III.
ВОЛЬПЕРТИНГ
Если бы города умели говорить, то наверняка заплутавший путник услышал бы от Вольпертинга вот что:
— Эй, чужестранец! Ты вольпертингер? Нет? Ну так убирайся! Вон, проваливай, проходи мимо! Даже не думай войти в город! У тебя мирные намерения? Что ж, обойди кругом, полюбуйся на мои великолепные крепостные стены снаружи, а потом катись подобру-поздорову. Всем разболтай, как тебе дали от ворот поворот. Расскажи, как хорошо охраняется Вольпертинг, как тут опасно. Спасибо, и до нескорого свидания! Если же пришел с дурными намерениями, чужестранец, лучше сам вырви сердце у себя из груди: такая смерть будет куда гуманней. А попробуешь тягаться со мной — пощады не жди. Видишь мои крепостные башни? А вольпертингера в амбразуре? Видишь, он целится из двустрела тебе в глаза? Разумеется, не видишь, ведь он отлично маскируется, а скоро и вовсе видеть перестанешь: много ли разглядишь, когда из каждого глаза торчит по стреле? А как тебе высокие черные ворота — уж их-то ты видишь? Нет, не деревянные, дурачина, это прочный цамонийский чугун. Зачехляй-ка таран. Приглядись к стенам: видишь тонкие трубки? Случись тебе перебраться через ров под градом стрел (что вряд ли), сработает сложнейшая система, и тебя оросит жидкостью, добываемой из орнийских кислотных червей. Одной капли хватит испепелить тебя от макушки до пят. И счастлив тот, кого в эти несколько мучительных секунд настигнет роковая стрела. Только уж мы не станем тратить стрел из жалости. Но пусть это тебя не останавливает, чужестранец! Мои жители ждут не дождутся испытать на тебе пращи, отравленные дротики, арбалеты, кадки смолы, катапульты и томагавки. А городская стена? На первый взгляд, ничего особенного, правда? Такие большие камни, влезть по ним — плевое дело, верно? Но стоит тебе добраться до середины, стена придет в движение. «В чем дело?» — подумаешь ты, но поздно. Одни камни двинутся внутрь, другие — наружу, третьи — повернутся, тут-то ты и поймешь, что попал в настоящую мясорубку, гордость цамонийской оборонительной техники. Можешь, разумеется, спрыгнуть: до земли всего-то десять метров, а внизу уже поджидают острые железные прутья. Так что смелее, чужестранец. Иди и умри!
Но говорить города не умеют, вот и Вольпертинг ничего не сказал Румо, когда тот приблизился. Перейдя по мосту через оборонительный ров, он остановился у решетки западных ворот Вольпертинга. Румо во что бы то ни стало решил попасть в город, даже если придется ломать ворота.
— Кто ты такой? — крикнул сверху стражник. Видеть его Румо не видел, но по звуку понял, за какой амбразурой тот прячется.
— Я Румо, вольпертингер, — громко и четко ответил Румо. Он уже прикидывал, сколько времени уйдет на то, чтобы взобраться по стене, протиснуться сквозь амбразуру, обезоружить стражника, спуститься с другой стороны и затеряться в городской толпе. Примерно тридцать — сорок ударов сердца.
— Вольпертингер? Ну так входи, приятель! — обрадовался стражник. Механизм был превосходно смазан, створка ворот поднялась почти бесшумно. Румо вошел, и ворота закрылись за ним.
Городской друг
Итак, Румо вошел в город. Из башни, где, должно быть, располагался механизм подъема ворот, выскочил вольпертингер, на голову ниже Румо. Одет он был в серые кожаные штаны, черные замшевые сапоги и жилет из коровьей шкуры, перетянутый шнуровкой. Протянув новичку лапу, он радостно приветствовал его:
— Добро пожаловать в Вольпертинг!
Едва окинув его взглядом с головы до пят, Румо кивнул и прошел мимо. Стражник бросился за ним.
— Эй! — окликнул он Румо. — Так не годится, дружище! Нельзя же так просто вламываться. Есть правила.
— Я тебе не дружище, — огрызнулся Румо. Смейк обучил его боевым искусствам, но не подготовил к цивилизованной жизни.
— Нет? Как хочешь. А я тебе друг. По нраву это тебе или нет. Урс, твой городской друг.
Румо шагал дальше, Урс поспешал за ним. Всюду им встречались десятки вольпертингеров! А всего их, должно быть, сотни: так много запахов чувствовал Румо.
— Каждому новичку полагается городской друг — таков закон, — заявил Урс. — Это чтоб ты скорее почувствовал себя своим среди нас. Не будь ты вольпертингером, я стал бы тебе городским врагом. Уж если кто прикинется вольпертингером да проберется в город — наживет городского врага. Будь уверен, я бы сейчас с тобой не болтал, а свернул тебе шею, зарядил в катапульту да зашвырнул бы через городскую стену. Но, во-первых, ни одному чужаку еще не доводилось забрести так далеко, а во-вторых, ты-то вольпертингер, так что я друг тебе, усек? Как там тебя звать?
Румо замер. Зажмурившись, он попытался отыскать серебряную нить, но увидел беспорядочный клубок разноцветных лент. Запахи его сородичей оказались слишком резкими, чтобы отыскать среди них один-единственный.
— Эй? Звать тебя как? — повторил Урс. — Не расслышал твое имя.
Румо открыл глаза.
— Меня зовут Румо, — ответил он.
— Румо? Серьезно? Так и зовут: Румо? — Урс ухмыльнулся. — А знаешь, что так называется карточная игра?
— Знаю, — отрезал Румо. — Я ищу тут кое-что…
— Знаю, — перебил Урс. — Серебряную нить.
Румо опешил.
— Откуда ты знаешь?
Урс опять ухмыльнулся.
— Всякий ее ищет.
— Как, и ты тоже?
— Да и нет. А впрочем, все по порядку! Передохни-ка сперва, ты ведь дома.
Румо попробовал расслабиться. Он чувствовал: этот вольпертингер — и впрямь друг.
— А можно тут где-нибудь вздремнуть?
— Можно даже тут жить. Поселиться. Но, как я сказал, все по порядку. Сперва надо доложить бургомистру. Таков уж порядок. Пойдем, я тебя отведу.
ГОТ
— А кто построил этот город? — поинтересовался Румо, пока они пробирались узкими переулками.
— Вольпертинг никто не строил. То есть кто-то, конечно, построил, но кто — неизвестно. Легенда гласит: пару сотен лет назад явился в эти края вольпертингер по имени Гот — он-то и нашел город в том самом виде, в каком он теперь: крепостная стена, дома, улицы. Ворота открыты, а в городе — ни души. В легенде сказано: когда Гот подошел к городу, в открытые ворота влетели голубь и муха. На голубя тут же обрушился град стрел, а муху пронзило отравленной иглой. Выждав чуток, Гот шагнул в ворота, прикрыв голову щитом. Смелости ему не занимать, да не дурак же он. Ничего. Тогда Гот решил поселиться в этом городе.
— Ааа.
— Ну, да это просто легенда. Столько воды утекло — кто теперь упомнит, как оно было на самом деле? Знаешь, мне надоело, что все носятся с этим Готом. Гот там, Гот сям. Улица Гота, школа имени Гота, пекарня Гота. Что бы он сам на это сказал? Праздник в честь юбилея Гота. Гот, Гот, Гот. Приволокся на все готовенькое — что тут особенного? Попади я сюда сотню лет назад — все бы тут звалось именем Урса. Нет, ты только представь: мы бы шли по улице Урса, а не по аллее Гота.
— Ну, ты и болтун, — вставил Румо.
Урс пропустил замечание мимо ушей.
— Вот, а еще здорово, что оборонительные сооружения до сих пор в порядке. Конечно, по голубям и мухам мы палить не станем, но за себя постоим, понимаешь? Не хотел бы я оказаться в шкуре захватчика, вздумавшего напасть на наш замечательный город.
— Ясно.
— Ладно, не будем отступать от правил. Идем к бургомистру, а потом покажу тебе новый дом.
ЭТИ И ТЕ
Чем ближе к центру города, тем чаще на улицах встречались сородичи Румо: прямоходящие псы с короткими рожками. Перед глазами Румо мелькали устрашающие челюсти бультерьеров, ротвейлеры с мощной грудью, северные ездовые собаки с раскосыми глазами, обвислые щеки боксеров. Еще Румо видел волков, левреток, такс, овчарок и даже собак, похожих на лисиц. Одни псы походили на Румо, другие — на Урса, и от всех исходил этот умиротворяющий запах, напоминавший его собственный.
— Приятно тут у нас, правда? — опять заговорил Урс. — Чувствуешь себя как дома. В безопасности. Все мы тут друг другу лучшие друзья.
Однако еще одно отличие привело Румо в замешательство. В городе были эти вольпертингеры, и были те. Точнее он пока не мог сформулировать. Запах этих мало отличался от его собственного: привычный запах дикого пса. А те пахли — как бы это выразить? Приятно. Даже очень. Во всяком случае, намного приятнее, чем эти. Интереснее! В остальном те мало отличались от этих. Та же одежда: кожаные штаны, жилеты, куртки, коровьи шкуры и холщовые рубашки — но вся она почему-то сидела лучше. И глаза были другие: больше, красивее, загадочнее. Походка — изящнее. Все это нравилось Румо, однако те вольпертингеры внушали ему какой-то страх. В чем же дело?
Урс покосился на Румо.
— Ну, как тебе наши девчонки?
— Девчонки?
— Ну да, девчонки.
— Что такое девчонки?
— Шутишь?
— Что такое девчонки? — повторил Румо.
— Да ты, парень, не иначе с луны свалился. Ты, правда, не знаешь, что значит «девчонки»?
Ни про каких девчонок Смейк даже не заикался. Румо стало как-то неприятно.
— Тебе повезло, приятель, я эксперт по девчонкам Вольпертинга! Крупный специалист. Все тебе расскажу, но потом. — Румо совсем не понравилось, как Урс захохотал.
«Девчонки, — повторил он про себя. — Красивое слово».
Румо заметил еще кое-что: многие вольпертингеры — даже очень многие — носили оружие. Топорики за поясом, кое у кого — арбалет за спиной, но в основном — колющее и режущее оружие: шпаги, сабли и мечи. А безоружные псы проходили кто с книжкой, кто с батоном хлеба, кто с небольшой квадратной доской в клетку. Город загадок.
Они подошли к реке, огороженной каменным парапетом. Течение быстрое, река, очевидно, глубокая и опасная.
— Это Вольпер, — сообщил Урс. — Как видишь, река огорожена парапетом. На то есть свои причины.
— Вольпертингеры не умеют плавать, — произнес Румо.
— Ага, верно. Значит, девчонок ты не видал, а про то, что не умеешь плавать, уже знаешь. Приходилось бывать у воды?
Румо кивнул.
— Каждый год кто-нибудь тонет. Непременно летом. Пытаются сами себе что-то доказать, наперекор инстинктам. Мы на многое способны, но две вещи нам не под силу: летать и плавать.
Они двинулись дальше по узким переулкам, Урс — впереди, Румо — следом. Он любопытно озирался и немного нервничал. Смейку понравился бы Вольпертинг, если б его впустили. Тут полно трактиров — Смейк так о них мечтал. Вольпертингеры за деревянными столами ели, пили или сидели, склонясь над досками в клетку. Тут тебе и магазины, и булыжная мостовая, и каменные дома, толпы народу, шум, музыка, всевозможные запахи. А еще — те вольпертингеры время от времени бросали на него загадочные взгляды.
Свернув за угол, оба стали свидетелями сцены, неприятно поразившей Румо: два вольпертингера, сцепившись, катались по мостовой, очевидно пытаясь друг друга придушить. Вокруг толпились молодые вольпертингеры, но никто и не думал разнимать дерущихся. Наоборот, всем было весело.
— В чем дело? — спросил Румо.
— Урок борьбы, — отмахнулся Урс. Он остановился у дома, выделявшегося среди других величиной и вычурным фасадом.
— Это ратуша. Идем прямо к бургомистру. Вытирай ноги! И следи за тем, как отвечаешь бургомистру. У него нет чувства юмора.
ЙОДЛЕР ГОРР
— Как тебя зовут? — Бургомистр сидел за простым деревянным письменным столом, уткнувшись в бумаги. В роду у него не обошлось без сенбернаров: свидетельство тому — огромные мешки под глазами и меланхолия во взгляде. Шкура свисала бесчисленными складками и буграми, а посередине огромного черепа зияла вмятина, будто давным-давно бургомистра стукнули топором.
— Румо.
Бургомистр даже оторвался от бумаг.
— Смеешься ты надо мной, что ли? Тебе разве не говорили, что я не люблю шуток? Как тебя зовут, я спрашиваю.
— Меня зовут Румо.
Отложив бумаги, бургомистр сочувственно взглянул на Румо.
— Это же карточная игра.
Румо пожал плечами.
— А фамилия? — спросил бургомистр.
Румо представления не имел ни о какой фамилии.
— Ну, со временем появится. Значит, тебя зовут Румо — бедняга! Что ж, рад знакомству! А я Йодлер. Йодлер Горр. Но ты зови меня бургомистром.
Румо кивнул.
— А что ты умеешь?
Недолго думая, Румо отвечал:
— Сражаться.
Бургомистр усмехнулся.
— На это мы все мастера. Скажи еще, что умеешь штаны обмочить! Сражаться умеют все вольпертингеры. Я спрашиваю, что еще ты умеешь?
Теперь-то Румо задумался. Ничего не приходило в голову.
— Обучен ты какому-нибудь ремеслу?
Румо напряг извилины. Тонкий нюх считается ремеслом?
— Может, ты кузнец? Столяр? Писарь? Повар?
Румо помотал головой.
— А с этим делом как? — Бургомистр раскрыл пасть. — Язык у тебя хорошо подвешен?
Румо опять помотал головой.
— Значит, ничего не умеешь.
Румо с радостью рассказал бы о битве на Чертовых скалах, но постеснялся.
Бургомистр откашлялся, будто готовился произнести официальную речь.
— Быть не может, чтобы вольпертингер ничего не умел. Больше того, я убежден, что у каждого — свое призвание. Нужно только его найти. Кто-то находит раньше, кто-то позже. А кто-то не находит и вовсе: бывает, не везет. Они тоже что-то умеют, просто не знают, что именно. Вот моя философия. Не бог весть какая, ну, да я и не философ. Я бургомистр.
Румо нетерпеливо топтался на месте.
— Вольпертингерам есть чем похвастаться и помимо боевых качеств. Не всем это известно, но мы над этим работаем. Напрасно в нас видят только охранников или элитных бойцов. Однажды вольпертингеров оценят и за их умственные способности. К примеру, мы превосходно играем в шахматы.
Румо окончательно утомился: уж слишком затянулся разговор. Что еще за шахматы? Он воин, ему не до игр.
— Ну, а какие у тебя, парень, планы на будущее?
Румо не понял вопроса.
— Какая у тебя цель?
— Я ищу серебряную нить.
Бургомистр закатил глаза.
— Ее-то мы все тут ищем, парень. Но в жизни есть еще кое-что. Например, эээ…
Он напряженно уставился на стол, будто надеясь отыскать на нем смысл жизни. Затем опять взглянул на Румо.
— Ну, да ты и сам разберешься, верно? Ха-ха, — бургомистр натянуто рассмеялся. — А теперь уладим все формальности. — Выдвинув ящик, бургомистр вынул оттуда лист бумаги.
— Подписав эту форму, ты станешь гражданином Вольпертинга. Ты получишь право на бесплатное жилье и еду. Еще сможешь ходить в школу и пользоваться библиотекой. Обязанности будут следующие…
Когда речь не шла о сражениях, Румо слушал вполуха. Вот и речь бургомистра потеряла всякий смысл.
— Подпиши здесь.
— А?
— Напиши свое имя. Вот тут.
— Я не умею писать.
— Я так и думал. Почти никто из новичков не умеет. Тогда капни кровью.
— Что?
— Если не можешь подписать, капни кровью. Держи! — Бургомистр протянул Румо большую иглу. — Уколи палец. Из него кровь лучше идет.
«Так, стоп, — мелькнуло в голове у Румо, — а что я тут, собственно, делаю?» Кажется, бургомистр говорил насчет обязанностей. Не очень-то хотелось ему брать на себя какие-то обязанности. Румо совсем недавно убежал из плена, теперь он свободен и хочет осмотреть Цамонию. Может, ему и не захочется оставаться в Вольпертинге. Допустим, тут много вольпертингеров. Но Смейк уверял, они и в других городах встречаются. Да и не так-то он жаждет общества сородичей: по природе своей Румо, скорее, одиночка. Ему бы только узнать, что это за серебряная нить, и идти дальше.
Бургомистр устало вздохнул и проговорил:
— Так тебя упрашивать надо?
Румо никак не мог решиться. Нет, пожалуй, лучше ему уйти.
— Есть две причины остаться. Первая — боевые искусства.
Румо навострил уши.
— Какие именно?
Боевые искусства
— У нас даже школа специальная есть, там всему научат. Настоящим искусствам. То, что каждый вольпертингер умеет от природы, — просто ребячество. Дураки бы мы были, если б не развивали, не совершенствовали такие задатки. У нас лучшие учителя техники ближнего боя. Бой с тенью. Единоборства. Удары в прыжке. Ночное фехтование. Боевой топор. Моргенштерн. Арбалет. Стрельба из лука. Дальневосточная техника летучей борьбы. Метание ножа вслепую. Борьба на трех орудиях. И так далее, и так далее.
— У вас учат пользоваться оружием?
— Не очень-то мы это любим. Но иной раз приходится. Наивно полагать, будто в этой полной опасностей стране пробьешь себе дорогу одними кулаками, особенно если ты вольпертингер. Каждый разбойник считает своим долгом помериться силами с нашим братом. Фехтование у нас в школе преподает сам Ушан Делукка! — Голос бургомистра зазвучал торжественно.
— Владеет шпагой лучше всех в Цамонии! И мечом! И рапирой! И ятаганом! Да хоть ножом для трюфелей, если потребуется. В общем, любым острым предметом.
Румо будто током ударило.
— Если я пойду в школу, меня научат фехтованию? — Смейк много рассказывал ему про это смертоносное искусство.
— Разумеется. А еще ты выучишься читать, писать, считать и играть в шахматы. Героеведение. Краткий курс цамонийской литературы. Как ухаживать за зубами. Но главное в школе — уроки борьбы. Одной только самообороны — тридцать часов в неделю.
Румо схватил иглу.
— Погоди! — воскликнул бургомистр. — Я же еще не озвучил вторую причину.
Румо снова навострил уши.
— Вторая причина такова: лишь в Вольпертинге ты отыщешь серебряную нить.
Румо решительно проколол палец и уронил несколько капель крови на бумагу.
— Две эти причины убедят любого вольпертингера, — ухмыльнулся бургомистр. — Эх, умей вы, юные повесы, читать — сколько бы времени я сэкономил! Написал бы все на доске, повесил бы над столом — не пришлось бы ворочать языком.
ПЕРЕУЛОК ГОТА, 12
Румо поселили в маленьком домике в переулке Гота, 12 вместе с Урсом и еще тремя молодыми вольпертингерами — тройняшками Тобби, Акселем и Обертом Родникс, добродушными овчарками. Они радостно приветствовали Румо. Ему отвели отдельную комнатку — маленькую, но уютно обставленную. У Румо впервые появилась своя кровать, свой стул, стол и камин. Он выглянул в окно. Мимо шли вольпертингеры — эти и те, — они разговаривали, смеялись. Румо улегся в постель и задумался: верное ли он принял решение? Вскоре он уснул, убаюканный мирными звуками и запахами цивилизации, где не было ни единого врага. В последний раз так долго и так крепко Румо спал лишь щенком, в корзинке на крестьянском подворье.
КОФЕ, ОДЕЖДА, ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ
Утром Урс постучал в дверь Румо, чтобы вести того в школу. Он принес хлеб и кофе с молоком. Оба позавтракали в комнатке Румо.
— Что это? — спросил Румо, прихлебывая горячий напиток.
— Кофе.
— Кофе, — повторил Румо. Напиток ему понравился. Он не опьянял, не утомлял — наоборот, бодрил.
— Да, кстати, лучше это скажу тебе я, чем кто-то другой: твои шмотки провоняли кровомясами.
— Знаю.
— У нас в городе не очень-то жалуют этот запах. Переоденься-ка перед тем как идти в школу. Вот, позаимствовал для тебя кое-что у Акселя. Он примерно твоего роста.
Румо и сам был бы рад поскорее избавиться от запаха кровомяса. Одежда Акселя — сапоги, брюки и жилет из черной замши — оказалась впору, как и говорил Урс.
По дороге в школу городской друг в двух словах рассказал Румо о порядках, заведенных в Вольпертинге. Главную роль играют не деньги и законы, а сложная система прав и обязанностей. Единственный закон таков: тот, кто не выполняет обязанностей, лишается и прав и должен покинуть город. За этим следят бургомистр и десятка два членов городского совета — почтенных старцев. Им сообщают, если кто-то уклоняется от обязанностей, и они принимают необходимые меры. А больше никакой бюрократии, политики и правительства. Каждый житель обязан ходить в школу, подметать улицы, зимой убирать снег, полоть городской огород, работать на ферме, рубить дрова для слабых и больных вольпертингеров, месить тесто в городской пекарне, ухаживать за пациентами в больнице. Все эти обязанности распределялись между жителями города по плану городского совета. Еще одна обязанность — защищать Вольпертинг, даже ценой жизни, если над городом нависнет угроза, чего, впрочем, еще не случалось. Взамен жители получают право на бесплатное жилье, еду и обучение, могут свободно пользоваться городской библиотекой, заниматься спортом и лечиться. Раз в год за городскими воротами устраивается большая ярмарка и каждый получает деньги на расходы. Доходы от торговли с соседними городами рекой текут в городскую казну. В городской пекарне каждый может бесплатно получить хлебный паек на день. Кое-кто умудряется прийти дважды в день, но уж на третий раз его непременно погонят лопатой.
Все это Урс растолковал Румо по дороге в школу. Румо счел порядки справедливыми. Да, придется работать и следовать правилам, но зато его научат обращаться со смертоносным оружием — за это он согласен хоть в одиночку убирать мусор во всем Вольпертинге.
— Там — пожарная каланча.
По пути Урс показывал Румо городские достопримечательности и общественные заведения.
— Вот тут — мясная лавка. Лучшая кровяная колбаса в Цамонии, дружище!
— А вон там — театр.
— Театр?
— Ну да. Культура, понимаешь?
— Нет, — отрезал Румо.
— Там — общественный туалет.
Румо выпучил глаза.
— Там можно пописать — никто не помешает. В специальный сосуд. Это чтоб никто не мочился на улицах.
— А что в этом такого?
— Ну, ты даешь! Хорошо, что спросил. В Вольпертинге это запрещено. Мы ведь в цивилизованном городе — не в лесу, верно? Мы, вольпертингеры, писаем с удовольствием, как и наши предки, но пользуемся специальным сосудом, который можно потом опорожнить. Представь, если бы каждый… да на улице! Ну и свинство! Заруби себе это на носу, если хочешь остаться в городе.
«Туалет», — запомнил Румо.
— Вон — черный купол.
Они пересекали площадь, где располагалось внушительное сооружение. Румо никогда не видал такой громадины. Казалось, огромное полушарие высечено из цельного куска гигантского черного камня.
— А что внутри?
— Понятия не имею. И никто не знает. Как видишь, ни окон, ни дверей. Никто не входил и не выходил оттуда. Мы зовем эту штуку черным куполом за то, что она черная и похожа на купол, — вот и все. Кое-кто пытался прорубить дыру в куполе, да только кирку сломал. Может, его построили прежние жители. А внутри — общественный туалет.
— Еще один?
— В Вольпертинге туалетов больше, чем в любом другом городе Цамонии. А вот и школа.
ШКОЛА
Школа располагалась в самом большом и высоком здании в Вольпертинге — даже больше черного купола. Гранитными стенами и башнями она напоминала крепость. Стояла школа на скале, что еще усиливало впечатление. Урс повел Румо лабиринтом прохладных темных коридоров. Молодые вольпертингеры бегали туда-сюда или, сбившись в кучу, болтали и смеялись. Румо и не подозревал, что стоит ему войти в класс, и жизнь его перевернется с ног на голову. Не пожелай он остаться в Вольпертинге и поступить в школу, судьба его сложилась бы совсем иначе. Меньше приключений, может быть, меньше опасностей, но и счастья меньше. В этом самом классе Румо нашел то, о чем мечтал все это время, то, что привело его в Вольпертинг. А что это — он и сам пока не знал. Но в этом классе была его серебряная нить.
Румо оглядел класс. За потертыми исписанными партами сидели двенадцать юных учеников. Все нагло на него уставились. Затем Румо увидел учителя, коренастого жесткошерстного вольпертингера с моноклем, в вымазанном мелом свитере. Тот стоял у доски, исписанной непонятными знаками. И наконец он заметил ее.
Ралу.
Рала
Разумеется, Румо пока не знал, что ее зовут Рала, не знал, что она девчонка, не говоря уж о том, что вообще не знал, что такое девчонки. Но, несмотря на постыдно скудные познания в этом вопросе, Румо инстинктивно почуял, что именно ради Ралы он и пришел в Вольпертинг. Едва зажмурившись, он увидел серебряную нить, яркую и четкую, как никогда. Та шла от его груди к груди Ралы.
Румо снова открыл глаза. Ему пришлось схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть, как в минуту первой встречи с циклопами.
Ученики захихикали, учитель недовольно покосился на него. Обернувшись, Урс шикнул:
— Иди же! И не вздумай улизнуть!
Румо качнулся вперед, налетев на спину Урса, вызвав новый взрыв хохота.
— Отличное начало, — шепнул Урс и громко обратился к учителю:
— К вам новенький. Я его городской друг. У бургомистра отметился. Проживает: переулок Гота, 12. Прошу прощения за беспокойство.
Урс направился к выходу, по пути шепнув Румо:
— Соберись же!
Дверь закрылась, и Румо остался один среди дюжины незнакомых вольпертингеров. К тому же половина была из тех.
— Как тебя зовут? — спросил учитель.
«Ну, начинается», — подумал Румо.
— Румо, — ответил он.
— Как карточная игра?
— Да, — вздохнул Румо.
Ученики ухмыльнулись.
— А дальше?
— Дальше?
— Фамилия?
Фамилия. Бургомистр что-то такое говорил… Румо промолчал. У него выступил пот. Он и не предполагал, что даже среди своих дружелюбных сородичей может попасть в такое неловкое положение.
— У всех нас есть фамилии, — пояснил учитель. — Меня зовут Гарра — это имя. Родом я из Мидгарда, поэтому ношу фамилию Мидгард. Гарра Мидгард.
Ученики зашушукались.
Румо лихорадочно соображал. Откуда он родом? Из Страны добротышек? Не уверен. Да и дурацкая вышла бы фамилия. Попробуй, выговори. Где он еще бывал? На Чертовых скалах. Ну здорово: Румо Чертоскал — да от него все шарахаться будут!
В заднем ряду кто-то нетерпеливо хмыкнул.
Так откуда же он?
— Говори уже! — крикнул кто-то.
Румо вдруг осенило. Уж одно-то он может сказать наверняка:
— Меня зовут… Румо Цамониец!
В классе повисла напряженная тишина.
Наконец один юный бультерьер откинулся назад и бросил язвительно:
— А почему не Император Вселенной? Или Повелитель Мира?
Смех.
— Придержи язык, Рольф! — осадил того Гарра Мидгард. — Почему бы и нет? Румо Цамониец — красивое имя.
Рольф дерзко ухмыльнулся. Смешки стихли.
— Садись вон туда, Румо. Пока просто слушай. У нас урок героеведения. Позже я объясню, как у нас тут все заведено. — Учитель показывал на свободное место в дальнем конце класса.
Румо уселся, продолжая смущаться. Ученики с любопытством оглядывались на него и перешептывались. Здесь нет врагов, ничто ему не угрожает — почему же он чувствует себя таким беззащитным и беспомощным? Там, за воротами Вольпертинга, было куда легче. Опасно, но легко. А тут спокойно, но трудно. Правила. Обязанности. Вопросы. Фамилии. Те вольпертингеры.
Вот бы сейчас с воем убежать в лес и отделать одного-двух кровомясов!
Румо попытался сосредоточиться на занятии. Гарра Мидгард прохаживался перед классом взад-вперед, бормотал монотонным голосом, время от времени царапал что-то мелом на доске, но читать Румо не умел. Насколько он понял, речь шла о героях.
ГЕРОЕВЕДЕНИЕ
Первым героем Цамонии, рассказывал Гарра Мидгард, достоверные источники считают одного безымянного цамонийца ростом с палец, чей подвиг состоял в том, что во время урагана он забрался на листок дерева и разбился, налетев на вулкан. Расплющенные останки маленького цамонийца залило потоком лавы. Много позже палеонтологи обнаружили отпечаток и довольно точно восстановили цепь событий. В древние времена к героям предъявлялись минимальные требования: главное — как можно глупее рискнуть собственной жизнью. Маленький цамониец этим требованиям соответствовал.
С наступлением цивилизации герою полагалось преследовать определенную цель. Например, искать некий неведомый предмет с неведомой целью — этого достаточно, чтобы совершить какую-нибудь опасную для жизни глупость. Так, богатырей, которых растерзали вервольфы или завалило камнями во время поисков заколдованного платка или трех прямоугольных шаров, незамедлительно причислили к героям. До нас дошли даже их имена: Саед Гаппи, Минка Морелла, Кнот Фрюггенбарт и Кумудафати Гипитотикки. Главный признак героизма этого времени — смерть во имя какой-нибудь неясной цели.
Примерно в ту же эпоху — Гарра Мидгард подчеркнул, что точных научных данных на этот счет нет, — у побережья Цамонии возвышался остров, где воспитывали героев, следуя строгому плану. Позже этот остров затонул.
В легенде говорится, будто на острове (он назывался Гипнос) смерть была под запретом. Там не знали ни похорон, ни гробов, ни могильщиков, ни кладбищ, а также венков, урн, горя и слез. Даже само слово «смерть» официально не признавали. Разумеется, время от времени кто-нибудь умирал — несчастный случай или инфаркт, — а труп надо куда-то девать. Но вскоре появились так называемые черные люди; они забирали труп, увозили далеко в море и топили, привязав тяжелый камень. Когда кто-то серьезно заболевал, врачи склонялись над ним с озабоченным видом, душили подушкой и ждали, пока тело заберут черные люди. Если родные справлялись о больном, им отвечали, что тот проходит длительный курс лечения в санатории. А за слишком любопытными являлись черные люди и увозили в открытое море.
Героям, получавшим воспитание на острове, не полагалось знать о смерти. Ведь воистину бесстрашным может быть лишь тот, кто не боится умереть. Будущих героев младенцами привозили на остров, о них заботились кормилицы, няньки и мудрые наставники, а затем их обучали всем видам боевых искусств. Героям создавались все условия для счастливой и полноценной жизни, прежде чем отправить на подвиги. С песней выходили они на поле чести — и дело тут не в мужестве, а в том, что они не ведали страха. Именно поэтому никто из них особенно не отличился в бою. Поступали безрассудно, доспехов не признавали, прятаться в укрытии считали недостойным мужчины. Нападение считалось подвигом, защита — трусостью. На поле брани они мерли как мухи.
Новое поколение героев стало искать иные идеалы. В эпоху раннего средневековья герои Цамонии стали особенно осторожными. Перед боем воины все дотошно планировали и принимали меры предосторожности. Важнейшими факторами считались погода, самочувствие и астрологические предсказания. Герой охотнее вовсе отказывался от подвига, чем пускался в какое-нибудь безрассудство. Среди представителей эпохи — Зигмунд Нерешительный, умудрившийся откладывать дуэль с заклятым врагом, жестоким графом Гральзундским, до тех пор, пока того не подкосила язва желудка. Или Эду Мотылек, не совершивший ни одного подвига, зато написавший бесчисленное множество наискучнейших книг (впрочем, имевших успех) о том, как совершаются подвиги, точнее, о том, как долго и обстоятельно к ним следует готовиться.
Герои нового времени, продолжал Гарра Мидгард, уже не безмозглые первобытные дикари, тупицы-романтики или пугливые канительщики. Теперь это настоящие воины, готовые сражаться за высшую цель или во имя любви. Так, Виолетта Валентина вызволила жениха из заточения у чокнутого князя Эггнарёка. Айндреас Полусильный в одиночку подавил восстание брюквосчетов в Мидгарде, имея в руках только золотой топор. Фазольд, сын Фафнира, бросился в пасть водяному дракону, проглотив перед этим столько драконьего яда, что хватило бы на целую армию этих тварей, — вот они, герои из плоти и крови, исторические личности, а не персонажи сомнительных мифов и легенд.
В новейшее время — то есть за последние лет двести — круг героев заметно расширился. Герою необязательно умирать, а подвиги необязательно совершать на поле брани: вполне годится искусство, музыка, литература, медицина или другая наука.
Хильдегунст Мифорез — великий цамонийский писатель; профессор Абдул Соловеймар — гениальный ученый-изобретатель; Канифолий Дождесвет — легендарный охотник за книгами, сгинувший в подземельях Книгорода; Хуласебденер Шрути — автор зловещей музыки. Вот они, герои! Новому герою незачем размахивать окровавленным топором — довольно пера и чернил или дирижерской палочки.
Таким дерзким высказыванием Гарра Мидгард завершил урок. Из рассказов Фольцотана Смейка у Румо сложилось совсем иное представление о героях. При всем желании он не мог представить себе героя со смычком вместо меча.
Румо и не заметил, как его беспомощность и отчужденность куда-то улетучились, а к концу урока он даже привык сидеть на стуле. Прозвенел звонок. Румо вздрогнул, будто его вдруг разбудили. Вот, значит, что такое уроки в школе: как будто видишь сны наяву.
ТСАКО, БИАЛА И ОЛЕК
Перемена. Большая перемена. Румо вышел из класса. Гарра огорошил его длинным списком школьных порядков: тетради и ручки нужно взять в канцелярии, читать, писать и считать его научат на дополнительных занятиях, можно записаться в секцию шахмат и борьбы, расписание уроков висит там-то и там-то, урок героеведения — факультативный, на дом в школе не задают, контрольных не проводят. Следом за другими учениками Румо поспешил во двор. Посреди двора стояла палатка, где разливали горячий кофе, какао, куриный бульон и раздавали яблоки.
Румо очень волновался, и есть ему не хотелось. Беспокойно бродил он по двору. Тут и там небольшими компаниями стояли ученики, причем те — отдельно от этих. Слышались разговоры и смех, вольпертингеры затевали потасовки, гонялись друг за другом, кричали и кидались яблоками.
В одной из компаний Румо заметил Ралу. Кровь ударила в голову, и он тут же отвернулся. Попятившись назад, чтобы скрыться за деревом, он оступился. Он едва не упал, и тут заметил, что споткнулся о чью-то лапу.
— Прошу прощения, — ухмыльнулся Рольф, убирая лапу. — Виноват. — Он стоял, прислонясь к дереву, в окружении трех вольпертингеров из другого класса. Рольф подбросил и снова поймал блестящее зеленое яблоко. Затем указал на товарищей:
— Позвольте представить: Тсако Красенбор, Биала Бухтинг и Олек Дюнн.
Все трое поклонились. Тсако — белый хаски с зелеными раскосыми глазами и недобрым взглядом. Биала — бультерьер, как и Рольф, только каштанового окраса. Олек с виду походил на овчарку.
— А это — Румо Цамониец, — объявил Рольф. — Новенький с громким именем. Куда ваше величество так торопится? — осклабился он. — Срочные государственные дела?
Кровь снова ударила Румо в голову.
Банда Рольфа захихикала над шуткой главаря. Румо лихорадочно искал какую-нибудь колкость в ответ, но так ничего и не придумал. Он сказал:
— Могу тебя поколотить, если желаешь.
— Пф! — разом фыркнули Тсако и Олек.
Биала отступил в сторону, а Рольф поговорил едва слышно:
— А ты быстрый. Поколотить? А ты сумеешь? Как у тебя с реакцией, Румо Цамониец?
Румо даже удивился, как быстро полетело в него яблоко — куда быстрее, чем стрела Кромека Тумы. Должно быть, Рольф запустил яблоко с невероятной силой, незаметно для других. И все же Румо хватило времени прикинуть, как полетит яблоко, и решить, как действовать. Дождавшись, пока яблоко окажется совсем близко, пес чуть наклонил голову, будто хотел увернуться, и тут же вцепился в него зубами. Не выпуская яблока, он дерзко взглянул на Рольфа. Затем, резко откинув голову, подбросил яблоко в воздух, поймал на лету, проглотил одним махом и облизнулся.
— Черт возьми! — рявкнул Олек. — Вот так скорость!
Рольф нервно моргнул. А этот новенький — ловкач! Но поспешил скрыть смущение и только пробормотал:
— Сразу видно, он недавно из леса — так набрасываться на еду. Слопал и глазом не моргнул.
«Ну все, — подумал Румо, — он сам напросился».
Ему стало немного жаль Рольфа. Ведь дальше все произойдет так быстро, что его, чего доброго, упрекнут в колдовстве. Румо вовсе не хотел причинить Рольфу боль — только проучить. Уложит наглеца на обе лопатки — тот и пикнуть не успеет. Румо бросился на Рольфа.
Едва Рольф завидел приближавшегося противника, как перед его внутренним взором на мгновение вспыхнуло белое пламя. Но Рольф умел владеть собой: пламя тут же погасло.
ИСТОРИЯ РОЛЬФА
Родители, дикие волытертингеры, оставили близнецов — Рольфа и его сестру — в Большом лесу, где их подобрал охотник. Он продал их кровомясу, выдававшему себя за крестьянина, за две бутылки самодельного пойла. Этот самогонщик и бандит лишь для вида держал убогое хозяйство: тощую свинью, тощую корову да тощую овцу. Рольфа он собирался сделать сторожевым псом. Кровомяс по имени Нидхуг не имел ни малейшего представления о вольпертингерах, а поскольку был вечно пьян, не заметил крохотных рожек на головах щенков. Принял их за диких псов непонятной породы. Чтобы заставить пса себя уважать, кровомяс прибегнул к самым кровавым мерам: прямо на глазах у Рольфа, сидевшего на цепи, до полусмерти забил его сестру палкой. Тело Нидхуг отволок в лес, принеся в жертву жестокому медвежьему богу, в которого верил.
Нидхуг держал Рольфа впроголодь: сытый пес, по его мнению, становился сонным и рассеянным. Кровомяс запер вольпертингера в клетке во дворе, не спасавшей от дождя и снега — пусть не спит. Раз в день пьяный Нидхуг колотил Рольфа кожаным ремнем до тех пор, пока вольпертингер или его хозяин не падал без чувств.
Когда Рольф стал расти, Нидхуг сперва очень удивился, а потом обрадовался, что пес так быстро растет, принимая день ото дня все более грозный вид. Кровомяс даже стал побаиваться Рольфа и посадил на крепкую цепь в амбаре. С одной стороны, крыша спасала от непогоды, но с другой — теперь Нидхуг избивал Рольфа даже в снег и дождь.
У Рольфа резались зубы, и он подолгу точил их о бревно, к которому крепилась цепь. Он кусал, грыз и глодал деревяшку, мечтая о побеге. И все же он никак не ожидал, что однажды кольцо выскочит из бревна и плюхнется в солому. Цепь по-прежнему висела у Рольфа на шее, но он был свободен.
До сих пор Рольфу приходилось молча сносить побои, дать сдачи он не мог. Тощее тело — в рубцах и ранах, ухо разорвано: как-то раз его больно зацепило пряжкой ремня. Раны подолгу гноились и кровоточили. Рольф колебался. Он мог бы убежать в лес, но не сделал этого. Он мог бы пробраться в дом и наброситься на Нидхуга, но не сделал и этого. Он остался в амбаре и стал ждать. Пусть все идет своим чередом. Вечером дверь амбара открылась, и ввалился Нидхуг, зажав в кулаке ремень.
В этот миг Рольф впервые увидел белое пламя. Перед глазами вспыхнула стена яркого огня — Рольф даже подумал, что загорелся амбар, но огонь тут же погас, словно его и не было. А Нидхуг исчез. Сперва Рольф решил, что кровомяс сбежал от него обратно в дом или в лес, но потом разглядел, что Нидхуг еще в амбаре. Одна лапа разбойника валяется на полу, солома и стены забрызганы кровью, голова насажена на кол. А вон еще две лапы. Рольф оглядел самого себя: в крови с головы до пят. Значит, Нидхуг побывал в белом пламени.
С тех пор Рольф часто видел белое пламя в минуты серьезной опасности. Лишь попав в Вольпертинг, он научился укрощать эту сокрушительную силу. Как и теперь, когда Румо бросился на него.
УШАН ДЕЛУККА
Одним движением Румо бросился на Рольфа. Он точно знал, что сейчас произойдет: движения Рольфа замедлятся, Румо пулей подлетит к нему, даст подножку и толкнет локтем в грудь, чтобы тот упал. Рольф и его прихвостни пикнуть не успеют.
Но все вышло иначе. Румо смутился почти как утром, когда вошел в класс. Движения Рольфа не замедлились.
Они ускорились!
Рольф проворно увернулся, и Румо проскочил мимо. И не успел он опомниться, как Рольф схватил его сзади за горло и повалил наземь.
Румо еще не встречал никого равного себе в проворстве. Циклопы — сильнее него. Кровомясы — лучше вооружены. Ночной удав — более гибкий. А его козырь — быстрота. Теперь же оказывается, что это козырь всех вольпертингеров. То, что считалось невероятным за воротами города, на этом школьном дворе — в порядке вещей.
Румо не сумел уложить Рольфа на обе лопатки, и теперь оба кубарем покатились по двору.
Два вольпертингера не просто рычали и фыркали, катаясь клубком: каждый старался в точности повторить боевые приемы противника. Рольф отражал каждую ухватку, каждый выпад Румо, тот тоже не давал Рольфу спуску. Ни один не решался пустить в ход зубы, но ясно, что это не просто школьная потасовка. Толпа любопытных окружила дерущихся. Драки, где обе стороны были бы так решительно настроены, случались тут редко.
Вдруг Румо почувствовал, как кто-то крепко ухватил его за загривок: это не мог быть Рольф. Румо поставили на задние лапы, рядом, откашливаясь, стоял его противник, перепачканный в пыли. Его тоже держали за загривок. Перед ними, как гора, вырос, наверное, самый печальный вольпертингер на свете: Ушан Делукка, легендарный учитель фехтования. В тот день он дежурил по школе. Наконец Ушан Делукка ослабил хватку.
— Это что еще за безобразие, вы, двое? — тихо проговорил он. — Ведете себя, как щенки.
Первое, что бросалось в глаза, — странная меланхолия Ушана Делукки. Уголки губ, складки кожи и мешки под глазами у него свисали так, будто на них особенно сильно действовало земное притяжение. Говорил он тихо и размеренно.
— А ты кто такой?
— Румо. Румо Цамониец.
— А, новенький. Румо Цамониец? Похоже на псевдоним карточного шулера, подверженного мании величия.
Рольф хихикнул.
— Но ты-то что же, Рольф? Ты здесь давно и должен бы знать: я не потерплю драк вне моего урока.
— Он первый начал, — буркнул Рольф.
— Значит, ты его довел. А теперь отряхнитесь и разойдитесь, — велел Делукка, указывая на здание школы. — Еще раз увижу — будете неделю чистить туалеты в школе.
Румо и Рольф разбрелись в разные стороны, испытав двойное унижение из-за неодержанной победы и полученного нагоняя. Остальные ученики, вытаращив глаза, наблюдали, как Румо, отряхнувшись, затопал в сторону школы.
УХОД ЗА ЗУБАМИ, СЧЕТ И ШАХМАТЫ
После перемены уроки потянулись бесконечной чередой. Далматинец по имени Тассо Флоринт с безупречной улыбкой вел урок ухода за зубами. Он показал, как чистить шелковой нитью между зубами. Затем учитель заговорил о том, как важно чистить зубы вообще, а вольпертингерам — особенно.
— Зубы, — неустанно повторял он, — главное орудие вольпертингера! Уход за ними — наша главнейшая задача. Самые опасные враги для нас не огромные дикие звери, а крохотные микробы, живущие между зубов. И с ними следует бороться ежедневно! — Учитель нарисовал на доске зуб вольпертингера в разрезе, объяснив, как микробы проникают между зубом и десной и творят там свои черные делишки.
Румо старался не смотреть в сторону Рольфа и вполне сносно следил за ходом урока. Это давалось ему нелегко: слишком уж сильные впечатления переполняли его, но через несколько часов возбуждение сменилось скукой. Под конец Тассо Флоринт провел урок арифметики, Румо эту науку сразу невзлюбил. От него не требовали активного участия, ведь класс успел продвинуться довольно далеко, а Румо, как и другим новичкам, еще только предстояло научиться считать. Ему велели сидеть и молча глядеть на бесконечные ряды чисел и формул, нагонявшие сон. А еще Тассо рисовал на доске непонятные значки, надменно уверяя, будто с их помощью можно исчислить хоть целый мир. Вот уж чего Румо хотелось меньше всего.
Невероятно, но следующий урок оказался еще утомительнее: Гарра Мидгард учил игре в шахматы. Деревянные фигуры нужно двигать по доске, видимо, до тех пор, пока соперник не умрет от скуки. Весь урок одноклассники молча сидели друг против друга за квадратными досками, которые Румо уже не раз видел. Ну и тоска! Лишь изредка кто-нибудь решался пошевелиться, передвигал фигуру, и вновь все погружалось в гнетущее оцепенение, а учитель, ничуть не стесняясь, клевал носом на подоконнике. Разве что время от времени кто-нибудь говорил: «шах» или «мат».
Румо в игре не участвовал и думал об уроках: одни ему даже нравились (героеведение, уход за зубами), к другим он был равнодушен (шахматы), к третьим душа совсем не лежала (арифметика). Но по-настоящему в первый день он не полюбил ни один из предметов.
ВОЛЬПЕРТИНГЕРШИ
Когда Румо вышел из школы после занятий, его уже ждал Урс с целым пакетом сладостей. Он жевал булку.
— Ну? Как все прошло? — спросил он, протягивая Румо пакет.
Румо отказался.
— Спасибо. Отлично. Даже успел подраться.
— Поздравляю. С кем?
— С каким-то Рольфом.
— С Рольфом? Вот это да! Молодец. Ткнул пальцем в небо и попал в лучшего бойца во всем Вольпертинге. И как?
— Ничья.
— Ничья? С Рольфом? — Урс восхищенно присвистнул.
— Вообще-то я рассчитывал на большее.
Какое-то время оба шагали молча, Урс уминал булки одну за другой.
— Ну, а в остальном? Как школа?
Румо наморщился:
— Ну-у…
— Это всегда так. В первый день школа нравится только идиотам. Потом привыкнешь.
— Я — нет. А к тем вольпертингерам — точно нет.
— К тем вольпертингерам? Ты о чем?
Румо едва заметно указал носом на противоположную сторону улицы, где Рала шушукалась с другими вольпертингерами.
— Вон те? Ты про девчонок?
— Так это и есть девчонки?
— Ну да. Вон ту, с длинными волосами, зовут Рала. Из породы шпицев.
— Рала, — промямлил Румо.
Урс сочувственно поглядел на Румо.
— Поверить не могу. Ты, правда, не знаешь, что такое девчонки?
Румо опять смутился, сам не зная почему.
— Это не вольпертингеры. Это вольпертингерши.
— Вольпертингерши?
— Ну, ты даешь! — воскликнул Урс. — Совсем ничего не знаешь. — Урс хлопнул Румо по плечу и заглянул в глаза. Понизив голос, он проговорил: — Мой бедный мальчик, думаю, нужно срочно рассказать тебе про девчонок…
ЧУДО ЖИЗНИ
Вытянувшись на постели, Румо неохотно грыз булку и размышлял о недавних событиях. Денек выдался из ряда вон. Столько раз сегодня пошатнулась его картина мира! А после того, что Урс рассказал ему по дороге, бессонная ночка обеспечена.
Какой кошмар! Оказывается, есть два вида вольпертингеров: мальчишки и девчонки. Но это далеко не все. Урс поведал, что почти все, кто живет в Цамонии, делятся на два вида: два вида добротышек, два вида кровомясов, два вида тех, два вида сех, чем окончательно сбил Румо с толку. Потом Урс говорил про чудо жизни: дескать, пчелы что-то там делают с цветами, и на свет появляются два вида бабочек — ну, или что-то в этом духе. С девчонками — особая штука: мол, их запах сводит мальчишек с ума. Это и есть те самые серебряные нити, которые манят в Вольпертинг. И так всегда: каждый мальчик тянется к какой-нибудь девочке, а почему так — никто не знает.
Еще Урс говорил о маленьких вольпертингерах: когда те появляются на свет, их оставляют в лесу. Но подробнее он объяснить не мог или не хотел.
Рала. Девчонки. Рольф. Героеведение. Микробы на зубах. Шахматы. Арифметика. Чудо жизни — слишком много для Румо, слишком много за один день. Еще несколько часов он ворочался с боку на бок, вставал, бродил по комнате, опять ложился, прислушивался к голосам на улице. «Рала», — думал он.
Рала.
Рала.
Рала.
ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ О ВОЛЬПЕРТИНГЕРАХ В ИЗЛОЖЕНИИ ГАРРЫ МИДГАРДА
Проснувшись поутру, Румо не сразу понял, где находится. Заснул он очень поздно, спал всего три часа, видел беспокойный сон про Ралу и про микробов, живущих у него в пасти, пока его не разбудили звуки, долетавшие сквозь распахнутое окно. По всему дому разносился аромат свежего кофе. В дверь постучали, Румо открыл. На пороге стоял Урс с кружкой.
После завтрака они отправились в город. Там их дороги разошлись: Урса ждала работа в колбасной лавке в западной части Вольпертинга. Румо сам нашел дорогу в школу. Без труда отыскал он и канцелярию, где получил тетради и карандаши. Сверх того ему выдали кожаную сумку, пару книжек (названий он пока не мог прочитать), зубную щетку, длинную-предлинную шелковую нитку, коробочку с зубным порошком и яблоко. Потом Румо побрел в класс. У двери немного помедлил: сейчас войдет в класс, посмотрит всем прямо в глаза, сядет на свое место и во что бы то ни стало чему-нибудь научится. Теперь ему есть, ради кого терпеть все это: девчонка по имени Рала.
Распахнув дверь, Румо стал пробираться между учениками, бегавшими по классу. Тут он увидел, что его место занято: там сидел Рольф. Похоже, поджидал Румо.
— Это мое место, — буркнул Румо.
— Ах, твое? — протянул Рольф. — Попробуй, прогони меня.
Гам стих. Все взгляды обратились на Рольфа и Румо.
Румо не торопясь снял с плеча сумку. Застичь Рольфа врасплох нечего и думать. На сей раз соперники схлестнутся по-настоящему, пока один не запросит пощады.
— Это мое место, — невозмутимо повторил Румо. — Встань, пожалуйста!
Взглянув на Румо с вызовом, Рольф сплюнул на пол.
— Вон твое место, — он указал носом на лужицу возле лап Румо. — Садись же!
Румо впечатлила отвага Рольфа. Сейчас он куда в более выгодной позиции и может броситься на противника сверху.
— Встань, Рольф, — послышался звонкий голос. — Сядь на свое место! И оставь Румо в покое!
Румо обернулся. У него за спиной стояла Рала, длинными пальцами она вертела карандаш. Строгий взгляд. Рольф хмыкнул, однако послушался, хоть и с явной неохотой. Он ушел и сел на свое место.
Тут в класс вошел Гарра Мидгард, и все ученики, в том числе Румо, расселись по местам. Как умудрилась Рала, спрашивал он себя, всего парой слов добиться того, чего он не сумел добиться силой? Что за властью над Рольфом обладает Рала?
— «Общие сведения о вольпертингерах», — объявил учитель, раскрыв доску. Стерев тряпкой записи, оставшиеся со вчерашнего дня, он нарисовал на темно-зеленой поверхности собачью голову — пусть не особенно искусно. Голову он увенчал двумя крохотными рожками. Затем повернулся к классу. Румо разглядел у него на жилете засохший яичный желток.
— Приходилось ли вам задаваться вопросом, откуда у вас на голове эти рожки? — обратился Гарра к ученикам.
При этих словах некоторые схватились за рожки. В классе послышались бормотание и смешки.
— Может, у кого-то среди родственников есть косули? Или козы? Прадедушка-олень?
Ученики захихикали.
— Вот вы смеетесь, а видели вы когда-нибудь рогатую собаку? Или косулю с клыками? Почему мы, вольпертингеры, несем в себе черты таких непохожих друг на друга животных? Охотников и добычи? Кровожадных хищников и мирных травоядных? Ну, кто знает?
Ученики молчали.
— Тогда расскажу вам одну историю. Пусть исчерпывающих ответов на ваши вопросы она не даст, но немного света прольет. Должен предупредить: история жуткая. У кого ранимая душа — лучше выйти из класса. Рольф? Румо?
Все, кроме Рольфа и Румо, захихикали. Слух об их драке во дворе успел дойти до учительской.
— Эта история произошла в Большом лесу, а, как вам известно, лес этот мало изучен и полон тайн — воистину белое пятно на карте Цамонии. Так что за достоверность истории не поручусь.
Ученики шушукались, устраиваясь поудобнее. Похоже, истории Гарры Мидгарда пользовались успехом. Румо навострил уши.
ИСТОРИЯ ПРИНЦА ХЛАДНОКРОВА И ПРИНЦЕССЫ СЕРЕБРЯНОЕ МОЛОЧКО
— Там, где в потемках часто слышатся безутешные стоны, — начал Гарра Мидгард с театральной интонацией, — где тени корчат злобные гримасы, стоит лишь отвернуться, а в клубах тумана видятся чьи-то фигуры — там уж до Большого леса рукой подать. Дважды каркнет ворон, ухнет сова, и вот впереди виден частокол черных мрачных деревьев, сухие ветви застят небо. Путник дрожит от страха. Никто не решается вступить в лес, ведь каждому известно, что в чаще живет стопалая мума, вечноголодный всеяд, фигура без лица, злой-презлой волк и ведьма-паучиха. Так и оставался жуткий лес неизведанным много-много лет…
Гарра уселся на подоконник и оглядел класс.
— Однажды в этих краях очутилась принцесса Серебряное молочко, юная косуля. Ей уже приходилось столкнуться со злом: в детстве она была человеком, но коварная ореховая ведьма превратила девочку в косулю и оставила на опушке Большого леса.
Девочки в классе вздохнули. Мальчишки ухмыльнулись. Скоро эта косуля попадет в большие неприятности.
— Принцесса Серебряное молочко никогда не слыхала про стопалую муму, вечноголодного всеяда, фигуру без лица, злого-презлого волка или ведьму-паучиху. Ни о чем не подозревая, вошла она в темную чащу. Лес окутывал косулю черными тенями, на землю опускалась ночь, и принцесса очень обрадовалась, когда в потемках забрезжил тусклый огонек. Подойдя ближе, она увидела, что свет горит в маленьком домике на поляне.
Гарра слез с подоконника, подошел к первой парте, оперся на нее и уставился на учеников.
— Не станут те, у кого намерения добрые, селиться в маленьких домиках на полянках в Большом лесу, верно? — Ученики, словно завороженные, кивнули.
— Но наша маленькая косуля, невинное дитя, разумеется, ни о чем таком не подозревала. И она робко постучала передним копытцем в дверь домика.
Повернувшись, Гарра легонько постучал по классной доске. Затем осторожно открыл одну из половинок, словно дверь, и петли тихонько скрипнули.
— Дверь Серебряному молочку открыло не какое-нибудь там страшное чудовище — нет, это оказалась милая старушка, она ласково пригласила принцессу войти. Пожилая тетушка обрадовалась неожиданной гостье и предложила той вкуснейший гуляш, кипевший в котелке над огнем. Принцесса Серебряное молочко вежливо отказалась, ведь косули — вегетарианки, однако с удовольствием устроилась у камина. Не страшно — молвила старушка, подходя к плите, — она в два счета приготовит чудесные овощные фрикадельки. Принцесса согрелась у огня, вытянула уставшие ноги, глядя, как пламя играет в камине. Убаюканная пением старушки, она едва не уснула.
Гарра говорил все тише, наконец перешел на шепот.
— Едва! — рявкнул он так, что весь класс вздрогнул. — Вдруг — бах! — дверь распахнулась, и в дом ворвался вихрь. Будто дервиш, облетел он всю комнату, а когда снова вылетел в дверь, принцесса Серебряное молочко осталась одна. Там, где стояла старушка, пол и плита оказались залиты кровью, вокруг были разбросаны сто оторванных пальцев с длинными острыми когтями. Пальцы еще шевелились. А в котелке на печи варилась оторванная голова злой мумы.
— Точно, — мрачно буркнул Рольф.
Гарра подозрительно взглянул на него.
— У плиты стояла вовсе не милая старушка, — продолжал учитель, — а стопалая мума.
По классу прокатился шепот.
— На следующий день принцесса Серебряное молочко повстречала в лесу ужасно худого человека. Тот сидел на камне под дубом. — Голос учителя вновь зазвучал тихо и степенно.
— Я аскет, — заявил худой человек, — почти ничего не ем. Разве что камень и немного песка раз в пару недель задают работу желудку. Таким способом я надеюсь достичь духовного просветления, оставив позади все житейские заботы. Хочешь — посидим на диете вместе, милое дитя?
Принцесса Серебряное молочко не поняла ни слова, кроме приглашения «посидеть». Против короткого отдыха она не возражала, и уселась на траву у ног худого человека. Тот продолжал разговор о голодании, голос его звучал, будто звон колокольчика, фразы убаюкивали, как шум моря, и принцесса почти задремала.
— Почти! — воскликнул Гарра. — Но тут поднялся вихрь, закружил среди берез, поднял в воздух осеннюю листву, осыпав ею принцессу. Когда же ветер утих, оказалось, что худой человек слился с дубом воедино. Его, словно канат, намотало на дерево. Ни одной косточки не уцелело. Разумеется, человек был мертв. Принцесса решила оглядеть кровавое месиво со всех сторон и, зайдя за дуб, обнаружила там аккуратную горку черепов разных лесных зверей, от лисы до белки. Валялась там и обглоданная голова косули: худой человек оказался вовсе не приверженцем скудной диеты, а вечноголодным всеядом. Еще чуть-чуть, и он сожрал бы принцессу Серебряное молочко.
Повисла театральная пауза.
— А принцесса, — продолжал Гарра, — пошла дальше. На лес опустились сумерки, и принцесса решила искать ночлег в зарослях кустов: маленьких домиков и огромных деревьев она теперь опасалась. Ночной ветерок шелестел листвой, веки принцессы отяжелели, и она в третий раз чуть-чуть не уснула. — Гарра умолк.
— Чуть-чуть! — голос Гарры прогремел так громко, что Румо едва со стула не свалился. — Кто-то сопел ей прямо в ухо. Принцесса Серебряное молочко очень испугалась, увидев, что над ней склонилась черная тень. На косулю повеяло леденящим холодом, и в свете луны она разглядела фигуру без лица. Принцесса совсем ослабела и не могла пошевелиться: фигура высосала у нее через ухо все жизненные силы. Но тут по лесу пронесся ураган, и фигура без лица отступила. Раздался грохот, фигуру без лица подняло в воздух и закружило вместе с палой листвой. Когда ветер утих, фигура без лица неподвижно лежала на земле, странно искривившись, будто ей сломали хребет.
— Точно, — прошептал Румо, и Гарра Мидгард недоверчиво на него взглянул.
Затем стал перечислять, загибая пальцы:
— Стопалая мума — убита. Вечноголодный всеяд — убит. Фигура без лица — убита. Кто у нас еще остался в Большом лесу?
— Злой-презлой волк и ведьма-паучиха, — прокричало разом полкласса.
— Верно, и вот один из них уже стоит на задних лапах рядом с мертвой фигурой без лица, глядя на принцессу Серебряное молочко: огромный черный волк.
Ученики вздохнули.
Гарра вальяжно подбоченился.
— Здравствуй, — проговорил злой-презлой волк.
— Добрый день, — робко ответила принцесса. — Чего ты хочешь?
— Хочу тебя съесть, — заявил волк.
Принцесса Серебряное молочко горько заплакала, а волк подбежал к ней на всех четырех лапах и стал утешать:
— Ну что ты, я же пошутил, перестань реветь! У тебя что, совсем нет чувства юмора? Не стану я тебя есть! — Позже в разговоре выяснилось, что волк — вовсе не волк, а заколдованный человек, принц Хладнокров. Оказывается, принц Хладнокров влюбился в принцессу Серебряное молочко, едва та вступила в Большой лес, шел за ней по пятам, оберегая от опасностей. Он и есть тот вихрь, что налетел на стопалую муму, вечноголодного всеяда и фигуру без лица. И, так уж случилось, в волка его превратила та же самая ведьма, что заколдовала принцессу Серебряное молочко. Принцесса Серебряное молочко тоже влюбилась в принца Хладнокрова, они зашли в самую чащу Большого леса, и там случилось чудо любви.
Румо и другие мальчишки навострили уши.
— Кхм, а через какое-то время, — торопливо продолжил Гарра, — принцесса Серебряное молочко родила детеныша: не волка и не косулю, а щенка с двумя маленькими рожками. По легенде, именно так на свет появился первый вольпертингер.
Сложив передние лапы, Гарра принял озабоченный вид.
— Вот такая цамонийская история, ну, а поскольку цамонийские истории всегда кончались плохо, вот вам печальный финал: однажды принцесса Серебряное молочко и принц Хладнокров попались в сети коварной ведьмы-паучихи. Она выпила у них кровь прямо на глазах у щенка, и тот остался сиротой.
Гарра вздохнул.
Девочки всхлипывали, а мальчики толкали друг друга и ухмылялись: дескать, их-то не проймешь.
— Вот такая легенда, — подытожил Гарра. — Как и во всякой легенде, в ней есть доля правды. Например, фигура без лица в легенде — это первое упоминание о существах, которые мы называем лунными тенями, а ведьма-паучиха…
— А что там насчет чуда любви? — перебил Румо и сам смутился.
Гарра уставился на Румо. Весь класс уставился на Румо. А Румо уставился на Гарру.
— Э-э-э… — промямлил учитель.
Кто-то уронил карандаш. Прозвенел звонок.
— Так, урок окончен! — громко сказал Гарра. — На сегодня хватит. Перемена! Все во двор! Скорей, скорей!
Никогда еще Гарра Мидгард так резко не обрывал занятие. Обернувшись, Рала одарила Румо долгим загадочным взглядом. Гарра Мидгард пулей вылетел из класса, ученики вылетели следом.
Румо снова почувствовал, что сделал какую-то ошибку, но какую — не понял. Во двор ему не хотелось, и он решил дожидаться следующего урока в классе.
— Какой у нас следующий урок? — спросил он одноклассника, сидевшего впереди.
— Фехтование, — ответил тот. — Ведет Ушан Делукка.
Румо словно током ударило. Фехтование! Опасное оружие! Наконец-то! Но ведь у него нет оружия! Может, на уроке выдадут?
Ога Железград
— Румо Цамониец? — В дверях стояла маленькая толстая учительница из породы бульдогов. — Это ты?
Румо встал.
— За мной! — тявкнула она. — Меня зовут Ога Железград, — представилась учительница, волоча Румо за собой по коридору. — Твое имя звучит как название карточной игры.
— Да, — подтвердил Румо. — Куда мы идем?
— Буду учить тебя читать и писать.
— Но у нас сейчас фехтование.
— Это у других — фехтование. А у тебя — чтение.
Они прошли по коридору, спустились в подвал, миновали кладовки, стопки пожелтевших тетрадей и груды школьных скамеек, отслуживших свое. Наконец очутились в маленькой, скудно освещенной каморке, где уже сидели трое учеников. Вздохнув, Румо присел рядом. Ясно: отсюда не сбежишь. В каморке не было даже окон, куда можно посмотреть и отвлечься. Несколько толстых свечей наполняли комнатку неровным гнетущим тусклым светом.
Потянулись нескончаемые часы. Учительница показывала таблички с разными животными и предметами: чашка, колесо, кошка, утка, шляпа, мышь. Затем писала на доске буквы, а ученики срисовывали их в тетради. Все это учительница проделывала с невозмутимым упорством: картинка за картинкой, буква за буквой, и опять все сначала, час за часом. Кажется, Румо и его сокамерники сумели бы теперь писать даже во сне.
Под конец занятия Ога заявила ученикам, что те попадут на уроки борьбы не раньше, чем научатся читать и писать, хотя бы немного. На ропот учеников она ответила замечанием, что таковы правила, и ни для кого не секрет, что правила установлены для того, чтобы ученики скорее осваивали основы цамонийского правописания.
— Даже осел бежит быстрее, — добавила она, — если подвесить у него перед носом морковку.
Выйдя из школы, Румо не сразу привык к яркому свету вечернего солнца. Его ждал Урс с гирляндой свежих сосисок на шее.
— Побывал в склепе? — усмехнулся он. — Они специально преподают чтение и правописание в темном подвале — так скорее учишься. Это работает. Хочется поскорее выйти оттуда, вот и зубришь как проклятый. Я научился читать и писать за полтора месяца.
— Полтора месяца! По-твоему, это недолго?
— Завалишь контрольную — будешь учиться еще три. Хочешь сосиску?
СКЛЕП
Следующие несколько недель Румо почти целиком провел в склепе с тремя товарищами по несчастью и Огой Железград. Он почти не видел одноклассников. Его отпускали на занятия по уходу за зубами или на общие сведения о вольпертингерах, но как только весь класс отправлялся на урок борьбы, Румо запирали в склепе и заставляли писать «мыло», «мяч», «куст» или «печь».
С каждым днем слова становились длиннее, а вскоре Румо научился обходиться без табличек с картинками. Удивительно: рисуя буквы на бумаге, будто гоняешься за предметами. Сравнение с охотой помогало Румо в учебе. Сидя в мрачном подземелье, мыслями он уносился далеко-далеко, в солнечную степь, а стрелы-карандаши настигали добычу на бумаге.
Труднее всего — подолгу не видеть Ралу. Тем временем Ушан Делукка тренировал ее, Рольфа и других учеников разрубать противника саблей пополам.
Вечерами Румо корпел в своей комнате над алфавитом. Он дал себе слово хорошо написать контрольную, чтобы поскорее попасть на урок борьбы. Ночью ему снились буквы и Рала.
ОБЯЗАННОСТИ
В школу Румо отправлялся, как на войну: тут и коварные враги (Рольф), и внезапный риск (Рала), и бесконечные муки (шахматы), и бесславный плен (склеп), и жестокие пытки (арифметика). В самом же Вольпертинге царил мир, и здесь Румо мог показать, на что способен. Молодой вольпертингер преуспевал во всем, что касалось городских обязанностей. Дай ему мастерок — за несколько часов возведет прочную стену. Дай лопату — выроет котлован для нового дома. Румо с удивлением заметил: когда дело касается физического труда, все дается ему невероятно легко. За несколько недель Румо овладел гончарным ремеслом, кузнец научил его ковать железо, еще он теперь умел обжечь кирпич и вырыть колодец. Румо не чурался никакой работы: так он готовился к урокам борьбы. В каждой работе задействованы разные мышцы: лепишь горшки — напрягаешь передние лапы, спешишь по поручению — тренируешь задние лапы и выдержку, копаешь — укрепляешь позвоночник, на стройке растут бицепсы, а в кузнице — плечи. Стоя у раскаленной плиты в пекарне, учишься не чувствовать боли, а когда удишь рыбу в бурном Вольпере, улучшаешь реакцию.
Столярная Орнта ла Окро
Однажды Царузо, торговец древесиной, поручил Румо доставить бревно столяру. Едва Румо вошел в мастерскую, его окатило волной приятных ощущений. Большинство вольпертингеров осталось бы равнодушным к этим запахам и звукам, кому-то они даже показались бы неприятными, но в ушах Румо скрежет циркулярной пилы с ножным приводом звучал музыкой, а столярный клей и морилка пахли приятнее, чем праздничное жаркое. Свежая древесина. Смола. Льняное масло. Пчелиный воск. Румо с упоением вдыхал эти ароматы. Падая сквозь маленькое окошко, солнечный луч подсвечивал летавшие в воздухе пылинки, и казалось, будто волшебные огоньки пляшут в мастерской. Посередине стояли два потемневших массивных верстака, засыпанных стружками. На них лежали всевозможные рубанки, стамески, лобзики, угольники. К каждому верстаку крепились мощные тиски.
Сбросив бревно с плеча, Румо приблизился к одному из верстаков. Столяр, стоя у циркулярной пилы, механически давил на педаль и распиливал бревно. Он не заметил Румо. Тот поднял с пола дощечку, зажал ее в тисках и принялся орудовать рубанком.
Столяр Орнт ла Окро убрал ногу с педали и обернулся. У него в мастерской за его верстаком стоит юный вольпертингер и строгает дощечку. Дело не просто необычное — неслыханное! Во всем Вольпертинге только ему позволено выбирать подмастерьев и обучать их столярному ремеслу. И только сам Орнт дает подмастерьям задания.
Орнт решил, что кто-то из соседей подшутил над ним, подослав этого парня в мастерскую. Выглянул за дверь — никого. Вернувшись, он увидел, что наглец стоит за токарным станком и вытачивает ножку для стула.
Сперва Орнт хотел хорошенько отделать Румо и, схватив за шиворот, вышвырнуть из мастерской, но остановился, прислонясь к бревну. Никогда еще он не видывал, чтобы кто-то так проворно вытачивал ножку для стула. Румо вынул готовую ножку из станка, оглядел ее, отложил и стал вытачивать вторую.
Орнт закурил трубку.
Выточив все четыре ножки — за такое время сам Орнт успевал сделать всего одну, — Румо достал со стеллажа большую доску и тут же выстрогал сиденье, тоже весьма искусно. Соорудил спинку из трех продольных перекладин и одной поперечной. Принюхавшись, Румо уверенно выбрал из двадцати баночек с клеем нужную — сам Орнт отдавал предпочтение именно этому клею. Просверлил отверстия для перекладин спинки, подобрал шурупы, прикрутил ножки к сиденью, приклеил спинку и отшлифовал края наждачкой.
Румо поставил стул посреди мастерской и уселся на него. Стул скрипнул — шурупы, дерево и клей понемногу привыкали друг к другу. Только теперь Румо бросил на Орнта затуманенный взгляд, будто только что видел приятный сон и вдруг проснулся.
— Хочу стать столяром, — буркнул он.
— Ты и так столяр, — ответил Орнт.
Едва четверо узников склепа научились читать связные фразы, составлять из букв слова и записывать их, чтение и правописание сократили до двух уроков в день, и новички смогли больше учиться вместе с остальными.
Румо был рад чаще видеть Ралу, а так как умел читать и писать, воспринимал занятия по-новому. Теперь Румо понимал, что учитель пишет на доске, и даже сам мог нацарапать словечко-другое.
С огорчением он заметил, что Рольф то и дело трется возле Ралы. Хуже того: Рала, похоже, не возражает! На переменах Рольф так и увивался за ней, затевал у нее на глазах потасовки, а однажды даже отдал свое яблоко, и та — о, ужас — взяла. Сам Румо и помыслить не мог ни о чем таком: до сих пор он и словечком с ней не перекинулся. Самое большее, на что он отважился, — написать на бумажке имена «Румо» и «Рала» рядом другие другом. Но тут же изорвал бумажку в мелкие клочья.
ГЕРОИ
Румо по-прежнему не допускали до занятий борьбой, но он продолжал терпеливо ходить в школу, так как понял: само собой ничего не делается. Уроки игры в шахматы стали для него настоящей пыткой: едва ли он ненавидел что-нибудь сильнее. Когда соперник по игре загонял Румо в угол (а такое случалось постоянно), больше всего ему хотелось схватить доску и огреть того по башке. Но основные правила игры это запрещали.
Час от часу не легче: Рала оказалась чемпионкой школы по шахматам. Может тягаться даже с учителями и играть одновременно несколько партий — хоть десять. Но и это еще не все: единственный, кто хоть как-то дотягивает до нее, — это Рольф. Они то и дело устраивали состязания, и побеждала то Рала, то Рольф. Румо завидовал Рольфу: уж очень много времени тот проводит с ней.
Не лучше обстояли дела и с арифметикой. Не то чтобы Румо не умел считать — он не хотел! До глубины души его возмущала необходимость складывать, вычитать или делить абстрактные числа. Слова ему нравились, ведь они наполнены образами или ощущениями, они нужны в повседневной жизни, а от цифр — сплошная путаница. Считать — это все равно что щупать дым или жевать запах. Арифметика — это для зануд и канцелярских крыс. И впрямь, лучше всех по арифметике успевали самые скучные одноклассники Румо. Даже на переменах они собирались кучкой и решали математические головоломки, которые давал им учитель. На уроках арифметики Румо глядел в окно и надеялся, что его не вызовут к доске. Вскоре учитель махнул на него рукой, решив, что Румо совершенно безнадежен и не стоит понапрасну терять время.
А вот героеведение пришлось Румо по вкусу. Он с удовольствием запоминал звучавшие на уроке имена героев и их подвиги: Кондор Беровальт — задушил в розовом лесу трех медведей, пожиравших младенцев; Бефусаил Бальдо — в возрасте ста девяноста девяти лет заткнул дыру в плотине собственным телом, предотвратив наводнение; Андромека Кристалл — обратилась в статую изо льда во время бури в Северном краю, облившись водой, чтобы заслонить собой семью от ледяного ветра.
Но кое-что Румо не нравилось: героями всегда были другие. Динозавры из Драконгора одолели черных людей, клан скелетов и медных болванов. Принцессы Гральзунда защитили город от войска туманных ведьм. Окин Волкрик рухнул в ущелье Вотана вместе с мостом, чтобы задержать войско кровопийц, и при этом, заметьте, пел! Почти у всех народов Цамонии имелись свои герои, и только у вольпертингеров — никого. Ни один вольпертингер еще не совершил подвига. Ни один!
Даже Гот. Он заслужил всеобщий почет лишь тем, что вошел в пустой город. Но героем от этого не стал. Вольпертинг никто никогда не осаждал. Здесь не знали разрушительных ударов стихии, пожаров или налетов демонов, и у вольпертингеров просто не было возможности проявить героизм. Казалось, беда обходила город стороной, испугавшись воинственного вида его обитателей. Румо же считал, ему на роду написано стать героем. Подвиг на Чертовых скалах — вот о чем, несомненно, следовало бы рассказывать на уроках героеведения. Но некому было об этом поведать, а Смейк теперь очень далеко. Быть может, кто-нибудь из добротышек расскажет своим детям о подвиге Румо, но, кто знает, не перепутают ли они имя героя? Назовут его Рому или Умор — не все ли равно? Нет, ничего не попишешь: у Румо был шанс прослыть героем, и он его упустил. И уж скорее он обыграет Ралу в шахматы, чем отыщет опасные приключения в пределах города.
ЧЕРНЫЙ КУПОЛ
Урок общих сведений о вольпертингерах представлял собой странную смесь биологии, истории и правил поведения, немыслимую путаницу наставлений, фактов и легенд, прикладных данных и нелепых слухов — в общем, кашу из всего того, о чем не расскажут на других уроках. Учитель разглагольствовал то об особенном чутье вольпертингеров, то о системе общественных обязанностей, то о важности городских туалетов с точки зрения гигиены, то об опасности купания в водоемах — никто никогда не знал наверняка, о чем Гарра заговорит на следующем уроке. На сей раз речь пошла о черном куполе.
— Черный купол, — вещал Гарра, — существовал, когда нас еще и в помине не было, он существует сейчас и будет существовать еще долго-долго, когда про нас и думать забудут.
Выждав немного, пока ученики обдумают его слова, Гарра продолжал:
— Бытует мнение, что купол — на самом деле шар, попавший сюда из космоса: в Цамонии такого металла не сыщешь. Да, кое-кто полагает, что купол — это упавший на Землю метеорит. А вокруг него давным-давно кто-то выстроил город. В пользу этой теории говорит тот факт, что мы до сих пор не знаем, из чего состоит купол.
И Гарра записал на доске: «1. Теория метеорита».
— Согласно второй теории, купол возвели уже после строительства Вольпертинга, а секрет строительного материала утерян. Горе-строители забыли про дверь, замуровались изнутри и задохнулись. Если эта теория верна, то в самом центре города стоит здание, битком набитое скелетами.
И Гарра записал на доске: «2. Жуткая теория».
— Третья теория гласит: купол не падал с неба, и его никто не строил — он вырос сам. Каменное растение, металлический гриб или прыщ, вскочивший на лице Земли. Если это так, не хотел бы я очутиться поблизости, когда прыщ лопнет.
Ученики засмеялись, а Гарра записал на доске: «3. Теория прыща».
— Все эти теории — а я могу привести еще десятка два — говорят лишь о том, что точных сведений о черном куполе нет. Я же придерживаюсь такого, сугубо личного, мнения: не важно, существовал ли купол до Вольпертинга, или его построили горожане. Думаю, черный купол — это скульптура-символ. Огромная каменная загадка, знак вопроса, призванный напоминать: пока мы живы, вот здесь, — Гарра постучал лапой по лбу, — всегда найдется дело. Понимаю, не очень-то вам по душе труд без передышки, но уясните себе: работа мысли, тяга к знаниям, поиск ответов не должны прекращаться ни на миг.
Румо вдруг вспомнил загадку Смейка: «Что одновременно становится длиннее и короче?» Ответа он пока не нашел.
ЗАСАДА
Румо чувствовал некоторую гордость собой за то, что выучил алфавит. По вечерам, возвращаясь домой из школы вдвоем с Урсом, Румо читал вслух каждую вывеску, что попадались по дороге.
— Ну, как дела в склепе?
— «Городская пекарня».
— Хочешь колбасы?
— «Фонтан Гота».
— Думаю завязывать с колбасной лавкой и устроиться в пекарню. По горло сыт колбасой.
— «Царузо, торговля древесиной».
— А может, пойти работать в пищеблок? Там тебе и первое, и второе.
— «Пожалуйста, не сорите!»
— Свой ресторанчик — вот было бы здорово! У меня же целая пачка рецептов. Все сам придумал.
— «Чистите зубы пять раз в день!»
— В Вольпертинге определенно не хватает ресторана флоринтской кухни. Нет в местных харчах изысканности.
— «Кожаные изделия на любой вкус».
— Пусть на каждом столе будет по шахматной доске. Можно одновременно есть и играть в шахматы.
— «Будьте осторожны с огнем!»
— Можешь стать моим компаньоном. Я готовлю — ты моешь посуду и вышвыриваешь пьяных. Прибыль пополам. И если дело пойдет, откроем целую сеть ресторанов «Урс и Румо».
— «Мост Гота».
— Ладно, пусть будет «Румо и Урс». Флоринтская кухня — стопроцентное попадание. Легко и изысканно — вот что будет в моде!
— «Осторожно, бурный Вольпер! Купаться запрещено!»
— Эй, да ты слушаешь меня?
— «Прачечная».
— Как дела с чтением? Есть успехи?
Они по привычке срезали путь через Линялый переулок на задворках городской прачечной. Вольпертингеры старались обходить его стороной: резкий запах кислоты и стирального порошка так и шибал в нос. Румо и Урс шли, зажав носы, поэтому не почуяли, какая опасность поджидает за углом. Там, среди корзин, набитых грязным бельем, околачивался Рольф и его банда: Тсако Красенбор, Биала Бухтинг и Олек Дюнн.
— Засада! — выпалил Урс.
Все четверо вразвалочку вышли на середину переулка, преградив дорогу Урсу и Румо.
— Чего надо? — начал Урс.
— От тебя — ничего! — ответил Тсако. — Лучше не суйся.
— А вот это не ваше дело, — негромко, но злобно возразил Урс. Румо поразила его интонация.
— Да ладно тебе, Урс, — заговорил Биала. — Мы тоже не суемся. У Рольфа и Румо свои терки.
— Здесь тебя Рала не защитит, — ухмыльнулся Рольф. — Хочешь пройти — придется иметь дело со мной.
— Подержи-ка, — буркнул Румо, отдавая Урсу сумку с учебниками. Тсако, Биала и Олек отступили на тротуар, а Рольф приготовился к драке.
— Начинайте! — крикнул Олек. — Чур по-честному: без оружия и без зубов. Все остальное можно. Драться до победы. Вперед!
БИТВА В ЛИНЯЛОМ ПЕРЕУЛКЕ
Если бы кто-то вел секретную летопись Вольпертинга, хронику всех до единого событий — скрытых от посторонних глаз, — происходивших на задворках и в темных переулках, в подвалах и полуразрушенных зданиях, в ней наверняка нашлась бы целая глава о черном куполе. Читатель узнал бы, откуда взялась вмятина на голове у бургомистра и как удалось Готу заселить пустой город одними лишь вольпертингерами. Он прочел бы о драке на деревянных мечах между враждовавшими школьными бандами Красных и Черных — случилась она как раз неподалеку от Линялого переулка. Встретилось бы в летописи и подробное описание трехдневной дуэли на сырых яйцах, затеянной в детстве Орнтом ла Окро и неким Гахо Волкингом. А драка между Румо и Рольфом вошла бы в городские анналы как «Битва в Линялом переулке», но, к сожалению, подобной летописи никто не вел.
Это была именно битва, хотя бы потому, что всем присутствующим казалось, будто дерутся не двое вольпертингеров, а полдюжины. Та сила, выносливость и стойкость, какую проявили обе стороны, обратила бы в бегство целое войско вервольфов. В облаке химических испарений Линялого переулка сцепились не живые существа, а две природных стихии, два злобных духа, обладавших сверхъестественной силой.
Нужно признать, в начале битвы Рольф имел некоторое преимущество: приятели подбадривали его криками, да и сам он владел боевыми приемами, о которых Румо и понятия не имел. Рольф наносил сильные и меткие удары, не забывая и о самозащите. С необыкновенной ловкостью уворачивался он от Румо, и тот сыпал удары в пустоту.
Но Румо избежал обыкновенной в таких случаях ошибки и не впал в бешенство. Молча сносил удары, по возможности отражал и вскоре приноровился к тренированному сопернику, к его скорости, к его уловкам, оценил предел его возможностей. Превосходный боец от природы, Румо многое вынес из этой битвы.
Удары Рольфа попадали в цель все реже, Румо оборонялся все успешнее, да и сам стал наносить Рольфу недюжинные удары. Казалось, будто противники поменялись ролями, и вот Румо возвращает Рольфу каждый его выпад, великолепно переняв его движения и ухватки. Теперь Рольфу пришлось бороться с нараставшей яростью. Меткий удар — и у Рольфа опух левый глаз. Приятели его стушевались, зато Урс кричал все громче в знак одобрения.
Рольф решил изменить тактику и повалить Румо на землю, не подозревая, что дает противнику фору. Теперь все решали рефлексы, а не техника, и Румо стал хозяином положения. Он быстрее и крепче хватал соперника, был ловчее и сильнее, дольше задерживал дыхание. Они валялись в грязи, рыча и фыркая, опрокидывали корзины с бельем, кубарем скатились по лестнице в подвал, и каждый раз Румо, уложив врага на обе лопатки и усевшись у него на груди, молотил что есть мочи.
Вскоре Рольф заработал второй синяк и решил перейти к новой технике: ударам в прыжке и летучей борьбе. Уж тут-то ему во всей школе нет равных. Отряхнувшись от пыли, Рольф занял боевую позицию: задние лапы чуть согнуты, плечи выпрямлены, кулаки на уровне головы.
— Сейчас я тебя отделаю, — пригрозил он.
— Давай, — ответил Румо.
— Ну и получишь же ты! — не унимался Рольф.
— Давай же, — повторил Румо.
— В порошок сотру!
— Давай.
Оба вспотели и тяжело дышали. Они ходили кругами, продолжая перебранку, и собирались с силами.
— Я тебе покажу, чем цивилизованный вольпертингер отличается от дикого, — рычал Рольф. — Покажу, чему бы ты мог научиться в школе, будь ты повнимательнее.
Румо приготовился к новому граду неистовых ударов кулаками, однако враг стал бить его задними лапами. Рольф то становился прямо, то наклонялся назад, то падал на землю, то подпрыгивал, то вертелся вокруг своей оси, а кулаки лишь помогали удерживать равновесие. Удары огромной силы обрушивались на Румо, отдаваясь глухим эхом, а Урс сочувственно морщился. Его друга пинали, как футбольный мяч, тычки сыпались с такой скоростью, что Румо даже не успевал защищаться.
Рольф показал все, на что способен. Колотил Румо по спине, в живот, по ляжкам, бил как хотел, когда хотел и куда хотел, одного ему не удавалось: отправить соперника в нокаут. Румо кашлял, хрипел, но каждый раз поднимался. Урс только и ждал, чтобы Румо поскорее сдался и эта бойня кончилась.
Рольф снова стал орудовать кулаками, осыпая Румо градом ударов слева, справа, сверху и снизу. У Румо тоже появился синяк под глазом, он с трудом сопротивлялся, стараясь только не упасть и прикрывать голову, а Рольф молотил его, как боксерскую грушу.
Тсако, Биала и Олек снова стали подбадривать приятеля, и тот еще проворней замахал кулаками. Урс не мог больше на это смотреть, отвернулся и пропустил один из лучших ударов за всю драку: кулак Румо угодил Рольфу прямо в челюсть. Тот, шатаясь, отступил на три шага и остановился, стараясь не упасть в обморок.
Оба держались из последних сил. Рольф совсем выдохся — еще чуть-чуть, и он бы упал. Румо, хотя и берег силы, был сильно измотан бесчисленными ударами. Но соперники снова стали сходиться.
Тем временем стемнело, прачечные закрылись, а все, кто там работал, собрались в Линялом переулке поглазеть на дерущихся. Зажгли факелы, и в их свете гигантские тени Румо и Рольфа заплясали на белых стенах. Совершенно обессилев, противники продолжали бой на словах, но ни один из них не отличался особенной изобретательностью.
— Я тебе задам!
— Ну давай же!
— Ты давай!
— Нет, ты!
— Трус!
— Сам трус!
— Тряпка!
— Сам тряпка!
— Слабак!
— Сам слабак!
Урс устал смотреть. Он уже подумывал огреть обоих лопатой, чтобы все наконец успокоились и разошлись по домам. Впрочем, едва ли это понадобится: Румо и Рольф едва ползали, стараясь ухватить друг друга за шкирку. Многие зрители потеряли терпение и расходились, позевывая.
Наконец Румо удалось вцепиться Рольфу в глотку, а тот обхватил противника задними лапами. Какое-то время ни один не двигался. Наконец Урс, Биала, Тсако и Олек решили разнять дерущихся, пока один не изувечил другого. Но драка прекратилась: Румо и Рольф так и уснули, обнявшись.
Почти все зеваки разошлись, всем было ясно: битва в Линялом переулке закончилась. Олек и Биала потащили Рольфа домой, а Тсако вызвался помочь Урсу уложить в постель громко храпевшего Румо.
КОНТРОЛЬНАЯ
Проснувшись утром, Румо никак не мог понять, отчего у него все болит. Он уж вообразил себе какую-то ужасную болезнь, но Урс, появившись в дверях с кружкой кофе, освежил ему память.
— Кто победил? — спросил Румо.
— Пока непонятно. Тебе обязательно надо встать и идти в школу. Если не придешь, все решат, что победил Рольф.
— Кажется, я не могу идти.
— Я помогу. Глотни-ка сперва кофе.
Опираясь на Урса, Румо заковылял в школу. У входа они встретили Рольфа — Тсако и Биала тащили его на себе. Усевшись за парты, оба проспали первые два урока шахмат. Слух о битве в Линялом переулке разнесся по школе с быстротой молнии, разумеется, не без преувеличений.
Затем Румо поплелся на урок правописания. Он едва мог разлепить глаза, и все же от него не укрылось необычное поведение учительницы. С торжествующим видом Ога Железград молча раздала бумагу и карандаши, и все с ужасом поняли: будет решающая контрольная. Ога выбрала самое неподходящее время, особенно для Румо. Он с трудом помнил, как его звать.
Учительница диктовала короткий текст из простейших фраз: «Кошка пьет молоко. Птица высиживает яйца. Курица переходит улицу. Волк спит в лесу».
Водя карандашами по бумаге, ученики пыхтели и кряхтели, будто таскали тяжести. Ога Железград собрала работы и, встав за кафедру, стала молча их проверять. Минуты потянулись бесконечно, Ога противно скрипела пером по бумаге. Правильно ли Румо написал «молоко»? Или надо «малако»?
Наконец Ога Железград молча раздала проверенные работы, скорчив такую мину, будто весь класс провалился с треском.
— Все написали неплохо, — объявила учительница таким тоном, будто ученики отчебучили что-то совсем уж неприличное. — Только не вздумайте себе вообразить, будто умеете читать и писать! Вы получили только инструмент, ключ к каждому слову — он у вас в голове. Берегите его, ухаживайте, как за зубами! Прежде всего — читайте. Читайте как можно больше! Вывески, меню, объявления в ратуше, да хоть бульварные романы — главное, читайте! Читайте! Не то — вы пропали!
И Ога строго посмотрела на каждого ученика.
— С завтрашнего дня можете ходить на уроки борьбы. Тем из вас, кто ждет радости или удовольствия, скажу так: не будет ни того, ни другого. Многие с радостью вернулись бы ко мне читать коротенькие слова. Да пути назад нет.
УРОК БОРЬБЫ
И действительно, на следующий день Румо попал на урок борьбы, и опять в самый неподходящий момент. Тело болело при каждом движении, видел Румо только одним глазом, едва держался на лапах, но урок борьбы пропустить не мог. Через неделю синяки, заработанные в битве в Линялом переулке, начали бледнеть, уступив место новым, полученным на уроках.
Удары в прыжке, бокс, единоборства, летучая борьба, бой в четыре лапы, укусология — это что касается безоружного боя. Еще вольпертингеров учили обращаться с оружием: ночное фехтование, топор и моргенштерн, стрельба из арбалета и лука, слепое метание ножа. Очень скоро большинство учеников понимало, к каким искусствам у них есть способности, а к каким нет. Румо же считал, что предрасположен ко всем видам борьбы. Держать оружие позволялось лишь тем, кто уже овладел техниками безоружного боя. Самое главное — уметь управлять своим телом, ведь тот, кто не владеет собой, не сможет владеть оружием.
Румо и представить не мог, сколько всего ему предстоит изучить: захваты, удары передними и задними лапами, прыжки, локтевой рычаг, перекат, защита, тактика, комбинированная техника. Прежде он не был знаком с основными приемами, не тренировал выносливость, не делал растяжку. Его научили разминать сухожилия, разогревать мышцы, бегать часами, не сбивая дыхание. Часто уроки проходили на свежем воздухе. Во время долгих пробежек Румо и его одноклассники изучали окрестности Вольпертинга: леса, горы и поля, а еще — улицы, спуски, мосты и площади, и, главное, высокую стену, по которой можно обежать вокруг всего города. Ученики тренировались там, где было удобно. Так на огромной площади Гота молодых вольпертингеров учили искусству летучей борьбы, запуская в воздух из катапульты. Если, переходя мост, жители города натыкались на массовое побоище, никто не бежал жаловаться бургомистру: это школьники делали разминку. Боевой клич оглашал воздух, вольпертингеры гонялись друг за другом по узким улочкам, а учитель подначивал их криками. Уроки борьбы задавали ритм всему городу.
Румо учился управлять своим телом, как самым сложным и чувствительным прибором, требующим особого ухода. В школе рассказывали о функции костей, мышц и различных органов. Позиции, захваты, удары, прыжки и способы защиты ученики зубрили, как алфавит. Прежде чем овладеть теми или иными приемами на практике, полагалось запомнить причудливые названия, глядя на рисунки: «двойная рукавица», «быстрый удав», «вырубающий молот», «смертельная бабочка», «петушиный удар», «удар двумя пальцами и локтем».
Одним из важнейших школьных предметов считалась укусология. Укус считается у вольпертингеров самым изысканным и правильным боевым приемом, а челюсти — драгоценнейшим даром природы. Укусить можно по-разному: предупредить врага, схватить и задержать, порвать его в клочья и даже убить. Вот почему укусология стала любимым уроком Румо.
Румо заметил: не всем вольпертингерам уроки борьбы интересны так же, как ему. Те, кто происходил от добродушных и миролюбивых пород собак, вроде мопсов или такс, предпочитали встать в сторонке с шахматной доской под мышкой, перемывая косточки отъявленным драчунам.
Но были и те, кто, как и Румо, проявлял незаурядное честолюбие, всеми силами старался выделиться, пробиться в лидеры класса. Рала, к примеру, лучше всех стреляла из лука. Рольф так метко метал нож, что мог бы в цирке выступать. Биала был чемпионом по летучей борьбе, Тсако превосходно владел арбалетом, а Олек метко стрелял из пращи — редкому вольпертингеру это удавалось.
Очень нравился Румо бой в четыре лапы — эту технику придумали здесь же, в школе. Молодежь училась одинаково хорошо владеть всеми четырьмя лапами, как умели далекие предки. А в том, чтобы взобраться вверх по стене, как узнал Румо, нет никакого волшебства, это лишь дело практики.
Румо и Рольф часто оказывались соперниками на уроках борьбы, но отныне уважали друг друга. Друзьями после драки в Линялом переулке они, конечно, не стали, но и тщеславие свое, кажется, поумерили. По обоюдному молчаливому согласию они старались не становиться на пути друг у друга. А если в чем и соперничали, так только в том, чтобы преуспеть в учебе.
ФЕХТОВАНИЕ
— Кто желает со мной сразиться? — слова Ушана Делукки эхом отдавались в фехтовальном зале. Румо в первый раз попал на урок легендарного фехтовальщика и с удивлением заметил, что все ученики, сидевшие на скамейках в зале, потупили взгляд. Только бы не встретиться глазами с учителем!
— Ну что же? Вольпертингеры вы или ягнята? Прирожденные бойцы или трусы? — Прохаживаясь вдоль скамеек, Делукка со свистом рассекал шпагой воздух: — Вжик, вжик, вжик!
— Значит, ягнята? Смотрите сюда! Ну же! Смотрите в глаза, трусишки! — Ушан Делукка был в мрачном настроении, это знал весь класс. Кроме Румо.
— Чему я вас могу научить, если вы боитесь сражаться?
— Я готов! — воскликнул Румо, вскакивая с места. Ему не терпелось скрестить шпаги с Ушаном Делуккой. Он впервые держал оружие: шпагу. Эфес обжигал лапу, будто шпагу едва достали из горна.
Весь класс облегченно вздохнул. Простофиля сам напросился.
Ушан Делукка улыбнулся снисходительно, дружелюбно, почти по-отечески.
— Готов сразиться, Румо Цамониец? Жаждешь испытать оружие? Похвально. Ты не такой, как эти трусишки. Силен духом! Иди сюда, сынок!
Румо вышел вперед. Только теперь ученики решились взглянуть на учителя. Жертва выбрана.
ИСТОРИЯ УШАНА ДЕЛУККИ
Лучшим в Цамонии фехтовальщиком Ушан Делукка неожиданно для самого себя стал в худший период жизни. Случилось это в полуночный час на темных задворках самого бандитского района Бухтинга. Ушан был мертвецки пьян и вместе с шестью собутыльниками собирался обобрать какого-то незадачливого деревенского увальня.
Дикие родители оставили Ушана в лесу неподалеку от Бухтинга. Однажды он рылся на городской свалке в поисках съестного, и его сцапал собачник. Тот бросил вольпертингера в большую деревянную клетку, где уже сидело десятка два вшивых щенков. Ушану преподали несколько болезненных и унизительных уроков на тему «выживает сильнейший», пока тот не подрос и сам не стал вожаком в клетке. Заметив, что Ушан превращается в большого сильного вольпертингера и каждую ночь из клетки пропадает один-два пса, собачник его выпустил. Дротик со снотворным усыпил вольпертингера, собачник отвез его в бандитский район и бросил на мостовую неподалеку от пивной. Ушан проснулся лишь поздно вечером, голова гудела. Кабаки битком набиты пьяными, их бормотание, смех и крики околдовывали вольпертингера. Но больше всего поразило его то, что все передвигались на двух ногах. Ему тоже захотелось так ходить. Впервые встав на задние лапы, Ушан заковылял в ближайший трактир. Тот назывался «Конечная станция» и на ближайшие пять лет стал ему родным домом.
Хозяин трактира, полугном с Мертвых гор, сразу понял, что за пес перед ним: его дед торговал вольпертингерами. Если удастся приручить зверя, тому цены не будет. Трактирщик бросил вольпертингеру большой кусок мяса, отвел в крохотную каморку, дал теплые одеяла и бутылку водки. Утром голова Ушана гудела еще сильнее, чем накануне. Хозяин принес ему сперва рассолу, а потом еще бутылку водки. Через несколько дней Ушан уже столовался в трактире, а поев, тихо напивался, сидя в углу. Так прошло недели две. А когда Ушан так пристрастился к водке, что и жить без нее не мог, хозяин, поднося ему очередную бутылку, заявил:
— Вот что! Просто так в жизни ничего не дается, и уж тем более в трактире. Понимаешь, о чем я?
Ушан потянулся за бутылкой, но трактирщик отодвинул ее подальше.
— Да где тебе понимать, ведь ты безмозглый полудикий вольпертингер. Но скоро все будет по-другому. Научу тебя говорить, ты пей водку, сколько влезет, а я за это сдеру с тебя три шкуры. Ну, по рукам?
Ушан заскулил.
— Будем считать, что ты согласен, — трактирщик отдал Ушану бутылку, и тот стал жадно лакать. — Да известно ли тебе, какой благородный напиток ты пьешь? — спросил трактирщик. — Ведь это же изысканнейший 58-процентный «Ушан» из провинции Де-Лукка. Да, кстати, звать-то тебя как?
Поначалу Ушан выполнял в трактире самую грязную работу: опорожнял плевательницы, подметал пол, отскребал пятна крови, оставшиеся после драк, выкатывал бочонки с пивом да вышвыривал за дверь засидевшихся пьяниц. Заметив, что из всех потасовок Ушан выходит победителем, хозяин назначил его охранником и велел стеречь кассу. Отныне вольпертингеру не приходилось мыть тарелки, а только топтаться у стойки с кружкой пива, напустив на себя грозный вид, да вразумлять посетителей, не желавших платить.
Ушан не представлял себе жизни без спиртного, даже не думал, будто можно не пьянствовать с утра до вечера. «Конечная станция» и ее посетители — вот и весь его мир. Напиваясь с самого утра, к вечеру посетители падали замертво. Ушан не сомневался: так и должно быть. Само собой, никто из его знакомых не знал других занятий, кроме как целый день торчать в темном кабаке, убивая время, мух да беззащитных пьяниц на задворках. Его приятели носили имена вроде Гонко-Частокол, Одд-Забойщик, Хогу-Кот или Тим-Двенадцать-Пальцев — само собой, в такой компашке не розы нюхают. Негодяи научили Ушана воровать, вламываться в чужие дома, скрываться в толпе, прятаться в канализации, чеканить и сбывать фальшивые монеты, мошенничать и прятать награбленное добро — короче говоря, стал Ушан отпетым разбойником. Если бы в тот злополучный день судьба занесла его в пекарню или кузницу, из него вышел бы почтенный пекарь или кузнец, но в «Конечной станции» он мог стать только бандитом. Его уверяли, будто одни идиоты ходят в школу и осваивают профессию, когда легкие деньги так и просятся в руки. Нужно только чуток сноровки, крепкие нервы и немного грубой силы. То и дело кто-то из приятелей Ушана пропадал на несколько дней, а то и больше. Иные — навсегда. Ушана уверяли, будто у тех каникулы или они переехали туда, где подвернулось выгодное дельце.
Но бандит из Ушана, к огорчению его подельников, вышел плохой. Не то чтобы он ленился — совсем наоборот, просто ему недоставало воровского таланта. Стоило ему залезть в чужую сумку — та непременно принадлежала полицейскому в штатском, вломившись в чужой дом, он обязательно натыкался на спящего сторожевого пса, а фальшивые деньги пытался сбыть исключительно во время облав на фальшивомонетчиков. Бандиты уже привыкли вытаскивать Ушана из щекотливых историй. Головореза из него тоже не получилось: он не желал браться за оружие, полагая, что и так достаточно боеспособен. Ушан опускался все ниже в иерархии преступного мира Бухтинга. Наконец ему стали поручать самую немудреную работу: держать лестницу, стоять на стреме, быть подсадной уткой. Так Ушан Делукка стал факелоносцем.
В крупных городах Цамонии профессия факелоносца считалась довольно почетной. По ночам они провожали из трактиров домой пьяных или чужестранцев, особенно в слабоосвещенных кварталах. Встречались среди факелоносцев и разбойники: заманивали простофиль в засаду, где остальные члены шайки грабили их, а нередко и убивали. При этом факелоносец освещал место преступления.
Частенько Ушан напивался еще сильнее своих жертв, тем более что всегда носил при себе бутылку шнапса. Никто не учил его справедливости, но каждый раз, освещая факелом черные делишки мнимых приятелей, он чувствовал себя виноватым. И только крепкий «Ушан» помогал заглушить вину.
В ту ночь, когда его судьба круто изменилась, Ушан был пьян как никогда. С трудом отыскал он условленное место. Стоял и смотрел, пока банда шестерых псовичей, в чьи лапы то и дело попадался какой-нибудь недотепа из «Конечной станции», грабила очередную жертву. Ею оказался богатый крестьянин из окрестностей Бухтинга, пьяный толстый полугном, засидевшийся глубоко за полночь, отмечая удачную продажу скота. Заметив засаду, бедняга еле-еле вытащил шпагу из ножен, но тут же получил удар по руке, и оружие с лязгом грохнулось прямо под ноги Ушану. Тот инстинктивно поднял шпагу, как из вежливости поднимают уроненную кем-то вещь. Никогда прежде он не видал шпаги.
Едва Ушан Делукка схватил оружие, как с ним произошла разительная перемена: рассудок его впервые за пять лет прояснился. Весь дурман словно перетек в шпагу, и та заплясала в воздухе, как пьяная. Вырезав из тумана полумесяц, Ушан стер его острием шпаги. Затем пятиконечную звезду. Птицу в полете. Очертания бегущей лошади. Ушан рассмеялся.
— Эй, глядите-ка, что я умею!
— Отстань! — рявкнул один из псовичей.
— Заткни пасть! — подхватил другой.
Ушан будто сбросил бремя с плеч. Ему вдруг все стало ясно, как никогда в жизни: до сих пор он все делал неправильно. Ушан рассмеялся.
— Вжик, вжик, вжик! — подражал он свисту шпаги. — Шестеро на одного. Нечестно. А ну пустите его!
Псовичи недоуменно переглянулись. Крестьянин растерялся не меньше.
— Вжик, вжик, вжик, — Ушан размахивал шпагой. — Кажется, я ясно сказал. Пустите его!
Первым опомнился главарь шайки.
— Пошел вон, пьяница!
— Вжик, вжик, вжик! — свистел Ушан. — Как ты меня назвал, Тим-Двенадцать-Пальцев? Сейчас я трезв, как никогда. — Вжик, вжик, вжик!
— Идиот, ты сболтнул мое имя! Теперь придется укокошить этого! Совсем мозги слиплись от пьянства!
— Вжик, вжик, вжик! Да я всех вас выдам: Одд-Забойщик, Хогу-Кот, Гонко-Частокол, Томтом-Лягушка и Нарио, такой тупица, что даже прозвища не заслуживает. А я Ушан Делукка по прозвищу Бутылка.
— Ты спятил? — завопил крестьянин. — Они же теперь точно меня укокошат!
— Слыхал? — расхохотался Тим-Двенадцать-Пальцев. — Он с нами согласен. Заткнись, Ушан, убери эту чертову шпагу и катись отсюда! Без тебя справимся.
— Вжик, вжик, вжик! Знаете, что это? Это не шпага, нет! Это я сам. У меня выросла новая лапа. Вжик, вжик, вжик!
— Да убирайся же наконец, Ушан! — злобно прошипел Тим-Двенадцать-Пальцев. Теперь все вытащили шпаги.
— Вжик, вжик, вжик! — посвистывал Ушан. — Нет, это вы убирайтесь! Отстаньте от бедного карлика, а я отстану от вас. Баш на баш. Вжик, вжик, вжик!
С этими словами Ушан приблизился к бандитам. «Вжик!» — и распорол штаны Хогу-Коту; «вжик!» — и перерезал пояс Одду-Забойщику; «вжик!» — и оставил шрам на щеке Томтома-Лягушки.
— С дуба рухнул? — взвыл Томтом, хватаясь за окровавленную щеку. Однако Ушан не очень-то напугал бандитов. От слов они перешли к делу.
— Вжик, вжик, вжик! — тихонько засвистел Ушан. — Вжик, вжик, вжик! — Легко подпрыгивал на булыжной мостовой, размахивая шпагой. Пять взмахов — пять ран у врагов. У Гонко-Частокола потекла кровь из лапы.
Уцелел один Тим-Двенадцать-Пальцев. Он решительно двинулся на Ушана. Несколько небрежных взмахов шпагой — вжик, вжик, вжик — и атака отражена; молниеносный выпад — и Ушан вонзил шпагу прямо в сердце Тиму. Ушан выдернул шпагу, и Тим-Двенадцать-Пальцев замертво грохнулся на мостовую.
— Да уж, — сам себе сказал Ушан, — коль берешься за оружие, будь готов убить. — Вытащив из кармана платок, он обтер клинок. Потом обратился к раненым бандитам: — Перевяжи-ка рану, — он бросил Гонко окровавленный платок. — Началась новая эра. Старый Ушан Делукка умер. Умер вместе с беднягой Тимом-Двенадцать-Пальцев. Я больше не Ушан по прозвищу Бутылка. Отныне я Ушан со шпагой!
Пятеро бандитов отступали медленно и осторожно, шаг за шагом, пока их фигуры не растворились в потемках.
Ушан повернулся к крестьянину:
— Не возражаешь, если я возьму твою шпагу? Не подумай, будто я вор, но я с ней сроднился.
Крестьянин молча кивнул.
— А ты возьми мой факел.
Очертания Ушана исчезли в потемках, и только его свист еще долго разносился по окрестностям:
— Вжик, вжик, вжик! — свистел он. — Вжик, вжик, вжик…
Так Ушан Делукка нашел свое призвание.
УКОЛ В НОС
— Атакуй! — скомандовал Ушан.
Румо уже наметил стратегию. Едва ли Ушан Делукка особенно проворен. Сутулая спина, мешки под глазами, складки кожи, вялая речь, очки на носу — не похож он на выдающегося спортсмена. Вероятно, его сила — в тактике и опыте. Румо решил зайти снизу: ударить Ушана по задним лапам, заставив учителя подпрыгнуть, — к такому он точно не готов. А прорвав оборону Ушана, Румо приставит ему шпагу острием к горлу. Он бросился в атаку.
Румо никак не мог уследить за движениями Ушана. Сам учитель не шевелился, двигалась шпага. Раз за разом приседал Румо, пытаясь нанести удар по задним лапам противника, но клинок учителя легко и нежно отводил в сторону шпагу ученика. Отражая атаки Румо, Ушан даже сунул вторую лапу в карман. Ученики в зале захихикали.
— Вот, уже лучше, — проговорил Делукка откровенно издевательским тоном. — Только орудуй шпагой, а не задним местом. — И он помахал клинком перед носом у Румо, показывая, как легко мог бы выколоть ученику оба глаза.
Ушан сладко зевнул.
— Мальчик мой, маятник метронома — и тот дерется лучше.
Все засмеялись.
Румо вышел из себя. Между ним и Делуккой будто выросла стена из множества клинков, и он не в силах ее пробить. Главное не сила и выдержка, а опыт, ум и мастерство. Румо понял: он совершенно не умеет обращаться со шпагой. Он увидел искру в глазах Ушана, но поздно. Румо вдруг почувствовал сильную боль — почти как тогда, в пещере на Чертовых скалах, когда циклоп обжег его горящим факелом. Ушан уколол Румо острием шпаги в нос.
И Румо заплакал. Он не мог ничего с собой поделать: от боли слезы так и капали из глаз. Безудержно.
— Ага, — воскликнул Делукка. — Не трус, так плакса.
Никто не засмеялся. Даже Рольф. На месте Румо мог оказаться каждый.
— Ну что ж, — снова с теплотой проговорил Делукка, — садись на место, Румо. Слушай лекции и запоминай позиции. На следующем уроке попробуешь снова.
Румо сел. Из носа капала кровь.
Ушан Делукка как ни в чем не бывало продолжал урок. Сделав разминку, ученики заняли позиции и скрестили шпаги. Ушан отдавал команды одну за другой, голос его гулко разносился по залу:
— Исходная!
— Удар!
— Прыжок!
— Перевод!
— Выпад!
— Контрвыпад!
— Удар в голову!
— Исходная!
— Закончили!
Измученные ученики сложили шпаги и разошлись. Как раз к концу урока у Румо перестала идти кровь из носа.
РЕЗЬБА И ЧТЕНИЕ
В свободное от школы время Румо с удовольствием исполнял свои городские обязанности. Столяр Орнт взял его подмастерьем, хотя, если приглядеться, скорее Орнт был помощником Румо.
Из обыкновенного куска дерева Румо делал самые немыслимые предметы. Из-под его резака выходили простые ложки или гребенки, искусные скульптуры, изящные деревянные сабли и украшения для фасадов домов. Если Румо брался за березовый прут, тот, словно по волшебству, моментально превращался в элегантный хлыст. Как-то раз из обрезков древесины он вырезал птичку, такую легкую, что она парила в воздухе по нескольку минут. День ото дня Румо удивлял Орнта новыми поделками и сноровкой.
С громадным столом для ратуши Румо и Орнт управились за сутки. Еще несколько дней Румо вырезал на ножках стола барельефы, изображавшие четыре городские достопримечательности: мост через Вольпер, черный купол, мельницу Гота и фасад ратуши. Как-то в обеденный перерыв Румо принялся орудовать резаком по входной двери в мастерскую, изобразив сценки повседневной жизни столяра вплоть до мельчайших подробностей: себя и Орнта с двуручной пилой, столярный инструмент, верстак, портрет Орнта с трубкой — при каждом удобном случае Румо дополнял картину новой деталью. Сперва Орнт ворчал, дескать, Румо портит хорошую дверь, но вскоре даже стал гордиться тем, что вход в мастерскую так великолепно украшен. Горожане то и дело заглядывали в мастерскую полюбоваться на работу Румо, а Орнт, не теряя времени даром, сбывал им то стул, то табуретку.
Когда же у Румо выдавалась свободная минутка, он открывал какой-нибудь роман про принца Хладнокрова. В тот день, когда Румо сдал контрольную по правописанию, Аксель Родникс явился к нему в комнату с целой стопкой потрепанных фолиантов, бросил их на кровать и толкнул пламенную речь насчет уникальности этих книг. Мол, это самые гениальные, увлекательные и фантастические творения во всей цамонийской литературе, и по сравнению с ними произведения Хильдегунста Мифореза — просто чушь собачья. А если кто равнодушен к подобным восхитительным шедеврам, значит, у него нет сердца.
Так оно и оказалось. Первые страницы давались Румо с трудом, но дальше дело пошло быстрее, и вскоре вольпертингер уже не мог оторваться от приключений принца Хладнокрова. Принц вышел из-под пера популярного писателя графа Кланту Кайномаца, чьими напыщенными приключенческими романами восторгалась вся цамонийская молодежь. А имя главного героя граф Кланту позаимствовал из той самой легенды, что рассказывал в школе Гарра Мидгард.
Принц из книг был образцовым героем, что очень нравилось Румо. Из благороднейших побуждений принц Хладнокров сражался с отъявленными негодяями и ужасными чудовищами, спасая прекрасных принцесс одну за другой. Но к концу каждой книги Хладнокрову, к облегчению Румо, приходилось в одиночку отправляться в далекий путь, ведь его ждали новые, еще более страшные опасности.
Ога Железград научила Румо читать, принц Хладнокров — читать с упоением.
ВТОРОЙ ФЕХТОВАЛЬЩИК ВОЛЬПЕРТИНГА
— Они уже начали готовиться к ярмарке, — сказал Урс как-то вечером. — Видал?
Разумеется, работа, кипевшая за городскими воротами, не укрылась от глаз Румо. Вдоль рва выстроились палатки и ларьки, толпы приезжих осаждали Вольпертинг. Ему объяснили, что осада эта мирная, с позволения бургомистра.
— Вот будет веселуха! Паровое пиво! Праздник обжорства!
Румо равнодушно хмыкнул.
— Ты что, совсем не любишь поесть? — Урс приготовил для Румо превосходный ужин: ножку молочного поросенка со сладкой репой и картофельное пюре с шафраном. Тот, как обычно, молча и поспешно проглотил половину, оставив — тоже как обычно — другую половину на тарелке.
— Предпочитаю голодать, — отрезал Румо, не вдаваясь в подробности.
— Голодать? Ну-ну. Еще бы сказал, что любишь, когда зубы болят.
Румо задумался. Вспомнил, как у него резались зубы.
— Ну и пусть болят, — ответил он.
— Городской друг бывает один и на всю жизнь, — вздохнул Урс, — мне достался именно ты. За что мне такое наказание?
— А почему ты так зациклен на еде?
— Хочу стать лучшим поваром Вольпертинга.
— Зачем?
— Ну, ты же знаешь, у каждого вольпертингера — свое призвание. Первым фехтовальщиком Вольпертинга мне не стать, вторым быть не хочется, вот я и подумал, что повар…
— Ты второй фехтовальщик Вольпертинга?
— Ну да.
— Понятно, — рассмеялся Румо.
— По крайней мере, был им. Может, уже и не второй, а четвертый или пятый. Целую вечность не брал в лапы ничего длиннее кухонного ножа. Но уж в первую пятерку точно попадаю, я уверен.
— Уверен?
— Несколько лет назад я был лучшим фехтовальщиком. Официально признанным. Можешь заглянуть в ратушу. Там до сих пор висит грамота.
— Да брось ты!
— Ну, так сходи в ратушу, коли не веришь!
Возмущение Урса показалось Румо совершенно искренним.
— Значит, ты был лучшим фехтовальщиком Вольпертинга, потом занял второе место, а теперь — никакое? Как же так вышло? И почему я никогда не видел тебя со шпагой?
— Не люблю оружие, — буркнул Урс, потупив взгляд. Похоже, ему не нравился этот разговор.
Румо опешил.
— Ты был лучшим фехтовальщиком Вольпертинга и не любишь оружие? Отдам тебе свой недельный хлебный паек, если растолкуешь!
Урс оживился.
— Разве я тебе не рассказывал?
— Нет.
— А ты мне тоже никогда ничего не рассказывал.
— Неважный из меня рассказчик.
— Это точно.
— Ну же, говори! — скомандовал Румо.
ИСТОРИЯ СНЕЖНОГО УРСА
Урс вздохнул.
— Ну так вот. Сам я, конечно, ничего не помню — приемный отец рассказывал. Как-то зимой в лесах Северного края он нашел продрогшего щенка. Отца звали Корам Марок, он был псович, а по профессии — дуэлянт.
— Кто такой дуэлянт?
— В дуэлянты идут, если нечего терять, или если не боишься смерти, или если крыша поехала. Корама подтолкнуло и то, и другое, и третье. Профессиональные дуэлянты участвуют в дуэли вместо того, кто платит, понимаешь? Дерутся за другого. И получают деньги.
— Увлекательная работа!
— Можно и так сказать. Скучать не приходилось. Вот уйдет отец, а ты не знаешь, вернется он вечером или нет. То придет со стрелой в ухе, то с обломком сабли в спине. И не сказать, чтоб он много зарабатывал. Кто угодно мог позволить себе нанять дуэлянта, иной раз сторговавшись за кусок хлеба с маслом. Частенько на дуэли дрались два наемника, пока сами забияки делали ставки. А вызывали друг друга на дуэль в те времена из-за всякой ерунды. Не реже, чем раз в неделю, мне выпадал шанс второй раз осиротеть.
— Счастливое детство, ничего не скажешь!
Урс рассмеялся:
— Ну, было не так уж плохо. Зато весело. Ребенок несчастен, только если ему скучно. Что расстраивало — так это еда. Корам разбирался в еде и готовке примерно как… ты!
— Ну, спасибо.
— Серьезно говорю, это был ужас. Он клал сахар в суп, и все такое, понимаешь? Те еще помои. Как только я чуть подрос, начал сам готовить, и, знаешь, мне нравилось. Я стал поваром.
— Ясно.
— Но что еще хуже — дуэлянт из Корама был так себе. Немного умел фехтовать, чуток — стрелять из лука, самую малость — метать ножи. Всего по чуть-чуть. Выручало его упорство. Подумаешь, стрела в ухо попала — не бежать же домой! Получив глубокую рану, он не падал на землю, не стонал и не звал доктора — его и десяток ранений не останавливал. Как-то вечером заявляется папаша домой, бледный как полотно. Испугался я до жути! Соперник перебил ему две артерии, а отец продолжал дуэль и победил! А потом сам забинтовал рану. Две недели питался сырой телячьей печенью и пил свиную кровь, пока снова не встал на ноги. На дуэлях ему откромсали и прострелили все, что только можно: три пальца на передних лапах и два на задних, один глаз, пол-уха — кусок тут, кусок там. Если собрать все вместе — вышел бы целый гном. Вот почему я выучился фехтованию. Подумал: однажды от него отрежут последний кусок, и ничего не останется.
— Не хочешь больше? — Урс кивнул на недоеденную поросячью ножку.
Румо помотал головой. Урс укусил ножку и продолжал с набитым ртом:
— Кораму бы и в голову не пришло заставить меня работать — это была моя идея. Подобрав меня в снегу, он решил, что из меня выйдет отличный сторожевой пес. Когда щенки превращаются в больших и сильных вольпертингеров, многие пугаются, а он нет, он обращался со мной, как с собственным сыном. — Урс отложил ножку. — Ну вот, я попросил научить меня фехтованию — больше для самозащиты, ведь я подолгу оставался один, когда отец отправлялся на дуэль. Мы упражнялись, тренировались, сражались, и скоро я заметил, как плохо он фехтует — гораздо хуже меня. Мне ужасно хотелось превзойти отца, и скоро это удалось. Я не дал ему этого заметить, поддавался, позволял ему побеждать, а сам совершенствовался и мог бы уложить его хоть кочергой. И вот однажды его наняли для дуэли с Хогом Хонне, огромным диким свинотом, самым знаменитым и опасным соперником Северного края. На его счету — больше четырех сотен дуэлей, и ни одной он не проиграл. Выступить против него было бы для Корама самоубийством, я же был в отличной форме и очень хотел попробовать силы в настоящем бою. И я придумал простенький план. Нужно убедить Корама отправить меня на дуэль вместо себя. И я убедил его лопатой для угля — треснул по черепушке, да так, что чуть не убил. Взял две лучшие сабли и двинул на дуэль. Сказал всем, что я Корам Марок. Хог его раньше не видел, так что поверил. Этот Хог Хонне и впрямь кое-что умел, пару минут продержался, но потом я порвал его на куски. Не убил — я ни разу никого не убил в бою, — но искромсал так, чтоб больше о дуэлях и не помышлял. Отлично помню, о чем думал тогда по дороге домой: «Эге, да я кое-что умею!» Вот только я ничуть не обрадовался. Ну да ладно. Когда я вернулся домой, Корам как раз очнулся. Я сказал: «Ну и отделал же ты этого Хога, папаша! Уложил на обе лопатки. Но и тебе досталось на орехи!» — «Ничего не помню», — ответил Корам. Я приготовил ужин: седло барашка, обжаренное в тимьяновых сухарях, и салат из помидоров черри.
Урс откусил еще кусочек поросячьей ножки.
— Вот только Хог Хонне стал всем показывать свои раны и трезвонить повсюду, какой тертый калач этот Корам Марок, непобедимый фехтовальщик, и все такое. И, конечно, очень скоро во всей Цамонии не осталось такого головореза, кто не желал бы помериться силами с этим самым Корамом.
Урс вздохнул.
— На меня будто лавина обрушилась: Йогур-Палач, Эрскин с Утеса, Гахийя-Три-Клинка, Рускин-Сабля, Зденек-Троя, Шериф Йоули, Хоку-Беззубый — чуть ли не каждую неделю к нам в дверь колотил очередной сорвиголова и требовал Корама. Выручала лопата для угля. Потом я выходил во двор и показывал болванам где раки зимуют. Когда же Корам приходил в себя, я рассказывал ему одно и то же: дескать, Корам изрешетил этого типа, но в последнюю секунду и сам схлопотал. Корам едва успевал приходить в себя в промежутках между дуэлей. Я смекнул: если так пойдет и дальше, у папаши окончательно поедет крыша, но ничего умнее придумать не мог.
Урс сделал глубокий вдох.
Эвел Многолапый
— И вот однажды в дверь забарабанил Эвел Многолапый, самый страшный дуэлянт во всей Цамонии. На самом деле лап у него столько же, сколько у тебя и у меня, но те, кому случалось с ним драться, уверяли, будто их целая дюжина. Я потянулся за лопатой, но ее на месте не оказалось. И в ту же секунду — бах! — сокрушительный удар по башке той самой лопатой, и в глазах потемнело. Долго я водил Корама за нос, но все же он меня раскусил и отплатил мне той же монетой. А когда я очнулся, отец лежал на снегу в красной лужице.
Урс всхлипнул, слеза скатилась по щеке и впиталась в шерсть.
— Взяв оружие, я пустился странствовать по Цамонии в поисках Эвела Многолапого. Я твердо решил: на сей раз противник не отделается парой царапин — единственный раз я готов был убить. Да, готов! Но Эвел Многолапый как сквозь землю провалился. Тогда-то я понял, что бывает, когда берешься за оружие, даже с благими намерениями. В конечном счете всегда побеждает оружие. Проклятые клинки, как вампиры, пьют кровь, и все им мало! И однажды понимаешь: это не ты держишь в лапах оружие, а оно тебя.
— Да уж, — Румо махнул лапой. — Знаю. Как же ты попал в Вольпертинг?
— Как и все остальные. Однажды учуял серебряную нить. Она привела меня к Сине Ледяной, но это совсем другая история. В Вольпертинге я пошел в школу, так же как ты, а на уроках фехтования — Ушана Делукки тогда не было — выяснилось, что я лучший фехтовальщик в городе. Никто не мог тягаться со мной. Мне даже предложили возглавить школу фехтования, да не захотелось возиться. Но провести несколько уроков все же пришлось: так они меня донимали — дескать, лучший фехтовальщик города несет ответственность, и все такое. А через пару лет в городе появился Ушан Делукка, и я перестал быть лучшим. Ушан — прирожденный фехтовальщик, у него талант от природы. Не представляешь, как я был счастлив, что от меня наконец отстали. Молодежь даже не знает, что я умею обращаться со шпагой.
— А меня научишь?
— Чему?
— Фехтованию, конечно!
— Фехтованию? Да я и сам разучился.
— Сам же говорил: ты второй, после Ушана.
— В лучшем случае пятый.
— Годится. Так научишь?
— Может, не стоит?
— Поздно! Нечего было болтать.
Вздохнув, Урс откусил от ножки последний кусочек мяса.
— Эх, надо было застрелить тебя из арбалета тогда, у городских ворот, — проворчал он. — Так и знал: от тебя одни неприятности.
С тех пор Урс и Румо ежедневно, ближе к вечеру, уходили за городские ворота, шли на север и исчезали в лесу. Под мышкой Румо нес длинный тряпичный сверток. Одноклассники, видевшие это, ломали головы: чем же они там занимаются?
А дело все в том, что каждый вечер, до захода солнца, Урс обучал Румо фехтованию. Иногда они упражнялись даже в потемках, при свете факела. В свертке лежали две сабли, два меча и два кинжала, которые Румо выстрогал из твердого дерева.
Урс быстро вспомнил основные приемы, только иногда обучал им Румо не в том порядке: сперва сложные позиции и выпады, потом — простые, порой путался в терминах, но в целом его уроки оказались для Румо полезнее, чем обстоятельные и дотошные лекции Ушана Делукки. Выяснилось еще кое-что: Урс ненавидел фехтование. Занятия не просто нагоняли на него скуку — ему все осточертело: механические движения, концентрация внимания, выправка, постоянные повторения. Он придумал множество лазеек, чтобы обходить правила, и научил этому Румо. Но сам он остался при своем мнении: дескать, фехтование — никакое не искусство, а утомительный, скучный, бессмысленный и коварный вид спорта.
Урс тренировал Румо только по большой дружбе. Будь его воля — научил бы того готовить!
И все же лучшего ученика, чем Румо, Урс и пожелать не мог. Тот буквально фанател от фехтования. Как губка, впитывал он теорию, во время практики не знал устали, до полного изнеможения оттачивая каждую мелочь. Ни за что не позволил бы он Урсу сократить или вовсе пропустить урок. Дома, когда Урс как убитый засыпал от усталости, Румо брался за книжки по фехтованию, взятые в библиотеке, и читал, пока сам не начинал клевать носом. Среди книг попалась и брошюрка Ушана Делукки под лаконичным названием «О фехтовании». Ее Румо штудировал особенно внимательно.
ЗАЩИТА И УЛОВКИ
В лесу Румо постигал азы фехтования. Исходная позиция. Приветствие. Прыжок назад. Прыжок вперед. Выпад. Бросок. Прямой выпад. Перевод. Скользящий укол. Приемы защиты: первая защита, вторая защита, контрвыпады и обманные маневры. Рипост или ответный удар. Уловки: финт уколом, ложный перевод, двойной перевод. Финт Делукки, ложный финт, финт Эйзенграта, двойной финт Эйзенграта с ответным ударом. Двойной ложный перевод. Четырехкратное ложное круазе. Ложное круазе Делукки и фирменное ложное круазе Урса — последние особенно действенны, так что прочие круазе можно и не запоминать.
Румо научился выполнять захват (прямой выпад, затем — финт), батман (сильный удар в середину шпаги соперника сбивает с ног), вертикальные, горизонтальные, спиралевидные удары, радикальное обезоруживание (его придумал Урс). А есть еще прием с двумя шпагами крест-накрест, защита спины (удар шпагой из-за спины), «удар тореадора» (удар в сердце через шею) и «бешеный торнадо», требующий особой подготовки. Румо учился не только делать выпады, но и отражать их. То и дело друзья тренировали удар из положения лежа, который особенно любил Урс. Он научил Румо орудовать клинком в этом положении, защищаться, даже если тебя привязали за лапу к дереву, закопали в землю по пояс или ты увяз в болоте. Румо овладел приемом «кинжал и шпага», а также безоружным боем, состоящим из прыжков, сальто и перекатов — на случай, если лишишься шпаги. Урс и Румо сражались в кронах деревьев, будто обезьяны перепрыгивая с ветки на ветку, фехтовали в густых зарослях, на скользких поваленных деревьях. Учились фехтовать, стоя в болоте или в реке. Урс говорил: «Никогда не знаешь, где на тебя нападут. А вдруг зимой, когда увязаешь в снегу, или на обмерзшей мостовой, ночью на шаткой лестнице, в кромешной темноте? В реальной жизни все не так, как на схемах в учебнике. Скорее, окажешься на краю утеса, над бушующим морем, да еще под градом». Поэтому тренировались они при любой погоде. «Любая погода хороша», — говаривал Урс.
ДВА СНА И ОДНА ЗАГАДКА
По ночам Румо попеременно видел два любимых сна: в первом он — принц Хладнокров, спасающий принцессу Ралу из когтей разнообразных чудовищ и злодеев. В другом — новый чемпион Вольпертинга по фехтованию, свергающий с пьедестала Ушана Делукку, постаревшую легенду, — разумеется, на глазах Ралы и всего класса. Подобно тому, как на Чертовых скалах он раз за разом видел во сне план Смейка, теперь Румо представлял себе, как расквитается с Делуккой за унижение и укол в нос. Сперва прикинется простачком, сделает несколько неуклюжих выпадов — пусть учитель потеряет бдительность. Тут-то Румо покажет все, на что он способен, задаст Ушану Делукке так, что клочки полетят. Тот еще будет умолять Румо занять его место.
Жажда мести по отношению к Ушану отличалась от той, что Румо испытывал к циклопам. Он не хотел кровопролития: ему довольно обезоружить противника изящным взмахом шпаги, тем самым унизив его. Фольцотану Смейку понравился бы этот сон.
Румо вспоминал Смейка: как там поживает его толстый учитель? Вольпертинг наверняка пришелся бы ему по вкусу, попади он сюда, ведь боевые искусства в этом городе изучают еще в школе. Из него бы даже вышел отличный преподаватель стратегии и цамонийской истории войн. Румо скучал, но особенно за Смейка не волновался: выжил на Чертовых скалах — выйдет сухим из воды.
Зевнув, Румо вспомнил последнюю загадку Смейка: «Что одновременно становится длиннее и короче?» Свечка? Нет, свечка становится лишь короче, но не длиннее. Может, это что-то абстрактное? Так и не найдя ответа, Румо погрузился в сон.
Назад: II. ИСЧЕЗНУВШИЕ КРОХИ
Дальше: IV. ДОРОГА СМЕЙКА
