Глава 32
Грейфе очень расстроился, когда ему сообщили о том, что посланные по его указанию из Америки чертежи погибли в Италии.
– Как же так? Как же так? – сокрушался он.
– По имеющимся сведениям, самолет сбили партизаны, – доложил Эгерт.
Лицо у оберштурмбаннфюрера стало пунцовым.
– Бандиты! Всех вешать от мала до велика! И чем они могли сбить? Что у них есть, кроме винтовок и автоматов? – неистовствовал Грейфе.
Эгерт дал ему выкричаться. Люфтваффе нес на всех фронтах такие огромные потери, что говорить о каком-то одном самолете было просто смешно.
– Но только что пригнали машину, сделанную по тем же чертежам, из Брюсселя, – продолжал Эгерт.
– Вы ее видели? – сразу успокоился Грейфе.
– Не позднее, как час тому назад.
– Где она?
– В гараже управления.
– Она на ходу?
– Совершенно исправна, оберштурмбаннфюрер.
– Пусть полностью заправят и немедленно подадут к подъезду, – приказал Грейфе. – И сообщите в «Ораниенбург» Краузе, что через час буду у него.
Поблескивающий синеватым отливом черный «кадиллак» произвел на Грейфе самое прекрасное впечатление. Грейфе видел «грос-мерседес», на котором ездил фюрер. Но по сравнению с «кадиллаком» отечественный шедевр выглядел просто неуклюжим.
– Заведите, – приказал Грейфе.
Водитель запустил двигатель. Он работал совершенно бесшумно и этим тоже очень выгодно отличал «американца» от своего немецкого собрата.
– Ладно, – не желая вслух выражать своего удовлетворения, сказал Грейфе, сел в салон и захлопнул дверцу. Она закрылась с глухим солидным цоканьем стального замка. И это тоже вызвало у Грейфе неподдельный восторг. Но особое восхищение эсэсовцу внушил ход машины, спокойный и плавный. Бронированный «кадиллак», весивший три с небольшим тонны, не катился, а плыл по автостраде, шурша густматикой.
В «Ораниенбурге» «кадиллак» осмотрели специалисты. Примерно через час Грейфе выслушал их обстоятельный доклад о защитных данных машины. Автомобиль был полностью бронирован, включая днище и крышу. Все стекла кабины: лобовое, в дверцах и заднее, разделенное на три части, являлись пуленепробиваемыми и были сделаны из специальной, так называемой прозрачной брони. Резина на колесах не надувная, а сплошная, густматика. Броневое покрытие днища – толщиной три сантиметра, дверей, багажника и передней стороны – два сантиметра, крыши – полтора. Машина развивает скорость до ста шестидесяти километров в час, имеет запас хода около трехсот километров. Машина семиместная. Два человека, в том числе водитель, размещаются в передней кабине, пять человек, из них двое на откидных креслах, в задней кабине салона. Салон разделяется пуленепробиваемым стеклом, которое по желанию пассажиров задней кабины нажатием кнопки утапливается в спинку сиденья передней кабины.
– Это все теория. Вы мне на практике докажите, что ее не возьмет никакая пуля, – выслушав доклад, сказал Грейфе. – Может, нам этого «панцеркнакке» и ждать незачем…
– Но практика – это только стрельба, оберштурмбаннфюрер, – заметил Краузе.
– Я понимаю. А у вас что, патроны кончились?
– Все будет сделано, оберштурмбаннфюрер, – поспешил заверить Краузе. – Я думаю, в машину следует посадить заключенных из Заксенхаузена.
– Именно. Но предварительно не забудьте снять ручки с внутренней стороны дверей. А то, я знаю этот народ, вмиг разбегутся, как тараканы, – предупредил Грейфе.
– Будет сделано, оберштурмбаннфюрер. Машина, конечно, будет стоять на месте.
– Да, пока что ей двигаться незачем, – решил Грейфе.
«Кадиллак» отогнали на площадку, на которой пробовал на живых мишенях пули Баумкёттера Политов. Потом пригнали туда семерых узников концлагеря. Всем семерым одели на руки и на ноги кандалы, втолкнули их в машину и захлопнули дверцы. После этого два эсэсовца сделали по машине десять выстрелов из винтовок с расстояния пятьдесят метров.
Грейфе и Краузе наблюдали за экспериментом с вышки через бинокли. Как только началась стрельба, заключенные, крича, сбились в кучу, каждый при этом стремился прижаться ближе к полу. Но десять выстрелов прогремели, эсэсовцы открыли машину и вытащили из нее всех семерых насмерть перепуганными, но совершенно невредимыми. После этого с них сняли кандалы и куда-то увели, а к машине подошли Грейфе и Краузе. Обе дверцы с левой стороны были основательно изуродованы пулями. Но ни одна из них не пробила их насквозь. Они изрешетили лишь наружный металл. Но с броней они ничего сделать не смогли.
– Автомат или тем более пистолет и вовсе не сделали бы ей ничего, – оглядывая пробоины наружного листа, сказал Краузе.
– Вы правы. Без «панцеркнакке», похоже, в этой штуке действительно никого не достанешь, – согласился Грейфе.
– Будем пробовать мины? – спросил Краузе.
– Здесь нет. Изуродуем ходовую часть, а нам нужно, чтобы она была на ходу, – ответил Грейфе. – Прикажите все пробоины заварить, зачистить и закрасить так, чтобы не осталось никаких следов. Завтра же машину погрузят в эшелон и отправят в расположение «Русланд-Норда».
Краузе заверил оберштурмбаннфюрера, что к утру машина будет как новенькая.
Грейфе остался доволен экспериментом. Из Брюсселя пригнали экземпляр, достойный того оружия, которое для него изготовляли на полигоне у Цирайса и Пфлюкера. И все же сообщение о гибели технической документации «кадиллака», специально оборудованного по советскому заказу, он воспринял как большую собственную неудачу. И было это неспроста. Ибо Грейфе как старый травленный всеми собаками волк отлично понимал, что рано или поздно не кому-нибудь, а именно ему придется отвечать за всю подготовку к планируемой операции. Потому что кто-нибудь из начальства непременно захочет основательно погреть на этой подготовке руки. И тогда ничего не будет проще и легче, чем объявить, что дело делается медленно и плохо, потому что он, Грейфе, с ним просто не справляется. Ну а он-то разве виноват в том, что даже итальянские партизаны, эти оборванцы и горлопаны, начинают сбивать немецкие самолеты, выполняющие задание особой важности? Не виноват нисколечко! И тем не менее его, не моргнув глазом, положат на заклание. Вот почему так расстроило его известие о гибели документов.
С такими безрадостными выводами относительно своей дальнейшей судьбы Грейфе выехал из «Ораниенбурга» и прибыл на полигон у Зееловских высот к небезызвестным ему майору Цирайсу и главному инженеру Пфлюкеру. Оба, естественно, о его визите были заранее оповещены расторопным Эгертом и уже ждали его. Не знали только, что в первую очередь показывать высокому гостю из РСХА: уже почти готовый «панцеркнакке» или то, что они только что изготовили по новому заказу оберштурмбаннфюрера. С этим вопросом Цирайс и обратился к Грейфе после короткого выражения искреннего удовольствия видеть вновь герра оберштурмбаннфюрера живым и здоровым. В ответ на эти слова Грейфе лишь кисло поморщился и махнул рукой, будто хотел прогнать назойливую муху.
– Этого вашего «панцеркнакке», я думаю, мы вообще никогда не дождемся. Так что давайте начинайте с нового заказа. Может, хоть тут что-нибудь получится.
Столь пессимистично по поводу изготовления законченного образца всеми ожидаемого гранатомета Грейфе выразился отнюдь не случайно. Этим он хотел еще раз подстегнуть специалистов. А заодно, если у них ничего не получится и на этот раз, показать им свою прозорливость.
Цирайс, однако, ничего обратного доказывать ему не стал и покорно ответил:
– Как вам будет угодно, герр оберштурмбаннфюрер. Наша новая работа действует безотказно.
Новый заказ и новая работа специалистов появились тоже совсем не неожиданно.
Незадолго до того, как отправить Политова в «Русланд-Норд», сам же Грейфе предложил руководству увеличить будущее задание террориста и помимо планируемого выстрела из «панцеркнакке» вменить ему совершение еще одной не менее эффективной, по его мнению, акции. Зная о традиции советских людей неизменно отмечать свои революционные праздники и проводить по этому поводу многочисленные и торжественные собрания и демонстрации, Грейфе предложил воспользоваться этим и не позднее как шестого ноября текущего года произвести во время такого торжества взрыв в Большом театре в Москве. Руководство оценило предложение и дало указание немедленно приступить к его подготовке. Самому Политову пока ничего еще об этом не говорили. Но это было не так уж и важно. Важнее было подготовить и обеспечить акцию технически. А для этого решили изготовить несколько небольших, но достаточно мощных зарядов, приводимых в действие по радио. Теперь эти взрывные устройства были уже смонтированы, и Цирайс охотно и даже с энтузиазмом согласился продемонстрировать их перед заказчиком в действии.
– Прошу вас сначала пройти сюда, герр оберштурмбаннфюрер, – попросил он, указав на уже знакомое Грейфе еще по первым испытаниям «панцеркнакке» бетонное убежище.
Грейфе спустился по ступенькам каземата вниз и очутился в одной из комнат. Здесь стоял стол. А на нем лежали небольшой чемоданчик, две дамские сумочки и совсем маленький кошелек.
– Это все, что мы приготовили на сегодня. Но вы сами понимаете, герр оберштурмбаннфюрер, что в данном случае дело не в количестве, а в качестве проводимых испытаний, в надежности дистанционного управления взрывом, – заметил Пфлюкер.
– Согласен. Показывайте, – коротко ответил Грейфе.
Цирайс дал команду. В комнату вошли три солдата и забрали со стола чемоданчик, сумочки и кошелек. Потом все вышли из убежища и направились на площадку, где стоял советский трофейный мотоцикл с коляской марки «М-72».
– Там, – указал Пфлюкер на солдата с чемоданчиком и сумочками, – образно выражаясь, приемники. А здесь, в трофейном мотоцикле, смонтировано радиопередающее устройство. Здесь передатчик, герр оберштурмбаннфюрер.
Грейфе согласно кивнул. Пфлюкер снял с коляски запасное колесо, отвинтил четыре винта и снял верхний лист обшивки. Под ним оказалась ниша, в которой и было смонтировано устройство. Пфлюкер объяснил эсэсовцу его принципиальное действие и указал на четыре разноцветные кнопки.
– Передатчик и приемники работают на постоянной волне. Вам ничего не надо будет настраивать. Вам надо будет только нажать эти кнопки, – сказал он.
Солдаты тем временем разнесли по полигону замаскированные под чемоданчик и сумочки мины и уже возвращались назад. Прозвучал сигнал готовности. Пфлюкер включил передатчик.
– Что вы хотите взорвать, герр оберштурмбаннфюрер? – учтиво спросил он.
– Красную сумочку, – назвал Грейфе.
– Пожалуйста, нажмите красную кнопку.
Грейфе нажал. Над полигоном взметнулся султан пыли и дыма.
– Еще? – продолжал Пфлюкер.
– Чемодан.
– Нажмите коричневую.
Грейфе нажал коричневую. И снова, но уже в другом месте, в воздух поднялось облако взрыва.
– А что означает эта черная кнопка? – спросил Грейфе.
– Маленький сюрприз, герр оберштурмбаннфюрер, – довольно потирая руки, ответил Пфлюкер. – Специально для вас.
– А синяя?
– Вторая сумочка.
Грейфе нажал синюю кнопку.
– Ух! – рвануло третий раз.
– С какого же наибольшего расстояния можно подавать сигналы? – спросил Грейфе.
– При наличии сильных помех и экранов в городских условиях, скажем, предельной дистанцией будет три с половиной – четыре километра.
– Сойдет, – коротко решил Грейфе. – Показывайте сюрприз.
– Сюрприз подготовлен, чтобы развеять все ваш сомнения, герр оберштурмбаннфюрер. На земле вы вполне могли считать, что мы тут что-то подстроили. Но вот в воздухе…
– Мог, – признался Грейфе. – Уж очень все у вас здорово на сей раз получается. Не как с этим «панцеркнакке». Ну так что в воздухе?
Цирайс подал знак, и солдат, стоявший на краю площадки, подбросил вверх голубя. Почувствовав волю, птица радостно захлопала крыльями и понеслась в голубую высь. Грейфе потянулся к черной кнопке.
– Не спешите, не спешите, герр оберштурмбаннфюрер, – остановил его Пфлюкер. – Дайте ему набрать дистанцию.
Грейфе послушался. Птица поднималась все выше и выше, сделала над полигоном круг, сориентировалась и взяла курс на голубятню.
– Ну? – нетерпеливо спросил Грейфе.
– Он не улетел еще и на километр, – прикинул Пфлюкер.
Грейфе подождал еще. А когда голубь уже почти пропал из виду, с азартом нажал, словно на спусковой крючок ружья, черную кнопку. Далеко на фоне горизонта в небе вдруг всплеснулось черное облачко дыма и перьев и, покачавшись, медленно начало опускаться вниз.
– Неплохо, – довольно проговорил Грейфе. – А на себе носить этот передатчик можно?
– Мы предусмотрим и этот вариант. Но возимый с точки зрения работы будет надежней, герр оберштурмбаннфюрер. Ведь кузов коляски не металлический. Он из особых пластмасс. И по всему его периметру расположены антенны направленного действия. А в носимом варианте антенна невелика, – пояснил Пфлюкер.
– И все же готовьте оба варианта, – сказал Грейфе. – Ну а что же все-таки с вашим «панцеркнакке»? Хоть сколько-нибудь вы продвинулись с ним вперед?
– Он почти готов, герр оберштурмбаннфюрер, – в один голос ответил Цирайс и Пфлюкер.
– Что значит «почти»? – не понял эсэсовец.
– Гранаты готовы совершенно. И изготовлены в количестве пятидесяти штук. Завтра их должны доставить сюда. Не готов лишь кожаный нарукавник.
– Почему? – последовал вопрос.
– Их сделали несколько, герр оберштурмбаннфюрер. Но мы их все забраковали. По нашему мнению, они слишком тверды и будут стеснять движения стрелка, – объяснил Пфлюкер.
– Да это же ерунда – нарукавник! Из-за такой чепухи стало все дело! Кто этим занимается? – повысил голос Грейфе.
– Наше производство.
– Вы забыли, что выполняете заказ особой важности!
– Нет, герр оберштурмбаннфюрер. Но мы не можем достать нужного сырья.
– Почему не обратились ко мне? Что вам нужно? Какая кожа? Чья? Нильского крокодила? Цейлонского буйвола? Индонезийского орангутанга? Или, быть может, вы считаете, что для вас следует ободрать гималайского снежного человека? – гремел Грейфе. – Вы понимаете, что время работает против нас?
– Нам нужна всего лишь добротная лосиная шкура.
– Так неужели в Финляндии перевелись все лоси? А в Норвегии? А в Швеции, наконец?
– Мы уже ждем посылку из Норвегии, герр оберштурмбаннфюрер, – сообщил Пфлюкер.
– Когда придет?
– На этой неделе должны получить.
– Сколько же времени потребуется на изготовление этого нарукавника?
– Два-три дня.
– Даю вам четыре, – сказал Грейфе. – И уже не я, а бригаденфюрер или, может быть, даже сам обергруппенфюрер приедут проверить, что стоит ваше «готово».
– Все будет сделано в лучшем виде, герр оберштурмбаннфюрер, – поклялся Пфлюкер.
В Берлин Грейфе возвращался все же расстроенным. Бесила прямо-таки поразительная беспечность людей. Рейх трещит по всем швам, а они так себя ведут, будто война будет продолжаться по крайней мере еще лет десять – пятнадцать. А в результате – с чертежами провал! Московские фотографии исчезли! Хваленый самолет не готов! И кто подводит – «Мессершмитт»! Какая фирма! С «панцеркнакке» тоже черт знает сколько еще будут возиться!
Не вывела Грейфе из этого состояния даже пришедшая из Риги от Краусса шифровка, в которой начальник «Русланд-Норда» доносил, что «работа с курсантом проходит успешно. Ученик оказался в высшей мере способным. Учебную программу схватывает на лету. Личную жизнь налаживает в нужном для нас направлении».
«Вот, пожалуй, только этим и можно будет козырнуть, когда придет время бить чужие карты», – подумал он, возвращая Эгерту шифровку.
– Что слышно от «двадцать второго»?
– Молчит, оберштурмбаннфюрер.
– Сукин сын! – снова побагровел Грейфе. – Или он надеется отсидеться за русским фронтом, как за каменной стеной?
– А я думаю, уж не случилось ли чего похуже, – признался Эгерт.
– Оставьте, Эгерт! – раздраженно сказал Грейфе. – Разве он один теперь так себя ведет? В том-то и дело, что нет. И все они были бы рады, чтобы мы считали, что с ними случилось что-то очень страшное, и забыли о них, перестали их тормошить своими заданиями. Но ничего! Мы еще не утратили возможности ставить таких умников на место. Сейчас же отправьте «двадцать второму» шифровку. И я посмотрю, как он ее не выполнит. Пишите, Эгерт!
Эгерт всегда был готов к этой процедуре. В его руках, словно по мановению волшебной палочки, мгновенно появились блокнот и самописка. А весь его вид выразил, что он слушает очень внимательно.
– Пишите, – немного приходя в себя, повторил Грейфе. – Первое. Немедленно вышлите вместо пропавших фотографий интересующих нас объектов новые, дублированные в двух экземплярах. В качестве передаточных пунктов используйте центральный и северный каналы связи. Второе. Передайте приказ «десятому» возвратиться на место. Совместно с «десятым» подготовьте к июлю квартиру для проживания семьи из двух человек сроком не менее чем на полгода. Третье. Периодически, раз в неделю, приобретайте билеты в Большой театр. Можно использованные. Раз в два месяца пересылайте их нам.
– Распишитесь, шеф, – протянул стенографическую запись телеграммы Эгерт.
Грейфе размашисто расписался.
