Глава 31
В начале марта в горах Северной Италии солнце греет совсем по-весеннему. Уже к полудню звонкая капель и веселое журчание ручьев слышны со всех склонов. Но к вечеру журчание и всплески стихают, легкий морозец снова сковывает лужи, земля под ногами твердеет, воздух становится прозрачным и гулким, как стекло, как лед, только что затянувший талую воду.
Внизу, в долине, протянулась поперек всего полуострова государственная дорога номер девять – крупнейшая магистраль на севере страны, идущая от Пьяченцы через Парму, Реджо-Эмилию, Модену, Болонью до самого Римини, раскинувшегося на Адриатическом побережье. Дорога и все, что там внизу, в руках немцев. Но горы почти повсеместно под контролем партизан. Правда, на ключевых позициях везде немецкие гарнизоны. Но партизан уже тысячи, десятки отрядов и бригад, и немцы чувствуют себя все неуютней в своих обнесенных колючей проволокой, обставленных пулеметами опорных пунктах. И уже не единицами и не десятками, а сотнями убитых, раненых и пленных исчисляются потери врага. В партизанских отрядах десятки бежавших из немецкого плена советских солдат и офицеров. Они мужественно сражаются плечом к плечу с итальянскими, югославскими, польскими, чешскими, французскими и другими бывшими узниками фашистских лагерей. В отряде «Красное знамя» русских немного. Всего восемь человек. Но воюют они, как сказал командир отряда Рино Монари, за взвод. Им дают самые ответственные поручения. В окрестных деревнях их уже приметили и относятся к ним с особым уважением.
В горах тихо. Но партизанские дозоры знают, что тишина эта обманчива, враг может незаметно подойти в любую минуту, и бдительно несут сторожевую службу. Сегодня в дозоре, занимавшем удобную позицию над развилкой дорог, – пятеро: двое итальянцев – Джузеппе и Этторе, чех Богуслав и двое русских – Тюлькин и Чикирев. Ночь прошла без происшествий. С гор потягивает холодный ветерок. Четверо партизан, согревая друг друга собственными телами, полудремлют в каменной нише. Пятый, Тюлькин, стоя у пулемета, не сводит глаз с дороги. Чуть начало рассветать, а на развилке уже появились крестьяне. Появились и разошлись, кто в Приньяно, кто в Куару. Местным дорога открыта везде. Лишь бы не появились немцы или милиты…
Неожиданно до слуха Тюлькина донесся чуть слышный гул. Подумалось: «Обвал где-нибудь…» Но гул не пропал, не растаял в воздухе, а, наоборот, стал слышен еще громче. Мелькнула тревожная мысль: «Танки!» Но гул доносился откуда-то со стороны долины. Оттуда танки, даже если их двигалась сотня, на позиции дозора все равно нельзя было бы услышать. «Значит, самолет», – решил Тюлькин и мельком оглядел горизонт. Окрестности еще тонули в предрассветной дымке. И разглядеть в этой синеве самолет было очень трудно. Но звук нарастал, и скоро Тюлькин увидел силуэт летящего над горами самолета. Неясным оставалось только, какой это был самолет и чей: немецкий, итальянский или союзников? В последнее время английские и американские самолеты все чаще стали появляться над северными районами Италии, бомбили железнодорожные узлы, мосты, скопление вражеской техники.
Самолет летел, будто крадучись, явно прижимаясь к горам. Он словно кого-то опасался. Тюлькин толкнул в плечо своего земляка:
– Андрюх, гляди-ка кто прет! – сказал он, указав в сторону приближающегося самолета.
Чикирев мигом вскочил, поднялись и остальные партизаны и с любопытством уставились на воздушного нарушителя их спокойствия.
– Да ведь это же немецкий разведчик! – опознал врага Этторе. – Разрази меня мадонна!
– Точно, «рама»! – подтвердил Чикирев. – Американцев боится, вот и жмется!
– Сбивать? – мигом загорелся Тюлькин.
– Бей, раз сам на рожон прет! – поддержал Чикирев.
Тюлькин припал к пулемету. Партизаны замерли в напряженном оцепенении. Двухфюзеляжный «фокке-вульф», огибая карниз, на котором засел дозор, приближался с каждой секундой. И когда до него осталось не более четырехсот метров, пулемет Тюлькина заговорил как живой. Огненная трасса ударила по застекленной кабине. Самолет клюнул носом, словно споткнулся. Но в следующий момент выровнялся. А пулемет все бил и бил, и пули все хлестали и хлестали по его серебристой бочине. Не больше десяти секунд находился самолет в зоне огня. Но и за это короткое время пулеметчик сделал свое дело. Самолет клюнул носом еще раз, потом вдруг словно провалился в небольшую яму, потом завалился набок, вошел в крутое пике и с грохотом врезался в склон горы. Над местом его падения взметнулся столб черного дыма. Эхо взрыва, многоголосо перекликаясь, покатилось по горам.
Партизаны, не веря собственным глазам в то, что это сделали они, еще какой-то момент стояли неподвижно, словно окаменелые, а потом вдруг с радостными криками бросились обнимать и колотить друг друга от радости. Старший дозора Джузеппе, поначалу принимавший в этой потасовке самое горячее участие, опомнился первым и еле успокоил своих подчиненных.
– Что вы орете? Кто нам поверит, что самолет сбили мы? – расталкивая партизан, кричал он.
– Так никто же больше не стрелял! – возразил Чикирев.
– Ну да! Докажи кому-нибудь, что весь этот грохот устроил один Тюля! – не соглашался Джузеппе.
– Тогда надо пойти и забрать у пилотов документы! – предложил Богуслав.
– Вот и я тоже говорю, нечего тут сходить с ума от радости! Надо дело делать! – не унимался Джузеппе.
– Я пойду! – сразу вызвался Этторе.
– И я тоже, – попросился Тюлькин.
– Конечно! Ты сбил, тебе и забирать, – разрешил Джузеппе и хлопнул по плечу своего земляка. – И ты иди тоже! Только возвращайтесь скорее. Немцы наверняка тоже захотят посмотреть, что тут случилось.
Тюлькин и Этторе, захватив автоматы, поспешили к самолету. В томительном ожидании прошло минут сорок. И вдруг снизу снова донесся какой-то шум. Но это уже был не самолет. Шум доходил до карниза именно снизу и был тяжелым, будто выбивался из-под земли. А еще через несколько минут партизаны увидели, как из-за поворота на дорогу к развилке начала выползать колонна мотоциклистов и бронетранспортеров с пехотой. Джузеппе как в воду смотрел. Немцы также спешили к месту падения своего самолета.
– Через полчаса они будут там, – определил наметанным глазом Джузеппе.
– А наши? – спросил Богуслав.
– А я почем знаю, куда они запропастились!
– Но надо хоть как-то их предупредить!
– Конечно! Иди вниз. Спускайся на двести метров и брось на дорогу гранату.
– А если немцы уже проедут?
– Обязательно проедут, если ты будешь спускаться два часа!
Богуслав не побежал, а полетел к камню, нависшему над дорогой. Он очутился на нем, когда колонна только вытянулась из-за поворота. И бросил вниз не одну, а две гранаты. Они разорвались в самой гуще врага. Но так как немцы были защищены броней бронетранспортеров, видимого урона им не нанесли. Но это было и не так важно. Главное – взрывы должны были насторожить Тюлькина и Этторе. И это было достигнуто. Немцы сразу же открыли ответный огонь. И в горах снова загремело раскатистое эхо.
– Это наверняка услышат и в отряде, – сказал Чикирев.
– И очень хорошо. Нам не надо будет бежать и предупреждать всех об опасности, – ответил Джузеппе. – Но куда же они на самом деле пропали?
Стрельба немцев была беспорядочной. Они били наугад, по всем подозрительным камням и кустам. Но неожиданно огонь их сосредоточился, и трассы пулеметных и автоматных очередей со всех сторон уперлись в камень, на котором только что стоял Богуслав. Потом они переместились несколько правее и ближе к карнизу. Стало ясно, партизана заметили и не дают ему возможности вернуться на карниз, за которым не только можно было надежно укрыться, но с которого, не подставляясь под пули, можно было спокойно уйти в горы…
Немцы еще продолжали стрелять, когда на карниз неожиданно посыпались мелкие камни. Чикирев и Джузеппе обернулись. Чуть выше их, за уступом скалы, стоял Тюлькин и подавал им знаки. Он и кричал что-то. Но из-за сильного эха стрельбы слов его совершенно не было слышно. Тюлькин явно звал их к себе. И партизаны поспешили наверх. За уступом скалы они увидели истекающего кровью Этторе. В него попало сразу несколько пуль, и вся рубаха на нем была красной от крови. Чикирев и Джузеппе моментально бросились к нему. У Джузеппе был бинт. Он достал его из сумки и, разорвав на Этторе рубаху, принялся бинтовать его избитую пулями грудь. Этторе был еще в сознании и что-то пытался сказать. Но его уже невозможно было понять.
– А где Богуслав? – спросил Чикирев.
– Там, – махнул рукой вниз Тюлькин. – Я видел, как он покатился вниз…
– Значит, двоих…
– У них тоже трое в самолете. И вот, – сказал Тюлькин и достал из-за спины большую кожаную, сильно обгоревшую сумку пилота. – Уходить надо.
Чикирев вместе с Джузеппе подняли на руки Этторе и понесли его следом за Тюлькиным.
В отряде их уже ждали. Фельдшер Альдо сразу же начал делать перевязку Этторе. Но тот потерял слишком много крови и почти не подавал признаков жизни. Командир отряда Рино спросил Джузеппе:
– Как это случилось?
– Тюля сбил немецкий самолет. Он рухнул в километре от нас. Они побежали посмотреть, что там осталось. А в это время подоспели немцы, – объяснил Джузеппе.
– Мы слышали взрыв. Так это был самолет? – не поверил Рино.
– Да, командир, – подтвердил Тюлькин. – Мы сразу побежали посмотреть. В самолете было трое летчиков. Я снял с одного из них эту сумку.
Рино взял сумку.
– А где Богуслав? Где чех?
– Он тоже попал под пулеметную очередь. Я сам видел, как он покатился по откосу к обрыву, – ответил Тюлькин.
– Жаль товарищей. Но ты – герой, Тюля. У нас еще никто не сбивал самолетов. О тебе будет говорить вся Реджо-Эмилия. И мы будем гордиться тобой, Тюля, – пожал руку русскому Рино.
Немцы не полезли в горы. Они забрали погибших летчиков, сняли с самолета оставшийся боекомплект и вернулись на свою базу. Партизаны проводили их проклятиями, похоронили Этторе и поклялись отомстить за друзей. После этого Рино, комиссар Амандо и фельдшер Альдо, единственный человек в отряде, прилично знавший английский и немецкий языки и потому выполнявший по совместительству обязанности переводчика, занялись изучением содержания снятой с пилота сумки. Они нашли в ней объемистый пакет, в котором лежали фотоснимки каких-то чертежей.
Чертежи рассматривали и так и сяк, но долго ничего не могли понять. Наконец комиссар Армандо сказал:
– По-моему, это какой-то автомобиль.
– По-моему, тоже. Но он, похоже, не военный, – заметил Рино.
– Я что-то тоже не пойму, написано непонятно: то ли это американская машина, то ли русская, советская? – сказал Альдо.
– Возьми и разберись хорошенько, – приказал Рино. – Уж, наверно, не зря она попала к немцам?
Альдо присел на камень и внимательно стал разглядывать чертежи и читать надписи. Командир и комиссар на какое-то время оставили его в покое. Но скоро он сам подошел к ним.
– Кажется, я что-то понял, – сказал он.
Рино и Армандо склонились над чертежами.
– Это чертежи американской машины «кадиллак», сделанной по заказу русских, – объяснил Альдо. – Но это не простой «кадиллак». Тут все время повторяется слово «спешиал», что означает «специальный». А вот что в нем специального и для чего он делался – сам черт не разберет.
– А немцам-то он зачем понадобился?
– Спроси у Тюли, он последний с ними виделся, – ответил Альдо.
– Тюля свое дело уже сделал, – сказал Рино. – Но что вы думаете: это стоящая вещь?
– Раз немцы везли, да еще на самолете, наверняка кому-то из них эти чертежи были очень нужны, – рассудил Армандо.
– Ну а нам что с ними делать? – спросил Рино.
– Я бы переправил их русским, – сказал Армандо.
– Как? По почте?
– Можно и по почте, – усмехнулся Армандо. – Но я думаю, с курьером будет быстрей. Ты же знаешь, Рино, что при штабе союзников имеется русская миссия.
– И что ты предлагаешь?
– Надо переправить через линию фронта Тюлю, пусть он вручит своим эти снимки. А те уж пусть сами решают: нужны они им или нет.
– Тюля не знает ни нашего языка, ни гор, – заметил Рино.
– Пошлем с ним надежного проводника. У кого из наших есть родственники или знакомые в Неаполе? – спросил Армандо.
– Надо опросить ребят.
Построили отряд. Рино объяснил задачу. Партизаны зашумели. Все они были из близлежащих деревень. И только у одного из них, у Риккардо, в Неаполе жила дальняя родственница.
– Помню, звать Рози. Двоюродная сестра матери. Видел один раз в жизни, когда в тридцатом году вместе с матерью приезжал к ней погостить. Жива ли теперь? А я почем знаю. Адрес? Улицу помню. А дом найду, – ответил он на все вопросы Рино.
– А кто поведет через линию фронта?
Все зашумели еще громче. Каждый предлагал чью-нибудь кандидатуру. Не называли только себя. Никто не хотел, чтобы о нем думали, будто он хочет удрать в тыл. Наконец остановились на Теофиле.
– Откуда ты, Тео? – спросил комиссар.
– Из Морконе.
– Это уже по ту сторону фронта?
– Да, километрах в десяти.
– Но тебе придется идти до самого Неаполя. Трое – это не двое. Это уже сила. А мало ли что может случиться по дороге, – предупредил Армандо.
– Если надо, могу и до Реджио-ди-Калабрии дотопать. А хочешь – могу заглянуть и в Палермо. У меня там есть кого навестить, – ответил Теофил.
– Я бы тебе разрешил. Но сам понимаешь, сколько тут еще дел, – добродушно улыбнулся Армандо.
– Понял, комиссар. Разопьем «кианто» в следующий раз. Отведу Тюлю в Неаполь, подобью ботинки и вернусь.
– На том и договорились, – пожал руки всем троим Армандо.
