Глава 38
Новоиспеченному начальнику восточного отдела понадобилось всего несколько дней для того, чтобы ознакомиться со всеми делами, которые ему в наследство оставляет коллега Грейфе, и выбрать, не без инструкции начальника РСХА, то из них, которое требовало самого неотложного вмешательства. Поэтому неудивительно, что свою первую поездку для ознакомления с положением дел на месте он осуществил в Ригу, в «Русланд-Норд», к штурмбаннфюреру Крауссу. Оба эсэсовца неоднократно встречались и раньше.
– Искренне благодарю вас, оберштурмбаннфюрер, за то, что свой первый визит после назначения на столь высокий пост вы нанесли нам. Мне эта встреча доставляет особую радость, – заявил начальник «Русланд-Норда».
– Мне тоже, дорогой Краусс, – ответил Хенгельхаупт. – И произойди она в другое время и в другой обстановке, мы безусловно отметили бы ее не так. Но сегодня нам сразу же придется заняться делами.
– Иначе и быть не может, оберштурмбаннфюрер. Но моя верная Гретта никогда не простит мне, если сегодня, закончив все дела, вы не отпробуете копченых угрей на нашей скромной вилле на взморье, – взмолился Краусс.
– О, перед просьбой вашей несравненной супруги, Краусс, я поднимаю руки, – приятно улыбнулся Хенгельхаупт. – А пока меня больше всего интересуют дела с подготовкой к известной вам акции.
– Готов дать вам полный отчет по этому вопросу, – ответил Краусс и доложил, что подготовка идет весьма успешно. Что сожительство Политова с Шиловой дало самые обнадеживающие результаты. Что супружеская пара довольна друг другом и уже строит серьезные планы на будущее их совместной жизни, касающееся той поры, когда акция уже будет совершена. Что, однако, Шилова ни на минуту не забывает при этом о тех особых задачах, которые ей поручено выполнить при Политове. Она систематически докладывает руководству о настроении Политова, об искренности его побуждений, о высказываемых им критических замечаниях в адрес руководства.
– А есть и такие? – заинтересовался Хенгельхаупт.
– Да, оберштурмбаннфюрер. Агент нет-нет да и начинает жаловаться на недостаточность внимания к нему, на скудность материального вознаграждения, на то, что его явно недооценивают, а стараний его не замечают, – доложил Краусс.
– Ну и что вы думаете по этому поводу? – взглянув на Краусса, спросил Хенгельхаупт.
– Думаю, что это всего лишь обычное для его положения вымогательство, – высказал свое мнение Краусс.
– И тем не менее к нему следует прислушаться, – сказал Хенгельхаупт. И добавил: – Ибо мы возлагаем на него слишком большие надежды. Ну а какие особые задачи еще выполняет она?
– Главная задача – в случае необходимости – впереди, оберштурмбанфюрер, – ответил Краусс.
– Какая же?
– Если Политов, естественно, уже в тылу у русских, вдруг испугается, заколеблется и тому подобное, то Шилова должна будет его убить.
– Каким способом?
– Способов много, оберштурмбаннфюрер. И все они ею тщательно изучены. В ее распоряжении будет представлен целый арсенал средств: от пуль доктора Баумкёттера до цианистого калия.
– Политов может об этом догадываться?
– Конечно, может. Но оснований для этого у него нет. Шилова ведет настолько тонкую игру, что заподозрить ее в каком-либо коварстве просто не представляется возможным. Она заботлива, предельно внимательна, очень неплохо обучила его работе с приемником и передатчик. Только через нее он «выбивает» из нас кое-какие допнительные суммы на мелкие расходы. Кстати, оберштурбаннфюрер, Шилова старается не только за совесть, она у нее есть, но и за страх. Не будь она при нем тем, кем стала, и он ведь тоже может, едва отъехав с посадочной площадки, всадить ей нож в спину. Она ведь это-то отлично понимает, – дал исчерпывающие объяснени Краусс.
Хенгельхаупт с интересом слушал.
– Ну что ж, так взаимосвязано все это и должно быть, – одобрил он действия начальника «Русланд-Норда». – И все же к жалобам Политова, повторяю, стоит прислушаться. Это особый во всех отношениях случай, дорогой Краусс. И в первую очередь мы должны по-особому к нему относиться. Коллега Грейфе не совсем правильно это понимал. Потому его старания и не был одобрены руководством. Мы должны уверить эту парочку в том, что смотрим на них как на будущих героев рейха. Ибо им предстоит выполнить такое задание, какое вряд ли выполнил бы и наш дорогой Отто. Вы меня поняли дружище?
– Совершенно четко, оберштурмбаннфюрер, – с почтением ответил Краусс.
– Вот мне и подумалось, – продолжал берлинец, – почему бы вам сегодня вечером не пригласить эту парочку поужинать вместе с нами?
– Вы имеете в виду ко мне на виллу? – даже несколько растерялся от такого неожиданного поворота дела Краусс.
– Совершенно верно, мой дорогой. Они должны поверить тому, что мы относимся к ним, как к своим достойным партнерам, – объяснил Хенгельхаупт.
– Но ведь существует же субординация, – пытался защититься Краусс.
– Париж стоит мессы, или, как говорят русские, игра стоит свеч, – по-приятельски похлопал по плечу своего подчиненного Хенгельхаупт. – Да и в какой еще другой обстановке я смогу побеседовать с ними совершенно непринужденно? А ведь мне именно это надо. Обязательно надо!
Хенгельхаупт говорил мягко, но так напористо, что Крауссу стало ясно: противиться дальше нельзя.
– Вы совершенно правы, оберщтурмбаннфюрер, лучшего места, располагающего к откровенности и доверию, чем мой дом, не найти во всей Риге, – ответил он.
– Вот и отлично, – довольно потирая руки, расплылся в улыбке Хенгельхаупт.
Краусс вызвал адъютанта и приказал ему немедленно отправиться в «Эксельсиор» и попросить от его имени господина Политова и госпожу Шилову быть гостями у него на семейном ужине. Машина будет ждать их у подъезда гостиницы в девятнадцать часов ровно.
Хенгельхаупт взглянул на часы.
– Ну и прекрасно. У нас в запасе еще куча времени. И еще больше неясных вопросов. Попробуем прояснить хотя бы часть из них, – давая понять, что можно переходить к другим делам, сказал он.
А дел было действительно много. Коллега Грейфе оставил их в наследство своему преемнику далеко не в блестящем состоянии. Можно даже сказать, в весьма плачевном. Хуже того, с тех пор как Красная армия начала свое стремительное наступление от Сталинграда, дела эти день ото дня шли все хуже и хуже. Не менее десятка различных школ и курсов, находящихся в ведении «Цеппелина», готовили разведчиков и диверсантов для заброски в советский тыл. И фактически все это делалось впустую. Почти ни один агент, ни одна группа, переброшенные через линию фронта, не смогли выполнить ни одного серьезного задания. В «Цеппелине» безвозвратно рушились надежды на ожидаемые диверсии. Туда не поступали столь необходимые вермахту и РСХА сведения. При этом не лучше шли дела и у абвера. Иногда даже складывалось впечатление, что русским заранее становится известно о той или иной готовящейся акции. Шелленберг и Канарис неоднократно были вынуждены докладывать руководству о том, что русская контрразведка неумолимо срывает все их планы. Но что могло ответить на это руководство? Один за другим так же неотвратимо срывались планы и самого руководства. И все-таки активизировать работу как-то было надо. Новая метла должна была по-новому и мести. Это Хенгельхаупт понимал совершенно четко. И потому разговорам с Крауссом, казалось, не будет конца…
Но большие напольные часы, стоящие в углу кабинета, гулко пробили семь раз, и Краусс с облегчением вздохнул. Опаздывать к завтраку, обеду и ужину в состоятельных немецких семьях считалось крайне неприличным. Это знали и хозяева, и гости. И свято соблюдали порядок. К тому же Краусс уже давно понял: говори не говори, дело точно уже не поправишь. Уж если агентурная разведка недостаточно эффективно работала даже в сорок первом и в сорок втором годах, то чего уж было ждать от нее в сорок третьем и тем более в сорок четвертом? Но об этом Краусс только подумал. Говорить что-либо подобное он, естественно, не стал бы даже в том случае, если бы новый начальник попытался навязать ему такой разговор. А вот вообще не говорить о служебных делах, хотя бы на время, это выглядело вполне нормальным. Но Хенгельхаупт хотел знать все.
– Что же еще предстоит этому Политову? – спросил он, взглянув на часы, которые еще испускали приятный звон.
– Вчера в Ригу по железной дороге доставлен «кадиллак». Отсюда завтра-послезавтра его своим ходом перегонят на испытательный полигон. Я на нем только что был, разговаривал с начальником, с главным инженером полигона и обо всем их предупредил. Вам я об этом уже докладывал, – ответил Краусс.
Хенгельхаупт утвердительно кивнул.
– Недели через две на полигон поступит первая партия «панцеркнакке», – продолжал Краусс. – Политову предстоит в совершенстве освоить это оружие, провести окончательное испытание, и затем он ляжет в госпиталь на пластическую операцию.
– Легенда на них готова?
– Так точно. Расписана до мелочей.
– Обязательно хочу ее прочитать. А где готовят для этой пары документы?
– Те, которые попроще, в нашем отделе VIф. Те, которые нам не под силу, закажем в группе «Технических вспомогательных средств» у оберштурмбаннфюрера Крюгера, – доложил Краусс.
– Великолепно. Скажете мне, какие именно, – я сам прослежу за их изготовлением. Бернгард мой старый друг, и мне все равно нужно у него побывать, – ответил Хенгельхаупт и снова взглянул на часы. – Кажется, я уже должен поступать в ваше полное распоряжение?
– Боюсь, оберштурмбаннфюрер, что гости прибудут раньше нас, – почтительно улыбнулся Краусс. – Машина уже ждет нас.
Начальник «Русланд-Норда» облюбовал для своего жилья двухэтажный дом в дачном пригороде Риги – Дзинтари. Настоящих хозяев из дома выселили. Во дворе поставили охрану. В саду спустили овчарку. Привели повара, истопника, садовника, двух служанок. Завезли дорогую мебель, ковры, картины и цветы, которые обожала супруга Краусса Гретта. Жизнь на вилле, как теперь стали называть дом, протекала полноводной рекой.
Несравненная Гретта, как изволил выразиться Хенгельхаупт, была на голову выше собственного супруга и на полголовы выше оберштурмбаннфюрера. У нее были мягкие белокурые волосы и необъятный бюст. В молодости она выступала на подмостках варьете. Теперь об этом было забыто. Но страсть к длинным платьям с боковым разрезом до основания бедра осталась у нее на всю жизнь. Когда она понимала, что от нее хотят, она была послушна. Но втолковать ей даже простую вещь не удавалось иногда довольно долго. И Крауссу пришлось затратить немало усилий, чтобы объяснить супруге шипящим сдавленным полушепотом, почему она должна принимать у себя в доме «этих русских», да еще при этом радушно улыбаться им. Но в конце концов было улажено и это.
Ужин прошел оживленно. Берлинец без конца рассказывал пикантные анекдоты, собранные, похоже, со всего света, хозяева от души смеялись. Политов поначалу держал себя очень скованно, будто каждую минуту ожидал пинка. Но когда Хенгельхаупт простецки похлопал его по плечу, посоветовал быть, как дома, забыть о службе и немного отдохнуть, у Политова на лице появилось что-то вроде улыбки. У него, в общем-то, хватало ума не удивляться тому, что он живет в «Эксельсиоре», там, где останавливаются только старшие и высшие офицеры, и что занимаемый им и его супругой, а они обвенчались по всем правилам в православной церкви, трехкомнатный «люкс» намного просторней и комфортабельней, чем у многих высоких военных чинов. Понимал он, что живут они почти не стесняясь в средствах и средства эти хотя и не широкой рекой, но тем не менее текут к ним постоянно, что если бы он не знал, что в его жизни не может быть никакого черного дня, потому что если он сделает что-то не то, то его просто пристрелят как бешеную собаку, то кое-что из этих средств он даже мог бы уже отложить на этот самый черный день. Понимал, почему на занятия и с занятий его возят на вполне приличном «вандерере», почему в школе инструкторы относятся к нему совсем не так, как ко всем прочим курсантам. И не удивлялся этому, потому что догадывался, какую карту немцы собираются выбить из рук у русских с его помощью. Многому не удивлялся. Но получить приглашение на ужин к самому шефу «Русланд-Норда», да еще в присутствии самого начальника восточного отдела VI управления РСХА – это не просто удивидо – это не укладывалось в голове. Ибо ни он, ни его супруга еще никогда в жизни не были в гостях у таких высокопоставленных хозяев.
Он совершенно не знал, как вести себя в таком обществе. Не очень был уверен и за супругу. Ему все время казалось, что он непременно сделает что-то не то. И тогда все нажитое таким чудовищным путем благополучие мгновенно рухнет. И если сразу не пристрелят, что мерещилось ему постоянно, то в лучшем случае будет то, с чего ему пришлось начинать в первом в его жизни лагере военнопленных, а точнее, даже в пересыльном пункте подо Ржевом, где обозленная немецкая солдатня, не очень-то разбираясь в том, кого взяли силой, а кто перешел на их сторону сам, объяснялась со всеми одинаково – прикладами и сапогами. И это не было только выражением звериной ненависти ко всему советскому. Уже в пересыльном пункте начиналась сортировка пленных с целью выявления среди них политработников. Ибо согласно параграфу третьему совершенно секретной директивы, отданной главной ставкой Гитлера еще двенадцатого мая 1941 года, «политические руководители в войсках не считаются военнопленными и должны уничтожаться самое позднее в транзитных лагерях. В тыл не эвакуируются». Политов на себе испытал эту сортировку. Запомнил ее на всю жизнь и до сих пор испытывал страх за свою шкуру при одном упоминании о ней.
О делах за ужином не говорили. Но в конце концов оберштурмбаннфюрер все же свернул на эту тему.
– Ваш начальник доложил мне, господа, что вы весьма успешно закончили первый этап обучения, – сказал он, дружелюбно заглядывая в глаза русским. – Но переходить к следующему вы не можете. Нас всех подводят оружейники. Учитывая это, у меня возникла идея. А не махнуть ли вам на недельку-другую в Берлин?
– Вернуться на курсы «Ораниенбург»? – понял мысль Хенгельхаупта Политов.
– Что вы! Я совсем не это имел в виду, – довольно рассмеялся Хенгельхаупт. – Прокатиться в Берлин – отдохнуть! Вы – молодожены, и почему бы вам не совершить эдакое свадебное турне?
Политов и Шилова от неожиданности растерялись.
– Удобно ли, в такое время, герр оберштурмбаннфюрер? Мы и так вам за все благодарны, – замялся Политов.
– Э-э, пустяки! Что значит время? Война войной. Но ведь жизнь-то не останавливается! А если еще вспомнить, сколько дел у вас впереди, да и каких дел, так почему бы вам на самом деле не поднабраться сил? Не получить хорошую зарядку отличного настроения? – рассуждал Хенгельхаупт. – Что скажете? Какова идея?
Политов и Шилова переглянулись.
– И раздумывать нечего, – подбодрил их Краусс, отлично понимая, что вся эта затея придумана не вдруг и наверняка согласована с руководством. А раз так, то чего уж тут стесняться?
– Другого случая не представится, – предупредил Хенгельхаупт.
Это было сказано несколько другим тоном. И Политов сразу перепугался излишней скромностью разгневать начальство. Он быстро поднялся и четко произнес:
– Считаю за высочайшую награду проявление любого внимания с вашей стороны к нам, герр оберштурмбаннфюрер. С благодарностью принимаю ваше предложение.
– Ну вот и прекрасно, – довольно улыбнулся берлинец. – В таком случае завтра же выедем. Поезд на Берлин отходит в двадцать тридцать пять. Я думаю, ваш радушный хозяин найдет возможность прислать за вами машину…
– В двадцать часов тот же «оппель» будет ждать вас, господа, у подъезда гостиницы, – так же любезно ответил Краусс.
На этом для русской пары ужин закончился. Политов и Шилова поблагодарили хозяев и поспешили в гостиницу. Их не задерживали. Машина их ожидала. И они скоро были уже у дверей «Эксельсиора». Но сразу в номер не пошли, а решили немного подышать свежим весенним воздухом. Да и поговорить хотелось, обменяться мнениями, впечатлениями…
От выпитого, от неожиданности случившегося, особенно от последнего предложения оберштурмбаннфюрера, в голове у Политова все смешалось. Его разбирало тщеславие. И в то же время почему-то было очень жалко себя. Уж кто-кто, а он-то отлично знал, что если немцы сделают тебе хорошего на копейку, то отрабатывать ты им будешь на рубль. А его в последнее время чем больше он думал о предстоящей акции, чем тщательнее готовился к ней, тем больше она пугала. Он боялся встреч с советскими людьми. Его пугала Москва, о которой он столько всего слышал, но в которой ни разу не был. Ему уже сейчас мерещились на каждом шагу в этом огромном городе милиционеры, на каждой улице патрули, а за каждым углом сотрудники НКВД и НКГБ. Ему очень хотелось рассказать сейчас о своих страхах супруге. Но поскольку он с самого начала не доверял ей ни на грош и с первой встречи был совершенно уверен в том, что ему просто подсунули ее, а может, и того хуже – приставили к нему, то заговорил он совсем о другом.
– Хорошо бы завтра немного денег получить. Надо же купить хоть пару хороших рубашек. Да и туфли тоже заменить не мешало бы, – сказал он.
– Могут не дать. Скажут, недавно давали, – заметила Шилова.
– Что ты, Лидушка! Ради такого-то случая? Да кто ж тут будет считать? Не сами мы, чай, на каникулы собрались.
Он не ошибся в оценке ситуации. Но и не предугадал ее развития. Утром следующего дня, когда Политов и Шилова собрались спуститься в ресторан завтракать, в номер явился адъютант Краусса и передал Политову под расписку конверт.
– Штурмбаннфюрер желает вам хорошо провести время в Берлине, герр Политов, – сказал он. – Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер! – рявкнул Политов.
Адъютант ушел. А Политов вскрыл конверт. В нем лежала пачка новеньких рейхсмарок.
– Ну вот, Лидуша, а ты сомневалась. Начальство само беспокоится. Ну да за нами не пропадет, – самодовольно проговорил он и, взглянув на жену, добавил: – Понадобится – костьми ляжем.
В Берлин они ехали в двухместном купе. Хенгельхаупт размещался в таком же купе рядом. Политов не сомневался в том, что подарочек на дорогу – дело рук оберштурмбаннфюрера. Но предположить то, что ожидало их в столице рейха, у него просто не хватило фантазии. А у Хенгельхаупта и тут все было продумано до мелочей. Впрочем, на вокзале чета распрощалась со своим высоким покровителем.
Хенгельхаупт пожелал супругам хорошего отдыха и уехал. Ему не терпелось побыстрее доложить о результатах поездки Шелленбергу. И потому он прямо с вокзала поехал в большой дом из красного кирпича на Беркаерштрассе, в котором помещалось VI управление РСХА. Когда-то сотрудники ведомства Шелленберга размещались в нем с большим комфортом по одному и по двое в комнате. Но со временем и по мере того, как штат управления расползался, словно на дрожжах, и вширь и вглубь, когда новые отделы и отделения росли в нем, как грибы, количество исполнителей в них увеличилось с быстротой размножения кроликов, дом на Беркаерштрассе стал похож на переполненный улей. Впечатление тесноты и скученности усиливалось постами внутренней охраны. Сотрудник одного отдела не мог свободно пройти в другой отдел. Ограничение это было введено исключительно в целях сохранения тайн, под покровами которых функционировало все управление. Каждый должен был знать только то, чем он занимался лично. Лишь немногие начальники отделов имели доступ всюду. Но и они на каждом посту обязаны были предъявлять охране свои пропуска.
Однако Шелленберга на месте не оказалось. Хенгельхаупт, выпив чашечку настоящего бразильского кофе, услужливо предложенную ему Эгертом, отправился в особняк на Дельбрюкштрассе, где поселилась «группа Ф-4», возглавляемая оберштурмбаннфюрером Бернгардом Крюгером, начальником фальшивомонетчиков и изготовителей «дутых» документов особой важности и ценности. Перед этим Хенгельхаупт, естественно, изучил легенду, которую Делле сочинил для Политова. Согласно этой легенде определялись и заказы для «группы Ф-4», а в конечном итоге для узников 18-го и 19-го блоков «малого лагеря» Заксенхаузен.
По легенде Политов превращался в Героя Советского Союза, кавалера орденов Красного Знамени, Александра Невского, двух орденов Красной Звезды, двух медалей «За отвагу» майора Красной армии Петра Ивановича Таврина, следующего через Москву к месту отдыха после лечения в госпитале. Такова была легенда, а соответственно ей должны были быть изготовлены и документы на тот случай, если Политова вдруг остановят для проверки по дороге в Москву. И другая легенда на случай, если такая проверка будет уже в самой Москве. В документах по этому варианту указывалось бы, что майор Таврин П.И. находится в краткосрочном отпуске после лечения в госпитале, с правом временного проживания на жилплощади родственника. Конкретные адреса в обоих случаях должен был дополнительно сообщить агент «двадцать два».
Легенда, таким образом, была недлинная. Но документов для ее подтверждения требовалась целая пачка: удостоверяющие личность – раз, наградные – два, историю болезни и все прочие из этой области – три, отпускное – четыре, проездные – пять, ну и по мелочи – вещевой и продовольственный аттестаты, расчетная книжка, кое-какие справки и газета «Красная звезда», в которой был бы напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении майору Таврину П.И. звания Героя Советского Союза. Последнее – это уже было подтверждение к подтверждению. Немало всяких документов предстояло изготовить и для Шиловой, которая согласно той же легенде превращалась в младшего лейтенанта медицинской службы, сопровождающего к месту отдыха после лечения майора П.И. Таврина. Работа, одним словом, предстояла большая…
Самих же Политова и Шилову тем временем вывезли за город и поместили в очень уютном охотничьем домике. Проводивший гостей до места отдыха унтерштурмфюрер оставил им телефон для связи и тоже убыл восвояси. Долитов и Шилова остались наедине. Политов осмотрел весь домик, заглянул даже в подвал, нашел там на леднике несколько бутылок спиртного, окорок, круг колбасы домашнего изготовления и поднял все это наверх. Шилова тем временем осмотрела кухню, отыскала яйца, банку горчицы и два маленьких свежих хлебца. Все это было немедленно выложено на стол. Политов открыл бутылку шнапса, налил по стакану себе и Шиловой и залпом осушил свой стакан. Потом он с жадностью набросился на окорок, отрезая от него большие куски. Он ел и не заметил, как в домик вошла средних лет женщина в белом переднике и в такой же накрахмаленной шапочке на голове. Она молча подошла к столу, молча взглянула на разбросанные на нем продукты и так же молча начала сервировать его. Политов понял, что ему, что называется, утерли нос. Он шумно засопел и поднялся из-за стола. Ему очень хотелось выгнать эту непрошеную помощницу, крикнуть ей, чтобы она убиралась ко всем чертям, что у него и так все есть и ему ничего больше не надо. Но он взглянул на невозмутимо наводившую на столе порядок немку и осекся. Она была тут хозяйкой, хоть и прислуживала им.
– Скажи ей, Лидуша, с дороги это мы. Проголодались. А о ней нас и не предупредил никто, – виновато попросил он жену.
Шилова перевела. Немка продолжала делать свое дело, словно глухонемая. Она даже виду не подала, что русская фрау обращается к ней. Молча расставляла посуду, выкладывала ножи и вилки, разложила салфетки, поставила рюмки и бокалы, порезала хлеб. Потом ненадолго куда-то вышла и вернулась с большим подносом в руках. На подносе стояли супница и салатницы, доверху наполненные зеленой снедью. Так же молча она разлила по тарелкам суп, вкусно попахивающий луком и еще чем-то неимоверно разжигающим аппетит. Так же молча она ушла.
Политов проводил ее ненавидящим взглядом. На фоне ее неприкрытого презрения сразу отчетливо увиделось лицемерие эсэсовцев. И Политову сразу все стало противно и жутко, и уже не радовал ни приветливо потрескивающий камин, не интересовали ни многочисленные рога, ни ружья, висевшие на стенах столовой. Но высказать охватившие его чувства Политов не мог никому. И он сделал вид, что абсолютно ничего не произошло, что он просто не заметил ни выражения лица, ни открытого нежелания этой простой служанки общаться с ними. Он даже, наоборот, вдруг улыбнулся и довольно потер руки.
– Ну, Лидуша, дай бог здоровья господину оберштурмбаннфюреру. Заботится о нас, как отец родной, – сказал он и снова разлил шнапс, наполнив Шиловой рюмку, а себе бокал, и, не произнося никаких тостов и не чокаясь, осушил его в три глотка.
Потом служанка подала им жаркое. Судя по всему, это был дикий кабан. Его запекли с картофелем, предварительно нашпиговав чесноком. Политов много пил, жадно ел, пытался быть разговорчивым, даже шутил. Но никакое количество шнапса не могло в тот вечер исправить его настроение. И даже наоборот, чем больше он пил, тем становился мрачнее. А во сне бормотал что-то невнятное и мерзко, матерно кого-то ругал…
