Глава 39

«Кадиллак» пригнали на полигон под охраной двух бронетранспортеров и взвода эсэсовцев, возглавляемых гаупштурмфюрером Этценом. Забрызганный грязью автомобиль тщательно вымыли, насухо вытерли, загнали в бокс бетонного хранилища и поставили возле ворот бокса охрану. Бронетранспортеры оставили возле комендатуры. Эсэсовцев расположили в казарме, которую до этого занимали полицейские из взвода охраны. А полицейских в экстренном порядке переместили в сарай, соорудив в нем нары и установив две печки-времянки.

Появление на полигоне роскошного, поблескивающего лаком заокеанского лимузина, явно не предназначенного для фронтовых дорог, вызвало немало всяких догадок. Но так как ответов на них никто ни у кого получить не мог, да и не пытался, то непонятное так и оставалось непонятным. Но в том, что его пригнали сюда не для парковки до лучших времен, в этом никто не сомневался. И самым верным доказательством тому были даже не столько появившиеся на полигоне эсэсовцы, сколько саженного роста, с маленькими глазками и хрящеватым носом гауптштурмфюрер. Он недавно был на полигоне вместе с штурмбаннфюрером Крауссом. И теперь появился снова. А это уже яснее ясного говорило, откуда дует ветер.

Гауптштурмфюрер поселился в маленьком флигельке возле комендатуры. Там он и завтракал, и обедал, и ужинал. И по целым дням дотемна у него торчал Вёлер. О чем они там говорили и что придумывали – не знал никто. Даже Шефнер. И это немало настораживало и озадачивало главного инженера. Чутье подсказывало ему, что и «кадиллак», и Этцен, и эсэсовцы – это только начало того, ради чего на полигон приезжал начальник «Русланд-Норда». Но чего? Три дня Шефнер терпеливо ждал дальнейшего развертывания событий, надеясь на то, что загадка прояснится сама собой. Но, поскольку на полигоне никаких событий больше не происходило, Шефнер стал думать, что, возможно, «триста тридцать третьего» заинтересует и то, что уже произошло. И он во время очередного занятия написал Зое на листке бумаги: «Передайте “триста тридцать третьему”, что на полигон под усиленной охраной службы “Русланд-Норд” доставлен в полной исправности автомобиль марки “кадиллак”. Предполагаю, что службой “Русланд-Норд” готовится какая-то акция с его использованием. О дальнейших событиях буду информировать».

Зоя несколько раз перечитала текст. Повторила его про себя и молча кивнула. Это означало, что она все запомнила.

Шефнер записку сжег. После этого они приступили к занятиям. Зоя диктовала отрывок из «Бежина луга», Шефнер писал. Зоя проверила диктант, исправила ошибки, объяснила, как надо писать правильно. Занятия закончились, и Шефнер, как всегда, вышел проводить фрейлейн Зою.

– Мне кажется, коль вы решили выйти замуж, вам уже пора сыграть свадьбу, – посоветовал он ей.

– Как вы скажете, господин майор, – покорно ответила Зоя.

– Слишком много стали об этом болтать. Похоже, что даже не очень-то верят в эту затею, – объяснил свой совет Шефнер.

– Сегодня же объявим, что свадьба состоится через неделю, господин майор, – пообещала Зоя.

– Прекрасно. Пусть ваш жених даст мне список своих сослуживцев, которых он захочет пригласить на это торжество. Я попрошу начальника, чтобы он их отпустил, – сказал Шефнер.

– Спасибо, господин майор, но вам не надо лишний раз за нас хлопотать. Ермилов сам попросит об этом господина Вёлера, – решила Зоя.

Шефнер на момент задумался и согласно кивнул.

– Вы правы, фрейлейн. Так будет лучше. Однако советую вам непременно пригласить этих негодяев, которые за вами следят, – сказал Шефнер.

– Обязательно, господин майор, – пообещала Зоя и, поклонившись, ушла к себе в столовую.

Неделя прошла безо всяких событий. Эсэсовцы отсыпались. Резались в карты. И это их бездействие еще раз доказывало, что они чего-то ждут. Но чего? И сколько еще намерены ждать? Эти вопросы по-прежнему не были ясны. Но все остальное шло своим чередом.

Свадьбу сыграли в поселке в начале мая. Снег к этому времени уже сошел. Реки вскрылись. Но на озерах и болотах еще держался ноздреватый лед. И не проглянул еще ни из одной почки ни один листок. Но дышалось уже вольно, легко и свободно, совсем не по-зимнему. Впрочем, дело было не только в погоде и весне, а в том, что долгожданное освобождение из-под проклятой оккупации должно было прийти уже скоро. Поэтому настроение у гостей, участвовавших в свадьбе, было разное. Ермилов расстарался. Стол накрыл не хуже, чем бывало. Водки не достал. Но самогоном обеспечил – хоть залейся. Да и закуску организовал неплохую. Поэтому поначалу все шло как по-писаному. И хоть не шибко было весело, но все-таки общие разговоры велись. А потом началось не совсем ладное. Гости со стороны невесты, две Зоины соседки, две учительницы и подруги из поселка, которых Зоя буквально упросила прийти к ней ради такого случая, разгулялись, как в старое, довоенное время. И дело было не в свадьбе. Их радовало то, что Красная армия была уже не за тридевять земель. И слухи о ее победах все упорнее распространялись по округе. Девушки плясали и даже пели озорные частушки. Не было среди них только Веры, которая в это время ушла в отряд с сообщением «четыреста сорок четвертого». А вот приглашенные Ермиловым «дружки»-полицаи, и в том числе Лещук и Свиблов, предчувствуя скорую расплату, напившись, мрачнели и даже злились.

Лещук напился больше всех, расслюнявился и, поклявшись Ермилову в любви, вдруг понес какую-то околесицу, из которой, однако, можно было понять, что он еще кому-то докажет, кто есть настоящий друг немцам, а кто только на словах, а на самом деле еще неизвестно, чем занимается. Ермилов живо тряхнул Лещука за грудки:

– Ты о ком это? – притянув его к себе, спросил он.

Но Лещук в ответ лишь тупо посмотрел ему в глаза и икнул.

– Начал, так договаривай! – потребовал Ермилов.

– А я про что это? – сообразив, что ляпнул лишнего, прикинулся непонимающим Лещук.

– Кому и что ты собираешься доказывать? – напомнил Ермилов.

Лещук непонимающе мотал головой. К ним подошел Свиблов. Попытался успокоить Ермилова.

– Что ты, Гаврилыч, его, дурака, слушаешь! Стоит ли в такой день бузу затевать? Давай лучше выпьем за твое здоровье. А ну, хлопцы, горько молодым!

Ермилов не стал заводиться. Поцеловал Зою, сказал Свиблову, кивнув на Лещука:

– Выволоки его на крыльцо. Пусть на свежем воздухе очухается малость.

Лещука подхватили под руки и вывели из дома. Но сцена произвела на всех явно удручающее впечатление. Ермилов понял это и попытался взбодрить компанию.

– Выпьем, хлопцы, за победу германской армии! Она еще покажет комиссарам кузькину мать! И мы еще заживем дай бог на зависть всем! Выпьем, хлопцы! – предложил он тост.

Полицаи дружно вскочили.

– Выпьем, Гаврилыч!

Звякнули и опустели стаканы.

– Гуляй, хлопцы! Господин шарфюрер Вёлер двое суток нам дал! Гуляй так, чтоб запомнилось! – задорил гостей Ермилов.

Но погулять не удалось даже до вечера. В дом неожиданно вошел присланный с полигона полицай и объявил Ермилову, что и ему, и всем гостям-полицаям приказано немедленно вернуться на службу. Выслушав его, Ермилову только и осталось скомандовать:

– Подъем, господа полицейские! Выходи строиться!

Полицаи, быстро одевшись и разобрав оружие, поспешили на улицу.

Ермилов негромко спросил посыльного:

– Что там такое стряслось?

– Начальство какое-то приехало, шерстить всех начало, – объяснил он.

– Ну, начальство, оно и есть начальство, – ответил Ермилов и тоже поспешил на улицу.

– А я не пойду! А я останусь! Мне, может быть, дозволено когда хочу возвертаться! – услышал он пьяные выкрики Лещука. – Мне господин Вёлер велел не спешить… Отдыхайте, говорит… У нас работа особая… – выламывался он.

Ермилов, делая вид, что занят заправкой обмундирования, прислушался: не скажет ли тот еще чего-нибудь. Но Лещук, похоже, уже потерял нить разговора и молча клевал носом. Оставлять его в поселке было ни к чему.

– Берите его под руки и шагом марш! – скомандовал Ермилов.

Двое полицаев подняли Лещука на ноги.

– А не желаю, – снова забубнил Лещук. – У меня аусвайс, специально выданный.

– А ну, пусть покажет, – потребовал Ермилов.

Лещук полез в карман и действительно предъявил документ, на основании которого и ему, и Свиблову разрешалось пребывать в поселке трое суток. «Странно, почему же Вёлер ничего мне про это не сказал, когда я подавал ему список гостей, – подумал Ермилов. – Значит, точно, эта пара у него на особом счету…»

Ситуация складывалась не в пользу Ермилова. Ему не хотелось оставлять в поселке доносчиков Вёлера. И в то же время он никак не мог ослушаться коменданта. Ведь аусвайс у Лещука был подписан именно им. И вдруг Ермилова осенило.

– А когда подписал аусвайс шарфюрер? – разглядывая документ, спросил он.

– Там указано. Вчерась. Значит, еще двое суток в нашем распоряжении, – ответил Лещук.

– А тебе когда приказ дали вернуть всех? – делая ударение на слово «всёх», спросил Ермилов посыльного.

– Два часа тому назад, – доложил тот.

– Все ясно, – засовывая аусвайс в свой карман, сказал Ермилов. – На полигон всем шагом марш! Шире шаг!

– Ты еще ответишь за это самоуправство!.. – пытался сопротивляться Лещук.

Но Ермилов уже не слушал его.

Через два часа вся группа была уже на полигоне. И сразу, едва прошли через пропускной пункт, увидели выстроенных возле штаба солдат и полицейских. Перед ними стояли несколько офицеров, одетых в черные шинели. Сомнения не оставалось, что среди них наверняка было и то прибывшее на полигон начальство, о котором сообщил посыльный. Ермилов построил своих гостей, на ходу проверил заправку и повел всех к общему строю. А возле строя остановил и, увидев незнакомого ему гауптштурмфюрера, доложил ему о прибытии.

Гауптштурмфюрер подошел к прибывшим и, пристально оглядев их, спросил, коверкая русские слова:

– Откуда прибывайт?

– Из поселка, герр гауптштурмфюрер, – ответил Ермилов.

– Чем там занимайсь?

– Были отпущены на отдых, герр гауптштурмфюрер.

Эсэсовец не понял. И обернулся к Вёлеру. Тот объяснил всю ситуацию по-немецки. Гауптштурмфюрер одобрительно кивнул и даже осклабился, показав изъеденные никотином зубы. Но Вёлер продолжал ему что-то говорить. И эсэсовец нахмурился. Тогда Вёлер подошел к Ермилову и спросил:

– Обер-ефрейтору Лещуку и рядовому Свиблову было разрешено остаться в поселке. Разве они не сказали тебе об этом?

– Так точно, герр шарфюрер, сказали. И даже предъявили аусвайс, – ответил Ермилов и вытащил из кармана документ.

– Так в чем же дело? – недовольно спросил Вёлер.

– Последнее приказание было привести всех, герр шарфюрер. И я выполнил это приказание, – четко доложил Ермилов.

Вёлер понимающе кивнул.

– У вас это называется – разбить лоб. Кажется, так? – сердито сказал он, взял у Ермилова аусвайс, порвал его и положил в сумку. – Теперь слушайте приказ.

Гауптштурмфюрер говорил по-немецки, а Вёлер громко переводил так, чтобы слышали все:

– С сегодняшнего дня отменяются всякие отпуска всем полицейским и солдатам охраны полигона. Анулируются до особого распоряжения все пропуска на полигон обслуживающего персонала из местных жителей. Полоса шириной в пятьсот метров вдоль всех границ полигона объявляется запретной зоной. Появление на полигоне, а равно и в запретной зоне, лиц гражданского населения будет караться расстрелом на месте. Приказ подписал гауптштурмфюрер Этцен, – объявил Вёлер.

Вопросов задавать не полагалось, поэтому строй распустили. К Ермилову подошел Свиблов.

– Вовремя ты успел, Гаврилыч, только вот с молодой-то не дали побаловаться, – сочувственно сказал он.

– Еще успеется, – ответил Ермилов. А про себя подумал: «Как же теперь быть, если вдруг передать что понадобится?»

Вопрос оказался далеко не простым, потому что уже вечером новую смену караула увеличили почти вдвое. Установили дополнительные посты внешней охраны. Причем выставили их так, чтобы с них ясно просматривалась вся только что созданная особая зона.

Но еще сильнее озадачило Ермилова то, что вечером, сразу же после развода из расположения полигона, будто и не объявлялось никаких приказов, снова исчезли Лещук и Свиблов. Исчезли, даже не сказав ему, Ермилову, их старшему, ни полслова. Ермилов от такой наглости поначалу даже растерялся. Но потом направился к Вёлеру. Шарфюрер, выслушав его доклад, кивнул головой.

– Они выполняют задание гауптштурмфюрера. И тебе не следует ни о чем их расспрашивать, когда они вернутся, – сказал он.

– Слушаюсь, герр шарфюрер, – щелкнул каблуками Ермилов.

– Да и вообще, их не надо ставить ни в какие наряды, – добавил Вёлер.

– Слушаюсь! – снова отчеканил Ермилов.

Занавес, висевший перед Ермиловым, на минуточку приоткрылся, но тут же закрылся еще плотнее.