IV.
ДОРОГА СМЕЙКА
Смейк очень скоро пожалел, что оставил Румо. Обзывал себя полным идиотом, по первой прихоти отказавшимся от всех удобств, которые обеспечивало его общество. Теперь приходилось самому добывать пищу, разводить огонь и готовить. И ведь это еще далеко не все, на что способен закаленный в бою вольпертингер. Но ничего не поделаешь: Смейк разыграл свою карту и теперь должен мириться со своим положением.
Он стал убеждать сам себя, как здорово, что Румо его больше не подгоняет и он волен делать привал при всяком удобном случае. Однако пришлось провести несколько по большей части холодных и бессонных ночей: развести самый обыкновенный костер у него не вышло, а странные звуки, доносившиеся из леса, не давали глаз сомкнуть.
Так прошла неделя. Совсем обессилев, Смейк вдруг наткнулся на караван гномов из Мидгарда. Переходя от виноградника к винограднику, те нанимались собирать ягоды. Смейку пришлось применить все свое красноречие, чтобы гномы уступили ему одну из повозок. Едва ли доводы Смейка о том, что он превосходный сборщик винограда, прозвучали убедительно, но добродушные гномы пожалели червякула и взяли с собой.
Виноградники понравились Смейку куда больше, чем дикие леса Цамонии. К собственному удивлению, он и впрямь вскоре наловчился собирать виноград быстрее гномов — не зря же у него четырнадцать лапок.
От виноградника к винограднику караван неспешно продвигался на северо-запад. Сегодня гномы собирали урожай, а завтра шли дальше. Из Орна в Тентиселлу, из Вестшпица в Грюбецаль, из Нижнего Пакунта в Верхний, из Веллинга в Муменштадт, из Цанталфигоры в Эббинг. Физический труд и кочевой образ жизни оказались новым испытанием для Смейка.
Через несколько недель караван, наконец, оказался неподалеку от Черепа Боллога, населенного горгульями, — огромной скалы, которую считали окаменевшим черепом великана. Здесь начиналась цивилизация. Эту местность прозвали Винной долиной, раем для любителей вина: когда-то тут поселилось множество виноделов. Многочисленные трактиры, кабаки, давильни и виноградники приносили хозяевам сказочную прибыль. Путешественников принимали охотно — воистину рай на земле, по меркам Смейка, почти как в большом городе.
Смейк распрощался с гномами и легкой жизнью и дальше отправился один. Жил на свои скудные сбережения, время от времени играя в карты. Найти партнера было нетрудно: путешественники любили сорить деньгами, и от партии-другой никто не отказывался.
На выигранные деньги Смейк наконец-то в мельчайших деталях воплотил в жизнь все те кулинарные мечты, что поддерживали в нем жизнь на дне ямы со слизью. Лучшие повара Цамонии держали трактиры в этой местности, и он заглянул в каждый. Перепробовал все блюда, какие были в меню, пока подкожный жир окончательно не вытеснил воспоминания о лишениях. Вот теперь-то Смейк и впрямь добрался до цивилизации.
Разумеется, Смейк делал вылазки и к Черепу Боллога. Его крутые склоны поросли диким виноградом. Ягоды могли собирать только летающие горгульи, гнездившиеся внутри гигантской головы. Поговаривали, будто давным-давно в Череп Боллога упал ледяной метеорит. Там он растаял, наполнив череп странной черной водой. Именно воде местность обязана своим знаменитым вином.
ВИНО ПРАВДЫ
Вино «Череп Боллога», или «Горгульское», как его называли виноделы, отличалось совершенно черным цветом и вязкой консистенцией. Оно не обладало обычными свойствами вина: не освежало, не успокаивало, не сочеталось ни с каким блюдом, не имело вкуса и запаха и даже не опьяняло. Ценилось вино вот за какое свойство: кто его выпьет — узнает правду о себе самом. Вино не продавалось в бутылках или бочонках. Его наливали за бешеные деньги в одном-единственном винном погребке у подножья Черепа Боллога — он так и назывался: «У Черепа Боллога».
Смейк слыхал, как гномы из Мидгарда тайком шептались о вине, но здесь, в Винной долине, любой разговор сводился к этой теме. Местные говорили загадками, дескать, вино не каждому по нутру. Любопытство Смейка росло с каждым днем, и вот, накопив денег, он отправился в тот самый винный погребок.
Возле кабака у подножья Черепа Смейку вдруг стало не по себе. Кое-кто наотрез отговаривал его пробовать это вино, а один картежник уверял, что после дегустации «Черепа Боллога» жизнь уже никогда не станет прежней.
И все же любопытство победило, и Смейк вошел в кабачок. Хозяином заведения оказался зеленый лесной карлик, чей жуткий вид нагонял еще больше страху, однако Смейк не испугался и громко потребовал стакан легендарного напитка. Низкорослый официант усадил его за столик, покрытый грязной скатертью, и тут же исчез.
Устроившись поудобнее, Смейк огляделся. Посетители кабачка сидели за столиками по одному, перед каждым стоял стакан, наполненный черной жидкостью. Одни молча пялились в одну точку, другие тихонько разговаривали сами с собой, третьи корчились, будто в судорогах. Кое-кто даже плакал. Смейку показалось, будто он попал в сумасшедший дом, а не в уютный кабачок. Карлик вернулся со стаканом черного вина, поставил его перед Смейком и молча исчез.
Смейк осторожно отхлебнул.
Похоже, его надули. Вино оказалось совершенно безвкусным. А какое же удовольствие пить то, что не имеет вкуса? Поверил в бабьи сказки, как дурак купился на обыкновенную приманку для туристов. За что только такие деньги дерут? Смейк решил устроить скандал, когда официант вернется, — может, и платить не придется. Оторвав взгляд от стакана, Смейк от испуга расплескал остатки вина на грязную скатерть. Напротив него за столиком сидел он сам.
Двойник
— Нет, глаза тебя не подводят, — заговорил его визави. — Это ты. Ты — это я. Я — это ты. Ты видишь себя самого.
— Батюшки мои, — пробормотал Смейк, — такого я точно не ожидал. — Нет, это не отражение в зеркале. И впрямь, двойник.
— А никто не ожидает, даже удивительно. Ведь если хорошенько задуматься, можно и догадаться. От кого еще узнаешь правду о самом себе, как не от себя же?
— Боже, боже, — причитал Смейк, размахивая лапками. — Ну и дела! Поверить не могу. А ты как настоящий!
— Я и есть настоящий. Как и ты. Пей же!
— Нет уж, спасибо, мне довольно. Не хватало еще третьего!
— Не будет. Сильнее уже не захмелеешь. И ничего другого не увидишь.
— С тем же успехом я мог бы поглядеть в зеркало. Дешевле бы обошлось, — разочаровался Смейк.
— Действительно, здесь ты увидишь все то, что мог бы увидеть в зеркале, но гораздо быстрее!
— Что значит «гораздо быстрее»?
— Погоди же. Смотри на меня! Внимательно смотри!
— Что ты хочешь мне показать?
— Уже показываю. Приглядись.
Смейк пристально уставился на своего двойника. Ну да, это он, его отражение. Выглядит немного уставшим, но ничего удивительного — после недавних приключений. Неужели он так постарел? Да, вот как он стал выглядеть. Но… минуточку! Откуда эти крохотные морщинки под глазами? Еще утром их не было! Или были? Да точно не было! Не очень-то ему по вкусу такое отражение! Будто неудачная восковая фигура.
Так вот о какой правде идет речь!
Смейк глазам не верил. Между тем морщин становилось все больше. И еще больше. Под глазами двойника появились огромные мешки.
— Погоди-ка… — пробормотал Смейк.
— Теперь усек? — ухмыльнулся двойник. — Невеселая картина, верно?
Смейк все понял. Никакая это не восковая фигура. Это он сам через десять или двадцать лет. Вот как он состарится.
Кожа двойника становилась суше, серела, все больше покрывалась морщинами, пятнами и бородавками.
Смейк содрогнулся от ужаса. Двойник ухмыльнулся, оскалив зубы. Они пожелтели и казались длиннее: десны воспалились, оголив коричневатые корни. Из побелевшей десны на стол вывалился гнилой почерневший обломок зуба.
— Опля! — усмехнулся двойник.
Двойник перегибает палку, — подумал Смейк. Он видел, как постарел, а теперь ему показали собственную смерть.
— Хватит! — взмолился Смейк, не в силах оторвать взгляд от страшной картины. Кожа двойника сморщилась и стала рассыпаться, будто истлевшая ткань. От лапок остались только кожа да кости. Вот и они начали отрываться и падать кусками. Смейк видел собственный скелет и сухожилия.
— Перестань же! — Смейка душили слезы.
— Не выйдет, — возразил жуткий двойник. — От правды не убежишь. Рад был с тобой посидеть. Запомни главное, братец…
Двойник наклонился вперед, страшно оскалив гнилые зубы, и прошептал:
— Они придут, чтобы забрать тебя.
Раздался жуткий хохот. Двойник хохотал, пока не проглотил голосовые связки, а нижняя челюсть не шлепнулась на стол. Из дыры в горле вывалился серый язык, упал на стол и рассыпался в пыль. Смейк отчаянно закричал.
— Господин прикажет подать еще чего-нибудь? — услышал Смейк. Он обернулся. Сзади, ехидно уставившись на него, стоял карлик-официант.
— Что?
— Я спрашиваю, подать вам еще чего-нибудь? Не прикажете ли сыру?
— Нет, спасибо, — выпалил Смейк и вновь оглянулся на двойника. Но на соседнем стуле уже никого не было, а на столе не оказалось ни зубов, ни челюсти. Видение исчезло.
— Да, правду бывает трудно принять, — снова заговорил официант. — Ложь куда приятней. Это известно каждому, но, когда вся жизнь вот так пронесется перед глазами, начинаешь думать по-другому. Принести счет?
— Да! — рявкнул Смейк. — И побыстрее!
Смейк задыхался, пот катился с него градом. Наконец карлик вернулся и проводил Смейка к выходу, когда тот расплатился.
— Потерпите немного, скоро полегчает. А потом и вовсе почувствуете, будто заново родились. — Карлик зловеще усмехнулся. — Отныне ваша жизнь изменится, уж поверьте! — крикнул он вдогонку Смейку, едва тот скрылся в потемках. — Прощайте! Дважды сюда еще никто не приходил.
НА ТРОПЕ ВОЙНЫ
Наутро Смейк поспешил покинуть Винную долину. Ночью он почти не сомкнул глаз. Если же это ему удавалось, он снова и снова видел перед собой внезапно постаревшего двойника, который шептал: «Они придут, чтобы забрать тебя».
Времени терять нельзя. Сколько его уже прошло даром на Чертовых скалах, будь они неладны! Пока он тут потягивает вино, дурит путешественников карточными трюками да проедает деньги в трактирах, жизнь проходит мимо.
Той ночью ему явился еще кое-кто: доктор Оцтафан Колибриль. Этот сон вселял в него надежду: теперь он понял, что невольно двинулся в ту же сторону, куда ушел доктор после встречи в лесу. Когда Колибриль заразил Смейка знаниями, он умолчал об одном побочном эффекте: Смейк жаждал все новых знаний. Его обуревала тяга к науке: находя ответы на одни вопросы, он тут же задавался новыми, и ответить на них мог только доктор.
«Если готовность цамонийских пчеломаток к тактильному контакту имеет взаимосвязь с передачей информации через растения, то нельзя ли изобрести особый язык для пчеловодов, который позволил бы уговорами стимулировать производство меда?»
«Если инструменты подкровной лодки исчезнувших крох способны заставить биться мертвое сердце, где именно находятся контакты, к которым их следует прикладывать?»
«И если можно заставить биться мертвое сердце, не это ли первый шаг в борьбе против безжалостной судьбы, так наглядно продемонстрированной жутким двойником?»
Следовать за Колибрилем — это значит бросить вызов судьбе, объявить войну смерти. А уж к войне ему не привыкать: недаром же он был военным министром князя Хусайна Йенадепура! И вот, вызвав в памяти образ тщедушного ученого, Смейк твердо решил: хилому гному срочно требуется внушительный союзник для борьбы с могущественной смертью. Смейк желает — нет, он просто обязан как можно скорее отправиться следом за доктором в Туман-город.
БУШУЮЩИЕ РЕКИ И ДЕМОНЫ-ПЕРЕВОЗЧИКИ
Чем дальше Смейк продвигался на северо-запад Цамонии, к побережью, тем скуднее становились пейзажи. Райские красоты Винной долины сменились однообразными, пустынными пастбищами, где встречались одни только пастухи и косари — цамонийская беднота. По дороге не попадалось ни трактира, ни кабака, да и лишних денег ни у кого не водилось, в карты никто не играл. Время от времени Смейк заглядывал на крестьянское подворье, где за невысокую плату получал скромный ночлег и скудный завтрак, но чаще всего ему приходилось довольствоваться сырыми плодами, попадавшимися по дороге. Очень скоро не только запас денег, но и жир, накопленный в Винной долине, растаяли, как масло на солнцепеке.
Климат становился все суровее, непрерывный восточный ветер превратил местность в бесцветную пустошь, где каждое одинокое деревце, каждая травинка согнулись в смиренном поклоне. Непрестанно моросил дождь. Бушующие реки несли свои воды из Сумрачных гор в море. Смейк знал: неподалеку расположены деревушки, где путешественник может нанять лодку. Правда, демоны-перевозчики пользуются дурной славой. Только самые отчаянные смельчаки отваживаются плыть на утлом суденышке по бурному течению с лодочником-полудемоном. Плавали они исключительно по ночам. Но и плата невысока.
Но Смейк так устал от однообразных пейзажей, что решил рискнуть.
Один только вид лодки, куда он сел в одной из деревень, раскинувшихся вдоль небольшой речушки, едва не напугал Смейка. Черная, как сажа, лодка походила на морду демона со страшно разинутой пастью. Перевозчик, закутанный в черное с головы до пят, уселся на корточки позади Смейка и за всю дорогу не предпринял ни малейшей попытки управлять суденышком, а лишь недобро хихикал, не умолкая ни на минуту. Сперва они двигались неспешно, и Смейк решил, что омерзительный хохот лодочника — самое неприятное во всей поездке, но тут лодку подхватило быстрое течение. Ветер засвистел в трубках на крыше лодки, а сама она понеслась по бурной реке через опасные пороги с невероятной скоростью. Течение швыряло лодку из стороны в сторону, она вертелась вокруг своей оси, переворачивалась вверх тормашками, иногда целиком уходила под воду, несколько раз срывалась вниз с водопада. Как земноводное существо Смейк бы не утонул, он боялся лишь, что его размажет по скале или он сойдет с ума от страха и станет хихикать, как этот лодочник.
Но суденышко благополучно доставило Смейка до места назначения живым и невредимым. Он не только не спятил, но вдобавок быстро преодолел огромный отрезок пути, очутившись на морском побережье, немного южнее Туман-города.
МАЯК ТУМАН-ГОРОДА
Издали Туман-город казался огромным облаком, упавшим с небес. У Смейка нашлось по меньшей мере четыре причины порадоваться этому зрелищу.
Во-первых, он добрался. Больше никаких степей, колючих зарослей, волчьего воя по ночам, странного шепота и теней в лесу.
Во-вторых, перед ним — город. Не очень большой, но все же город, и в нем есть жители.
В-третьих, доктор Колибриль. Смейк с радостью предвкушал бессонные ночи, проведенные в беседах с эйдеитом.
И, в-четвертых, облако напоминало ему овцу, которую окатили водой. А все эти страшилки про Туман-город — просто болтовня. Исполненный надежд, Смейк поспешил вперед.
Мир изменился, едва Смейк вполз в облако тумана. Краски поблекли, звуки смолкли, очертания расплылись. Все тихо-мирно. Смейк почувствовал себя, как дома.
Городская архитектура не отличалась разнообразием: всюду попадались одни лишь низенькие, будто сутулые, каменные домики. Улицы отнюдь не кипели жизнью, как в больших городах, — лишь изредка мелькнет в тумане фигура, закутанная в черное. Смейк не сомневался, что отыщет дорогу к маяку без посторонней помощи, ведь маяк может быть только там, где ему и место — у моря. Продвигаясь на шум волн, Смейк вскоре очутился на песчаном берегу моря. Батюшки мои, вода! Выбравшись с Чертовых скал, Смейк торжественно поклялся никогда в жизни не приближаться к морю.
А на горизонте сквозь густой туман едва можно различить узкую серую тень маяка. Какое живописное место, вот где простор для мысли, подумал Смейк. Вот он и у цели. Куда хватает глаз — море, песчаный берег длиной в несколько миль словно создан для прогулок, и все это укрыто таинственным облаком тумана. Великолепно! Под рокот волн они с Колибрилем станут обсуждать животрепещущие вопросы науки, говорить на философские темы, разопьют бутылку-другую вина — но точно не «Черепа Боллога». А как пахнет морской воздух!
Смейк постучал в дверь маяка раз, другой, третий. Окликнул доктора по имени. Никого? Ну, наверное, Колибриль не станет возражать, если Смейк дождется его внутри. Дверь не заперта? Нет. Значит, скрывать доктору нечего. Смейк вошел.
А, лаборатория! Так вот где обосновался доктор. Ну и беспорядок — интересно, когда тут в последний раз прибирались? Ох, уж эти ученые! Некогда зашнуровать ботинки или вытереть пыль! А для чего все эти удивительные приспособления? Пробирки, спиртовки, пузырьки с непонятной жидкостью, колбы — ну и ну! Надо будет расспросить доктора. Смейк тут же представил самого себя с пробиркой и колиброскопом на носу в поисках действенного лекарства против смерти!
Разбитая колба тончайшего стекла, шедевр стеклодува. Наверное, случайно упала. А что это за черная кукла плавает в бутылке с прозрачной жидкостью, словно утопленник? Смейк еще раз громко крикнул:
— Доктор Колибриль!
Нет ответа.
Дневник
Наверх, в каморку, где прежде горел костер маяка, вела лестница. Там оказалось светлее благодаря огромному панорамному окну, снаружи занавешенному туманом. Спальня. Всего-то несколько покрывал да подушка — очень скромно. Повсюду разбросаны книги. Смейк поднял одну из них: «Путевые заметки сентиментального динозавра» Хильдегунста Мифореза. Так-так. Бросив книгу, Смейк поднял другую: «Моносемизация полисемии в гральзундской рудниковой литературе». Чем только не интересуются ученые! Смейк бросил и эту книгу и схватил третью. Названия нет. Он раскрыл книгу. На первой странице аккуратным почерком было выведено черными чернилами:
«Дневник доктора Оцтафана Колибриля, ведется на маяке в Туман-городе»
Смейк отшвырнул книгу, будто ядовитую змею. Дневник. Как невежливо совать сюда нос! Вдруг там что-то личное?
Зато теперь он на сто процентов уверен, что доктор здесь побывал. Вопрос в том, когда он соизволит вернуться. Ну и дела! Смейк пополз вниз по лестнице.
Уже совсем стемнело, когда Смейк по-настоящему забеспокоился. Сколько можно ждать? Где он так долго шатается в этой глуши? Снаружи — хоть глаз выколи, с моря дует ледяной ветер. Смейк в нетерпении ползал по лаборатории. И отчего такой беспорядок? Еще эта странная кукла в бутылке. Вдруг что-нибудь случилось? Смейк решил почитать, чтобы отвлечься, и опять взобрался по лестнице.
Взгляд его снова упал на дневник.
Прочесть? Да ни за что!
А вдруг там кроется разгадка исчезновения доктора? Что, если его жизнь в опасности? Смейк поднял дневник и стал читать.
День 1
Наконец-то Туман-город! Неудачи преследовали меня всю дорогу! Два месяца в лапах лесных пиратов. Материала уже хватило бы на книгу, да не хочется писать про каннибалов. Лишь благодаря чудовищному слабоумию этих созданий я сумел выбраться, а четыре моих высушенных мозга не болтаются теперь на поясе одного из пиратов вместе с другими трофеями.
Еще месяц я провалялся в Нижнем Пакунте, прикованный к постели демонским гриппом. Ну и дыра! А как я бредил в лихорадке: целую неделю мне казалось, будто я алмаз.
С полдюжины других мелких проволочек удвоили срок моего путешествия. Но довольно об этом!
Сегодня я въехал в недействующий маяк. Маяк небольшой, огонь давно погас, и тут легко устроить уютный полумрак. Видимость в Туман-городе плохая: постоянная дымка задерживает солнечный свет, и это радует. Здесь превосходно думается и работается. Едва я вошел в Туман-город, уровень моей эрудиции заметно повысился, ориентировочно на пятьдесят процентов.
Измерительные приборы уже прибыли. Интересно, как они перенесли долгую дорогу. Завтра проверю.
Сейчас распакую только самое необходимое.
День 2
Проведя почти две недели без сна, в эту ночь я проспал целых восемь часов. Как здорово! Будто заново родился. Мозги посвежели! Местный климат подходит мне идеально. Позавтракаю остатками дорожных припасов и начну обустраиваться.
На маяке две комнаты. В нижнюю попадаешь сразу через входную дверь. Тут камин с котлом, стол, два стула. И нет окон. Здорово! Здесь будет лаборатория. Винтовая лестница ведет наверх, туда, где прежде горел сигнальный костер. Большая круглая комната остеклена со всех сторон, поэтому для работы не подходит. Облака тумана, словно клочки ваты, наползают на стекла. Очень красиво! Здесь я буду читать и отдыхать.
Распаковываю ящики. Удивительно, но вещи неплохо перенесли транспортировку. Потери незначительны. Опись:
1. Лабиринтовая колба Гейслера и двойная стеклянная спираль. Невероятно, как эти хрупкие произведения стеклодувного искусства дошли в целости.2. Электрическое яйцо с вакуумным насосом.3. Теодолит Линденхопа.4. Серебряный закупориватель Фюссли (с комплектом пробок).5. Спектроскоп, покрытый кожей хамелеона.6. Пневматический вакуумный насос.7. Свечной гелиостат.8. Маятниковый тригонометр.9. Оцтокуляр (одна линза разбилась, но у меня есть запасная).10. Анероидный барограф.11. Муслиновый гигрометр.12. Спираль Фибоначчи со свечным приводом и комплект призм Индиго.13. Аураграф.
Далее — медные, свинцовые и золотые гирьки для регулировки аураграфа, три дюжины аураграфических пластин (в эмульсии), цинковый порошок, отвес, аураволокно (шесть метров), один литр ртути, порошок радия в свинцовой оболочке, шестиязычковая логарифмическая линейка, раствор камфары, бутылка с законсервированным лейденским человечком в питательной жидкости, алхимическая батарейка. Рабочая одежда: свинцовый фартук, свинцовый шлем, свинцовые перчатки. Ящик с мелочами (чашечки весов, фильтры, химикаты, алхимические эссенции, ступки и т. д.). Пять бочонков вяленой трески и установка Годлера для опреснения морской воды (не буду зависеть от местной кухни).
Книги все на месте: секретные записи Цигмана Келли о симпатетических вибрациях, «Морфология молекулы» Фойнзина и его незаменимые таблицы субатомной дислокации. Все остальные научные книги тоже в сохранности (их слишком много, чтобы все перечислять). И несколько томов Мифореза — для развлечения.
Недоставало ретромагнитного зажима и рефлекторного угломера в виде медной курицы. Оба прибора заменимы, но механическую курицу жаль. Неужели украли? Или я позабыл их упаковать? Астатический орлоскоп фирмы «Заркнадель и Шремп» развалился на три части. Какой же я идиот: отправить в путешествие такой дорогой инструмент!
Смейк пропустил несколько страниц с перечислением химических веществ и лабораторных приборов. Зачем вообще доктору весь этот хлам?
Днем я оживил лейденского человечка.
Должен пояснить: как ученый я одобряю использование искусственно созданных существ вместо подопытных кроликов. Вот моя речь в защиту лейденских человечков.
На мой взгляд, это самое верное средство испытать действие химикатов и лекарств, когда не хочется ставить эксперимент на животных. Лейденский человечек по большей части состоит из торфа, добытого из Кладбищенских болот на Дульском плоскогорье, а также смеси зыбучего песка из Беспределии, жира, глицерина и жидкой смолы. Из этой массы лепят человечка и оживляют при помощи алхимической батареи.
При правильном уходе и хранении человечек живет в бутылке с питательной жидкостью около месяца. Он реагирует на холод, тепло и всевозможные химические соединения, совсем как живой. Некоторые считают, будто у лейденского человечка есть душа и он чувствует боль, но я категорически отрицаю все эти суеверия. Как может чувствовать боль тот, у кого нет нервной системы? Я считаю варварством мучить лягушек и пытать мышей, когда можно воспользоваться гуманным средством. Моя речь окончена.
Мне попался человечек превосходного качества. Каждый раз, оживляя лейденского человечка, я даю ему имя. Нынешнего я назвал Гельмгольмом. Гельмгольм из Туман-города.
На ближайший месяц Гельмгольм станет моим главным собеседником. Всякий ученый одинок, а невеста его — наука!
Туман заглядывает в окно, будто шпион.
День 3
Утром ходил в город. Жители немного похожи на привидений, особенно когда неожиданно появляются перед тобой из тумана, тараща водянистые глаза.
Чего я только не слышал про этот взгляд! Дескать, злобные жители хотят тебя загипнотизировать или околдовать. Но этому (как и всему остальному) есть научное обоснование: жителям Туман-города приходится таращить глаза, потому что в городе очень мало света. И никакого дурного умысла. Еще один миф развенчан!
Туман все сгущается. Я искал магазин колониальных товаров и постепенно перестал различать дома. Вокруг — лишь серая пелена тумана. Вдруг передо мной возникла пара огромных глаз — такого пронзительного взгляда я прежде не видел. Я оцепенел от ужаса. Пара глаз — и ничего больше, только клубы тумана. Неужели привидение? Однако я смело шагнул вперед, мой визави сделал то же самое, и теперь нас разделяло всего несколько сантиметров. Тут подул ветер, туман рассеялся, и оказалось, что я стою перед витриной магазина. Мои собственные глаза отражались в стекле! Кстати, это и был магазинчик колониальных товаров.
Туман проник даже внутрь, клубы пара стелились по полу, доходя до колена. Я купил все необходимое. Хозяин оказался не слишком разговорчив, но вежлив. Голос его звучал глухо и хрипло.
На прощание хозяин магазинчика посоветовал сходить в местный парк, где духовой оркестр время от времени устраивает концерты. Ну разве можно упрекнуть жителей Туман-города в плохом гостеприимстве?
После обеда взял первый образец тумана возле маяка: с помощью ретромагнитного насоса закачал пар в лабиринтовую колбу Гейслера. Как ни странно, это оказалось непросто: мне пришлось приложить немало усилий, чтобы набрать насосом хоть немного тумана. Все это сопровождалось смачным хлюпаньем. Наконец я заткнул колбу закупоривателем Фюссли.
Будто змея, пополз образец тумана по изгибам лабиринтовой колбы — трудно поверить, что это вода! Но на аураграмме все будет видно.
Вечернее чтение: «Говорящая печь» Хильдегунста Мифореза. Ужасная романтическая чепуха, чудовищная пошлость, образец мертворожденной цамонийской выдумки, лишенной всякой научной основы. Даже заголовок следует понимать буквально, никакая это не метафора. Ну и фрукт этот Мифорез! Хотя пишет неплохо. Это ж надо — пятьдесят с лишним страниц описывать тиканье напольных часов!
День 4
Туман. Ну разумеется, туман — я же в Туман-городе. Но сегодня он кажется плотнее прежнего. Я придумал приспособление для ежедневных измерений плотности тумана и назвал его оцтафановым туманоптометром. Метрах в десяти от маяка я поместил таблицу с буквами, как у врача-окулиста (нарисовал ее сам) — это одна часть приспособления. Вторая часть — линия, начерченная мелом на полу спальни, прямо у окна. Теперь я каждое утро становлюсь на этой линии и смотрю на таблицу. Чем меньше буквенных рядов видно, тем гуще туман. Можно даже придумать единицу измерения количества нечитаемых строк. Как бы ее назвать? Колибриль? Отличная мысль!
Сегодня оцтафанов туманоптометр показывает два Колибриля.
Долго гулял по Туман-городу, почему-то не встретил ни одного жителя. Архитектура этого города — совершенно уникальное для Цамонии явление. Если бы пришлось описать местные постройки одним словом, я бы назвал их «сутулыми». Домики напоминают холмики, какие оставляют за собой кроты, только выложенные из камня. Одинаковые круглые крыши будто торчат из земли. Мне отчего-то кажется, что эти домики большей частью уходят под землю.
Гельмгольм приветствует меня каждый раз, как я прихожу домой. Забавный карлик! Стучит кулачками по стеклу, топает ножками, стоя в питательной жидкости. Жаль, говорить не умеет.
День 5
Два Колибриля на оцтафановом туманоптометре.
Сегодня ввожу образец тумана в бутылку лейденского человечка. Чему быть, того не миновать.
Взял часть образца из лабиринтовой колбы (снова это смачное хлюпанье) и закачал в бутылку. Кажется, человечку понравилось. Туман ведет себя почти как живой. Змеей пополз он по внутренней стенке бутылки, а Гельмгольм тщетно пытался поймать его. Как завороженный, я наблюдал эту незатейливую игру, пока, наконец, чувство долга не напомнило о себе.
Устанавливаю аураграф. То еще веселье: все настройки сбились при транспортировке. Регулировка с помощью свечного гелиостата займет пару дней. Отладка аураграфа сродни настройке инструментов целого оркестра. Провозился весь день.
Перед сном читал Мифорезовы «Путевые заметки сентиментального динозавра». Это из раннего. Удивительно сильная вещь. Наверное, мне понравилось потому, что в книге больше фактов, чем вымысла. Пока прочел только первую главу, где Мифорез описывает Книгород, город антикваров, но одна эта глава тянет на отдельную книгу. Что там правда, а что вымысел? В любом случае, меня поразило скрупулезное описание городских катакомб и их загадочных и опасных жителей. Как интересно было бы когда-нибудь исследовать мир, где царит такая темнота!
Смейк бегло проглядел несколько страниц за последующие дни: Колибриль обстоятельно описывал регулировку аураграфа. Зевнул, протер глаза и выглянул в окно. Он увидел таблицу с буквами, большую часть из них смог различить. Кажется, пять колибрилей по оцтафанову туманоптометру? Смейк ухмыльнулся. Ох, уж эти ученые! Не успокоятся, пока не переведут все на язык цифр. Он стал читать дальше.
День 9
Семь колибрилей на туманоптометре. Нечего и думать высунуть нос. Продолжаю возиться с аураграфом. Начинаю исследовать сильфидную плотность тумана. Закачал насосом еще один небольшой образец в двойную спираль. Подключил теодолит Линденхопа, но, конечно, снова забыл мобизировать контакты! В результате — два лишних часа на чистку микропинцетом и кисточкой. Гельмгольм в бутылке с удивлением слушал, как я осыпаю себя проклятиями. Маленький ротик беззвучно повторяет мои слова.
Наконец провел измерения. Результат меня удивил. Нет, этого просто быть не может, у водяного пара не бывает такой сильфидной плотности. Проверил еще раз — то же самое. Черт знает что! Нельзя было начинать измерения до мобизировки. Чистка кисточкой — способ ненадежный, кроме молекул тумана, в прибор могли попасть микробы или бактерии. Завтра все сначала. Прав был Соловеймар, когда говорил, что однажды я натяну носки поверх ботинок. Я всегда слишком тороплюсь.
Вот и день прошел. Написал небольшую статью для Гральзундского университета о губительных последствиях роста популяции демонского жучка (Leptinotarsa daemonlineata) на сельское хозяйство Нижнего Зернограда.
Наконец по совету хозяина магазинчика колониальных товаров побывал на концерте духового оркестра в тумангородском парке. Кроме меня там оказалось всего несколько кашляющих курортников (астматиков-полугномов из Сморчковых гор).
Начался концерт. Музыканты все местные. Их инструменты издавали легкое клокотание. Мне стало спокойнее. Звуки, словно пузырьки воздуха, струились из труб и растворялись в тумане. Казалось, туман двигался в такт музыке: то сгущался, то кружился вихрем, то трепетал, хотя, конечно, это все из-за ветра. Музыканты очень талантливы. Каждый играл немного по-своему, импровизировал. Удивительно, какие нежные звуки можно извлечь из музыкальных инструментов, всего лишь вовремя открывая и закрывая клапаны натренированной рукой! Будто на крыльях, я полетел домой, только по дороге, из-за плохой видимости, споткнулся о ведро с дохлыми медузами.
День 10
Не меньше десяти колибрилей по оцтафанову туманоптометру — едва вижу таблицу. Густая пелена, окутавшая башню со всех сторон, выглядит устрашающе. Кое-где туман такой плотный, что стекает по оконным стеклам, будто морская пена. Впервые за время пребывания в Туман-городе мне не по себе.
Наконец скрепя сердце выхожу в туман. Кажется, будто ходишь под водой, каждый шаг требует огромного напряжения мускулов. Дышать трудно, на нёбе очень скоро неприятно оседает соль. Тело тяжелеет, на душе кошки скребут. А ведь кто-то едет сюда лечиться! Нужно быть очень тяжело больным. Решил вернуться в башню, но сбился с дороги и добрый час блуждал, как ненормальный, пока случайно не наткнулся на входную дверь. Запершись изнутри, вздохнул с облегчением.
Целиком ушел в работу.
Вечером тщательно осмотрел лейденского человечка. Туманный червь повис у самой пробки бутылки, как паук. Гельмгольм не может до него дотянуться и, видимо, совсем о нем позабыл, во всяком случае, внимания не обращает. Я постучал по стеклу, Гельмгольм постучал в ответ. Забавно.
В постели опять читал «Путевые заметки» Мифореза. Так увлекательно — всю ночь не мог оторваться!
День 11
Девять колибрилей.
Туман по-прежнему сильный. Делаю повторный замер сильфидной плотности, на сей раз предварительно мобизировав контакты. Результат вчерашний. Невероятно! Сильфидная плотность этого тумана почти такая же, как у живого существа.
В точности замеров я не сомневаюсь. Признаться, я подозревал что-то в этом роде — физические свойства тумана говорят сами за себя. И все же результат поразителен. Схожей сильфидной плотностью обладает, например, медуза.
Почти закончил настраивать аураграф.
Вечером попытался развлечься чтением. «Моносемизация полисемии в гральзундской рудниковой литературе». По мне, от нее толку как от козла молока. Все это литературоведение — вилами по воде писано.
Вот что странно: сперва я думал, что туман создаст мне превосходные условия для работы, но теперь он начинает угнетать. Меня раздражает то, как он окутывает маяк, как проникает в каждую щель.
День 12
На оптометре всего шесть колибрилей. Слава богу.
Утром долго гулял по парку. Местные жители проскакивают мимо, будто кто-то тянет их за веревочки. Никто не отвечает на мои приветствия. Никак не возьму в толк, отчего многие с радостью едут сюда в отпуск? Разве что из экономии.
Полдень. Наконец-то аураграф настроен. До обеда проводил окончательную регулировку, затем насыпал порошок радия на аураграфическую пластинку. Это очень опасно, работаю с осторожностью, в свинцовых перчатках, фартуке и защитной маске. Дальше все просто. Устанавливаю лабиринтовую колбу перед аураграфом, еще раз регулирую. Теперь снимаю. Щелк! Лаборатория ярко озаряется светом аураграфа. От страха Гельмгольм плюхнулся в питательную жидкость. Точная наука, а кажется волшебством. Теперь ждать целый день, пока проявится аураграмма. Не терпится взглянуть.
Смейк пролистал дальше. Дневник Колибриля пестрел всевозможными научными рассуждениями. О чем он только не успел подумать, пока ждал свою аураграмму! Некоторые страницы целиком исписаны математическими или химическими формулами. Наконец рассказ возобновился.
День 14
Две недели в Туман-городе. Ходил в город за покупками. По дороге через дюны встретил троих местных: шли к морю. Странно: обычно городские обходят море стороной — интересно, почему? Шел за ними на некотором расстоянии. Выйдя на берег, они скрылись за плотной завесой тумана. Когда же туман рассеялся, все трое исчезли.
На обратном пути в город меня не покидало чувство, будто туман следит за мной — глупо, правда? Он клубился над головой, как никогда прежде, впервые мне послышались какие-то звуки: туман словно шелестел и вздыхал, будто рыба, выброшенная волной на берег. Может быть, это ветер, ведь странное поведение тумана без него не обходится. Однако беспокойство мое росло с каждым шагом. Туман продолжал преследование. Его клубы, похожие на вату, наползали на меня, будто хотели забраться в уши, слышался неразборчивый шепот и шипение. Размахивая руками, я попытался отогнать туман, как назойливую муху. Безуспешно.
Когда же я добрался до магазинчика колониальных товаров, он закрылся у меня перед носом. Очень обидно, ведь мне по непонятной причине вдруг захотелось купить ведро серы, медного купороса, семь метров проволоки и гроб.
День 15
Пять колибрилей.
Рассматриваю аураграмму. Кажется, снимок четкий, не засвечен, эмульсия без пузырьков. Но определенно пока говорить рано: проявка длится ужасно долго.
Ночью наблюдал удивительный погодный феномен. Над городом несколько часов бушевала сильная гроза, раскаты грома доносились один за другим, сверкали молнии, рассеиваясь в тумане, но при этом не упало ни капли дождя, ветра тоже не было.
Единственное логическое объяснение: туман накрывает город, будто защитный купол, поглощая дождь и ветер.
День 16
Едва ли гроза могла разогнать туман, и тем не менее всего два колибриля на туманоптометре! Даже солнце просвечивает.
Рассматриваю аураграмму — уже кое-что. Аура четко проявляется, эмульсия подсыхает равномерно. Скоро станут видны результаты.
Пока туман слабый, улучаю время для долгой прогулки. В условиях хорошей видимости здания Туман-города еще больше походят на бородавки. Этакие язвы на коже Земли. Лишь несколько общественных зданий, гостиницы, магазинчик колониальных товаров имеют традиционный вид: ровные стены и окна. Меня не покидает мысль, что эти здания существуют исключительно для приезжих. Туман сгустился так же неожиданно, как и рассеялся. С моря налетел шквалистый ветер, туман огромными змеями пополз по улицам, обвивая дома и прохожих. Мне снова стало не по себе, и я поспешил домой.
Не понимаю, почему я снова был вне себя, когда захлопнул за собой дверь маяка.
На глаза мне попался Гельмгольм, он, как обычно при моем появлении, завозился у себя в бутылке. Я подошел ближе и постучал по стеклу. Гельмгольм, видно, обрадовался, что на него обратили внимание, и запрыгал. Я опрокинул бутылку, и тот плюхнулся в жидкость. Я рассмеялся. Едва он с трудом поднялся, я снова опрокинул бутылку, и Гельмгольм упал ничком. Меня это еще больше развеселило. Тогда я схватил бутылку и стал трясти. Гельмгольм беспомощно бултыхался, жидкость затекла ему в уши. Я совсем разошелся: стал скакать по лаборатории, тряся бутылкой над головой, будто злобный ребенок. Бедный карлик! Как его колотило о стенки. Наконец я пришел в себя. Гельмгольм из последних сил старался удержать голову над водой. Мне стало стыдно, но я до сих пор не нахожу объяснений своему поступку.
К вечеру человечек оправился. Он как ни в чем не бывало молча сидел в своей жиже. А вот образец тумана исчез. Вероятно, смешался с питательной жидкостью, пока я тряс бутылку. Нет, ученые так себя не ведут! Даже во сне мне было стыдно.
Смейку стало неловко. Все это очень личное. Теперь он сам, подобно назойливому туману, висевшему за окнами башни, будто бы шпионит за доктором Колибрилем. Но Смейк так увлекся чтением, что не мог остановиться.
День 17
Шесть колибрилей.
Полдня думаю о вчерашнем поведении. Мне нужно с кем-то пообщаться, от одиночества на маяке я начинаю сходить с ума. Думаю сегодня устроить себе выходной. Пусть аураграмма сохнет, а я погуляю подольше.
После обеда читал сборник стихов Мифореза. Нет, поэзия — совсем не мое. Мне подавай науку! К чему все эти недомолвки, загадки, дурацкие метафоры? Зачем выдумывать «дождевой чулок», если можно сказать «водосточная труба»?
Вечером, впервые со дня приезда в Туман-город, побывал в обществе. Ужинал в единственном трактире «Туманный рог». Четверо местных жителей молча ели, сидя каждый за своим столиком. Официант, выпучив глаза, пробирался сквозь туман, клубившийся по полу. У стены стояли большие чугунные часы. Их громкое тиканье так и вбивало в голову мысль о бренности бытия. В меню — всего одно блюдо: пареная рыба неизвестной породы (называется «туманная рыба»), совершенно прозрачная. Внутренние органы рыбы чуть светятся — несомненно, рыбу подают живьем. На гарнир — мелкие угри, подкопченные на дыму. Ну, да я не привередлив. Вопреки ожиданиям, на вкус довольно сносно. Гораздо неприятнее были взгляды официанта. Пока я ел, он так пялился, словно хотел дырку в голове просверлить.
По дороге домой повстречал в тумане хозяина магазинчика колониальных товаров. Я вежливо поздоровался, но тот молча проскользнул мимо. Может, это не он? Тут все на одно лицо.
День 18
Пять колибрилей.
Разглядывая туман, сделал такое наблюдение: когда облако тумана наползает на какой-нибудь объект — дерево, например — оно сперва чуть светлеет, очертания расплываются, цвета блекнут. Затем дерево будто растворяется в тумане листок за листком, ветка за веткой, пока совсем не исчезнет. Даже не так: пока дерево не превратится в туман.
Разумеется, это совершенно ребяческое, ненаучное наблюдение. Дерево никуда не девается, а просто скрывается из виду. Зачем я все это пишу? Понятия не имею.
Лейденский человечек ведет себя странно. Всю его неповоротливость как рукой сняло, теперь он постоянно в движении. Шлепает кругами в своей жиже, бормочет что-то невнятно или резвится, как ребенок во время купания. Иногда часами бьется головой о стекло, нервируя меня монотонным гулом.
Завтра, судя по всему, аураграмма будет готова.
День 19
Поверить не могу! Хоть плачь!
Преисполнившись ожиданий, спускаюсь утром вниз посмотреть на аураграмму, и — о, ужас — снимок получился смазанным!
Наверное, кто-то забрался сюда ночью и перемешал эмульсию — другого объяснения я не вижу. Вся работа насмарку. Теперь либо начинать все с начала, либо уехать ни с чем.
Нет настроения писать что-то еще.
День 20
Все утро заново настраивал аураграф для съемки. Черта с два я уеду!
Днем — повторная съемка.
И затем снова ждать.
День 21
Пять колибрилей на туманоптометре. Весь день ничего не делал. Раньше со мной такого не бывало. Впрочем, изменилось многое. Долго рассматривал себя в огромном зеркале, прежде отражавшем свет маяка. Зеркало выпуклое, отчего мое отражение смешно растянуто вширь. Если честно, я три часа не мог прийти в себя от смеха.
Что-то переменилось. Такое впечатление, будто меня просеивают сквозь сито, причем оно пропускает только мои лучшие качества. И в результате получится новое, лучшее «я».
День 22
Четыре колибриля. Лейденский человечек проявляет все больше странностей в поведении: пытается построить что-то из жидкости в бутылке. Вода проливается между крохотными пальчиками, но Гельмгольма это не останавливает, он продолжает попытки.
«Одиночество — лучший друг безумия», — кажется, это сказал Гуццек Фано. Или Трипель Штейфок?
День 23
Долго думал, кто бы мог испортить аураграмму. Подозреваю Гельмгольма. Он в заговоре против меня. Но с кем? И кто выпустил его из бутылки?
Что, если я сам?
День 24
Если бы плоское казалось смешным, все бы смеялись над тарелками.
Пытался вспомнить кого-то, кого не знаю.
День 25
Все утро пытался выбраться с маяка через замочную скважину. Не смог.
Нужно убить Гельмгольма.
Но как?
Смейк отложил дневник. Последние записи очень странные. Может, Колибриль шутит? Может, ему надоело вести дневник, и он просто дурачится? Смейк огляделся. Ему показалось, будто, пока он читал, доктор заглядывал через плечо.
День 26
Не знаю, стоит ли об этом упоминать, но вчера вечером я встретил отца. Я было подумал, что это мое отражение в старом зеркале, но встретил его, поднимаясь по лестнице. Отец спускался мне навстречу и даже не удостоил взглядом. Все это очень странно, ведь мой отец умер пятьдесят лет назад.
И подобные труднообъяснимые происшествия часто случаются в последнее время. Беспокоит ли это меня? Вообще-то, нет. И вот что странно: чем чаще происходят подобные вещи, тем меньше внимания я на них обращаю.
Сколько там на оптометре? Да все равно.
День 27
Неужели это я писал в предыдущие четыре дня? Ну да, почерк-то мой. Но что это за бред? Я что, спятил?
Совершенно не помню последние четыре дня. Боюсь, я болен. Рецидив демонского гриппа?
Чувствую себя нехорошо: я рассеян, нервничаю, меня бросает в жар. Если бы не аураграмма, которая вот-вот будет готова, давно забросил бы работу.
День 28
Странная запись за вчерашний день. Предыдущие четыре записи, безусловно, мои. Но кто же вчера писал? Странно: почерк мой. Может, это карлик, которого я встретил на лестнице? Уж не околачивается ли тут где-нибудь мой двойник? Он-то и вступил в заговор с лейденским человечком.
Надо быть начеку! Теперь даже самому себе нельзя верить ни на грош.
Хотел сходить в город за покупками, но вновь не удалось выйти через замочную скважину.
Мне следует похудеть.
День 29
Похудел, как и планировал, потерял весь свой вес за один день. Одно неудобство: теперь я невидим, то есть меня не существует.
Зато я стал беспрепятственно проходить в замочную скважину. Летаю в тумане, как вольный дух.
Ночью из-под земли слышалась странная музыка. За рокотом волн я сумел разобрать таинственное послание, но его еще предстоит расшифровать.
День 30
О, Набгау из Набогаув, винупоюсь бете! Я жутоничу Гольмгельма! Я жутоничу Бриликоля! О, Набгау из Набогаув, винупоюсь бете!
О, Набгау из Набогаув, винупоюсь бете! Я жутоничу Гольмгельма! Я жутоничу Бриликоля! О, Набгау из Набогаув, винупоюсь бете!
О, Набгау из Набогаув, винупоюсь бете! Я жутоничу Гольмгельма! Я жутоничу Бриликоля! О, Набгау из Набогаув, винупоюсь бете!
Смейк пропустил несколько страниц — одни и те же бессмысленные каракули повторялись бесконечно. Что бы это все значило? Неужто Колибриль и впрямь спятил? Или подался в писатели и пишет роман для собственного удовольствия.
Наконец снова пошел связный текст.
День 31
Опять провал в памяти. Два дня! Неужели я написал всю эту галиматью? Что все это значит? Нет, так дальше не пойдет, нужно отсюда убираться.
Проснувшись утром с сильной болью во всем теле, обнаружил, что трупик Гельмгольма плавает в бутылке. Может, его убил образец тумана? Или я?
Сегодня днем займусь расшифровкой аураграммы. А завтра смазываю лыжи.
День 32
Расшифровал аураграмму. Чувствую себя скверно, и не только от того, что я на ней увидел. Вероятно, остались считаные минуты, что я в твердой памяти, скоро туман опять сведет меня с ума. Некогда объяснять, вот лишь важнейшие факты.
Первое: туман этот вовсе не явление природы, а живое существо. На аураграмме четко видна органическая структура. Возможно, я имею дело с живым газом.
Второе: местные жители состоят с этим существом в тайном союзе. Я подозреваю даже некий болезненный симбиоз.
Третье: туман сводит всех чужаков с ума. Уж я-то знаю, о чем говорю.
Четвертое: Туман-город — это ловушка! У меня нет этому объяснения, да и намерения тумангородцев мне неизвестны, но подозреваю, что они дурные.
Пятое: есть какая-то связь между Туман-городом и слухами о подземном мире! Такой органической структуры, как на аураграмме, нет ни у одного известного мне существа в нашем мире. Туман поднимается не с моря. Он идет из-под земли!
Если эти записи найдет приезжий, пусть они послужат ему предупреждением: ты, читающий теперь эти строки, беги! Беги, если еще можешь!
Стучат в дверь.
Они пришли.
Они пришли, чтобы забрать меня.
На этом дневник Колибриля обрывался. Смейк будто очнулся от кошмарного сна: по лбу струился пот, он не сразу вспомнил, где находится.
За окном маяка клубился туман: казалось, это гигантское привидение размахивает саваном. За чтением Смейк не заметил, как наступило утро.
— Я в Туман-городе, — вздохнул он.
В дверь постучали, и Смейк от испуга выронил дневник.
— Доктор Колибриль, ну наконец-то! — облегченно воскликнул он.
Смейк подполз к окну.
Все застилал туман, впрочем, не слишком густой, и Смейк увидал, что все жители Туман-города собрались внизу, окружив маяк. Они молча пялили на Смейка водянистые глаза.
— Они пришли, — пробормотал он. — Они пришли, чтобы забрать меня.
Назад: III. ВОЛЬПЕРТИНГ
Дальше: V. ГРИНЦОЛЬД И ЛЬВИНЫЙ ЗЕВ
