IV.
УКОБАХ И РИБЕЗЕЛЬ
Какой унылый лес, — пропищал Львиный Зев. — Деревья из камня, кроны из тумана. Дождь идет беспрестанно. Немудрено, что тут растут одни эти отвратительные грибы.
Если Иггдра Силь ничего не перепутал, найти дорогу в Мертвом лесу и впрямь нетрудно. Почти на каждом каменном стволе росли черные грибы с маленькими остроконечными шляпками, и все они указывали в одну сторону. В сторону Бела, как надеялся Румо.
— Они растут и в наземном мире, в Большом лесу, — заявил Гринцольд. — Как-то в юности, когда я еще жил в лесу, полгода питался почти только этими грибами. К ним привыкаешь. Только мучаешься жуткими видениями, а из других измерений доносится ужасающая музыка. Я тогда целый месяц мыслил задом наперед и видел все черно-белым, а еще…
— Тссс! — прошипел Румо, остановившись.
— Что? — испугался Львиный Зев.
— Два голоса, — сказал Румо. — Где-то в лесу. Недалеко.
— Наверняка это привидения, про которых говорил Иггдра Силь. Они жутко завывают?
— Нет. Это не привидения. Голоса о чем-то спорят.
— О чем же?
Румо прислушался.
— Они говорят какую-то чепуху, — прошептал он. — Что-то о Беле. Прослежу за ними.
— Отличная мысль, — обрадовался Гринцольд. — А потом мы их прикончим!
— Непременно, — вздохнул Львиный Зев. — Так и сделаем.
Румо вырос перед двоими незнакомцами, будто из-под земли. Подкрасться к ним, прячась за огромными каменными стволами, не составило труда. С мечом в лапах он шагнул им навстречу, преградив дорогу.
Путники до смерти перепугались, но и Румо порядком удивился, ведь незнакомцы не были похожи ни на кого, с кем вольпертингеру до сих пор доводилось встречаться.
Тот, что повыше, доходил Румо до груди. Худой, бледнокожий, на голове — рожки, одет в странный черный костюм, а в руках — тонкое деревянное копье.
Второе существо выглядело совсем уж странно: вдвое ниже своего спутника, с головой и клешнями рака и куриными лапами. Голову венчала воронка, а вместо одежды на нем красовался бочонок.
Румо потерял дар речи.
— Вольпертингер! — прохрипел высокий, наставив копье на Румо. Руки у него дрожали.
— Так и есть, — отвечал Румо. — Я вольпертингер. А вы кто такие?
— Меня зовут Укобах, — ответил высокий.
— А я Рибезель, — добавил низкий.
— Откуда вы? И куда идете?
— Мы из Бела! — заявил Укобах.
— Идем в наземный мир! — подхватил Рибезель. — Да здравствует Снежный Урс!
И оба подняли вверх кулаки.
Тут Румо опешил.
— Урс? — переспросил он. — Вы знаете Снежного Урса?
УКОБАХ И РИБЕЗЕЛЬ
Укобах и Рибезель были представителями двух самых многочисленных групп жителей Бела. Укобах — знатный белянин, дальний родственник короля Гаунаба. Рибезель, напротив, происходил из низшей касты гомункулов, существ, созданных алхимиками.
Многочисленное семейство Укобаха имело значительное влияние на политику города и поддерживало близкие связи с политической и военной элитой, а кое-кто даже был представлен ко двору. Образование, какое получил Укобах, в Беле было доступно лишь избранным, и семья ожидала, что однажды он займет высокий пост на королевской службе.
У Рибезеля не было ни отца, ни матери. Как и все гомункулы, он появился на свет из алхимического варева — в Беле его называют материнским супом. Гомункулы исполняли в Беле самую черную работу, не имели никаких прав и не охранялись законом: убить гомункула не считалось преступлением. Любому белянину ясно: большего неравенства в социальном положении, чем между Укобахом и Рибезелем, и представить нельзя.
С самого детства Укобаха Рибезель был его слугой. Сопровождая Укобаха на уроках, Рибезель получил точно такое же образование, что и его господин. Рибезель стал Укобаху интересным собеседником, советчиком во всех делах, а также верным и равноправным другом, но об этом знали только они двое.
При посторонних они старательно притворялись господином и слугой, ведь дружба между белянами и гомункулами строго-настрого запрещалась и стоила бы Рибезелю головы.
Оставаясь же наедине, друзья превращались в ярых революционеров и противников государственного порядка. Они ставили под сомнение всемогущество и непогрешимость Гаунабов, представления в Театре красивой смерти считали не искусством, а варварством, ненавидели гнетущую архитектуру и вообще всю атмосферу города, им не нравилось, что алхимия ценится превыше всего. Укобах тайно рисовал картины, на которых Бел горел ярким пламенем, а Рибезель писал уничижительные стишки, высмеивавшие короля. Они с гордостью показывали друг другу свои творения, а потом тщательно прятали. Укобах и Рибезель были не только мятежниками, но еще и художниками, философами, вольнодумцами и предсказателями. До хрипоты спорили над любыми важными вопросами. Верно ли истолковано Красное пророчество? Действительно ли Бел — центр подземного мира? Имеют ли беляне право нападать на города в наземном мире и угонять жителей в рабство? Правда ли, что, если долго пробыть на солнце, можно сгореть? И что воздух в наземном мире ядовит?
Рибезеля не устраивало, что с его сородичами обращаются, как со скотом, что их колотят и убивают. Ему ничего не оставалось, кроме как смириться, и он лишь благодарил судьбу за то, что ему выпал столь приятный жребий — стать слугой Укобаха. Впрочем, это не мешало ему мечтать лишь о побеге из Бела.
Укобаха тоже возмущали порядки, заведенные в Беле. Он стыдился невежества своих сородичей, их снисходительного отношения к низшим слоям общества, а политическая карьера, что пророчило ему семейство, вызывала отвращение. Его окружали роскошь и комфорт, однако Укобах мечтал о свете, небе, облаках и дожде, о дуновении ветра и шуме воды. Ему снились города, где день сменяет ночь, где живут удивительные создания и встречаются все те чудеса, о которых он и Рибезель читали в научных трактатах алхимиков. Оба горели желанием увидеть наземный мир, и с каждым днем оно пылало все сильнее.
Но на уроках им рассказывали об ужасных опасностях, подстерегавших в пути, о ледоглыбах и нурниях, о гигантских мотыльках-кровопийцах и обезьянах, населяющих Мертвый лес. Страх чересчур глубоко пустил корни в их душах. Слишком тернист путь к воротам в наземный мир, к тому же их запрещено отворять без официального разрешения.
Да, пожалуй, Укобаха и Рибезеля иначе, как трусами, не назовешь. Но в один прекрасный день все переменилось. В Театре красивой смерти случилось событие, перевернувшее их жизнь с ног на голову, — первый бой Снежного Урса.
Укобах с детства ненавидел театр. Когда родители впервые привели его посмотреть представление, мальчика едва не стошнило, и с годами мало что поменялось. Укобах и Рибезель считали варварством убивать беззащитных пленников ради забавы. Но у них не хватало мужества протестовать открыто, и приходилось регулярно посещать представления.
Друзей поразил поединок одного из вольпертингеров с прославленным бойцом Нагельфаром, но все произошло слишком быстро. Пресловутый любимец публики неожиданно свалился замертво на арене театра, а пленник торжествовал. Это что-то новенькое. Укобах и Рибезель долго и не без злорадства обсуждали это неслыханное происшествие.
Затем начался бой Снежного Урса и Эвела Многолапого. Укобаху и Рибезелю отродясь не приходилось видеть такого великолепного поединка. Низкорослый вольпертингер не только не желал умирать сам, но и отказывался прикончить противника, когда тот об этом умолял. Это революция! Если Укобах и Рибезель и считали кого-то героем, так это Снежного Урса. Его имя, словно огонь пожара, разнеслось после боя по театру, и друзья проболтали о нем ночь напролет. Это знак! Маленький пленник, восставший против системы, станет их путеводной звездой, сигналом к тому, чтобы наконец решиться на побег.
Укобах и Рибезель договорились идти через Вольпертинг: это самый короткий путь из Бела в наземный мир. И ворота открыты. Из школьных уроков оба знали: урожай городов-ловушек собирают в два этапа. Сперва беляне открывают ворота и угоняют население — на это уходят все силы. Через некоторое время небольшой отряд возвращается в пустой город, заметает следы, оставшиеся от прежних жителей, ремонтирует постройки и запирает ворота на много-много лет, а то и десятилетий.
— Если мы не уйдем сейчас, — заявил Рибезель, — не уйдем никогда.
ЗАКЛИНАНИЕ РАЛЫ
«Это пройдет. Это вот-вот кончится. Это пройдет. Это вот-вот кончится», — такое заклинание Рала то и дело бормотала последние несколько дней, и каждый раз желание исполнялось. Когда Ралу мучила боль, бросало то в холод, то в жар, она хваталась за единственную соломинку. Научилась ценить минуты покоя между пытками, когда чувствовала себя нормально.
Рала повторяла заклинание, и когда под действием ядов накатила нестерпимая тошнота. Сперва она решила, что у нее лишь кружится голова, но вот все вокруг завертелось быстрей и быстрей, Рала будто падала в бездонный колодец, казалось, ее выворачивает наизнанку.
«Это пройдет, — повторяла она про себя, — это вот-вот кончится». Но время шло, а легче не становилось. Тошнило нестерпимо, на мгновение Рала даже захотела умереть, но вновь, как за соломинку, схватилась за единственную мысль: «Это пройдет. Это вот-вот кончится».
Наконец все прошло, как всегда, внезапно. Хуже быть уже не может, думала Рала. Она все вынесет.
Лик страха
На следующий день Тиктак принялся за мозг Ралы. Началось все почти безобидно: неприятные видения, странное беспокойство, непривычные звуки. Постепенно беспокойство нарастало, звуки становились пронзительнее, а видения — ярче. Рала чувствовала вкус звуков и слышала цвета. Зазвучала отвратительная музыка со вкусом прогорклого масла, Ралу обступили давно знакомые образы. С замиранием сердца она увидела Талона, Вольпертинг, Рольфа, Румо, затем все задрожало и расплылось, как отражение в воде. Образы заплясали, будто бесплотные духи, они переплетались и путались, как путались мысли Ралы. Слова и слоги смешались у нее в голове в кашу.
Тщетно Рала пыталась вспомнить, где она и кто. Мысли кружились в вихре, разлетались в разные стороны, и наконец не осталось ничего, кроме холодной тьмы, безнадежно мертвой пустоты. И из глубины этой бездны под звуки отвратительной музыки поднималось какое-то существо, воплощенное безумие и ярость. Рала не знала, что это был призрак Гаунабов, вобравший в себя всю злобу и уродство королевской семьи Бела. Их лица соединились в одну гримасу, вид которой не выдержало бы даже зеркало. Гримаса росла, приближалась, и Рале вдруг пришла чудовищная мысль: это ее собственное отражение, лик ее страха.
Тут Рала потеряла самообладание и закричала. Если бы она продержалась еще мгновение, не закричала бы, признав поражение, она немедленно сошла бы с ума, последовав за сумасшедшим королем в империю безумия.
Рала не потеряла рассудок, но сопротивление ее было сломлено. Она готова к смерти.
ПЕРВЫЙ БОЙ РОЛЬФА
Когда Рольф вышел на арену, в театре стояла гробовая тишина. Все уставились на Рольфа. Этот вольпертингер показался зрителям более боеспособным, чем предыдущий. Узкие терьерьи глазки злобно сверкали, а гибкая походка выдавала в нем натренированного бойца. Бой обещал быть знатным. Тишину нарушало лишь покашливание и скрежет шлифовального круга: это за кулисами театра бойцы точили мечи. Так музыканты настраивают свои инструменты.
Гаунаб был не в духе. Прошлое представление оказалось настолько убогим, что король всю ночь не сомкнул глаз и промучился головной болью, а голоса, звучавшие в голове, повелевали ему вцепиться зубами Фрифтару в глотку.
— Денаюсь, нме нраповится эта вабит, — прошипел Гаунаб. — Не то в дуюслещий зар ты мас жеокашься на реане с чомем в карух!
Фрифтар не стал спорить.
— Смею заверить Ваше Величество, битва будет выдающаяся. Я подобрал совершенно особенных бойцов.
Фрифтар хлопнул в ладоши, раздался гонг, и в стене, окружавшей арену, открылись сразу шесть ворот, прежде невидимых. Из них вышли шестеро вооруженных до зубов воинов.
Первый — горный великан с огромным золотым топором.
Второй — псович с трезубцем.
Третий — кровомяс с моргенштерном.
Четвертый — дикий свинот с двумя мечами.
Пятый — осир с косой.
Шестой — зеленый лесной карлик с копьем.
Стоя посреди арены, Рольф медленно поворачивался во все стороны, оглядывая противников. У самого Рольфа за поясом торчало четыре ножа.
Очнувшись в Беле, Рольф успел порядком поразмыслить над своим положением. Мыслил он так: хотя жизни его угрожала огромная опасность, ему уже приходилось выпутываться из безвыходной ситуации. Гораздо хуже то, что он не знает, где Рала. Рольф уверен: сестра жива — ее смерть он бы почуял. Значит, самое главное теперь — отыскать и освободить Ралу. План у него простой: драться до последнего вздоха.
Рольф еще раз обернулся, выбирая жертву. Меч? Нет. Коса? Нет. Копье? Да, разумнее всего первым обезоружить противника, который может напасть издалека. Значит, лесной карлик.
Звон и пламя
В голове у Рольфа вдруг раздался звон — больше никто в театре его не слышал. Будто кто-то задел струну, натянутую через все тело, от макушки до пят. Звук резкий, словно кричали от боли. Прежде с ним такого не бывало, однако он понял, что это значит: кто-то где-то прямо сейчас причиняет боль Рале. Рольф напрягся, как тетива лука, запрокинул голову и завыл. От этого протяжного воя на трибунах стих даже самый тихий шепот, а шерсть у всех шестерых противников встала дыбом.
В глазах Рольфа вспыхнуло белое пламя, и он унесся в свой мир. Тихонько зарычал, оскалил зубы, зажав между ними один из ножей, еще два держал в лапах: один — лезвием вперед, другой — назад. Сражение началось.
Зрители Театра красивой смерти уже видели, как сражаются вольпертингеры. За исключением двоих стариков, все они бились очень отважно. Давали фору любому сопернику. Но то, что вытворял со своими ножами этот вольпертингер, превзошло все ожидания зрителей. Он не просто быстро двигался — казалось, он мог оказаться сразу в нескольких местах. Ножи будто летали по воздуху: оглянуться не успеешь, как нож уже вонзился врагу в горло, в грудь, в спину или между глаз. Рольф носился по арене как вихрь, поднимая клубы желтой пыли. Кровь хлестала фонтаном. Время будто остановилось, пока шел первый бой Рольфа Лесса.
Танец Рольфа прервался столь же неожиданно, как и начался. Рольф, запыхавшись, остановился посреди арены, весь перемазанный кровью, будто художник — красной краской. В глазах его еще сверкало белое пламя, а враги полегли замертво. Зрители повскакали с мест, и Театр красивой смерти огласился небывалыми восторженными криками.
С АМУ ТИСОЙ!
Гаунаб подпрыгивал на троне, как бешеная обезьяна, колотил кулаками подушки и визжал от восторга.
— С аму тисой! С аму тисой! — вопил он. — Тастифанка! Отэт гертинперволь — тинисный нидожхук! Негий! Ожобаю вое! С аму тисой! С аму тисой!
— Да, фантастика, — механически перевел Фрифтар. — Этот вольпертингер — истинный гений в искусстве смерти. Внесу в список фаворитов.
Вдруг Гаунаб угомонился. Перестал подпрыгивать на троне и колотить подушки, а только смотрел отсутствующим взглядом и дьявольски ухмылялся. Фрифтар знал, в чем дело. Гаунаб Девяносто Девятый слышит голоса остальных девяносто восьми Гаунабов, и скоро, очень скоро, у него случится приступ бешенства.
Больше всего Фрифтар опасался, что припадок начнется в театре. И дело не в том, что весь Бел увидит. Просто в ложе, кроме Фрифтара и короля, никого нет — не так-то легко убраться с дороги и подсунуть Гаунабу жертву, на которой тот сможет сорвать злость. Ведь это все равно что оказаться запертым в клетке с львом, да вдобавок наступить ему на хвост.
Изо рта Гаунаба свесилась ниточка слюны, и он завертел головой туда-сюда. Губы беззвучно шевелились — вероятно, он отвечал остальным Гаунабам. Фрифтар вздохнул. Разумеется, он заранее продумал план на такой случай, но он был довольно унизителен. Советник встал на четвереньки за спиной Гаунаба и полез под трон, как ребенок, спасающийся от землетрясения.
И едва Фрифтар скрылся в убежище, как Гаунаб впал в небывалое бешенство. Театр огласился обезьяньим визгом, одним прыжком король вскочил на ограждение ложи, схватил за горло первого попавшегося стражника — огромного кровомяса, почти вдвое крупнее его самого, — и одним мощным рывком втащил в ложу. Тот будто попал в клетку к хищникам. Кровь брызнула во все стороны, зрители завопили от ужаса. Многие понаслышке знали о монарших припадках безумия, но свидетелями таковых до сих пор становились лишь приближенные ко двору. Теперешний припадок превзошел все ожидания. Гаунаб не успокоился, пока стражник не испустил дух. Затем король улегся прямо на труп и крепко уснул.
Фрифтар выбрался из-под трона. Зрители никак не могли прийти в себя, вытянув шеи, все разглядывали окровавленного безумца. Главный советник, ухмыляясь, склонился над храпящим Гаунабом. Судьба преподнесла ему очередной сюрприз.
ЗАЛОЖНИКИ
Укобах и Рибезель, взятые в плен, зашагали вперед, Румо последовал за ними, сжимая меч в кулаке.
— Ты ведь понимаешь, что посылаешь нас на верную смерть? — заговорил Укобах.
Румо не отвечал.
— Меня бросят в материнский суп, — захныкал Рибезель. — А Укобаха отправят в Театр красивой смерти. Как государственных изменников.
— Где Рала? — строго спросил Румо.
— Сто раз тебе говорили, — простонал Укобах. — Не знаем мы никакой Ралы. Мы вообще не водим знакомства с вольпертингерами. Видели Снежного Урса в театре, вот и все.
— Расскажи-ка про театр! — велел Румо.
— Опять? Мы же все рассказали! — снова заныл Укобах. — Ты знаешь про Бел, про города-ловушки и про весь наш проклятый подземный мир больше, чем многие местные жители. И все равно хочешь вернуть нас в этот ад. Это же смертный приговор!
— Пощады не ждите, — отрезал Румо.
Рибезель резко остановился и обернулся.
— А знаешь что? — начал он. — Ты вовсе не такой злодей, каким хочешь казаться. Ты еще ничего.
Румо и Укобах тоже остановились.
— Вот как? — удивился Румо. — Неужели?
— Так и есть. Будь ты по-настоящему жесток, прикончил бы одного из нас, на страх второму. Да и зачем стеречь двоих пленников, если хватит и одного? Нет, жестокий злодей поступил бы по-другому.
— Рибезель! — крикнул Укобах. — Зачем ты подсказываешь ему такое?
Румо задумался.
— Укобах, Рибезель! — вдруг воскликнул он. — Позвольте представить вам двух моих друзей.
Укобах и Рибезель переглянулись. Кроме них и вольпертингера поблизости никого не было.
Румо выставил вперед меч. Пленники отпрянули.
— Не бойтесь! — Он указал на раздвоенный клинок. — Вот мои друзья. Это Гринцольд, а это Львиный Зев.
— Наоборот, — возразил Львиный Зев.
Укобах и Рибезель теснее прижались друг к другу. Может, вольпертингер и не злой, но, очевидно, чокнутый.
— Львиный Зев и Гринцольд, — продолжал Румо. — Позвольте представить: Укобах и Рибезель. — Румо размахивал мечом перед самым носом Укобаха и Рибезеля. Те отпрянули еще дальше.
— Очень приятно, — пискнул Львиный Зев.
— Прикончим их! — прохрипел Гринцольд.
— Они вас слышат, — объявил Румо пленникам, — а вот вы их не услышите. Только я их слышу. У себя в голове. Ясно?
— Конечно! — кивнул Укобах.
— У себя в голове! — поддакнул Рибезель.
— Мои друзья — опасные воины-демоны… очень жестокие, — добавил Румо.
— И вовсе нет! — возмутился Львиный Зев.
— Именно так! — рявкнул Гринцольд.
— Их мозги вплавлены в клинок. И они говорят со мной. — Приложив меч к уху, Румо задумчиво прислушался.
Укобах и Рибезель старательно закивали.
— Да, — протянул Румо. — Непредсказуемые ребята. Кровожадны. Беспощадны. Я во власти их чар. Делаю все, что они велят. Вот такое древнее… проклятье.
— Понимаем, — сказал Рибезель. — Проклятье.
— Так вот, будь моя воля, я бы сейчас же вас отпустил. Но я должен слушаться Гринцольда и Львиного Зева.
— Ну конечно!
— Разумеется!
Прижав меч к губам, Румо что-то пробормотал, затем поднес его к уху. Сделал вид, что внимательно слушает, и несколько раз кивнул. Затем опустил меч.
— Гринцольд и Львиный Зев велели мне заставить одного из вас сожрать другого, если не будете слушаться, — заявил Румо.
— Ничего подобного! — крикнул Львиный Зев.
— Хоть я такого и не говорил, — буркнул Гринцольд, — это в моем духе.
Румо пожал плечами:
— Очень жаль, но вам придется отвести меня в Бел. Проклятье, сами понимаете…
Укобах и Рибезель снова кивнули.
— Ладно, отведем тебя в Бел, — вздохнул Укобах. — Но какой смысл? У всех ворот стоят стражники, узнав в тебе вольпертингера, тебя тут же схватят. Чтобы выйти из города, нам пришлось подделать разрешение короля. Ты идешь на верную смерть. И нас за собой тянешь.
— Насчет этого не беспокойтесь. На месте что-нибудь придумаем, — заверил Румо своих спутников.
— Впрочем, — вступил вдруг Рибезель, — есть одна неохраняемая дорога в Бел.
— Вот как? — удивился Румо.
— Да. Можно пройти по канализации. Она приведет нас в самый центр Бела. Прямо в Театр красивой смерти.
— Отлично! — обрадовался Румо. — Как только проведете меня по канализации в театр, я вас отпущу.
Укобах бросил на Рибезеля испепеляющий взгляд.
— Не смотри на меня так! — сказал тот. — Что мне оставалось? Сам видел, как он меня пытал.
ИСТОРИЯ РИБЕЗЕЛЯ
Укобах не всегда играл в жизни Рибезеля главную роль. Между рождением и поступлением на службу к Укобаху Рибезель прожил довольно незаурядную для гомункула жизнь.
Появившись из материнского супа, Рибезель, как и все гомункулы, рожденные в алхимическом зелье, чувствовал себя очень странно. Оно и немудрено: попробуй-ка появиться на свет уже взрослым. Гомункулам приходилось нелегко.
Суп кипел, части тел самых разных существ соединялись вместе, и вот новый гомункул готов. Его не учат ходить, не кормят молоком, у него не режутся зубы — со всем приходится разбираться самому. Первым уроком обыкновенно становился пинок под зад, которым какой-нибудь неотесанный солдафон сталкивал с платформы новоиспеченного бесправного гражданина. Не избежал этого и Рибезель. Получив сильный толчок, он скатился с платформы прямиком в сутолоку городской жизни. Новых граждан Бела тут же осматривали, прикидывая, на что те годятся.
Грубые лапы схватили Рибезеля, стали вертеть и ощупывать. Со всех сторон его пихали беляне, солдаты и другие гомункулы. После осмотра новорожденных рабов им поручали те или иные обязанности. Тут решалась их судьба.
— Клешни, глаза навыкат, дышит жабрами — может работать под водой. Пусть чистит тоннели! В канализацию его! — объявил чей-то голос, но Рибезель не понял ни слова, ведь учиться говорить гомункулам тоже предстояло самостоятельно. Рибезеля отвели в городскую канализацию.
Если составить полный список профессий, какие существуют в Беле, и распределить их по порядку привлекательности, вверху списка очутился бы король, а внизу — чистильщик тоннелей. Первые несколько лет Рибезель чистил подземелья Бела, приспособленные под канализацию, от микробов и паразитов. Губки-сосальщики, нефтяные улитки, навозные черви, пауки с присосками, бактоморфы, чумные лягушки, тоннельные клещи, трубные вампиры — вот истинные хозяева этого мира, темного и мокрого. Их приходилось держать в узде, не то в один прекрасный день они захватили бы Бел. Чистильщик тоннелей — не просто неприятная, а одна из самых опасных профессий в подземном мире. Все твари, водившиеся в канализации, большие и маленькие, непременно были ядовиты, переносили заразу, могли укусить или высосать кровь. Чистильщики тоннелей обычно протягивают не больше года, но многие в первый же день бесследно исчезают в ненасытном лабиринте труб.
Вооружившись длинной веревкой и ржавым трезубцем, Рибезель отправился в канализацию и крайне удивился, вернувшись в город к концу дня. Он по колено вымазался в вонючей коричневой жиже, а на трезубец насадил всех червей и пауков, каких сумел разглядеть в тусклом свете медузьей горелки. Рибезель благодарил судьбу, что ни один из паразитов не оказался крупнее собаки. В первый же день Рибезель подобрал в куче мусора воронку и бочонок и приспособил как доспехи для защиты от опасностей, подстерегавших в подземелье. Доспехи столько раз спасали ему жизнь, что даже много лет спустя, когда Рибезель мог позволить себе приличную одежду, он не пожелал с ними расстаться.
Подземные каналы естественного происхождения возникли в доисторические времена. Запутанный лабиринт походил на губку. Многие алхимики утверждают даже, будто подземелья Бела — и есть гигантская окаменевшая губка. Нужно обладать превосходной памятью и недюжинным чутьем, чтобы не заблудиться. Сородичи Рибезеля пропадали почти каждый день, но никто по ним не горевал. Быть может, их уносило сточными водами, или они сталкивались с подземным чудищем покрупнее собаки — подземелье таило множество опасностей, одна хуже другой.
Рибезель не только превосходно ориентировался в тоннелях, но и невероятно метко насаживал паразитов на трезубец. Так бы и провел он всю жизнь, чистя канализацию, пока в один прекрасный день его не настигла бы смерть. Но однажды Рибезель спас жизнь маленькому белянину, по неосторожности угодившему в канализационный люк, где малыша едва не сожрали кровавые крысы. В награду Рибезелю позволили занять новую должность. Так кончилась трудная жизнь Рибезеля в клоаках Бела и началась новая, в качестве слуги Укобаха.
— Ну ладно, — вновь заговорил Укобах, когда все трое двинулись дальше. — Мы оказываем тебе услуги одну за другой. Выдали все тайны своего народа и с риском для собственной жизни пытаемся незаметно провести в Бел. Думаю, теперь твоя очередь.
— Ты о чем? — не понял Румо.
— Твоя очередь рассказывать. Идти еще далеко. Интересно, зачем ты так рвешься в Бел вопреки здравому смыслу. Хотелось бы знать, ради чего мы рискуем жизнью. И кто такая эта таинственная Рала?
— Я не мастер рассказывать, — возразил Румо.
— А ты просто пропускай неинтересные места, — посоветовал Рибезель. — Рассказывай только самое занятное.
МЕДВЕЖИЙ БОГ
Рала готова к смерти. Она могла стерпеть все: боль, озноб, жар, тошноту, но только не эту гримасу безумия. Кто бы ни стоял за всем этим, он победил. Противника, вступившего в сговор с безумием, не одолеть. Рала хотела просто уснуть, без снов, без боли, без страха.
— Рала?
Рала вздрогнула. Кто ее зовет? Снова этот голос?
— Рала? Не бойся! Это всего лишь я.
Внутренним взором Рала видела лишь черноту.
— Я прошел долгий путь.
Что-то мелькнуло в потемках.
— Да, очень долгий путь, дочурка. — Из темноты выступила массивная черная фигура, и Рала узнала Талона. Талон Когтистая Лапа, медвежий бог, ее приемный отец и спутник на охоте.
— Здравствуй, Рала! — приветствовал ее Талон.
— Здравствуй, Талон! Я думала, ты умер, — отвечала Рала. В последнее время с ней столько всего произошло, что она ничему не удивлялась.
— Не решаюсь спросить, — продолжал Талон, — но медлить нельзя. Итак, скажи мне, детка: неужели то, что я вижу, происходит на самом деле?
— А что ты видишь?
— Ты желаешь умереть?
— Верно, — отозвалась Рала.
— Шутишь?
— Вовсе нет.
— Не то чтобы я вмешивался в твои дела, но я-то уже умер и знаю: не так-то это приятно.
— Я больше не могу, — прошептала Рала.
— Понимаю. Хм. Больно, да?
— Боль я могу терпеть.
— Что может быть хуже боли?
— Ужас, Талон. Страх.
— Ясно. Это трудно вынести.
— Ты восстал из мертвых, только чтобы сказать мне это?
— Что? Да. Нет! Ну вот, ты сбила меня с мысли.
— К делу, Талон! Я умру, и мы будем вместе.
— Плохая идея. Я умер слишком рано. Совершил ошибку. Учись на моих ошибках.
— Какая же это ошибка? Что ты мог поделать?
— Убежать, когда в меня летела палка, — ответил медведь.
— Послушай, Талон. Я не могу больше. Я устала. Мне страшно. Я хочу спать.
— Ты уже говорила. Помнишь, что мы делали в лесу?
— Охотились?
— Конечно! Охотились. На кроликов. Весело было?
— Только не кроликам.
— Верно. А помнишь, что делали кролики?
— Убегали.
— Именно. А помнишь, как они убегали?
— Перебегали от одного укрытия к другому.
— Именно так они и делали! Мелкие поганцы. И как часто им удавалось уйти?
— Часто.
— Вот-вот, девочка моя. Очень часто, — усмехнулся Талон. — Понимаешь, к чему я клоню?
— Я должна бежать?
— Умница! Узнаю свою Ралу! Побежали вдвоем! Как прежде, в лесу. — Талон так взглянул на Ралу, что та едва не расхохоталась.
— Но как это сделать? Я и пошевелиться не могу. Меня заперли в этой машине.
— Знаешь, в чем прелесть смерти? — шепотом спросил Талон.
— Нет. Наверное, в том, что все позади.
— Да что ты знаешь о смерти! Нет, совсем наоборот. Главное — впереди, все только начинается, дочурка! Дух обретает свободу. Свободу от разума, ведь разум — это тюрьма, а заботы и страхи — в ней тюремщики. Когда умрешь, дух вырвется на свободу сквозь прутья решетки и ты, наконец, поймешь, что такое свобода.
— Ближе к делу, Талон.
— Я научу тебя, как освободиться от оков.
— Правда?
— Разумеется, ты не сможешь унестись в космос, увидеть кольца Сатурна и все такое — нет! Для этого пришлось бы умереть по-настоящему. Мы ведь этого не хотим. Послушай-ка! Я научу тебя освобождать дух от разума, и тот станет свободно парить в твоем теле. Это я умею!
Рала рассмеялась.
— Я поняла: на самом деле тебя здесь нет, все это — лишь прекрасный сон, он заставляет меня забыть о боли. Но продолжай!
— Некогда спорить, хотя мне есть что ответить. Скажу еще вот что: то, что вы, живые, называете снами, на самом деле — нечто иное. А теперь идем! — И Талон протянул ей свой огромный коготь.
Рала колебалась.
— Идем же! — проревел Талон. — Пора убираться отсюда.
ВОПРОС ТИКТАКА
Генерал Тиктак пребывал в прекрасном настроении. В последнее время такое случалось нередко. Сегодня он приступит к допросу — самой интересной части работы. Воля Ралы сломлена. Что за крик! Не просто крик, а фанфары, сигнал к началу нового этапа их отношений. С сегодняшнего дня он начнет разговаривать с пленницей, и они вдвоем пойдут по следам смерти. Процесс начнется сегодня!
Настала великая, неповторимая минута. Нельзя осквернять ее какой-нибудь глупой болтовней. Первый вопрос особенно важен. Генерал долго над ним размышлял. Нужно дать Рале почувствовать его страсть, нежность, понимание. Задача для настоящего поэта, и генерал Тиктак очень гордился тем, что придумал подходящий вопрос сам.
Медленно и торжественно приблизился генерал к медной деве, склонился над ней и прошептал:
— Испытываешь ли ты [тик] то же удовольствие, что и я?
Рала не отвечала. Конечно, она смутилась, не ожидая столь романтического вопроса, и теперь, вероятно, ищет подходящий ответ. Нужно дать ей немного времени.
Тиктак стал ждать.
А может, она не так его поняла? Или он спросил слишком тихо? Несколько минут спустя он повторил вопрос, на сей раз немного отчетливей:
— Испытываешь ли ты [тик] то же удовольствие, что и я?
Теперь-то Рала непременно ответит — не хочет же она испортить торжественный момент. Пусть дерзит или ругает его, но только не молчит!
— Испытываешь ли ты [тик] то же удовольствие, что и я? —
прогремел Тиктак, склонившись над медной девой.
Нет ответа.
Генерал Тиктак ничего не понимал. В таком положении любая жертва воспользовалась бы случаем хоть на мгновение забыть о боли. Неужели ей неинтересно знать, кто ее истязатель?
Вдруг его как громом поразила ужасная мысль: да уж не умерла ли Рала? Генерал поспешно проверил приборы. Учитывая обстоятельства, показатели в норме: пленница дышит, сердцебиение ровное. Термометр смерти показывал «шестьдесят восемь».
— В последний [так] раз спрашиваю, — грозно проревел генерал Тиктак. — Я жду ответа!
Испытываешь ли ты [тик] то же удовольствие, что и я?
Нет ответа. Генерал Тиктак серьезно занервничал. Рала жива: приборы не лгут. И воля ее сломлена: крик тоже не лжет.
И тут Тиктак наконец понял. Ну конечно! Упрямство тут ни при чем. Рала не сошла с ума и не лишилась дара речи. Нет, ей удалось такое, о чем он и помыслить не мог.
Рала сбежала!
Покинула тюрьму своего разума и прячется где-то в теле. Это единственное объяснение. На сей раз стены пыточной сотряс крик самого генерала Тиктака.
КОРОТКАЯ ДОРОГА
Укобах всхлипнул и смахнул слезинку.
Все трое все еще шагали по унылому Мертвому лесу. Румо закончил свой рассказ. Теперь Укобаху и Рибезелю известно о его чувствах к Рале, о дружбе с Урсом, о шкатулке и о том, как он решил в одиночку идти в Бел и освободить вольпертингеров.
— Отродясь не слыхал такой романтической истории! — воскликнул Укобах. — Неужели такое случается в наземном мире? Бескорыстная любовь? Дружба до последнего вздоха? Верность навек?
Из тумана над головой раздался неприятный визг. Похоже, визжал какой-то дикий зверь. Румо поднял голову.
— Видимо, обезьяны, — пояснил Рибезель. — Они довольно опасны.
Румо сжал рукоятку меча.
— А как давно ты и Рала вместе? — пропыхтел Укобах.
— Вообще-то, мы пока не вместе, — ответил Румо, понурившись. — Мне еще нужно ее… завоевать.
— Погоди-ка, — встрял Рибезель, — так ты спустился в подземный мир, чтобы спасти девчонку, хотя даже не знаешь, любит ли она тебя?
— Да, но серебряная нить…
— Что за серебряная нить? — удивился Укобах.
— Эх, вам не понять.
— Я-то уж точно не понимаю! — согласился Рибезель. — Мы, гомункулы, мало смыслим в любви, да что там — совсем не смыслим, такова уж наша биология. Но рисковать жизнью ради любви, не будучи уверенным, что она взаимна, — нет, этого мне не понять.
Укобах немного успокоился.
— А представь, покажешь ты ей шкатулку, а она тебе — от ворот поворот. Что будешь делать? — поинтересовался он.
— Об этом я пока не думал, — упрямо ответил Румо.
— А ты, я смотрю, не любитель думать, — не унимался Рибезель. — Решаешь все трудности грубой силой, размахивая демонским мечом.
Румо заметил, что для пленника Рибезель ведет себя довольно нагло. Он открыл заложникам душу, а те потеряли к нему всякое уважение. Румо попытался сменить тему.
— Расскажите мне о фрауках!
— У-у-у, фрауки! — Укобах картинно всплеснул руками. — Сразу и не объяснишь. Это такие… чудовища. Слишком большие для нашего мира. Им бы давно следовало вымереть. Очень опасные. Трудно описать.
— Много лет назад фрауков удалось приручить, — добавил Рибезель. — Алхимики изобрели зелья и газы, позволяющие управлять фрауками: успокаивать, раздражать, гипнотизировать — все что угодно. Мы даже ездим на них. Ну, то есть не мы двое, а солдаты нашей армии.
— Опасные твари, — подтвердил Укобах. — Как раз сейчас мы даем огромный крюк, чтобы обойти их пещеры.
— Что? — опешил Румо.
— Обходим фрауков. Как можно дальше.
— И надолго затянется путь?
— Ну, дня на два, на три. Но по-другому никак. Не можем же мы идти через пещеры фрауков.
Рибезель противно хихикнул.
— Погодите-ка, — остановился Румо. — Если пойти через пещеры фрауков, придем на два-три дня раньше?
— Ну да.
— Сию же минуту поворачиваем!
— Что? — вскрикнул Рибезель. — Ты спятил?
— Нельзя терять время, — ответил Румо. — Мало ли что случится за три дня!
— Но от фрауков еще никто не уходил живьем, — взмолился Укобах.
— Меня уверяли, будто я не найду дорогу в Бел, — парировал Румо. — И вот у меня — личный проводник.
Укобах окинул Рибезеля испепеляющим взглядом.
— Это ты во всем виноват! — прошипел он. — Фрауки! Только их нам не хватало!
Где-то вверху завизжали обезьяны, и Рибезель втянул голову в бочонок.
КРОВЯНЫЕ ТЕЛЬЦА
Рала и Талон преобразились. Они походили на два красных зернышка, чуть вогнутые с обеих сторон.
— Что с нами случилось? — спросила Рала Талона, парившего рядом с ней в огромном пространстве. — Отчего мы так странно выглядим? И где мы? В воде?
— Мы кровяные тельца, дочурка, — отозвался Талон, — и мы у тебя в крови. Я подумал, тут легче всего остаться незамеченными. Если тебе не нравится цвет, можем превратиться в белые кровяные тельца. Твой дух свободен!
— Нет, нет, — возразила Рала. — Цвет мне нравится. Какой забавный сон.
Другие кровяные тельца, такие же, как Рала, проносились мимо во все стороны.
— Ты по-прежнему думаешь, это сон? Еще немного — и я обижусь. Я из кожи вон лезу: восстаю из мертвых, не позволяю тебе умереть, освобождаю твой дух, превращаю нас обоих в кровяные тельца, а ты в благодарность заявляешь, что это только кажется.
— Прости. Все это так… невероятно.
— Мы превратились в кровяные тельца, ведь они самые проворные. Потом, если захочешь, превратимся еще во что-нибудь. Может, хочешь стать электрическим импульсом и путешествовать по нервной системе?
— Откуда ты все это знаешь? Ты ведь медведь.
— Я мертвый медведь, детка! И знаю все.
— Вот как?
— Спроси, о чем угодно!
— Что будет дальше?
— Как что? Убежим! Надо поскорее убираться отсюда. Пока мы слишком близко к мозгу. Предлагаю отправиться по сонной артерии прямо к сердцу. Я думал, ты спросишь о тайнах мироздания или вроде того.
— Не сейчас.
— Спрашивай еще!
— А почему кровь, по которой мы плывем, не красная?
— Потому что это вода. Кровь по большей части состоит из воды. Ты ведь умеешь плавать, правда?
— Да, — ответила Рала, — умею.
— Тогда — за мной!
Талон нырнул в пульсирующий поток кровеносных телец. Ралу несло течением следом за ним. Вена отвесно шла вниз, и красные тельца встречались все чаще. Попадались и желто-белые тельца, похожие на комочки шерсти.
— Это белые кровяные тельца, — пояснил Талон. — Наши главные союзники. Твои солдаты, Рала. Борются с болезнями.
Выстроившись в колонну, белые тельца, обогнав красные, скрылись за ближайшим поворотом. Рала и Талон поворачивали то в один, то в другой тоннель.
— Как много тут тоннелей, — проговорила Рала, — как много места!
— Да, — ответил Талон, — лучшего места, чтобы спрятаться, не найти.
Под ними зияла глубокая черная бездна. Часть красных телец устремилась туда.
— Это сонная артерия, — сказал Талон. — Чувствуешь, как тянет?
— Да! — крикнула Рала. Она вздрагивала в такт сердцебиению.
— Тогда вперед! — скомандовал Талон. — Это самый короткий путь к аорте. Итак, вниз!
Вслед за потоком кровяных телец Талон и Рала устремились в черную бездну.
ПОГОНЯ
Генерал Тиктак вышел из себя. Сомнений нет: Рала сбежала.
Разумеется, тело ее тут, в медной деве, точно бабочка приколотое сотнями игл. И, судя по растущим показаниям термометра смерти, Рала жива. Но дух ее исчез. Мозг опустел. Сколько угодно мог Тиктак впрыскивать яды — все без толку. Он швырнул пузырек с зельем безумия в стену, и тот разлетелся на тысячу осколков.
Впервые в жизни медный болван засмеялся — к своему собственному удивлению: не думал он, что способен на такое. Жестяной смех генерала прозвучал так жутко, что тот на мгновение испугался. Что тут смешного? — спрашивал он сам себя.
Его перехитрила девчонка — вот что смешного. Смылась из самой неприступной тюрьмы. Едва генерал показал ей, на что способен, как она продемонстрировала, на что способна сама!
Тиктак мерил шагами камеру, уже не в ярости, а в радостном возбуждении. Эта девчонка — гений, и битва за ее тело только начинается. Рала ждет погони? Что ж, Тиктак устроит погоню, подчинится желанию пленницы. Электрический разряд прокатился по корпусу генерала. Он отправится в погоню и выследит Ралу. Выследит — а дальше что? Уничтожит? Нет, эта девчонка положительно не даст генералу соскучиться. Какая захватывающая игра!
Тиктак направился к шкафу со склянками. Что же дальше? Привычные зелья тут больше не помогут. Нужно что-то посильнее.
В дальнем углу шкафа стоял пузырек темного стекла, на нем — этикетка с надписью от руки. Генерал взял пузырек и прочел:
Субкутанный эскадрон смерти
Генерал взвесил пузырек в руке. Нет, еще рано. Слишком сильное средство.
Поставив пузырек на место, он оглядел другие припасы. Столько всего! С чего же начать?
ПРОВЕРКА
Сидя в темной камере, Рольф грыз стальные цепи, сковывавшие его лапы, — эта привычка осталась с тех пор, как Рольф сидел на цепи у кровомяса Нидхуга. Зажмурившись, он постарался уловить вибрации, излучаемые Ралой. Рольф знал: она где-то рядом.
В последнее время две вещи занимали Рольфа куда больше, чем неволя. Первая — звук, услышанный во время битвы. Целыми днями Рольф не мог думать ни о чем другом, звук эхом отдавался у него в ушах, а внутреннему взору снова и снова представлялась перепуганная Рала. Но однажды, когда Рольф в очередной раз попытался почуять Ралу, ему неожиданно представился другой образ. От него веяло свободой, Рольф чувствовал, что Рала больше не страдает, что она свободна и весела, а иногда даже смеется. Рала жива — в этом он уверен как никогда, но ей по-прежнему угрожает величайшая опасность — в этом он тоже уверен. И все же положение сестры переменилось к лучшему. Похоже, опасность Рале даже нравится.
Рольф перестал грызть цепь и ухмыльнулся. Эта черта Ралы ему знакома. Еще в лесу она порой до смерти пугала его своим отчаянным безрассудством. Иногда исчезала на неопределенное время, и Рольфу оставалось лишь улавливать вибрации вроде тех, что он ощущал теперь в камере. Обоняние тут ни при чем: дело в особой связи между братом и сестрой.
Прежде Рала всегда возвращалась, часто потрепанная, исцарапанная и перепачканная кровью, но всегда с трофеем для брата: чьим-нибудь рогом, когтем или оторванным щупальцем. Трусом Рольфа никак не назовешь, однако Рольф выходил из опасного положения с облегчением, а Рале все мало.
Растянувшись на жестком полу, Рольф попытался уснуть. Нужно хорошенько отдохнуть, чтобы осуществить свой план. Он решил изменить стратегию. Нет смысла дальше подчиняться ритуалам театра или надеяться на возможность побега: стража не дремлет.
Рольф задумал взять в плен короля. Задача непростая, но не сказать, что невозможная. Стена вокруг арены хоть и высока, вольпертингера ей не остановить. И уж если кому под силу одолеть ее в два-три прыжка, так это Рольфу. План его таков: запрыгнуть в королевскую ложу, расправиться сперва с тем тощим типом, а потом схватить маленькую обезьяну — похоже, он и есть король. Рольф возьмет его в заложники. Жизнь карлика в обмен на жизнь Ралы.
Дверь камеры лязгнула и бесшумно отворилась. В проеме с факелом в лапе стоял кровомяс, выглядевший особенно бестолковым, и советник короля. Фрифтар оценивающе уставился на Рольфа.
— В хорошей форме, — сказал Фрифтар. — В ближайшее время он не будет участвовать в битвах. Запирай дверь. И ты лично отвечаешь за то, чтобы отобранные вольпертингеры никуда не делись из камер до моего приказа. Как тебя звать?
— Кромек Тума! — проворчал кровомяс. — Сто шестьдесят килограммов, рост — два двадцать семь, сорок семь медалей за отвагу, канонир.
— Да-да, — отмахнулся Фрифтар. — А теперь отведи меня к пленникам по имени Ушан Делукка и Снежный Урс. Хочу еще раз взглянуть.
Дверь захлопнулась, и Рольф тихонько зарычал.
ЛЕТУЧАЯ ВОДА
— Расскажи про солнце, — попросил Укобах. — Правда ли, что можно поджариться в его лучах?
— Разумеется, — соврал Румо.
— А воздух? Он ядовит?
— Само собой, — отрезал Румо. — Дышать им могут только те, у кого, как у нас, не меньше трех легких.
— Значит, так и есть, — вздохнул Укобах.
— Глупости! — возразил Рибезель. — Он тебя дурачит.
Румо усмехнулся. Укобах и Рибезель — будто дети малые.
— А правда, что еда растет прямо на деревьях? — не унимался Укобах.
— Еще бы! — ответил Румо. — А еще — свежий ветер, чистая вода и облака в небе.
— Что за облака? — удивился Рибезель.
— Облака, — начал Румо, — облака — это… это… — он запнулся. Правда, что такое облака? — Это летучая вода, — нашелся он.
Вот уже несколько часов какой-то запах шибал в нос, и чем глубже спускались путники, тем он становился резче и невыносимее. К запаху моря примешивалась вонь тухлой рыбы, мертвых моллюсков и гнилых водорослей, разлагавшихся на мокрых камнях. Такая же вонь стояла на Чертовых скалах, но здесь несло сильнее. А еще Румо почуял тот же кислый запах, что и в Вольпертинге.
— Почему тут пахнет морем? — спросил Румо.
— А почему у вас вода летает? — отозвался Укобах. — Это вонь от фрауков.
Путники давно миновали Мертвый лес и шли теперь по огромным пещерам среди сталагмитов. Похоже, пещеры населяли лишь летучие мыши, летавшие так низко, что их то и дело приходилось отгонять.
— Фрауки здесь?
— В ближайшей пещере, — отвечал Рибезель. — Ты сам напросился. Пойди-ка туда, погляди на них — тогда поймешь, что мы не зря предупреждали. И мы пойдем обратно. Сколько времени потеряли!
Вольпертингер пошел вперед, а Укобах и Рибезель со вздохами и причитаниями плелись следом. С каждым шагом Румо все больше хотелось повернуть назад и не видеть того, что издавало такую вонь.
Они еще долго спускались по черной каменной лестнице, частью имевшей природное происхождение, частью рукотворной, и, наконец, вышли на широкое плато к каменным воротам. На воротах были высечены таинственные знаки.
— Пещеры фрауков, — пояснил Укобах.
У каменных ворот воняло просто невыносимо. Румо услышал странные звуки.
— Их охраняют? — спросил Румо.
— А какой смысл? Из-за вони сюда никто и на пушечный выстрел не подойдет. Примерно раз в месяц их кормят и одурманивают, а все остальное время фрауки — сами по себе, — пояснил Укобах.
— Ну же, заходи, — подталкивал Рибезель.
— Того, кто видел фрауков, уже ничем не напугаешь.
Румо прошел через ворота и очутился в гигантской пещере. Похоже, когда-то тут текла вода: все камни гладкие, круглые и блестят, как полированный янтарь. Румо стоял на каменном выступе между полом и сводом пещеры, высотой метров двести и длиной около двух километров. Но интерес представляла не сама пещера, а то, что в ней находилось.
Фрауки
После всех недавних приключений Румо совершенно разучился удивляться. Но теперь он удивился вдвойне, а то и втройне. Никогда прежде не видывал он таких странных огромных созданий: метров по пятьдесят, двадцать или десять ростом. Были и настоящие великаны, метров по сто в высоту. Жуткие громадины, а ведь Румо еще высоко стоит! Чудовища напоминали одновременно больших морских пауков, живших в лужах на Чертовых скалах, светящихся медуз и безглазых жуков, водившихся в подземном мире. Еще фрауки походили на нурний: лап у них не меньше дюжины. У Румо не хватало слов описать этих тварей.
— Двенадцать лап, как у морских пауков, желтый панцирь, туловище, как у краба, светло-голубое, — проворчал Укобах. — Ни глаз, ни ушей, ни крыльев, зато сотни четыре длинных белых щупалец свешивается до земли. Спина защищена очень твердым панцирем, брюхо представляет собой прозрачную выпуклую мембрану, сквозь нее видны голубоватые внутренности, в том числе двенадцать сердец. Посреди брюха — длинный прозрачный хобот. С его помощью фрауки чувствуют запахи, дышат и питаются. За это описание меня хвалили на уроках биологии.
Укобах отвесил легкий поклон.
— Они спят, — добавил Рибезель. — На ходу. Фрауки ходят во сне. Вообще-то, в природе они так себя не ведут: тут дело в снотворном, которым накачивают их алхимики. Так они блуждают во сне, но, стоит им наткнуться на что-нибудь чужеродное, — тут же проснутся. И если ты не фраук и не привычный для них паразит, тебя тут же засосут хоботом. А поскольку брюхо у этих тварей прозрачное, можно несколько часов кряду наблюдать, как переваривается жертва.
— Все верно, — подтвердил Укобах. — Как-то раз учитель водил нас сюда на экскурсию, и мы видели, как фрауки пожирают пещерных медведей. Тебе известно, что фрауки изображены на гербе Бела?
Румо поднял меч, желая показать фрауков Гринцольду и Львиному Зеву.
— Батюшки мои! — пискнул Львиный Зев. — Что это?
— Я же говорил, далеко мы не уйдем, — вздохнул Укобах. — Можем мы, наконец, повернуть и идти другой дорогой?
Румо оглядел неповоротливых великанов.
— Они же такие медлительные, — проговорил он. — Да их можно подковать прямо на ходу.
— Это только издалека кажется, — заверил Рибезель.
— Разве они опасны, пока спят? — не верил Румо. — Проберемся у них между лап. Нужно только быть осторожными.
— Лучше убей меня! — взмолился Укобах, бросившись на колени перед Румо. — Убей меня прямо тут, и покончим с этим!
— Он прав, — вторил Рибезель. — Ты идешь на верную смерть.
— Пути назад нет, — решительно сказал Румо.
ЛЕС ЛАП
Под лапами фрауков вонь стояла адская.
Спуск в пещеру прошел без приключений, но лишь внизу Румо оценил масштаб опасности. По лапам чудовищ стекала вязкая слизь, время от времени она капала с брюха, капли шлепались на желтые камни. Пол пещеры, залитый слизью, был очень скользкий, кое-где клубилась густая дымка. В этом вонючем тумане Укобаха громко стошнило за спиной у Румо.
— Тссс! — шикнул Румо.
— Как раз шуметь можно сколько угодно, — отозвался Рибезель. — Фрауки глухие. И слепые. Берегись их щупалец!
Фрауки размахивали щупальцами во все стороны. Некоторые были такими тяжелыми и толстыми, что их ударом можно снести голову.
Чудовища беспрестанно двигались. Топтались на месте, натыкались друг на друга, спотыкались, но ни один не просыпался и не падал. Подобным чувством равновесия обладают лунатики. Иногда они бились друг о друга панцирями, и тогда в пещере будто гроза гремела, а на пол обрушивались водопады слизи. И чем крупнее фрауки, тем громче они шумели. Казалось, гигантские бревна падают с большой высоты на каменный пол. Чудовища вдобавок скрипели и хрустели суставами лап, посвистывали и рассекали воздух щупальцами. Черные крылатые создания летали среди фрауков или гроздьями свисали с их туловищ. А еще по ним ползали метровые улитки.
Румо не мог сказать, сколько фрауков было в пещере — вероятно, не меньше сотни. С десяток великанов высотой в половину пещеры, штук двадцать пять — вдвое ниже и менее яркого окраса, остальные — мелкие экземпляры от десяти до двадцати метров. Итого примерно тысяча двести лап в непрерывном сомнамбулическом танце. Пол пещеры дрожал, как во время землетрясения.
Подав сигнал, Румо двинулся вперед, подталкивая мечом Укобаха и Рибезеля. Особенно беспокоили его мелкие фрауки. Они двигались быстро и непредсказуемо, угрожающе хлестали щупальцами, и путники то и дело оказывались в опасной близости от лап. Капли слизи размером с бочку шлепались на каменный пол возле Румо, Укобаха и Рибезеля. Поскользнувшись, Укобах шлепнулся на спину в вязкую слизь. Зато Рибезель двигался как настоящий конькобежец.
— Ничего не выйдет, — крикнул Укобах чуть не плача. Румо упрекал себя, что втянул этого, в сущности, ребенка в столь опасные приключения, и пообещал себе не спускать с него глаз.
Два громадных фраука налетели во сне друг на друга — раздался треск, будто столкнулись два больших деревянных корабля. Водопад слизи накрыл Укобаха с головы до ног и повалил на пол. Румо и Рибезель успели отскочить. Они помогли задыхавшемуся Укобаху подняться и пошли дальше. Белянин был в шоке, но, похоже, это пошло ему на пользу: теперь он шел механически, не озираясь по сторонам и перестав то и дело падать.
Дорогу путникам преградили два мелких фраука — раз в десять больше Румо. Неторопливо переступая с ноги на ногу, они кружились, будто в танце. Справа и слева от них толпились великаны раз в десять крупнее, то и дело налетая друг на друга — обойти их невозможно.
Румо и Рибезель не успели оглянуться, а Укобах уже шагнул прямо под ноги танцующим фраукам. Его спутникам не оставалось ничего, кроме как пойти за ним и либо защитить белянина от опасности, либо погибнуть вместе с ним. Румо и Рибезель старались двигаться с осторожностью, пригнувшись и втянув голову в плечи, Укобах же шагал, вытянувшись во весь рост и не обращая внимания на щупальца, рассекавшие воздух. Лапы фрауков опускались каждую секунду, одна из них едва не задела Румо и тут же взметнулась вверх. Сустав хрустнул, как поваленное дерево, и вольпертингер поспешил дальше.
А Укобах, кажется, уже вышел из опасной зоны. Шел, не оглядываясь, и остановился лишь когда заметил, что миновал танцующих фрауков. Улыбнувшись, он помахал отставшим Румо и Рибезелю. Теперь Рибезель, поскользнувшись на слизи, вытянулся во весь рост. Румо хотел помочь ему, но заметил целый ворох надвигавшихся на них щупалец и тоже шлепнулся в слизь. Просвистев прямо у них над головами, щупальца втянулись. Румо и Рибезель вскочили и бросились бежать. Наконец они подбежали к Укобаху, с трудом переведя дух. Тот глупо ухмылялся.
— Ну, чего вы застряли? — удивился он.
Румо обернулся. Фрауки продолжали танец, но теперь — на безопасном расстоянии. Облако миазмов накрыло Румо, Укобаха и Рибезеля, однако все трое уже настолько привыкли к вони, что и внимания не обратили.
— Вон там должен быть вход в Бел, — откашливаясь, проговорил Рибезель, указывая в туман. Укобах, словно по приказу, повернулся и скрылся в тумане в указанном направлении.
Румо и Рибезель поспешили за ним. Вдруг раздался гулкий удар и из тумана послышался крик Укобаха.
— Ай! — взвизгнул тот.
— В чем дело? — спросил Рибезель, подходя к хозяину. Укобах потирал голову.
— Я обо что-то стукнулся, — отвечал он.
Завеса тумана рассеялась, и из-за нее показалась гигантская лапа фраука, принадлежавшая стометровому великану. Туловище его скрывалось в вышине. Румо заметил, как зашевелилась жесткая шерсть на лапе чудовища.
— Фраук просыпается, — прошептал Рибезель.
Фраук просыпается
Он был прав. Фраук издал звук, который способен произвести только глухой великан. От жуткого рева воздух в пещере и щупальца остальных фрауков завибрировали. Сотни летучих мышей взлетели с тел монстров. Это был сигнал к побуждению.
В пещере поднялась невероятная суматоха, топот, скрип и свист слились в оглушительный шум, фрауки все чаще натыкались друг на друга. Гигантская лапа стояла как вкопанная, лишь шерсть на ней шевелилась. И вдруг из тумана к Укобаху потянулся гигантский хобот. Одним прыжком Румо очутился возле Укобаха, и чудовище с хлюпаньем втянуло в хобот обоих. Фраук потащил добычу наверх.
— Укобах! — кричал Рибезель. Он глядел, как исчезал в тумане хобот, и ничего не мог поделать.
Румо и Укобаха окатило теплой слизью, и оба тут же почувствовали, как чудовище их засасывает.
Укобах даже не пикнул: казалось, от страха он потерял дар речи. Румо подтолкнул голову белянина вниз и скомандовал:
— Пригнись!
Выхватив меч из-за пояса и сжав обеими лапами, Румо вонзил его в хобот и прорезал по кругу, будто мокрую бумагу. Вместе с отрезанным куском хобота Румо и Укобах рухнули с высоты нескольких метров. Слизь смягчила удар, а Рибезель немедленно помог обоим выбраться из скользкого хобота.
Раненый фраук так оглушительно заревел, что пещера ходуном заходила. Вскочив на задние лапы, Румо подхватил Укобаха и бросился бежать во всю прыть. Рибезель старался не отставать. Все трое поспешили убраться подальше от оглушительного свиста и топота тысячи лап.
ВОЙНА
В теле Ралы шла война. Двое солдат — Рала и Талон — перебирались из укрытия в укрытие, защищая осажденный город от непрерывных вражеских атак.
Бактерии, усеянные шипами, носились по плазме, выпуская стрелы во все, что двигалось. Растекаясь по кровеносным сосудам, яды настигали и убивали все живое. Нервы Ралы сотрясали электрические разряды, а легкие наполнялись алхимическими газами.
Не подвергался атакам один только мозг. Противник решил заманить Ралу обратно, оставив мозг единственным убежищем, и окончательно сломить сопротивление Ралы, взяв в плен ее дух.
Но Рала и Талон не попались в ловушку. Они предпочли спасаться бегством, прячась среди красных кровяных телец.
Рала поняла, что разумнее всего подчиниться пульсирующему кровотоку, двигаясь вместе с ним. Нет никакого смысла плыть против мощного течения, да ей бы это и не удалось, как и остальным кровяным тельцам. Едва Рала поняла это, ей стало проще.
Многие вены оказались закупорены тромбами или заполнены ядами, всюду подстерегали опасные бактерии, однако Рале и Талону всегда удавалось отыскать лазейку или кружной путь, о которых враг пока не догадывался. Рала узнала много нового о гениальном устройстве своего тела, научилась прятаться от могущественного врага. Всюду видела она, как защитные силы организма борются против захватчиков. Все вокруг бурлило, клокотало, бродило и текло, все беспрестанно двигалось. Рала увидела саму жизнь за работой. Подумать только: какое усердие — и все ради ее существования. Рале стало стыдно, что она так скоро утратила мужество.
Итак, шла война между естественным кровообращением Ралы и искусственно созданной машиной смерти генерала Тиктака, война между двумя сложными системами сосудов, между плотью и металлом. На службе у Тиктака состояли микробы, бактерии, вирусы и яды, у Ралы — белые и красные кровяные тельца. Никто и никогда еще не видывал столь ожесточенной, беспощадной и кровопролитной битвы между болезнью и здоровьем, какая разыгрывалась в теле Ралы.
ВОДЯНОЙ ГРОТ
Выбравшись из пещеры фрауков, Румо, Укобах и Рибезель очутились в огромном тоннеле, шедшем немного под горку. Сюда вполне уместились бы даже самые громадные из двенадцатилапых чудовищ. Румо то и дело оглядывался: не преследуют ли их фрауки. Вскоре путники вошли в голубую пещеру. С потолка непрерывно падали капли. Посередине раскинулось озеро с кристально чистой водой.
— Водяной грот, — объявил Укобах. — Вода течет из родника, ее можно пить. Отдохнем, но недолго: тут часто останавливаются те, кто держит путь из Туман-города в Бел.
При упоминании Туман-города Румо насторожился, но расспрашивать не стал. Ему хотелось лишь пить и умыться — остальное его сейчас мало интересовало. Путники подошли к озеру и стали смывать с себя слизь фрауков. Рибезель даже искупался, сняв воронку и бочонок.
— До сих пор не верится, что мы вышли живыми из пещер фрауков, — крикнул он, бултыхаясь в прохладной воде.
— Один из них меня чуть не сожрал, — буркнул Укобах.
— А Румо спас тебе жизнь! — подхватил Рибезель, лежа в воде брюшком кверху.
— Если бы не он, меня бы не засосало в хобот! — возразил Укобах. — А теперь фрауки наверняка пустились в погоню. А уж когда алхимики во время обхода увидят, что мы натворили в пещере, за нами пошлют целое войско. Мало того, что мы государственные преступники, так еще и на фрауков напали. Мы давно покойники, только похороны что-то откладываются. Спасибо нашему новому другу! — Укобах язвительно уставился на Румо.
Румо смущенно потупился.
— Некогда тут торчать, — сказал он. — Надо идти.
— Кстати, куда дальше-то? — поинтересовался Укобах. — Где твой хваленый потайной ход, Рибезель?
Рибезель выбрался на берег и влез в бочонок.
— Нужно обойти Бел кругом, — заявил он, — не то нас сцапает стража. Тут рыщут патрули на фрауках, черные следопыты, солдаты и всякий сброд. А пойдем мы через угольные водопады.
— Через угольные водопады? — поперхнулся Укобах. — Ты спятил?
— Угольные водопады? — переспросил Румо.
— Глубоко под Белом текут реки черной угольной воды. Оттуда можно попасть в канализацию. Так сказать, мы войдем в Бел через подвал. Дорога трудная, но это единственный способ незаметно пробраться в город.
— Это безумие, — вздохнул Укобах. — Приближаться к угольным водопадам равносильно самоубийству.
— Отлично, — сказал Румо. — Идем.
ПУЗЫРЕК
Генерал Тиктак был растерян. Дело пошло совсем не так, как представлялось ему в самых сладких мечтах. Вместо виртуозного концерта — жалкие потуги с постоянными заминками.
Целыми днями не отходил он от медной девы, вертел краны и вентили, впрыскивал настойки и яды, заражал Ралу вирусами, надеясь сломить ее волю и загнать обратно в мозг. Ему не терпится расспросить пленницу о смерти, а та упорно избегает допроса. Он закупоривал вены, закачивал в них зелья, натравливал на жертву все новые бактерии, применял сильнодействующие газы и даже электрошок — все напрасно.
Наконец, бросив вентили, генерал воздел руки кверху. Из окон башни вновь раздался его яростный крик, заставивший жителей Бела содрогнуться. В последнее время им часто приходилось слышать этот крик.
Метнувшись к шкафу с зельями, генерал распахнул дверцу. Помедлив немного, Тиктак, дрожа от нетерпения, сунул руку в глубь шкафа и вынул пузырек, который несколько дней назад уже доставал. Он вновь прочел надпись:
Субкутанный эскадрон смерти
Теперь пора. В особых случаях нужны особые средства. Рала сама его вынудила.
Тиктак повернул пузырек. С обратной стороны тоже приклеена этикетка, рукописная надпись мелкими буквами гласила: «Разработано придворным алхимиком Тифоном Цифосом».
Генерал Тиктак вздохнул. Тифон Цифос — вот настоящий ученый! Гениальный алхимик.
ИСТОРИЯ ТИФОНА ЦИФОСА
В первый раз Тифон Цифос, придворный алхимик Бела, необычайно порадовал генерала Тиктака, создав то самое зелье безумия, что едва не свело Ралу с ума. Но едва ли алхимик мог счесть это успехом, ведь тут же последовало новое распоряжение генерала, равносильное смертному приговору. Тиктак дал алхимику дальнейшие инструкции, добавив, что в случае провала лично снимет ему голову с плеч. Тифон Цифос поспешил в лабораторию.
Налив в колбу спирта и слегка разбавив дистиллированной водой, алхимик осушил ее одним глотком. Все пропало — это ясно как день.
Генерал Тиктак изъяснялся весьма туманно и ненаучно, но вот что понял Тифон: ему поручено создать жидкость для инъекций, такую же губительную, как медные болваны. Генерал желал получить вирус столь же боеспособный, неуязвимый, беспощадный и кровожадный, как медные болваны, с одной лишь разницей: крохотные воины должны пройти сквозь иглу шприца.
Услыхав это, Тифон едва чувств не лишился. С тем же успехом генерал мог бы приказать остановить время или превратить воду в кровь.
Очевидно, предводитель медных болванов, как и остальной народ, простодушно верил во всемогущество современной алхимии. Но у всякой науки есть пределы! Тифон отлично знал: алхимики сами виноваты в том, что их переоценивают. Извечная завеса тайны, красивые фокусы и безудержное бахвальство некоторых представителей этой профессии создали им образ всесильных волшебников.
Спирт оказал благотворное влияние. Тифон привел мысли в порядок. Вот страхи запрятаны подальше, и вперед выступает дух исследования. Так ли уж неразрешима задача? Это лишь на первый взгляд! Еще колбочку спирта. Дело мастера боится. Если у Тифона получится, он станет самым уважаемым алхимиком в Беле! Итак, за работу!
Дни и ночи напролет алхимик, как бешеный, царапал пером в записной книжке. Идеи сыпались одна за другой. В список попали вирусы, кислоты, бациллы, кровяные черви, пожиратели клеток, красная чума, черная оспа, зеленая чесотка, гральзундский грипп, все смертельные яды, опаснейшие паразиты и болезни крови. А как проявит себя та или иная болезнь под воздействием того или иного яда? Комбинаций множество, одна опасней другой. Тифон Цифос создавал логарифм смерти.
Покончив с теоретической частью, он приступил к практической. Несколько недель кряду вокруг его лаборатории творились чудеса. В радиусе километра вдруг пропали все мелкие животные: кошки, собаки, крысы и мыши, а в воздухе день и ночь ощущался странный сладковатый запах, исходивший из дома Тифона. Там алхимик сваливал трупы несчастных зверей, использованных для опытов.
Тифон смешивал вирусы, как художник смешивает краски. Изобретательности ему было не занимать. Никто прежде не додумался одновременно заразить организм смертельно опасным вирусом гральзундского гриппа и черной чумы, а затем ввести возбудитель серой холеры. Никому не приходило в голову сочетать полосатую оспу со жгучей крапивницей и парализующей проказой. И коль уж на то пошло — отчего бы не сделать еще один шаг, объединив неслыханные результаты обоих экспериментов? И результаты оказались столь чудовищны, что белые волосы Тифона всего за неделю стали черными как смоль, и он исхудал до костей. Случайно увидав свое отражение в зеркале, алхимик перепугался. День ото дня он все больше походил на то, что пытался создать: на ходячую смерть.
Субкутанный эскадрон смерти
Прошло месяца два, и срок, когда генерал Тиктак желал получить результат, неуклонно надвигался. Тифон Цифос надеялся, что созданный им вирус удовлетворит требованиям генерала. Вирус не просто смертелен — он заменит собой смерть. Когда зараженный умрет в ужасных муках, вирус упрямо и неумолимо продолжит работу, разрушая каждую клетку трупа до полного исчезновения. Труп бесследно исчезнет. Цифос с удивлением наблюдал этот процесс на трех кошках, целиком разложившихся у него на глазах всего за день — и следа не осталось, ни единой шерстинки.
«Должно быть, вирус придется генералу Тиктаку по вкусу, — подумал Тифон Цифос. — Назову его субкутанным эскадроном смерти».
Осталась одна проблема: вирус невозможно остановить. Чтобы заразиться, не нужно даже прикасаться к больному. Уничтожив одно тело, болезнь принималась искать новую жертву, походя на шайку разбойников, осаждавшую города один за другим. Непредсказуемый, словно орда варваров, вирус иногда прерывал свою разрушительную работу и переключался на другой организм — Тифон заметил это в ходе опытов на лабораторных животных. Сам он во время экспериментов надевал герметичный костюм с искусственной подачей воздуха и надеялся вскоре укротить свое детище. Вирус обладал еще одной весьма необычной и коварной чертой — ее Тифон задумал преподнести генералу как подарок, в скромной надежде на продвижение по карьерной лестнице среди придворных алхимиков. Оставалось лишь заставить субкутанный эскадрон смерти погибать вместе с жертвой.
Но пока он раздумывал над этой задачей, в дверь лаборатории постучали двое солдат генерала Тиктака. Они велели Тифону немедленно явиться к генералу с докладом.
Тифон знал, что возражать бессмысленно. Взяв свои записи и шприц со смертельным вирусом, он отправился к генералу.
ДЕМОНСТРАЦИЯ
— Как обстоят [тик] дела с моим заданием? — спросил генерал Тиктак, когда Тифон Цифос предстал перед ним. У алхимика тряслись поджилки.
— Я изобрел невиданный доселе смертельный вирус, — начал Тифон, — но…
Генерал Тиктак жестом остановил его.
— Никаких «но» в [тик] моем присутствии! Никаких «но», «нет» и [так] «невозможно» — под страхом [тик] смерти.
Тифон потупился.
— Покажи мне вирус! [тик] Он при тебе?
Подойдя ближе, алхимик вынул шприц.
— Достаточно одной капли. А целого шприца хватит на сотню жертв. Но…
Тифон прикусил губу, но слишком поздно.
— Я тебя [так] предупреждал, — прогремел Тиктак, забирая шприц. — Слишком [тик] много «но»! — Другой рукой он схватил Тифона. — Достаточно одной [так] капли, говоришь?
Тифон и пикнуть не успел, как генерал воткнул иглу ему в руку. Осторожно впрыснув капельку жидкости в вену алхимика, генерал отпустил его.
— Извини мне мою [тик] нетерпеливость, — проговорил генерал Тиктак. — Посмотрим, на что [так] способен твой вирус.
Тифон будто обмяк, даже удивившись немного, как быстро он смирился со смертным приговором.
— Как называется твой [тик] вирус? — спросил генерал Тиктак. — Или ты не успел дать [так] ему название?
— Я назвал его субкутанным эскадроном смерти, — пробормотал Тифон.
— Хорошее [тик] название. Научное и в то же [так] время воинственное.
— Спасибо, — ответил алхимик.
— Однако твой [тик] вирус медлит! — нетерпеливо прогремел Тиктак.
У Цифоса закружилась голова и подкосились ноги — первый признак того, что эскадрон принялся за работу.
— Он уже начал действовать, — возразил Цифос. — Одних он убивает всего за день, других — за неделю. Меня он, похоже, быстро одолеет… Можно мне сесть?
— Нет, — отрезал генерал Тиктак. — Против тебя [тик] я ничего не имею. Мне нужно [так] лишь в точности изучить [тик] симптомы. Начинается с ног?
Тиктак не позволил ему даже самую малость — умереть сидя. Тут-то Тифон Цифос решил утаить от генерала, насколько опасен вирус. Умолчит он и про приготовленный сюрприз: коварное свойство, присущее вирусу. Нет, свои последние тайны Тифон Цифос унесет в могилу, ведь только так он сумеет отомстить. Разумеется, самому генералу субкутанный эскадрон смерти не причинит никакого вреда. Тифон сейчас умрет, а примерно через час погибнет и вирус, ведь генерал — машина, он не может заразиться, а поблизости нет ни одного живого существа, на которое могла бы перекинуться болезнь. Но вирус в шприце — кто знает, вдруг когда-нибудь он нарушит планы генерала. Тифон снабдил вирус подходящим оружием. Алхимик создал целую армию воинов: слишком маленьких, чтобы их разглядеть, но способных одолеть самого сильного противника.
В последний раз улыбнувшись, алхимик произнес последние слова:
— Да. Начинается с ног.
Остаток дня генерал Тиктак наблюдал, как умирает Тифон Цифос. Творение алхимика и впрямь порабощало и уничтожало всякое проявление жизни — без особых усилий, тихо и безжалостно. Казалось, будто кто-то пожирает тело изнутри, одновременно снимая оболочку. На глазах у Тиктака Тифон со страшным криком бился на полу в конвульсиях. Серая, как камень, кожа стала рваться, словно пергамент, а затем рассыпалась в пепел. У мертвеца выпали волосы и зубы, вывалились язык и глаза. Плоть высохла, щеки впали, обнажив кости — личину смерти.
«Пусть же Бел и всех его жителей сожрут изнутри, как меня теперь», — вот последнее, что мелькнуло в голове у Тифона Цифоса.
— Подумать только! — удивился генерал Тиктак. — Вот так изобретение! — Генерал покачал головой, разглядывая шприц с субкутанным эскадроном смерти. — Какая потеря! И какая награда! — Генерал потерял гениального ученого, но в награду получил невидимую и беспощадную армию.
БЕЛ
Каждый отсек подземного мира пахнет по-разному — вот что уяснил Румо. В пещере с падавшими сталактитами, где он встретил Шторра-жнеца, ужасно воняло нефтью, в Холодных пещерах — снегом и стоялой водой, в Нурнийском лабиринте — прелой листвой и кровью, в Мертвом лесу — ядом черных грибов. В пещерах фрауков разило фрауками, а в водяном гроте разносился приятный аромат гальки и чистой родниковой воды. Но гигантская пещера, куда Румо, Укобах и Рибезель вошли теперь, не имела определенного запаха. Никогда прежде Румо не чувствовал столько запахов одновременно: ни придя впервые в Вольпертинг, ни на ярмарке. Румо учуял Бел, столицу подземного мира.
Пещера, в центре которой располагался Бел, по размеру уступала лишь Холодным пещерам. Свод, нависавший на километровой высоте, отражая призрачный рассеянный свет города, походил на желтоватый купол.
Окружал Бел лабиринт длинных узких расщелин, глыбы застывшей лавы, пересохшие русла рек. Сажа, столетиями оседавшая на камнях, окрасила их в черный цвет.
— Каков твой план? — спросил Рибезель.
— Да, Румо, каков твой план? — повторил Укобах.
— Мне тоже интересно, — пискнул Львиный Зев.
— У тебя план-то есть? — пробурчал Гринцольд.
Не слишком ли многого они требуют? Какой еще план? Румо предпочел бы войти в город через главные ворота с факелом в лапе, сжечь его дотла и освободить сородичей. Был бы сейчас Смейк рядом! Уж если кто и знает, как освободить сотни пленников из охраняемого вражеского города, так это бывший военный министр.
— Доберемся по канализации до центра, — начал Румо. — А там видно будет.
— Это понятно, — возразил Укобах. — Дальше-то что? В городе полно врагов. А ты единственный вольпертингер на свободе. Что ты будешь делать?
— Да, — подхватил Рибезель. — Дальше что?
— Очень правильный вопрос, — вторил Львиный Зев.
— Нет у тебя никакого плана, да? — вставил Гринцольд.
Румо не отвечал.
— Похоже, у него нет плана, — шепнул Укобах Рибезелю.
ПАТРУЛЬ
Переход до угольных водопадов прошел без приключений, не считая того, что Румо, Укобах и Рибезель повстречали в темном ущелье патруль верхом на фрауке. Пятеро солдат-белян из армии подземного мира оседлали небольшого фраука ростом около десяти метров. Тот с трудом пробирался по узкой улочке с тяжелой ношей.
Румо издалека учуял и услыхал чудовище. Он и его спутники спрятались за каменным выступом, и солдаты их не заметили. Фраук, тяжело дыша, прошел мимо. Румо увидел, что один солдат держал факел, а еще один — длинную палку с привязанной к ней бутылкой, ею он размахивал перед монстром. Длинные щупальца хлестали по воздуху, ощупывая все подряд, хобот фраук прижимал к светящемуся голубому брюху. Суставы скрипели и щелкали при каждом порывистом шаге.
— Для чего бутылка на палке? — поинтересовался Румо, когда патруль скрылся из виду. — Солдаты так управляют монстром?
— Фрауки ничего не видят и не слышат, они ориентируются только по нюху и осязанию, — отвечал Рибезель. — Алхимики создали зелья, чтобы приманивать или усыплять фрауков. В той бутылке, наверное, зелье с запахом дохлой свиньи, привлекающее фраука. По большому счету — страшно бестолковые создания. Как и почти все, кто ориентируется по запаху.
Румо сурово взглянул на Рибезеля.
— Идем дальше! — велел он.
УГОЛЬНЫЕ ВОДОПАДЫ
Через несколько часов путники, наконец, добрались до обрыва, где начинался спуск к угольным водопадам.
— Ничего не видно! — заскулил Укобах. — Один неверный шаг — и мы погибли!
Даже у Румо закружилась голова, когда он ступил на узкую каменную лестницу без перил, что вела вдоль отвесной стены в черную бездну. Водопадов в темноте было не разглядеть, лишь из глубины доносился их рокот. Свинцово-серый туман окутывал все клубящейся пеленой.
— Держитесь за стену, — крикнул Рибезель. — И будьте осторожны: кое-где не хватает ступенек. До канализации совсем недалеко.
— «Недалеко» — это сколько? — простонал Укобах.
— Не больше километра, — отозвался Рибезель.
Все трое, тесно прижавшись к стене, осторожно спускались по лестнице, Рибезель шел первым. Мало того что ступеньки были неровные, узкие и непрочные — вдобавок они намокли и поросли скользким мхом. Чем ниже спускались путники, тем громче раздавался рокот водопадов и тем гуще становилась темная пелена.
Они разглядели водопады, лишь очутившись в нескольких десятках метров от них: три чернильно-черных потока, бьющих из скалы, с рокотом исчезали в темно-серой бездне тумана. Румо еще крепче прижался к стене.
— А где вход? — прокричал Укобах. — Где твоя чертова канализация?
— Вон там! — крикнул в ответ Рибезель. — Совсем близко.
Спустившись еще на несколько ступенек, все трое очутились у ворот, вырубленных в скале.
— Канализация! — с гордостью воскликнул Рибезель, словно привел друзей в свои владения. Миазмы, ударившие им в нос, могли бы потягаться с вонью в пещерах фрауков.
В НЕДРАХ БЕЛА
Румо, Укобах и Рибезель стояли в тоннеле, слабо освещенном красным светом фонаря на стене, по щиколотку в черной воде. Фонарь представлял собой стеклянный сосуд со светящейся медузой внутри.
— Медузья горелка, — пояснил Рибезель. — Они тут повсюду развешаны. Медузосветов кладут в сосуд с питательной жидкостью, и они светят, пока не погибнут. Вот это я понимаю, прогресс! В мои времена тут было хоть глаз выколи. Мы ходили со свечками на касках. Капля воды — и ты в кромешной темноте.
Рибезель огляделся.
— Нам туда, — заявил он, указывая налево. — Так мы попадем в центральную канализацию. — Рибезель затопал вперед, Румо и Укобах — за ним.
— Чем тут воняет? — спросил Укобах.
Рибезель указал на мутную воду.
— Здесь вода черная от копоти, а вот выше… ну, вы догадываетесь…
Укобах брезгливо поднял ногу. Рибезель многозначительно кивнул.
— И берегитесь! Твари, что тут водятся, вполне под стать месту обитания — если вы понимаете, о чем я.
— Что еще за твари? — спросил Укобах.
— Например, каложоры. Сажевые змеи. Осьминоги. Гигантские крабы. Многолапые…
— Кто такие каложоры? — воскликнул Укобах.
— Огромная мохнатая шестиногая тварь.
Укобах вздрогнул.
— Хочешь сказать, они питаются…
— Ну да. И не только, — ответил Рибезель. — При таком рационе все прочее для этой твари — деликатес.
— Какая гадость! — фыркнул Укобах.
— Ну, не все так страшно, — возразил Рибезель. — Зато вода теплая, и иногда попадаются отличные штуки. Невероятно, что только народ не выбрасывает в канализацию! — Рибезель указал на ответвление. — Там центр!
СОЛДАТ
Такого жуткого создания Рала никогда прежде не видела. Оно постоянно меняло форму, выворачивалось наизнанку, выпускало то щупальца, то иглы, разевало и захлопывало пасть. Шкура пузырилась и колыхалась, беспрестанно меняя цвет. Чудовище выпускало мутные сгустки слизи, становилось то прозрачным, то черным, при этом монотонно пощелкивая. Но самое удивительное — оно двигалось против кровотока. С подобным Рала еще не сталкивалась.
— Что это? — спросила она Талона. Оба прятались в тонкой жилке в левом легком и видели, как странное создание уплывает по вене. Минуту назад оно походило на кусок сырого мяса, а теперь стало совершенно прозрачным.
— Не знаю, — ответил Талон. — Выглядит устрашающе.
Потоком плазмы принесло отряд из шестерых белых кровяных телец. Они преградили путь незваному гостю. Тот остановился и, приняв форму винта, стал менять цвет, при этом пощелкивая: зеленый, серый, розовый и опять серый, розовый, зеленый.
Раздался хрип, и существо выпустило четыре щупальца с клешнями-ножницами. Чудовище разрезало двоих защитников Ралы, словно бумагу, и отбросило обрывки в сторону. Остальные растворились в чернильном облаке. Все произошло за несколько мгновений.
Снова раздались щелчки, на сей раз чаще, и существо превратилось в серую пятиконечную звезду. Звезда разделилась на две точно таких же звезды, беспрестанно менявшие цвет.
— Они размножаются, — ужаснулся Талон.
Откуда ни возьмись, появилось еще с полдюжины таких существ. Подплыв к звездам-близнецам, существа тоже приняли форму звезд, и число их удвоилось. Вместе они двинулись дальше, против течения, круша все на своем пути.
— Нужно убираться отсюда, — сказал Талон.
Высадившись в тело Ралы, субкутанный эскадрон смерти немедленно и беспощадно принялся за дело.
ТЕРМОМЕТР СМЕРТИ
Генерал впал в замешательство. Впервые в жизни он руководствовался не желаниями, а чувствами.
Через систему трубок медной девы он впрыснул субкутанный эскадрон смерти в тело Ралы — всего одну каплю, но он ведь и сам видел, на что способна эта капля. Как он мог потерять самообладание? Но пути назад нет: смертный приговор вынесен и обжалованию не подлежит.
Вся работа, все честолюбивые планы, грандиозный спектакль смерти пошли насмарку из-за минутной несдержанности. Не станет Ралы — медная дева превратится в бесполезную груду металлолома! Больше никогда не найти ему столь изысканной начинки для своей машины, как эта вольпертингерша, поправшая смерть!
В отчаянии генерал Тиктак нажимал рычаги и вертел краны, крича и ругаясь. Скорей, добавить того-сего! Тиктак принялся накачивать Ралу тонизирующими настойками, пропускал электрические разряды, разогревал — в общем, пытался вернуть к жизни всеми подручными средствами. Взглянул на термометр смерти: тот упал ниже шестидесяти.
Генерал Тиктак бессмысленно кричал на медную деву, приказывал субкутанному эскадрону смерти немедленно вернуться, колотил по машине стальными кулаками, оставляя в обшивке глубокие вмятины. Стал выдергивать трубки и вентили — из них брызнули алхимические отвары, настойки и зелья, вырвались с шипением газы, наполнив камеру едким запахом. Пучками выдергивал он медные провода и швырял в стену. Собственными руками уничтожал генерал Тиктак медную деву.
Вдруг он остановился. Снова взглянул на термометр смерти. Показания продолжали падать: «пятьдесят один», «пятьдесят», «сорок девять»…
— Кто? — взревел генерал Тиктак, оглядываясь, будто в поисках виноватого. — Кто [тик] это сделал?
Воздев руки кверху, он застонал, будто раненый зверь от невыносимой боли. Ему невмоготу смотреть, как умирает Рала, ее мучения он ощущал на себе. Отчего он вдруг стал так раним? Генерал в последний раз поглядел на шкалу смерти: «сорок пять», «сорок четыре», «сорок три»…
Нет, это невыносимо! Генерал сорвался с места и, накинув плащ, выбежал вон. Со всех ног бежал он прочь от башни и скрылся в темных переулках Бела.
ПАУКИ С ПРИСОСКАМИ И ЛОПНУВШАЯ ТРУБА
В теплой и влажной канализации Бела обитало неслыханное множество разнообразных животных и растений. Не только в подземном мире, но и во всей Цамонии не было такого разнообразия флоры и фауны.
Стенки тоннелей поросли дышащим мхом и светящимися грибами, их усеивали тысячи улиток-сосальщиков, в зловонной жиже хлюпали пиявки, ядовитый плющ разрастался прямо на глазах, кишели светящиеся муравьи, а с потолка сыпались дождевые клещи. Медузосветы, сбежавшие из стеклянных фонарей, расползлись по всей канализации и светились разноцветными огоньками. Румо то и дело приходилось стряхивать какого-нибудь кусачего или сосущего паразита.
— Без шлема я бы тут и трех дней не протянул, — заявил Рибезель, с гордостью постучав по воронке на голове. — А кое-кто из моих товарищей изошел гноем после укуса паука.
Укобах натянул ворот плаща на голову.
— Не мог предупредить до того, как мы сюда пришли? Я бы утопился в угольном водопаде.
— Не очень-то легкая смерть, — заверил его Рибезель. — Вода падает в кипящую лаву и испаряется. Сперва ошпаришься, потом поджаришься и, наконец, отравишься ядовитыми газами.
— Далеко до театра? — прервал их Румо.
— Рукой подать. Километра два-три.
— А где держат пленников?
— В самом Театре красивой смерти пленники содержатся в одиночных камерах, — ответил Укобах. — Но только молодые и сильные. А еще рядом с театром есть здание, где держат не слишком опасных пленников. Стариков обычно. Огромная общая тюрьма. В общем, чтобы освободить всех вольпертингеров, тебе предстоит взломать две тюрьмы.
По тоннелю прокатился гул. Стайка светящихся мошек взметнулась в воздух.
— Что это? — испугался Укобах.
— Труба лопнула, — пояснил Рибезель. — Если повезет, наш тоннель не затопит.
— А если не повезет? — поинтересовался Укобах.
Рибезель пожал плечами.
— Кто охраняет Театр красивой смерти? — продолжал расспросы Румо.
— О, всего-то пара сотен вооруженных до зубов солдат, — отвечал Укобах. — А еще — медные болваны. Для тебя — раз плюнуть. — И он истерично рассмеялся.
— На это можно взглянуть и по-другому, — возразил Рибезель. — Да, стражников много, но они охраняют вольпертингеров и короля. Нападения извне никто не ждет. Тем более теперь, когда театр стерегут медные болваны.
— Вот только не начинай! — огрызнулся Укобах. — Это безумие! Один в огромном городе! К тому же незнакомом.
— Он прав, — сказал Рибезель, глядя на Румо. — Никаких шансов. Еще не поздно повернуть назад.
— Пути назад нет, — тихо произнес Румо. — Я должен подарить шкатулку.
— Знаю, — вздохнул Рибезель. — Ты говорил.
ГИБНУЩИЙ МИР
В ту самую минуту, когда захватчики вторглись в тело Ралы, борьба превратилась в победоносную завоевательную войну, в бойню, в массовое убийство. Нечего было и надеяться защититься. Субкутанный эскадрон смерти пришел не воевать, а победить.
Где бы ни пытались укрыться Рала и Талон, в каждой вене они натыкались на мертвые или умирающие кровяные тельца. Щелканье вражеских воинов заглушало биение сердца. Каждую артерию патрулировал отряд бесформенных вирусов.
В конце концов Рала и Талон решили прикинуться мертвыми, затаившись среди гор умирающих кровяных телец. Из своего укрытия они беспомощно наблюдали за работой неутомимых захватчиков.
— Где нам спрятаться? — Голос Ралы зазвучал совсем слабо.
— Ума не приложу, — растерялся Талон. — Они повсюду. И их все больше.
Никто более не отваживался попадаться на пути всемогущих захватчиков. Те плодились, число их неуклонно росло. Из одного вируса получалось два, из двух — четыре, из четырех — восемь и так далее. Армия идеальных машин смерти постоянно росла, и никто не мог ее остановить.
Если субкутанный эскадрон смерти не был занят погоней или резней, он отравлял кровь, выделяя кислоту, резал нервные окончания клещами, прокалывал вены шипами или прогрызал в них дыры. Кровяные тельца гибли целыми легионами, и Рала чувствовала, что каждый из них, безжизненно падая на дно сосуда, уносил частичку ее сил и воли к жизни.
— Это конец, — прошептала Рала. — Нет смысла обороняться или бежать. Битва проиграна. Они убьют последний кусочек меня, и я умру.
— Ты знаешь, я стараюсь до последнего не терять оптимизма, — отозвался Талон. — Но, боюсь, на сей раз вынужден с тобой согласиться. Никогда не сталкивался со столь разрушительной силой.
— Что будет потом? — спросила Рала.
— Эге, — отвечал Талон, — разве ты хочешь сама себе испортить сюрприз?
— Мы будем вместе?
— Будем. Вот — одним сюрпризом меньше.
— Как бы я хотела сказать Румо, что люблю его!
— Для этого слишком много препятствий, крошка.
— Не могу больше, — прошептала Рала.
— Так не сдерживайся, — ответил Талон. — Там, куда ты попадешь, не может быть хуже, чем здесь.
Обоих, будто сухими листьями, осыпало мертвыми кровяными тельцами. По телу Ралы в последний раз прокатилась едва заметная дрожь, она тихонько вздохнула и затихла.
— Рала? — подал голос Талон. Ни звука, ни единого движения.
Рала умерла.
Талон должен идти, здесь он уже все потерял — потерял ее. Скоро, очень скоро этот мир разрушится — разрушение уже началось. Тело Ралы начнет распадаться клетка за клеткой, пока не обратится в пыль. И тогда дух Ралы обретет свободу.
Талон сделал все, чтобы это время пришло как можно позже, но теперь он столкнулся с силой, которая ему не по зубам. Он еще не встречал смерть в таком обличье; быть может, кто-то создал ее специально для Ралы. Талон был уверен: никто и никогда не оказывался один на один со столь могущественным и безжалостным противником. И никто не защищался так отчаянно, как Рала.
Талон покинул гибнущий мир. Он исчез. Ни стенки, ни затворы медной девы не могли ему помешать. Исчез, как исчезают лишь духи. Очень скоро он и Рала вместе полетят следом за кометами.
ШПИОН
Новый день в Беле отмечал отнюдь не восход солнца, затмевавшего блеск луны, и не щебетание птиц. И днем, и ночью подземный мир окутывал мрак. Лишь двенадцать гулких ударов колокола разносились над городом, вспугивая стаи летучих мышей. День в Беле длился вдвое дольше, чем в наземном мире, а тот, что начался теперь, обещал стать особенным. Фрифтар продумал все до мелочей.
Не случайно советник короля по пути в Театр красивой смерти повернул к башне генерала Тиктака. Фрифтар беспокоился. В пещерах фрауков кто-то напал и ранил одну из самых крупных тварей. «Кто мог суметь отрубить кусок хобота такому великану?» — спрашивал он себя. Фрифтар принял меры. К фраукам приставлена круглосуточная стража, охрана ворот усилена. Но больше всего сейчас беспокоил Фрифтара генерал Тиктак.
Советник набирался мужества передать генералу Тиктаку повеление короля: снова регулярно появляться в Театре и выполнять свои обязанности. Фрифтар задумал преподнести это не как приказ, но как милостивый дар. Он скажет, будто сегодняшний сенсационный бой — лучший бой с участием вольпертингеров — устраивается лично для предводителя медных болванов.
И все же сердце Фрифтара бешено колотилось — как и каждый раз, когда приходилось встречаться с генералом. Даже Гаунаб куда более предсказуем, чем эта безумная ходячая машина. При каждом разговоре с ним Фрифтар чувствовал себя улиткой, ползущей по лезвию бритвы.
Фрифтар хотел уже постучать в медную дверь башни, как вдруг заметил, что та приоткрыта. Странно. В Беле никто не оставлял двери открытыми. Фрифтар несколько раз громко окликнул генерала. Ответа нет. Может, спит? Нет, исключено: машине сон не нужен. Очевидно, генерала нет дома.
Фрифтар нервно хихикнул. Выдался исключительный случай пошпионить! Нельзя упускать такой шанс. Вдруг он найдет что-то, что позволит дискредитировать ненавистного врага в глазах короля.
Толкнув дверь, советник вошел в башню. Обычно такие вещи он поручал своим слугам. Щекотливое положение! Интересно, на что похоже жилище машины?
Башня Тиктака озарялась сумеречным светом, маленькие окна занавешены плотными шторами, в комнате коптило несколько свечей, пахло машинным маслом и полиролью для металла. Всюду полно оружия: всевозможные мечи, шпаги, сабли, обнаженные клинки всех размеров, топоры, копья, кинжалы, косы, алебарды, сюрикэны разбросаны на столах, на полу, развешаны по стенам. Ничего, кроме оружия, инструментов и мелких деталей. Колеса, шурупы, гайки, металлические болванки, гаечные ключи и щипцы. Ни стульев, ни кровати, ни кухни. Зато множество зеркал всех размеров. Разумеется, именно так и устроен быт машин: они не едят, не спят, не сидят. Оставаясь один, генерал закручивал гайки или разглядывал себя в зеркало. Фрифтар подавил смешок.
По широкой лестнице черного мрамора он стал подниматься на второй этаж.
— Генерал Тиктак! — окликнул он еще раз для верности. — Эй?
Еще одна медная дверь — и снова не заперта. Фрифтар вежливо постучал.
— Эй? Генерал Тиктак?
Никого. Вперед!
Фрифтар очутился в камере, где стояла медная дева. Пришлось зажать нос — такой резкий тут стоял запах. Именем Гаунаба, что это? Лаборатория? Камера пыток? Фрифтар догадывался, что интересы и пристрастия машины смерти могут показаться странными, но даже он удивился, увидев в квартире генерала Тиктака столь древнее орудие пыток. Как старомодно и мило! Однако, похоже, генерал Тиктак оснастил медную деву по последнему слову техники. Все эти трубки и вентили! Все клокочет, свистит, шипит и постукивает. Этим приспособлением совсем недавно пользовались. Но почему трубки оборваны? Откуда эти вмятины на боках машины? Кто-то бесновался здесь в гневе. А что в медных сосудах? И, самое главное: кто внутри медной девы? Какую страшную тайну открыл Фрифтар?
Делать нечего, Фрифтару придется без спроса заглянуть еще в одну дверь. Глубоко вздохнув, он стал медленно и осторожно открывать створки медной девы. Фрифтар дрожал от страха: мало ли что могло оказаться внутри.
ЗАВОЕВАТЕЛИ
Беспрекословно подчиняясь приказам Тифона Цифоса, солдаты субкутанного эскадрона смерти, покончив с кровотоком Ралы, принялись за тело. Они сожрут все до последней клетки, а потом поднимутся в воздух и отправятся на штурм новой крепости из плоти. Захватчики не знали, что заперты в металлическом корпусе медной девы.
Но судьба распорядилась так, что свинцовые ворота вдруг распахнулись настежь. За ними стояло еще одно тело, свежий, здоровый организм, а поскольку большая часть работы в теле Ралы окончена, субкутанный эскадрон жаждал приняться за новое дело.
Итак, крохотные воины Тифона устремились наружу. Пробравшись сквозь стенки артерий, плоть и кожу Ралы, они бросились на Фрифтара.
ХОЛОДНЫЙ ДУХ
Открывая медную деву, королевский советник был готов к самому ужасному. Тем больше он удивился, увидев там мирно лежавшую вольпертингершу. Она спит? Или мертва? Если бы не все эти тончайшие иглы — неужели это он выдернул их, открыв двери? — зрелище могло показаться вполне мирным. Какое прелестное создание!
Почему Фрифтар прежде не видел эту вольпертингершу? Судя по всему, она могла бы стать звездой Театра красивой смерти. Почему генерал Тиктак утаил ее от советника и короля?
Фрифтар пощупал пульс. Да, она мертва.
— Ох! — вдруг вырвалось у него.
Фрифтар почуял ледяное дуновение, исходившее от пленницы, отчего волосы у него встали дыбом. Казалось, будто холод проникает сквозь поры кожи и кровь стынет в жилах. Его бросало то в жар, то в озноб, кружилась голова, накатывала тошнота, колени подгибались, а на лбу выступил пот. Фрифтар задыхался, сердце бешено колотилось; чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за одну из створок. Под кожей зудело, будто сотни муравьев бежали по венам.
— Ооох! — снова простонал Фрифтар.
Неожиданно недомогание прошло, силы вернулись к нему. Фрифтар отпустил дверь, глубоко вздохнул и смахнул пот со лба. Растерянно взглянул он на мертвую вольпертингершу. Что это было? Неужели даже после смерти эти создания обладают какой-то непонятной силой?
Выбежав из камеры пыток, Фрифтар стремглав бросился вниз по лестнице, выскочил из башни и помчался по улицам Бела, отряхиваясь на ходу. Остановился он лишь у ворот Театра красивой смерти. Фрифтар оглядел стену с замурованными в нее черными черепами. Театр! Сегодня здесь состоится лучший бой из тех, что он когда-либо устраивал.
Эта мысль его успокоила. Фрифтар чувствовал легкое недомогание, но предстоящее зрелище, несомненно, полностью его исцелит. Настало время одного за другим прикончить этих непредсказуемых вольпертингеров.
ИСТОРИЧЕСКОЕ МЕСТО
Румо и его спутники, увязая в иле, брели по канализации Бела. Похоже, самая грязная старая часть, населенная жуткими тварями и странными водорослями, осталась позади. Здесь каналы проложены вручную, а кирпичные стены регулярно чистят от грязи и паразитов.
— Сейчас мы, так сказать, в цивилизованной части канализации, прямо под центром города, — заявил Рибезель.
— А театр далеко? — спросил Румо.
— Совсем близко, — отвечал Рибезель. Голос его зазвучал торжественно. — Мы неподалеку от исторического места!
— Исторического? — удивился Укобах.
— Увидишь, Уко, — заверил его Рибезель. — За мной!
Рибезель зашлепал впереди. Он повел Румо и Укобаха по каналам, выложенным красным мрамором. Здесь текла чистая вода. Улучив возможность, все трое ополоснулись, прежде чем двинуться дальше. Вдруг Рибезель остановился.
— Вот то место! — Голос его задрожал. Вверх уходила труба с железной лестницей внутри.
— И что там? — спросил Укобах. — Ничего не вижу.
— Это та самая вентиляционная шахта, куда ты провалился в детстве, Уко. Тут я тебя и нашел, полумертвого, разогнав стаю чумных крыс, собиравшихся сожрать тебя заживо.
— Не может быть! — воскликнул Укобах. — Серьезно? — Он всхлипнул.
— Ну да. Тут и решилась наша судьба. Она же и привела нас обратно. Шахта ведет прямиком во дворец твоей семьи.
Рибезель обернулся к Румо:
— Тут ты можешь подняться. Попадешь в дворцовое водохранилище. Увидишь большую черную дверь — она ведет на улицу. Иди налево до первого перекрестка. Там повернешь направо и выйдешь прямиком к Театру красивой смерти. Не спутаешь: он выстроен из черных черепов. А напротив театра — тюрьма с остальными пленниками.
— Спасибо, — сказал Румо. — Вы мне очень помогли.
Румо пошел к лестнице.
— Сдается мне, — продолжал Рибезель, — ты и шагу ступить не сможешь, не вызвав переполоха.
— Там видно будет.
— У тебя по-прежнему нет плана, верно? — спросил Укобах.
Пожав плечами, Румо стал взбираться по ступенькам.
— Он ушел, — немного погодя проговорил Укобах.
— Да, — отозвался Рибезель.
— Наконец-то. Безумец.
— Он спас тебе жизнь! — заметил Рибезель. — И сдержал слово. А мог бы потащить нас с собой.
— Но он же взял нас в плен!
— А наш народ взял в плен его сородичей! И вот-вот перебьет всех до последнего.
— Он погибнет, — сказал Укобах.
— Они все погибнут.
Оба молча переглядывались.
— Его схватят, едва он высунется на улицу, — проговорил, наконец, Рибезель. — Представь: вольпертингер свободно разгуливает по городу.
— А еще эта шкатулка!
— Да-да. Романтические сопли.
— Ну, мы сделали все, что могли.
— Да.
— Всему есть предел.
— И он настал.
— Какое романтичное место, — вздохнул Рибезель. — Здесь началась одна дружба, и кончилась другая.
Оба всхлипнули.
— Мы могли бы пойти с ним и сделать вид, что он наш пленник, — предложил Рибезель. — Так бы мы без труда проводили его до самого театра.
— Да и в тюрьму попасть нам ничего не стоит.
— Раз плюнуть.
Оба снова помолчали.
— Он уже наверху? — спросил Укобах.
— Наверняка, — ответил Рибезель.
— Так скорей!
И они стали карабкаться по лестнице.
— Румо! — хором кричали Укобах и Рибезель. — Подожди! Мы идем с тобой!
Назад: III. МЕДНАЯ ДЕВА
Дальше: V. ТЕАТР КРАСИВОЙ СМЕРТИ
