилки и ответвления, переходя по пояс подземные реки, перебираясь через гребни и уступы, порой выпрямившись, порой на четвереньках или ползком, так что колени и ладони становились липкими от крови.

Валин ждал до тех пор, пока боль от раны не доползла до плеча и вся рука не омертвела. После этого он наконец остановился и, некоторое время поборовшись с кремнем и трутом, разжег факел. Взвившееся пламя пронзило глаза острой болью; Валин плотно зажмурился и долго не открывал их, потом медленно приоткрыл, осторожно выглядывая через щелочку между веками.

Он стоял в узком проходе с неровным полом и низким, иззубренным потолком. В обе стороны змеями уползали в темноту туннели, их устья казались раскрытыми ртами, открывшимися в земле. Прежде он думал, что скользкий налет на стенах – это вода, сочащаяся с потолка пещеры, но сейчас с дрожью отвращения осознал, что это какая-то слизь, белесая словно сырой яичный белок, полупрозрачная и пронизанная прожилками. Темнота сама по себе была пугающей, но возможность действительно взглянуть на место, где он оказался, была все равно что проснуться и обнаружить, что, пока ты спал, вокруг тебя выросли стены темницы. «Кто бы мог подумать, – устало рассуждал Валин, – что темнота – это на самом деле очень даже неплохо!»

Других кадетов не было ни видно, ни слышно. Среди всех этих ответвлений и развилок казалось вполне вероятным, что он может бродить в катакомбах целыми днями, не встретив ни одного человеческого существа. Валин был не против, при условии, что он сможет найти гнезда.

– Но ты не сделаешь этого, если будешь стоять тут и пялиться на стену, – пробормотал он самому себе, снова заставляя свои ноги двигаться.

Первое гнездо он заметил, только когда едва не наступил на него. Масса каменной крошки, скрепленной спутанными волокнами слизи, с виду не имела ничего общего с гнездами, которые можно встретить во внешнем мире, но с другой стороны, сларнам здесь не с чем было работать, кроме окружающей скальной породы. Валин смутно припоминал, что вроде бы была какая-то птичка, которая вила гнезда из собственной слюны… или рвоты? Он не мог вспомнить точно. В некотором роде это было даже оправданно – извергать наружу собственные внутренности, чтобы защитить свое потомство. Оправданно и ужасно.

Он сунул в гнездо факел, дрожа в равной степени от надежды, усталости и отравы, скребущей изнутри его вены. Вначале он решил, что нашел яйцо, и громко расхохотался, но тут же понял, что глядит на разбитую скорлупу. Кто-то побывал здесь до него. Или же эта тварь вылупилась и в данный момент ползет где-то в темноте вместе с тысячами других – растет, охотится, рыщет по туннелям в поисках пищи.

Валин обвел вокруг себя факелом, прочертив широкую пылающую дугу. Пока что он не видел ни одного сларна, но это не означало, что их тут нет. Он понятия не имел, как охотятся эти твари. Как волки, загоняют добычу, пока она не упадет от изнеможения? Или, как львы в Анказских горах, остаются бесшумными и невидимыми, выжидая момент, когда можно будет нанести роковой удар? Валин поднял факел высоко над головой и свободной рукой ослабил клинок в ножнах у себя за спиной. Как выразилась Гвенна, любая тварь сдохнет, если врезать ей как следует.

Следующие четыре гнезда были точно так же пусты либо усеяны осколками бледно-белой скорлупы. Каждый раз Валин чувствовал, как в нем вспыхивает надежда, только для того, чтобы угаснуть под волной горького разочарования, щедро приправленного чернильным привкусом страха. Обжигающий яд уже полз рядом с лопаткой, и Валин пытался вычислить, что это означает. Шалиль сказала, что должны пройти сутки, пока токсин перекочует от раны на предплечье до сердца. Если предположить, что процесс развивается равномерно, это означало, что он находится под землей около трех четвертей суток. Казалось, прошло не более часа. Или несколько лет.

Сларны отыскали его рядом с пятым гнездом. Он был так занят проверкой, что им почти удалось застать его врасплох. Тварей было три – они выпрыгнули на него из темноты, бесшумно извиваясь. Валин заметил движение уголком глаза и развернулся; его тело инстинктивно приняло низкую стойку в сочетании с рубящим ударом сверху, который полоснул переднего сларна прямо поперек головы. Тварь испустила пронзительный вопль, скрутившись жгутом словно посоленный слизняк и слепо хватая воздух своими ужасными зубами, потом отпрянула куда-то в темноту. Остальные двое тоже попятились, склонив головы набок, словно бы в замешательстве. После этого они разделились, плавно обходя его, чтобы напасть одновременно с двух сторон.

Валин ни Кента не знал о сларнах, но ему довелось провести достаточно часов на ринге, чтобы понять, что происходящее не сулит ничего хорошего. Сларны производили впечатление безжалостных и безмозглых тварей, но они действовали согласованно, координируя направление своих атак. Валин опустил факел, целясь им в одного сларна, одновременно угрожая коротким клинком другому. Он умел сражаться с двумя противниками, но это еще не значило, что это ему нравилось. Делая маленькие, осторожные шажки, он попятился к низкой стене пещеры. Если удастся держать обеих тварей в…

Сларн слева от него бросился вперед, словно вооруженная зубами и когтями молния; второй последовал его примеру четверть секунды спустя. Оба двигались так стремительно, что за ними было почти невозможно уследить. Взревев, Валин полностью положился на годы тренировок, отказавшись от любых попыток что-то думать или планировать и позволив телу следовать движениям, вколоченным в него за тысячи часов, проведенных в пыли ринга. Нырнув вправо, он перекатился под прыгающей тварью, одновременно вслепую ткнув вверх клинком. Лезвие ушло глубоко в брюхо сларна и застряло там, вывернувшись из его руки. Отпустив его, Валин потверже ухватил факел и снова вскочил на ноги, держа его перед собой, словно двуручный меч.

Раненый сларн с душераздирающим воем наматывал бесцельные круги, волоча за собой петли кишок, свисающие из длинного глубокого разреза. Второй обернулся к нему и внезапно одним яростным движением челюстей, перекусил ему шею, одновременно оборвав и его движение, и звуки. Мотнув головой, он стряхнул с пасти кровь и яд и снова повернул к Валину свою ужасную безглазую морду.

– Итак, ты здесь самый крутой, – вполголоса сказал ему Валин. – Ты тот, кто остается в живых.

Голова сларна качнулась на неестественно длинной шее вправо, затем влево, змееподобная и хищная одновременно. Человек на его месте сдался бы и сбежал, обнаружив, что двое его приятелей убиты на протяжении каких-то пары минут, но было трудно вообразить что-либо менее человекоподобное, чем сларны. Язык твари мелькнул между губ, пробуя воздух, и сларн медленно сместился влево. Он чего-то выжидал, выбирал удобный момент. Валин, однако, не собирался ждать.

– Ты здесь не единственный, кто знает, как нападать, – прорычал он и швырнул факел прямо в голову твари. Кент знает, как слепое животное вообще смогло понять, что происходит, и тем более так быстро отреагировать, однако сларн одним стремительным движением поймал факел в воздухе, перекусил древко и отшвырнул в сторону. Валин этого не ожидал; впрочем, кеттрал были обучены не слишком-то полагаться на ожидания. «Рассчитывать на то, что ты хочешь, – любил говаривать Блоха, – лучший способ оказаться трупом». За те несколько секунд, которые понадобились сларну, чтобы отбросить факел, Валин успел броситься вперед и вытащить свой клинок из брюха его убитого собрата. Когда противник повернулся к нему мордой, он уже опускал сверкающее лезвие мощным манджарским колющим ударом сверху, проткнув череп твари, пригвоздив обе челюсти и впечатав ее голову в каменный пол пещеры.

На протяжении нескольких мгновений сларн судорожно бился, с такой энергией, что Валин уже решил, что он еще жив. Потом тварь затихла. Содрогаясь от изнеможения, Валин высвободил клинок из ее черепа и тщательно обтер его о молочно-белую кожу трупа. Как всегда после схватки, кровь грохотала в его ушах, а в легких саднило так, словно их продраили песком. Он понятия не имел, сколько времени продолжался бой, но сейчас боль от яда ощущалась уже в грудной клетке, и даже когда он поднял с земли факел, пещера казалась темной. Валин мрачно подумал, что хоть и выиграл схватку, но, кажется, провалит Пробу. Не будет иметь значения, скольких сларнов он убьет, если так и не найдет их яйца. Сколько у него осталось времени? Час? Может быть, два? Высоко подняв факел над головой и выставив вперед клинок, он снова углубился в туннели.

В огромной каверне, границей которой служил глубокий и быстрый поток, его настигла целая охотничья стая. Он проводил разведку за острым выступом скалы и, обернувшись, обнаружил, как они стремительно заполняют пространство: трое, пятеро, целая дюжина, если не больше – челюсти разинуты, бледные безглазые морды словно светлые пятна среди теней. Хотя Валин и поднял клинок, в желудке у него поселилась свинцовая тяжесть. Даже с тремя он справился с трудом; двенадцать же… даже если бы он был полон сил, сларнов было слишком много, а сил у него оставалось очень мало. Его рука начинала дрожать, ноги были слишком слабы, чтобы стоять твердо. В таком состоянии хорошо если он сможет сразиться хотя бы с одной из этих Кентом клятых тварей.

Нетвердыми шагами Валин принялся отступать назад, к темной стремительной воде. Здесь было негде найти укрытие, некуда бежать. Он рискнул взглянуть через плечо: поток несся сплошной тугой струей, на протяжении сотни шагов огибая край пещеры, чтобы затем нырнуть в темную пасть скалы. В той стороне его не ждало ничего, кроме тьмы и смерти, но помещение быстро заполнялось сларнами. «Перед лицом несомненного уничтожения ищи отсрочки, – писал Гендран. – Для обреченного человека любое будущее является другом».

– Ну ладно, Хал, – проговорил Валин, вкладывая клинок обратно в ножны и покрепче ухватывая факел. – Теперь начинается настоящая Проба.

Он вдохнул полную грудь воздуха и прыгнул в реку.

Течение подхватило его сильными ледяными пальцами и сразу же затащило под воду. Свет померк, и Валин погрузился в текучую черноту. Сперва он пытался держаться прямо, потом понял, что это неважно, и просто поднес обе руки с погасшим факелом к лицу, чтобы защитить его от столкновений. Течение было еще сильнее, чем он предполагал. Оно ревело в ушах, тащило его вдоль выглаженного каменного ложа, угрожая ударить о какой-нибудь невидимый выступ и унося все глубже и глубже в лоно земли.

Перед его глазами начали вспыхивать звезды – свет, где не должно быть никакого света. Со странным спокойствием Валин осознал, что, возможно, сделал неправильный выбор, предпочтя смерть в холоде и темноте, в множестве миль ото всех, кого он знал. Эта мысль должна была вызвать в нем гнев и ужас, однако вода охладила огонь в его легких, а темнота окутывала его почти с нежностью. Ему хотелось последний раз повидать Ха Лин, попросить у нее прощения, рассказать, насколько ее постоянное присутствие рядом поддерживало и укрепляло его… Но она пошла другим путем. «Мне тоже надо было пойти другим путем», – отрешенно подумал он.

В тот самый момент, когда его легкие уже готовы были сдаться, свод туннеля сжалился над ним и пошел вверх. Валин вырвался на поверхность, судорожно хватая огромные порции воздуха. Жизнь вернулась к нему, словно шлепок по лицу; на протяжении нескольких бездумных мгновений он мог только бултыхаться и глотать восхитительный влажный воздух, а затем в изнеможении отдался потоку, лежа на спине и глядя вверх, в темноту. Здесь он мог видеть не больше чем по ту сторону своего подводного заплыва, однако течение куда-то исчезло, и, пошарив с обеих сторон руками в поисках стен, Валин понял, что он больше не в туннеле. Он сделал несколько гребков, потом еще, потом его колено ударилось о подводный выступ. Чувствуя, как тяжесть намокшей униформы тянет его вниз, обратно к смерти, которой он столь недавно избежал, Валин вытащил себя из воды на широкий каменный карниз.

Едва успев перевести дыхание, он понял: что что-то не так. Он почувствовал это: яд, раздирающий его сердце невидимыми огненными когтями.

– Нет! – простонал Валин, перекатываясь на бок и сжимая факел трясущимися руками. – Только не сейчас!

У него ушла дюжина попыток на то, чтобы его зажечь. Руки были словно налиты свинцом, легкие скребли о грудную клетку, и он не мог сконцентрировать внимание даже на таком простом действии, как удар кремнем по огниву. Факел был пропитан смолой, а кремень должен был высечь искру даже в намокшем состоянии, но дело было в том, что Валин никак не мог сосредоточиться на задаче.

– Не дури, Хал, – взмолился он, когда факел наконец вспыхнул, осветив колышущимся светом серый камень с блестящими искорками кварца. – Дай мне еще несколько минут!

Судорожным усилием он заставил себя подняться на колени, а потом, отчаянно пыхтя, и на ноги. Пещера была огромной, вдвое больше любой из тех, где ему довелось побывать до сих пор, и высотой не меньше Храма Света там, наверху, в Аннуре. Огромные каменные клыки вздымались из пола и свисали с потолка, некоторые из них соединялись в широчайшие колонны, которые он не смог бы обхватить руками. Это место напоминало утробу какого-то грандиозного зверя. Валин чувствовал тяжесть, и не только из-за неизмеримых каменных толщ, давящих сверху: здесь царила атмосфера холодной, сосредоточенной злобы.

Он окинул затуманенным взглядом пространство вокруг, сделал несколько шагов по направлению к низкому карнизу, споткнулся, снова заставил себя выпрямиться. Там было что-то такое… что-то… гнездо! Оно было крупнее тех, что он видел прежде, гораздо крупнее, хотя сочетание камня и затвердевшей слюны было тем же самым. С резью в животе, трясущимися руками, кружащейся головой он шагнул вперед, швырнул факел на голые камни и упал на колени возле него. «Прошу тебя, Хал!» – взмолился он мысленно; по крайней мере взмолилась та часть его существа, которая еще могла думать: «Может быть, еще не все потеряно».

Он пошарил вслепую внутри гнезда, почувствовал под руками твердую скорлупу яйца – огромного яйца! – вытащил его наружу и уставился на него. В отличие от остальных порождений сларнов, оно было черным – черным как смоль и величиной почти с его голову.

– Что за… – пробормотал Валин, сжимая его обеими руками, как умирающий с голоду человек мог бы сжимать кусок гнилого мяса. – Оно ведь должно быть белым…

Может быть, это не сларново яйцо? Стены каверны словно бы сжимались и разжимались вокруг него, в ушах не смолкал хриплый гул. Откуда-то из другого мира – другой жизни, в которой он жил под солнцем и его тело повиновалось ему, жизни, в которой другие люди заботились о нем, пытались ему помочь, – в его голову проник голос Блохи: «Когда у тебя есть только один путь, ты можешь либо плакать и стенать, либо вытаскивать клинок и лезть в драку».

– Ну ладно, Хал, – прорычал Валин, с трудом вытаскивая поясной нож из ножен и погружая его в скорлупу. Яичный белок брызнул между его пальцами во все стороны – тоже угольно-черный, воняющий камнем и желчью. – Похоже, нам с тобой пора выпить на брудершафт.

Он поднял скорлупу над головой, держа обеими руками, словно чашу, затем поднес к губам и наклонил. Его горло перехватило сразу же, как только он сделал первый глоток скользкой, вонючей субстанции – набрал в рот, проглотил и набрал еще, наклоняя скорлупу все больше, пока черная струйка не потекла вниз по его подбородку, по груди его рубашки, одновременно стекая ему в глотку и наполняя желудок масляной тяжестью. Он помедлил, хватая воздух и яростно подавляя позывы к рвоте, желание вывернуть свои кишки на каменный пол, затем снова заставил себя поднести яйцо к губам, бесконтрольно всхлипывая, глотая и давясь, чувствуя в глотке густую, словно пюре, слизь.

Когда в скорлупе ничего не осталось, он рухнул навзничь, привалившись головой к гнезду. Сердце норовило выпрыгнуть из грудной клетки, кожа горела, мозг превратился в ослепительный сгусток боли. Его уши наполнил долгий, непрерывный стон – ужасный, надрывный звук. Валин попытался отгородиться от него, но потом понял, что этот звук издает он сам. Он свернулся в клубок, прижав колени к груди; его желудок вздымался и ходил ходуном. Это смерть, понял он. Вот она какая, смерть. Он плотно закрыл глаза и стал ждать, желая, чтобы она пришла поскорее.

Спустя какое-то время – он не знал, сколько времени прошло, – Валин понял, что стонов больше не слышно. Он подвинулся назад, оперся спиной о стену, потом поднес к лицу руку, всю в черных пятнах от остатков сларнова яйца. Факел он выронил – тот лежал на холодном камне в нескольких шагах от него и все еще горел. Он попытался вспомнить, что говорила Шалиль перед тем, как послать их в Дыру, вычислить, как долго он блуждал в темноте до того, как нашел яйцо. Боль по-прежнему грызла его предплечье, но это была чистая, яркая боль обычной раны; не болезненное грызущее жжение, как прежде. Он осторожно попробовал вдохнуть, потом вдохнул глубже. Сердце, похоже, немного успокоилось. Он еще раз посмотрел на свою руку, вымазанную черным и липким. Жидкий свет факела плясал, отбрасывая колышущиеся, загадочные тени от его вытянутой руки и пальцев. Свет двигался, однако рука была твердой. Кажется, впервые за всю свою жизнь он улыбнулся.

– Хал, – произнес он, обращаясь к теням, заполняющим зал. – Если ты слышишь меня… за мной должок.

И тут, как если бы тьма действительно услышала его, пещера наполнилась ревом.

Спотыкаясь, Валин вскочил на ноги, схватил быстро догорающий факел и вытащил короткий клинок из ножен. Это был не тот звук, который издавали сларны – по крайней мере те сларны, с которыми ему довелось встречаться. Ничто не могло издавать такой звук! Рев раздался снова – кошмарный, заполняющий все пространство вопль ярости голодного зверя, отражающийся эхом от холодных каменных стен, переполняя мозг, вибрируя в стенках черепа. С трудом заставив себя подняться на ноги, Валин нырнул в ближайший проход, находившийся в десятке шагов от него. Снова рев, ближе. Валин рискнул взглянуть через плечо… в пещере, которую он только что оставил, скудный свет факела высветил монстра, сотканного из кровавой тьмы ужаснейшего кошмара: чешуя, когти, клыки – все черное, словно вороненая сталь; дюжина чудовищных суставов, сгибающихся и поворачивающихся в по-лумраке… А размер! По сравнению с этим сларны, с которыми он сражался в верхних туннелях, казались щенками.

«Король», – понял Валин. Ужас сковал его внутренности. Подземная река притащила его прямиком в логово короля сларнов, Кент его кляни! Не раздумывая, он повернулся спиной к устью прохода, молясь всем богам, чтобы оно оказалось слишком узким для чудовищной твари, и опрометью ринулся в глубь лабиринта.

К тому времени, когда пламя факела затрепетало, качнулось и погасло, Валин уже знал, что находится близко к поверхности. Он карабкался, как ему казалось, много часов, стараясь в любой ситуации, когда у него был выбор, идти путем, ведущим вверх. Кроме того, изменился запах – в воздухе была едва уловимая терпкость, привкус морской соли. Спускаясь, Валин не замечал этого, но теперь, приближаясь к солнцу, небу и свободе, он то и дело высовывал язык, пробуя воздух на вкус.

Когда факел потух, Валина опять охватила темнота – то самое, чего он больше всего боялся. Однако, к его удивлению, абсолютный мрак больше не казался таким уж устрашающим. Это уже не была бесконечная пустота, в которой он был обречен блуждать без конца – темнота скорее ощущалась как одеяло, уютное, мягкое и знакомое. Валин помедлил, пытаясь собраться с чувствами, и обнаружил, что может ощущать мельчайшие движения в застоявшемся воздухе, отголоски самых легчайших дуновений, словно воспоминания о приснившемся ветре, щекочущем волоски на его шее и руках. Пробираясь дальше вдоль прохода, он понял, что может также предвидеть боковые ответвления, почти что видеть их в своем сознании – невидимые туннели сквозняков, уползающие в темноту.

– Останься здесь еще чуть-чуть и в конце концов тебе начнет здесь нравиться, – пробормотал он сам себе.

По мере того как он взбирался выше, запах соли все больше заполнял его ноздри. Кажется, временами он даже мог расслышать гулкие удары волн о берег, хотя это и было невозможно.

«Хал благословенный! – вдруг понял он, и его лицо исказила улыбка. – Ты ведь сделал это! Ты теперь кеттрал!»

Разумеется, ему было по-прежнему необходимо избегать встречи с другими сларнами. Или убить их, если они все же встретятся. Но эта перспектива больше не выглядела такой пугающей, теперь, когда его вены очистились от пульсирующей отравы, когда он постепенно продвигался по направлению к выходу из Дыры, а не в глубь беспросветного мрака. И разве он уже не убил трех этих тварей?

«Причем я в этот момент находился в полупомешанном состоянии», – добавил он.

Небольшое колебание сквозняка заставило его резко остановиться. Что-то лежало на полу поперек туннеля, понял Валин: что-то, препятствующее естественному потоку воздуха. Он осторожно опустился на колени и протянул руку. Так близко к концу, к победе, ему совсем не хотелось сломать себе что-нибудь, навернувшись на груде щебня. Он представил себе улыбки Лин, и Лейта, и Гента. Проклятье, после всего, через что он прошел, он будет рад даже Гвенне! Конечно же, они тоже выберутся нормально; они несомненно найдут способ выжить в этих пещерах.

Его пальцы нащупали что-то мягкое, податливое… «Ткань». Он провел вдоль нее рукой. И затем, с растущим беспокойством: «Тело».

За несколько мгновений он нашел шею и приложил кончики пальцев к артерии. Холодная, липкая кожа. Пульса не было. Чувствуя растущий внутри страх, Валин отыскал рот, приложил щеку прямо к губам и принялся ждать. Его сердце колотилось частыми сильными ударами. Он ощущал на коже основной поток воздуха снаружи, с моря, различал слабый поперечный сквознячок из бокового прохода в дюжине шагов впереди… но от губ – ничего.

– Шаэль тебя забери, что за дерьмо! – выругался он, перебираясь через тело, чтобы можно было наклониться и приложить ухо к груди напротив сердца.

Но Ананшаэль уже побывал здесь; Валин осознал это, и на него накатила волна холодной скорби. Пока он сражался за свою жизнь в катакомбах внизу, Владыка Костей пришел и унес с собой душу одного из других кадетов – здесь, совсем рядом с поверхностью. Это казалось неимоверной жестокостью; но ни Ананшаэль, ни Хал никогда и никому не обещали милости, даже своим приверженцам.

Ослабевшими, трясущимися руками он ощупал тело с головы до ног, пытаясь вычислить имя по расположению конечностей, по текстуре кожи. Униформа была такой же, что и у него, – разумеется, все носили одну и ту же униформу, – но тело под одеждой было женским. Анник? Гвенна? Ткань была прорвана в десятке мест и вся пропиталась кровью. Кадетка умерла сражаясь, кто бы она ни была. Она билась до последнего вздоха. Он ощупал голову. У Гвенны волосы вились; волосы на трупе были прямыми и тонкими… Черные, понял он, хотя тьма была такой же непроглядной, как и прежде. Он видел их тысячу раз, сотню тысяч раз – видел их намокшими от соленой воды, видел, как их разметывает ветер, когда они летели рядом, пристегнутые к птичьим когтям.

Валин плакал; все его тело сотрясалось от молчаливых судорожных рыданий. Он провел пальцами по ее лицу, обвел мягкий изгиб щеки…

– Помилуй, Хал! – задыхаясь, выговорил он и прижал к себе тело.

Однако Хал не знал милости. Милостивые боги не устроили бы ему такую Пробу.

Валин поднял тело и сжал в своих объятиях.

– Прости, – повторял он снова и снова. – Прости меня, Лин! Прости, прости, прости…

Позднее ему рассказали, что когда он появился из Дыры, первым, что заметили люди, было тело Ха Лин, обмякшее и безжизненное, исполосованное и кровоточащее; он сжимал его трясущимися руками. Он плакал, говорили они, заливался слезами; все его тело содрогалось от непроизвольных всхлипов. Однако кеттрал не раз видели смерть и до этого, доводилось им видеть и горе. Его глаза – вот что запомнилось всем. Глаза, которые всегда имели темно-коричневый цвет обожженного дерева и которые каким-то образом, будучи погребенными там, в глубине под поверхностью земли и океана, в святилище самого Совиного Короля, перегорели и стали чернее угля, чернее пепла, чернее самого черного цвета смолы или дегтя… Теперь это были просто дыры, откуда глядела тьма: два аккуратных отверстия, зияющих в сердце ночи.