III.
МЕДНАЯ ДЕВА
Рала не могла понять, лежит она или стоит. Хотела заговорить, но губы не слушались. Хотела открыть глаза, но веки не повиновались.
Рала совсем не боялась. Она была бодра, жива и бесстрашна. Это странно, бояться бы следовало, хоть чуточку. И все же, хотя она ничего не видела, не слышала — даже пошевелиться не получалось, — умиротворение ее все росло. Говорят, сумасшедшие в безвыходном положении часто проявляют удивительное спокойствие.
Тут Рала вспомнила, что она вольпертингер, и принюхалась. Пахло дымом и каким-то металлом, кажется, свинцом. Неужто ее похоронили заживо? Или она умерла? Но ведь она в полном сознании. Хоть бы какой-нибудь сигнал извне: понять, что жива! Ничего. Рала долго лежала так в темноте. Лежала в ожидании.
Вот! Наконец-то! Какой-то скрип! Противный скрежет металла о металл, такой протяжный и мучительный, что шерсть встает дыбом. Рале он показался самой прекрасной музыкой. Кто-то царапал крышку гроба.
Затем раздался голос: какой-то чужой, холодный, мертвый шепот. Казалось, он доносится отовсюду. Временами его перебивали неравномерные механические щелчки, похожие на тиканье неисправных часов.
— Рала? — говорил голос. — Ты [тик] наконец проснулась? Да? Мои [так] приборы [тик] показывают, что ты проснулась. Значит, мы, наконец, можем начать. Ты [так] готова к смерти? Так медленно еще никто [тик] никогда не умирал!
ИСТОРИЯ ГЕНЕРАЛА ТИКТАКА
После того как генерал Тиктак и его медные болваны исчезли из Цамонии, по стране поползли легенды, будто они сбежали в преисподнюю. Как и во всякой легенде, тут была доля правды, и, как это часто бывает, правда оказалась удивительней всякого вымысла. Действительно, генерал Тиктак угодил прямиком в преисподнюю, но на этом его история не закончилась — она только началась. Там, внизу, он нашел все, о чем только мечтал: родную стихию и вечную смерть. Он по-настоящему сильно переменился духовно, перерос того генерала Тиктака, каким его знали в наземном мире. Но даже не это главное. Вот что еще произошло с генералом в подземном мире: он нашел любовь.
Бросив армию после поражения у Драконгора, генерал Тиктак бежал без оглядки. Он шел часы, дни, недели напролет, ни разу не остановившись и не оглянувшись.
Лишь через месяц генерал Тиктак впервые остановился и поглядел назад. Все его солдаты, точнее, все, кто уцелел — несколько сот медных болванов, — стояли на почтительном расстоянии. Медные болваны ни на шаг не отставали от своего генерала, ожидая его приказов.
В ту минуту Тиктак понял, что солдаты пойдут за ним куда угодно. Шагни генерал прямиком в плавильную печь, и тогда войско не отстало бы от него. Вот что значит слепо повиноваться! С такой армией он добьется чего угодно.
— Мы ждем приказов, генерал Тиктак! — отчеканили медные болваны, колотя кулаками в доспехи.
Итак, медные болваны отправились бродить по Цамонии, нападая на деревни и незащищенные города, но, в отличие от обычных солдат, не преследовали никакой определенной цели. Не стремились разбогатеть или завоевать город, обратив его жителей в рабство, делали только то, чему их учили: крушили и убивали, потом шли дальше, чтобы снова крушить и убивать. Медным болванам нравилась эта беспощадная гонка — будь их воля, они вечно бы вот так скитались. Но однажды генералу Тиктаку наскучила такая жизнь. Ему хотелось крушить в иных масштабах и убивать более изощренно. Но разве развернешься на этом жалком континенте?
Однажды медные болваны повстречались с армией воинов-демонов, и, хотя числом те превосходили войско Тиктака, до конца дня почти никто из демонов не дотянул, а те, кто уцелел, болтались на кольях и молили о смерти.
Генерала Тиктака крайне интересовало все, что связано со смертью. Склонившись над умирающими демонами, генерал проревел:
— Отвечайте [тик], куда вы думаете [так] попасть, когда с вами будет [тик] покончено?
— В подземный мир! — в один голос отвечали воины.
— В подземный мир? Почему [тик] вы хотите попасть в подземный [так] мир?
— Потому что там — вечная смерть, — хрипел один из воинов.
— Вино там пьют, разбавив его кровью! — кряхтел другой.
— Убийства и пытки там ценятся не меньше, чем любовь и рождение — здесь, — стонал третий.
— Как интересно [тик], — отчеканил генерал Тиктак. — Как попасть [так] в это чудесное место?
— Тебе? Никак! — расхохотались воины-демоны. — Ты просто дурацкая машина и не можешь умереть. А в подземный мир отправляются лишь после смерти.
— Что ж [тик], не станем задерживать [так] путников, — прогремел генерал Тиктак и сам перерезал демонам глотки.
С этих пор генерал Тиктак был одержим желанием попасть в подземный мир. Заявить генералу, будто ему что-то не по плечу, — значило разбудить в нем стремление поскорее этого добиться. Так воины-демоны перед смертью положили конец бессмысленным скитаниям медных болванов. Тиктак непременно спустится в это мрачное королевство пыток и смерти, чего бы это ни стоило; если понадобится, он готов придушить себя собственными руками. Но ему мало добраться туда, он задумал сделаться правителем в мире зла!
Медным болванам велено было расспрашивать каждого встречного о том, как попасть в подземный мир. «Расспрашивать» означало выжимать из жертвы все соки. Под пытками чего только не скажешь, и медным болванам называли множество мест, где мог находиться потайной спуск в подземный мир: гигантская пропасть в Мидгардских горах, подводная пещера неподалеку от Бухтинга, кратер в ущелье Демоновой Устрицы. Медные болваны без устали скитались туда-сюда по всей Цамонии в поисках входа в подземный мир, но их поджидало одно разочарование за другим.
В один прекрасный день они набрели на небольшой городок, прозванный Снегвиллем за то, что на крышах домов вечно лежал снег. Завидев городок еще издали, генерал Тиктак решил его захватить. Медные болваны наточили мечи, зарядили арбалеты и, как водится, «расспросили» парочку местных жителей, взятых в плен неподалеку от города. Среди них оказался старый слепой друид, живший отшельником на холме близ Снегвилля.
Он предостерег медных болванов:
— Обходите стороной этот город, он проклят! Кто бы в нем ни поселился — все исчезают за одну ночь. Вот уже несколько дней я чую кислый запах, а жители опять как в воду канули. Остерегайтесь этого города! Он пожирает своих детей.
Генералу Тиктаку история понравилась, и он решил проявить великодушие: велел убить друида сразу, не подвергая долгим и жестоким пыткам. Медные болваны вошли в Снегвилль, и тут-то Тиктак по-настоящему удивился. Никто не вышел им навстречу, не оказал сопротивления: город был пуст, как и говорил старик, — город-призрак. Заснеженные крыши домов сверкали в лунном свете, и генерал Тиктак недоумевал, почему жители бросили такой красивый город. Не иначе как слепой старик запугал всех своей болтовней. Подумать только: из-за каких-то детских страшилок пустует такой город! Даже убить некого. Тиктак даже пожалел, что так милостиво обошелся со слепцом.
Когда медные болваны вышли на рыночную площадь Снегвилля, их взорам предстало странное зрелище: посреди площади зияла дыра размером с небольшой пруд, откуда тянуло чем-то кислым. Подойдя к краю, генерал Тиктак поглядел вниз. Длинная-предлинная лестница уходила куда-то вглубь. Тиктак велел привести одного из пленников, пойманных в окрестностях города.
— Что это [тик] такое? — спросил он.
— Не знаю! — ответил пленник, дрожа от страха.
Схватив несчастного за горло, генерал Тиктак швырнул его в подземелье. Долго-долго доносился до него крик бедняги.
— А я [так] знаю, — отчеканил он, когда крики смолкли. — Это врата [тик] в подземный мир.
ЭФФЕКТНОЕ ПОЯВЛЕНИЕ
Бел пришелся генералу Тиктаку по вкусу. Никогда прежде не бывал он в таком большом, прекрасном, величественном и мрачном месте. Темные переулки, призрачный свет, жутковатые здания, странные жители, сажа и грязь — все это страшно понравилось генералу, когда медные болваны вошли в Бел. Впервые у него не возникло желания разрушить город — напротив, ему захотелось стать частью Бела, важной его частью, разумеется.
Никто не пытался остановить медных болванов. Лязгая доспехами, продвигалась металлическая армия по мрачным улицам, и все, кто попадался им на пути, спешили укрыться в потемках. То и дело медным болванам встречались маленькие шайки кровомясов и других грубых созданий, почтительно уступавшие им дорогу. Но самыми многочисленными жителями города были, похоже, бледнокожие рогатые создания или причудливые существа-гибриды, как нельзя лучше вписывавшиеся в городскую среду. Генерал Тиктак пришел в восторг.
Тиктак остановился и велел схватить несколько местных жителей — самый быстрый и надежный способ сориентироваться в незнакомом городе. Пленники тут же выложили генералу все сведения. Город называется Бел, это центр подземного мира, правит здесь король Гаунаб Девяносто Девятый, его ближайший советник — некий Фрифтар, а прямо сейчас почти все жители смотрят представление в Театре красивой смерти.
Набросив одному из пленников на шею длинную цепь, медные болваны велели показывать дорогу к театру.
Вход в театр кое-как охранял небольшой отряд кровомясов. Они так опешили при виде пришельцев, что даже не успели выхватить оружие. На них обрушился град стрел. Медные болваны вошли в театр по трупам.
Когда медная армия к всеобщему удивлению очутилась на арене, там как раз шел неравный бой. Кровомясы, вооруженные топорами и мечами, учиняли расправу над несколькими пленниками, только что угнанными из Снегвилля. Но и они пали под градом стрел медных болванов, ничего не успев сделать.
А на арену выходили все новые медные воины. Публика, король, его советник и стража словно окаменели, не веря собственным глазам: армия живых машин вошла в Театр красивой смерти и наставила арбалеты на зрителей. Повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем да стуком машин.
Генерал Тиктак важно выступил в центр арены. Кто-то из публики вскрикнул при виде огромного металлического воина. Эта гигантская машина казалась совсем уж невероятной и вселяла еще больший страх. Несколько медных болванов изрыгнули пламя из стальных пастей.
— Кто здесь [тик] король? — прогремел генерал Тиктак.
— Я ролько! — отвечал Гаунаб, дрожавший от волнения, стоя ногами на троне.
— Это наш король, Гаунаб Аглан Ацидаака Бенг Элель Атуа Девяносто Девятый, — пояснил Фрифтар, подобострастно склонившись перед своим правителем. — А я Фрифтар, его советник и распорядитель Театра красивой смерти. Именем короля отвечайте, кто вы такие? И с какой стати вы вот так ввалились сюда, перебив наших солдат?
Генерал Тиктак наслаждался повисшей паузой. Наконец молчание стало невыносимо. Весь театр затаил дыхание.
— Меня зовут [тик] генерал Тиктак, — его рев докатился до самых дальних трибун. — А это моя [так] армия медных болванов. Мы пришли, чтобы…
Снова повисла напряженная пауза. Медные болваны наставили арбалеты на публику, кое-кто — даже на короля.
— …служить вам! — договорил Тиктак. Медленно опустившись на колени, он покорно склонил голову перед Гаунабом Девяносто Девятым.
Театр ликовал.
ВОИН И КОРОЛЬ
В эту секунду Тиктак пленил Гаунаба. Огромный медный болван внушил ему такой страх и так благородно доказал, что бояться нечего, — все дипломатические уловки Фрифтара поблекли в свете этого поступка. Какая восхитительная, блестящая и опасная новая игрушка! Воин из металла с механизмом вместо сердца желает служить ему, Гаунабу!
Как бы ему самому хотелось стать бессмертным и бессердечным существом! Генерал Тиктак обладал всем, о чем Гаунаб только мог мечтать: вечное здоровье, неуязвимость, неиссякаемая сила. По сравнению с ним его собственные генералы — беспомощные трусы, отродясь не видевшие иного поля брани, кроме арены театра, да и ту — лишь из удобной ложи.
Вскоре после эффектного появления Тиктака между ним и королем состоялся долгий разговор. Фрифтар старательно переводил. Порешили на том, что медным болванам позволят остаться в Беле. Но сперва они должны сложить оружие и ждать, пока король и советники определят круг их обязанностей.
Генерал Тиктак отправился расквартировывать медных болванов, а Гаунаб еще немного посовещался с Фрифтаром.
— Я лажею начназить ергенала Тактика вноглакодуманющим шенай миарей, — заявил Гаунаб.
— В самом деле? — Фрифтар старался не подать виду, что пришел в ужас. — Желаете назначить генерала Тиктака главнокомандующим нашей армией? Прекрасная мысль. Как всегда.
— Рапвда? Ниагельно! Он язуневим! Он лёсин! Рождёпринный инво!
— Да, он прирожденный воин. Неуязвимый. Идеальный главнокомандующий. В вопросах политики Вы, Ваше Величество, удивительно прозорливы. — Повторяя слова Гаунаба, Фрифтар успевал прокрутить в голове сотню вариантов ответа.
— Годабларю. Мне он нраповился.
— Жалко вот…
— Тшо? Тшо кожал? — нетерпеливо перебил советника Гаунаб.
— Одним словом… генерал Тиктак — яркая, всесторонне одаренная личность. Какая утрата для Театра красивой смерти.
— Что ты еимешь в дуви?
— Ваше Величество, Вы видели лица зрителей при его появлении? Какое сочетание страха и восхищения! Стоит ему шевельнуть пальцем, и публика глядит, как завороженная. Как это… изысканно!
— Сканизыно?
— Я хочу сказать, у него есть все данные, чтобы выступать в Театре красивой смерти. Публика валом повалит. Он один соберет полный зал. Солдат из металла! Воин без сердца! И его медные болваны! Если назначить генерала Тиктака начальником театральной стражи, народ будет в восторге.
— Ронад? С киках пор нас теринесует нимнее ронада?
Фрифтар звонко рассмеялся.
— Ваше Величество, верно подмечено! Этой шуткой вы, конечно, хотели напомнить мне, как важно, чтобы простолюдины думали, будто кого-то интересует их мнение! — Фрифтар сделал вид, что крепко задумался. — Впрочем, вы всегда правы! В точку! Это мысль государственного мужа!
— Вераз? — смутился Гаунаб. Вообще-то, он имел в виду совсем другое. Гаунаб покачал головой. Потом сделал вид, что вспомнил. — Да, менино кат.
— Гениально! — воскликнул Фрифтар, подливая королю вина. — Медные болваны — стражники Театра красивой смерти! Для привлечения публики! И как я сам не догадался? Театр многое приобретет благодаря медным болванам. Время от времени они могут участвовать в сражениях и убивать пленников!
— Вабиуть никпленов! — восхищение Фрифтара передалось и Гаунабу. — Да! Вабиуть никпленов!
— Одну минуту, Ваше Величество, я потихоньку начинаю понимать, к чему вы клоните: следует надстроить театр еще одним ярусом, верно? Над ярусом пленников, откуда медные болваны смогут их охранять. Ну конечно! Как оригинально!
— Гинаорильно? Да! Гинаорильно! — вскрикнул Гаунаб, хлопая в ладоши. — Раохнять! Да, раохнять!
— Итак, генерал Тиктак назначается начальником стражи Театра красивой смерти? — как бы между прочим спросил Фрифтар. — Можно сообщить об этом народу и знати? Готовить указ?
— А? — Гаунаб почесал в затылке, напряженно задумавшись. — Да, обсощай. Котава ямо ролековская ляво.
— Ваша королевская воля? Как Вам будет угодно, Ваше Величество! — Фрифтар откланялся, а монарх облегченно откинулся на подушки.
По дороге в покои королевский советник хвалил сам себя за твердость духа. Он был на волосок от провала. Должности главнокомандующего Фрифтар добивался много лет, плетя интриги, а безмозглый король хотел просто так отдать ее Тиктаку. Ну нет! А так, коль уж придется мириться с присутствием генерала, — пусть лучше тот попадет в театр к остальным шарикам, которыми жонглировал советник. Вопрос в том, как долго Фрифтару удастся ни одного не уронить?
ТИКТАК РАСТЕТ
С тех пор как генерал Тиктак завоевал расположение Гаунаба, силы его увеличивались почти каждый день. Но, в отличие от Фрифтара, раскинувшего сети интриг и шпионажа, генерал в буквальном смысле сделал себя сам.
Он побывал во всех оружейных мастерских города, где ему показали новейшие достижения военного искусства. Генерал выбирал, что ему заблагорассудится: клинок тут, набор стрел там, миниатюрный арбалет, тетиву из драгоценного металла, зубы из двенадцатислойной стали, стеклянный кинжал, наполненный ядом. Все это установили в его медном корпусе. День ото дня он рос в ширину и в высоту, обзаводясь все новым изощренным оружием. Руки и ноги стали длиннее, грудь и спина — шире, к тому же генерал так потяжелел, что камни мостовой крошились у него под ногами.
Его арсенал включал все высочайшие достижения оружейного мастерства Бела. Из левого глаза он выпускал стрелы, начиненные снотворным или ядом. Острые кинжалы автоматически выдвигались из пальцев. Спрятанный в груди баллон с горючей смесью позволял плеваться огнем. Каждый уголок корпуса скрывал в себе коварное оружие. Он считал себя вечным двигателем, совершенством, не знающим предела. Ветхость, износ, время, болезни — для генерала Тиктака эти слова почти ничего не значили. Десять лет, сто или тысяча — разницы никакой. Разумеется, у генерала то и дело появлялась ржавчина, изнашивались шарниры, разбалтывались винты и гайки, разряжались алхимические батареи, но механикам не составляло труда заменить ту или иную деталь новой, еще более совершенной. Время шло только на пользу генералу: методы обработки металла и легирования совершенствовались, оружие становилось все изощреннее и эффективнее. Тиктак предвкушал технический прогресс грядущих столетий. Ненасытный генерал найдет применение всякому новому изобретению. Настанет момент, когда никто не сможет его остановить, а пока придется приспосабливаться. Сейчас он просто карлик по сравнению с тем, каким станет. Тогда-то он раздавит стальным кулачищем отвратительного короля и растопчет его народец, как тараканов. О, как же он этого ждал! Но пока для достижения своих целей приходилось прибегать к докучливой дипломатии.
Тиктак часто задавался вопросом: что так разительно отличает его от остальных медных болванов, возвышает над ними? Почему его считают генералом? Он никому не подчинялся, но знал: какой-то таинственный элемент в его механическом нутре управляет им. Генерал догадывался: этот хитроумный мотор вживили ему при рождении алхимики. Это не алхимическая батарея и не паровая машина, а какая-то мыслящая субстанция, не знавшая ни отдыха, ни сна, ни покоя, ни умиротворения. Это таинственное Нечто беспрестанно терзало Тиктака вопросами: «как вырасти еще выше?», «как стать еще сильнее?» или «как внушать еще больше страху?». Но чаще всего Тиктак задавался таким вопросом: «как убивать еще утонченнее?».
Как он только не убивал: при помощи всевозможного оружия, пыточных машин, ядов и даже голыми руками. Никто не знал об убийствах и смерти больше, чем Тиктак. Каждой из своих жертв он заглядывал в глаза за секунду до смерти и узнавал о ней почти все. Видывал такое, что, если бы существовала научная степень доктора смерти, ее несомненно присвоили бы Тиктаку как ведущему специалисту в этой области. Он выяснил, что в последний миг перед смертью боль — даже самая сильная — уходит. Но куда?
Чтобы узнать о смерти все до мелочей, нужно больше времени. Речь не о сроке, отпущенном самому генералу, — у него-то времени предостаточно, ведь он бессмертен. А вот жертвы умирают чересчур уж быстро. Запустив механизм, его нельзя приостановить или замедлить, отчего генерал каждый раз ужасно огорчался. Минуту назад Тиктак распоряжался жизнью и смертью, и вдруг кто-то более сильный начинает устанавливать правила игры. А ему всегда хотелось растянуть процесс умирания на дни, недели, месяцы!
И вот судьба привела генерала Тиктака в Бел. Город зла приготовил для генерала ответ на вопрос, не дававший ему покоя: «как убивать еще утонченнее?». И как бы странно это ни звучало, ответ крылся в любви.
МЕДНАЯ ДЕВА
Многие считают, будто зло не знает любви. Это опасное заблуждение. Способность любить — это не привилегия добра, а, вероятно, единственное, что связывает его со злом. Любовь всегда приходит неожиданно, просто однажды оказываешься в нужное время в нужном месте. В случае генерала Тиктака этим местом оказалась оружейная мастерская, где также делали машины для пыток и казни.
Тиктак заглянул сюда в поисках новых смертоносных безделушек. Оружейник разложил перед ним свои последние шедевры, среди них — пыточные щипцы с алмазными шипами и позолоченный зазубренный диск для метания.
Тиктак стал разглядывать щипцы. Какие мощные! Ими можно расколоть и медного болвана, даже самого Тиктака — стоит лишь надавить посильнее. Взвесил в руке позолоченный диск — таким ничего не стоит перерубить противника, как дерево. Оба орудия великолепны.
Однако Тиктак был в дурном настроении, и угодить ему оказалось непросто. Он не желает, чтобы хозяин что-то ему навязывал, лучше он сам, не торопясь, пороется в мастерской. Тиктак заглянул в каждый уголок. Наконец оружейник отвел его в большую темную комнату — кладбище металла, как он сам говорил. Тиктак велел зажечь факел, и, когда его свет озарил груду металлолома, кое-что в самом дальнем углу привлекло его внимание. Похоже на саркофаг. Тиктака очень привлекали гробы, саркофаги же он считал истинными шедеврами мастеров гробовых дел. Он решил подойти ближе, хозяин последовал за ним с факелом. Возбуждение Тиктака росло с каждым шагом. Нет, это не саркофаг. Кажется, Тиктак знает, что это: он часто слышал про эту вещь, но ни разу не видел. Подумать только: кто-то оставил гнить такую ценность! Это все равно что найти в куче мусора огромный брильянт. Тиктак обнаружил настоящую медную деву.
Медная дева — это машина для пыток и казни — два в одном. Та, что стояла перед Тиктаком, своими пустыми глазницами и оскаленной пастью напоминала примитивные доспехи или привидение, обреченное на вечные муки. Корпус состоял из толстого серого свинца, а все украшения и болты были медные. Передняя часть медной девы распахивалась, как двустворчатая дверь. Корпус легко мог вместить даже крупную жертву. С внутренней стороны дверей торчали десятки тонких, длинных медных — к особой радости Тиктака — шипов. В медную деву помещали приговоренного к казни, захлопывали дверцы, и шипы пронзали тело с головы до ног. Хозяин мастерской со знанием дела пояснил Тиктаку, что главное назначение этой машины — искусно изрешетить тело жертвы. Если же закрывать двери медной девы медленно, казнь превратится в пытку. Жертвам, попрощавшимся с жизнью в чреве медной девы, по словам оружейника, несть числа. Петли страшно скрипят, а на шипах засохла кровь. Жалкое зрелище. Он давно собирался отправить в переплавку это старье.
За такое неслыханное неуважение генерал Тиктак прикончил хозяина мастерской, не сходя с места: приставил палец к затылку и выпустил медное лезвие, проткнув бедняге мозг. Труп упал к изножью медной девы — по мнению генерала Тиктака, там ему и место. Да как он посмел так дурно с ней обойтись? Назвать ее старой и жалкой! Тиктак с нежностью посмотрел на деву. У них так много общего: оба они — машины изощренной и мучительной смерти. Оба большей частью сделаны из меди. Они будут расти вместе. И вместе убивать.
И генерал Тиктак заревел так, что стены задрожали. Впервые в жизни он влюбился.
БОЛЬШЕ СМЕРТИ!
Генерал Тиктак велел слугам доставить медную деву в пыточную камеру у себя в башне и вынести оттуда вон все остальные орудия пыток. Дыбу — вон! Гаротту — вон! Стул с шипами — вон! Одно их присутствие оскорбляет деву. Отныне Тиктаку не придется прибегать к столь примитивным приспособлениям. Затем он принялся самолично чистить и приводить в порядок деву. Сперва отмыл шипы от крови. Чья она? Сильно ли страдали жертвы? Долго ли? Много ли их было? И кто их пытал? Поборов вспыхнувшую ревность, Тиктак стал полировать медные детали пастой. Как же они засверкали! Смазал петли и натер остальные детали. Затянул потуже все болты и, наконец, оглядел свою работу. Медная дева стала как новая.
Тиктак задумался. Чего-то не хватало. Но чего? Подвижности? Жизни? Нет. Он отнюдь не собирался вмонтировать в медную деву механизм, подобный тому, что тикал внутри него самого, она нравилась ему именно такой: молчаливой и неподвижной. И все же чего-то недоставало. Тиктак ходил кругами, разглядывал деву со всех сторон, распахивал и захлопывал дверцы, и наконец до него дошло: не нужно больше жизни. Нужно больше смерти!
НЕВОЗМОЖНОЕ ЖЕЛАНИЕ
Созвав лучших алхимиков, врачей и инженеров Бела, генерал Тиктак изложил им свой план. Медная дева должна стать самой шикарной, изысканной и прекрасной машиной смерти из когда-либо существовавших. Ей не нужно уметь ходить, как медные болваны, — пусть всегда стоит здесь, в башне генерала Тиктака. Само слово «машина» не подходит деве: слишком оно технически-грубое. Ведь, по замыслу Тиктака, деве предстояло исполнять весьма тонкую работу. Она станет произведением искусства, подлинным виртуозом смерти. Тиктак пожелал подвести к машине систему трубопроводов, чтобы управлять ею поворотом вентилей, оснастить тончайшими иглами, чтобы впрыскивать жертвам эликсиры, яды, зелья и снадобья.
Ученые и мастера все как один почесывали в затылках и беспомощно переглядывались. Но вдаваться в расспросы никто не отваживался. Генерал Тиктак проявил удивительное великодушие, изложив свой замысел подробнее.
— Прежде всего, [тик] я желаю, — начал он, — заменить шипы медной девы на тонкие [так] полые иглы, подсоединив их к хитроумной [тик] системе медных трубок и сосудов, установленных [так] рядом с медной девой. А в этих [тик] трубках и сосудах пусть циркулируют всевозможные [так] алхимические жидкости.
Алхимики очень хотели бы знать, какие именно жидкости имеет в виду генерал, но смолчали.
— И я желаю сам впрыскивать [тик] эти жидкости узникам медной девы через иглы. Желаю [так] подчинить себе кровоток жертвы и все жизненные процессы! Желаю трубки [тик] и вентили! Насосы и фильтры! Желаю [так] играть на организме, как на [тик] музыкальном инструменте!
Кое-кто из алхимиков начал догадываться, к чему клонит медный генерал.
— Одни сосуды наполните [тик] смертоносными ядами, другие — живительными алхимическими [так] настойками, третьи — кислотами, отварами и [тик] всевозможными зельями, вызывающими боль. Сок [так] белладонны! Раствор опиума! Валерьяна, мышьяк, отвар мелиссы, кофеин, настойка дурмана. И пусть [тик] алхимики создадут совершенно новые сильнодействующие средства, которые [так] ускоряют смерть и продляют жизнь. Усиливают [тик] и притупляют боль. Вселяют [так] смертельный ужас. Наводят [тик] в голове чудовищный [тик] хаос! И пробуждают безудержное [так] счастье!
По ускорившемуся тиканью ученые заметили растущее волнение генерала, его настойчивость и решительный настрой.
— Я желаю [тик], — громыхал он, — создать машину [так], что позволит управлять смертью! И [тик] тогда смерть не будет [так] больше делом природы [тик]. Смерть будет предметом [так] искусства!
Окончив речь, генерал пристально поглядел на каждого из присутствовавших.
— Я желаю [тик] невозможного, — добавил он тише. — И как можно [так] скорее.
Алхимики, врачи и инженеры поспешили в лаборатории и мастерские и принялись за работу с таким рвением, какого никогда прежде не выказывали. Генерал требовал невероятного. С тем же успехом он мог бы приказать сделать его невидимкой или создать машину для производства золота. Несколько месяцев ученые мужи трудились денно и нощно, применяя все свои знания, и с небывалым усердием. Сыграли свою роль и регулярные визиты генерала Тиктака в мастерские и лаборатории. Одно его присутствие наталкивало на решение казалось бы неразрешимых задач и превращало усталость в жажду деятельности. Через полгода невозможное стало возможным. К полнейшему удовольствию генерала Тиктака, медная дева была готова.
Искусство медленного убийства
Однако на практике все оказалось намного труднее, чем задумывалось. В ходе экспериментов генерал Тиктак, к своему разочарованию, обнаружил, что искусство убивать требует весьма тонкого подхода. Первый же узник медной девы отдал концы в тот самый миг, когда в его тело вонзились иглы — от страха. Следующие трое протянули всего несколько минут: от нетерпения Тиктак переборщил с живительными зельями, и сердца жертв не выдержали. Мало-помалу он научился сдерживаться, однако ни один из пленников не продержался в медной деве больше часа.
Генерал Тиктак понял: медная дева — инструмент тонкий, и, чтобы овладеть им, придется изрядно потрудиться, да и организмы жертв довольно чувствительны — одними ядами и зельями тут не обойтись.
Но отчасти виноваты и сами испытуемые. Они хотели умереть и умирали. Каждый, кто попадал в медную деву, стремился поскорее ее покинуть, и самый быстрый способ — смерть. Сколько бы Тиктак ни накачивал жертвы зельями, вызывавшими радость, машина нагоняла такой ужас, что они предпочитали умереть. Генерал пытал самых закаленных в боях воинов, матерых солдат, покрытых шрамами богатырей, не покидавших поле битвы даже под градом стрел или с пробитой головой, но и они держались всего день-другой, оскверняя медную деву грубыми ругательствами. Чтобы разгадать тайну смерти, Тиктаку нужен невероятно выносливый подопытный. Его смерть должна растянуться на недели и месяцы. А то и на год.
Генерал извел еще с десяток несчастных, прежде чем понял: медная дева — это скрипка без струн. Есть и инструмент, и виртуозный исполнитель — не хватает только души. Благородной и утонченной машине нужно равное ей существо, лишь тогда зазвучит музыка, о какой мечтал Тиктак. Генерал решил не пачкать понапрасну кровью дорогой инструмент и дождаться, пока в руки к нему не попадет достойная жертва.
НОВЫЕ ВОИНЫ
Продолжать поиски души медной девы в Беле — все равно что охотиться на ягненка в стае волков. Тем не менее шпионы генерала шныряли по улочкам Бела в поисках нужного материала. Но те, кого притаскивали шпионы, ни на что не годились.
Тиктак решил самолично отправиться в наземный мир на поиски подходящей жертвы, а то и нескольких. Он уже совсем было снарядился в путь, как вдруг пришло известие: в Бел доставлен новый урожай города-ловушки. Генералу полагалось самому осмотреть новых гладиаторов и убедиться, что они не угрожают безопасности короля. Тиктак был уверен, что никто из пленников не может представлять опасности для него и медных болванов, но все же и в этот раз не стал уклоняться от докучливой обязанности и отправился поглядеть на новых воинов.
Их пригнали из города под названием Вольпертинг. Судя по названию — какое-нибудь сборище деревенских простофиль. Странные распоряжения Фрифтара всегда ставили генерала в тупик. Он не мог дождаться дня, когда заживо вырвет сердце из груди советника чокнутого короля.
Тиктак осматривал не всех пленников, а лишь запертых в одиночных камерах Театра красивой смерти. Старых и слабых держали в большой общей тюрьме, где те относительно свободно передвигались.
Генерал Тиктак осматривал одну камеру за другой, и то, что он там увидел, поразило и обрадовало его сверх всякой меры. Первые же трое пленников, еще не очнувшихся от усыпляющего газа, показались генералу куда более подходящими для медной девы, чем все жители Бела вместе взятые. Что за благородные создания! Похожи на собак разных пород, но, очевидно, ходят на двух лапах, а на головах растут рожки. Все как один мускулистые и натренированные. Тиктак приказал открыть остальные камеры, и его восторгу не было предела. Вот прирожденные воины, а не какие-то солдафоны, готовые родную мать продать за кусок хлеба. Вот настоящие бойцы, разумные существа с задатками хищных зверей. Подумать только, как рьяно станут они бороться со смертью в корпусе медной девы! Генерал Тиктак едва не сошел с ума от радости.
Душа медной девы
Какое неслыханное расточительство — истреблять этих благородных созданий ради грубых развлечений в Театре красивой смерти! Нужно скорее спасать самые ценные экземпляры, пока они не полегли на песке арены. Достаточно объявить, что пленники представляют слишком большую опасность для короля, и можно делать с ними, что угодно. Но кого выбрать? Все они великолепны. Генерал в нерешительности ходил от камеры к камере. Экспедиция в наземный мир откладывается. Тем временем сторож отпер следующую камеру, и Тиктак заглянул внутрь.
В память генерала глубоко врезалось всего несколько самых ярких эпизодов его жизни: поле битвы в Нурнийском лесу — первое, что предстало его взору при рождении, вал камней, что обрушился на медных болванов с Драконгора, вид на Бел издали и, конечно, медная дева. То, что увидел генерал Тиктак в этой камере, поразило его настолько, что, будь он один, непременно упал бы на колени.
Там, на каменном полу, неестественно подвернув лапы, одурманенная и прикованная цепями, лежала Рала. Генерал не мог отвести взгляд.
Вот это счастье, вот это удача! По медному корпусу Тиктака прокатилась дрожь, алхимические батареи затрещали, он лишился дара речи и только тикал. Изо всех сил он сдерживался, чтобы на радостях не оторвать сторожу голову.
Идеальные пропорции — медную деву будто отливали специально для этого создания. Невероятная красота! Генерал Тиктак обладал особым чутьем, когда дело касалось отваги и страха. В этой девушке пылала неугасимая жажда жизни, а смерти она боялась не больше, чем мертвец. Сомнений нет: перед ним — душа медной девы. Наконец-то исполнится давняя мечта генерала: сыграть симфонию смерти.
ЧЕРВИ-КУСАЛЬЩИКИ И НАВОДНЕНИЕ ПАУКОВ
Проснувшись, Румо почувствовал себя свежим и отдохнувшим. Зверьки, укрывавшие его живым одеялом, теперь копошились неподалеку. Румо встал и заглянул в отверстия в скале.
— По какой дороге пойти? — спросил он.
— Трудно сказать, — ответил Львиный Зев.
— Какая первая попадется, по той и иди! — предложил Гринцольд.
Дорога оказалась не из легких. Румо ступал по острым камням, тоннель, разветвляясь, постепенно сужался, каменные глыбы, преграждавшие путь, становились все внушительнее. Румо приходилось то протискиваться в узкие расщелины, то ползти. Пушистые зверьки исчезли. Оставалось только надеяться, что дорога не упрется в отвесную скалу.
— Ступай осторожнее. Повсюду трещины с километр глубиной, — предостерег Львиный Зев.
— Ты-то откуда знаешь?
— Тебе ведь известно, я работал на рудниках. Уж в чем в чем, а в пещерах я кое-что смыслю, я же пещерный тролль! Форма камней говорит о тектонических сдвигах. Острые камни образуются после землетрясений. Легкий толчок — и мы окажемся заперты здесь навеки. Ха-ха-ха!
— По-твоему, это смешно? — спросил Румо.
— Мне не привыкать, — ответил Львиный Зев. — Слыхал когда-нибудь, как шутят горняки? Прежде во время работы мы рассказывали друг другу разные страшилки. Это помогает не бояться.
Какая-то слизь капнула Румо за шиворот. С потолка пещеры свисали огромные белые жуки без глаз, с длинными щупальцами.
— Спокойно. Они питаются мертвечиной, — сказал Львиный Зев. — Но могут сожрать глаза — тогда ты покойник. Глаза они любят. Может, оттого, что у самих их нет.
Румо с отвращением отмахнулся от щупалец одного из жуков, тянувшихся к нему.
— В темноте всегда так! — пояснил Львиный Зев. — Природа вытворяет всякие фокусы там, где никто ее не видит.
— Это уж точно, — согласился Гринцольд. — Мне случалось воевать в пещерах Мидгарда. Три года под землей. Так вот, я видал таких зверей, которых следовало бы запретить!
— Вот-вот! Темнота рождает чудовищ. Меловые черви, земляные пауки, железные гусеницы, фосфорные улитки, тоннельные крысы, потолочные ползуны, прозрачные сосуны, многолапые прищепники, ледяные мотыльки, лавовые черви — кажется, все самое отвратительное скапливается там, где никто не видит.
Румо взбирался по природной лестнице из сваленных друг на друга плит гранита. Навстречу бежала тысяченожка не меньше метра в длину. Румо отпрянул, и чудовище, щелкая челюстью, похожей на кусачки, просеменило мимо. Видимо, тысяченожка тоже слепая.
— Да уж, от этих тварей лучше держаться подальше, — проговорил Львиный Зев. — Червь-кусальщик. Безобиден, пока ты не спишь и можешь отойти в сторону. Но горе тебе, если кусальщик наткнется на тебя во сне. Проест насквозь. Заберется в ухо, прогрызет мозг, все туловище и вылезет из задней лапы. Черви-кусальщики не знают преград.
— Так и есть, — подтвердил Гринцольд. — Знавал я одного демона — кусальщик прогрыз ему во сне обе ноги, да еще дважды! В одну сторону прошел через бедра, в другую — через голени. Бедняге потом пришлось ходить на руках.
— А слыхали про хищные подземные грибы? А про осьминогов, живущих на суше, среди камней? Щупальца у них — по две сотни метров в длину. А в присосках можно уместиться целиком.
— Еще бы! — подхватил Гринцольд. — А минералеона встречать приходилось? Вот это тварь! Длиной — метров двенадцать, и умеет маскироваться под любой камень. Наступишь и не заметишь.
— Это еще что, — не унимался Львиный Зев. — Под землей водятся совсем крохотные мошки. Они залетают через нос прямо в мозг. Откладывают там яйца, а те вырастают размером с арбуз. Такое случилось с одним троллем у нас в рудниках. Идем мы с ним как-то по шахте, и вдруг голова у него раздулась, как тыква — бах! — и лопнула прямо у меня на глазах, а оттуда вылетели миллионы мелких мошек…
— Наводнение пауков! — мрачно перебил его Гринцольд.
— Ого, наводнение пауков — это сила! Шахты вдруг заполняют шерстяные пауки с кулак величиной. Можешь попытаться дышать, не проглотив ни одной из этих мохнатых тварей, но будь уверен, ничего не выйдет.
Румо тяжело вздохнул. И без болтовни Гринцольда и Львиного Зева идти тяжело! Уже довольно долго он шел пригнувшись: мешали острые камни, свисавшие со свода. Всюду ползали жирные слизняки, оставляя фиолетовые светящиеся липкие следы.
Румо заметил, что ступает теперь на мягкую землю, песок и гальку.
— Похоже, скалы кончились, — сказал Румо.
— Значит, мы поднялись выше, — ответил Львиный Зев. — Верхние слои земли мягче.
Румо почуял знакомые запахи: земля, перегной, смола. Ему почудилось, будто он бывал здесь прежде. Разумеется, это невозможно.
— Пахнет лесом, — заметил Румо.
Почва становилась все более податливой и влажной, при каждом шаге раздавалось хлюпанье, будто Румо шел по мокрому мху. Тысячи слизней кишели под ногами, ползали по сводам, оставляя фиолетовый светящийся свет. Все твердое, холодное и острое сменилось мягким, теплым и влажным. Румо наступил в лужу.
Присев на корточки, Румо пощупал жидкость лапой. Густая, липкая и на удивление знакомая.
— Ну? — спросил Львиный Зев. — Можно пить?
— Нет, — ответил Румо. — Это кровь.
ОСАДА
Медная дева готова. Изысканное орудие убийства, наконец, обрело душу. Прекрасная вольпертингерша идеально заполнит собой машину смерти, будто та создана специально для нее.
Едва увидев Ралу, генерал Тиктак велел своей гвардии строго охранять пленницу и никого к ней не подпускать. А сам поспешил в башню, подготовить медную деву. Наполнил резервуары зельями, отполировал машину и трубки медной шкуркой и велел слугам зажечь в камере свечи. Наконец отдал приказ доставить вольпертингершу.
Тиктак успел узнать, что ее зовут Рала. К радости генерала, она еще не пришла в себя: можно незаметно поместить ее в машину и ввести иглы.
Итак, за дело! Перво-наперво генерал впрыснул пленнице немного кофеина с белладонной. Немного сахара, растворенного в дистиллированной воде, — для мозга? Почему бы и нет! Невеста должна очнуться бодрой и свежей. В трубках послышалось веселое бульканье, медная дева сверкала в пламени свечей. Никогда еще генерал не предвкушал такой радости. Он будто получил дорогую награду за еще не совершенное дело.
Издалека в камеру пыток доносился приглушенный шум из Театра красивой смерти. Вскоре на арену вывели первого вольпертингера. Жители Бела будто с ума посходили. Слух о небывалом урожае города-ловушки разнесся молниеносно, и каждый желал поглазеть на вольпертингеров в бою.
Но генерала это не интересовало. Ничуть. Глупые побоища в театре наскучили ему с самого начала. Много ли он пропустит? Жалкую возню на арене, кровь, пьяную публику. Нет, у него найдутся дела поважнее. Тиктак готовился к совершенно необычной свадьбе: он схватит, подчинит и уничтожит тело Ралы. Ее смерть станет самой долгой, мучительной и прекрасной на свете.
ПЕРВЫЙ БОЙ УШАНА
Ушан Делукка вышел на арену через северные ворота. Зрители на трибунах совершенно распоясались: они орали, хохотали, шумели, бросали друг в друга хлебом и фруктами, не обращая никакого внимания на новичков Театра красивой смерти.
Ушан был в прекрасном расположении духа. Легко ступая, он улыбался и махал публике. Его вместе со всеми друзьями угнали в рабство, в город, населенный кровожадными чертями, и вот-вот убьют у всех на глазах, и все же это не испортило Ушану настроения. А все потому, что в подземном мире не было погоды.
Тут не знали ни дождя, ни солнца, ни низкого давления, и Ушана не мучили головные боли, звон в ушах и депрессии. Проснувшись в Беле, Ушан почувствовал, будто сбросил с плеч огромную тяжесть. Будто всю жизнь носил свинцовые вериги и, наконец, от них избавился. Попав в плен в этот кошмарный мир, Ушан впервые почувствовал себя свободным.
Ушан остановился, повернулся на месте и послал публике воздушный поцелуй. Какой необыкновенный день!
Раздался громкий удар гонга, и публика вмиг смолкла.
Пол арены раздвинулся, и в середине открылся проем примерно два на четыре метра.
— Нагельфар, Нагельфар! — негромко приветствовала его толпа. — Нагельфар!
Ушан замер в удивлении. Похоже на какой-то ритуал.
Снова послышался гонг, и из-под пола показалась остроносая гондола, а в ней стоял краснокожий великан на три головы выше Ушана, облаченный в доспехи: кожаные наплечники, бронзовый нагрудник, серебряные наколенники. На голове у него был золотой шлем в форме черепа с серебряным лезвием на макушке, на бедрах — украшение из костей, обеими руками он опирался на огромный меч. Гондола остановилась, и борец ступил на арену.
Публика неистовствовала.
— Нагельфар-паромщик! Нагельфар-паромщик! — скандировали зрители все громче.
Ухватив меч обеими руками, Нагельфар направил его на публику. Гондола исчезла под полом, и проем закрылся.
Зрители затопали.
«Видать, этот Нагельфар — любимчик публики», — подумал Ушан.
ИСТОРИЯ НАГЕЛЬФАРА-ПАРОМЩИКА
Нагельфар был одним из последних представителей народа осиров — богатырей с севера Цамонии. Нагельфаром-паромщиком его прозвали за то, что всех без исключения соперников он отправлял в царство смерти по реке крови. Овации он любил не меньше, чем драки, и взял себе за правило: убивать красиво. Нагельфар никогда не торопился, подолгу измывался над противником, нанося ему мелкие раны, пока тот в конце концов не умирал в муках. Нагельфару как прославленному мастеру поставляли соперников гораздо слабее него, а потому он мог позволить себе немного озорства.
Нагельфар никогда не проигрывал, и публика это знала. Сражения с его участием считались, скорее, ритуалом с заранее предрешенным исходом, интрига состояла лишь в том, как именно Нагельфар убьет соперника. Одного удара ему было мало, он наносил третий, четвертый, пятый, десятый — с последним голова противника падала в песок. Нагельфар не дрался, он истязал. Не умерщвлял жертву, а забивал, как скот.
Из всех пленников Нагельфар сам выбрал Ушана. Вольпертингер с огромными мешками под глазами не мог быть особенно силен, да и едва ли отличался проворством. Когда Ушан выступил против Нагельфара с тонкой шпагой, в рядах зрителей послышались язвительные шутки и смех. Он бы еще с вареной макарониной вышел!
— Новый пассажир, Нагельфар! — крикнул кто-то. Несколько зрителей рассмеялось.
Нагельфар поворачивался во все стороны, держа гигантский меч обеими руками над головой. Трибуны сотрясались от топота зрителей.
На Ушане не было доспехов — только обычный костюм из замши и шпага. Неторопливо приблизившись к Нагельфару, он остановился и небрежно взмахнул шпагой, будто в знак приветствия.
— Вжик, вжик, вжик! — просвистел Ушан, но из-за шума никто его не услышал. Ушан поклонился, послал публике пару воздушных поцелуев и вразвалочку направился к воротам — так же, как выходил на арену.
Краснокожий великан у него за спиной с хрипом упал на колени, из множества ран между доспехами фонтаном била кровь. Никто ничего не видел. Этот вольпертингер вообще вынимал шпагу? Над Театром красивой смерти повисла звенящая тишина.
Нагельфар рухнул в песок лицом вниз и больше не шевелился.
Ушан снова остановился, обернулся и низко поклонился. Никто не аплодировал. Ушан удалился с арены.
РИВОФАТ
Король перестал ерзать на троне.
— Тшо тоэ котае? — недоумевал он. — Ты тшо-бунидь няпол, Тарфриф?
— Это самый короткий поединок из всех, что я видел! — отвечал Фрифтар. Он был ошарашен не меньше других зрителей. — Честно говоря, я ничего не понял.
Гаунаб взглянул на труп, лежавший в кровавой луже.
— Фагельнар рёмтв, — неслышно прошептал он. — Фагельнар-ромпащик рёмтв.
— Да, Нагельфар мертв, — механически перевел Фрифтар. — Эти вольпертингеры и впрямь превосходные бойцы, молва не врет, а внешность обманчива. Узнаю, как звать этого воина, и внесу в список фаворитов.
— Да, — ответил Гаунаб. — Сивне в соспик. Он ривофат.
Фрифтар поклонился, ухмыльнувшись украдкой. Зрители были сбиты с толку, в театре стоял гвалт. Именно так Фрифтар все себе и представлял! Вольпертингеры, очевидно, лучший урожай, собранный в первом городе-ловушке.
КРОВЬ НУРНИЙ
— Кровь? — Гринцольд уж и не надеялся. — Настоящая кровь?
Румо стоял на коленях перед красной лужей, каких в тоннеле множество. Румо перепачкал в липкой жиже лапы и одежду.
— Пахнет кровью, — сказал он. — И смолой. Знакомый запах!
— Кровь и смола, — протянул Львиный Зев. — Напоминает Нурнийский лес. Кровь нурний пахнет смолой.
— Надо отсюда убираться, — ответил Румо. — Плохой запах.
Едва он договорил, как из лужи вынырнуло кроваво-красное щупальце, напоминавшее мускулистую руку. Пять отростков, похожих на пальцы, обвились вокруг лапы Румо и потащили в лужу.
— Что такое, в чем дело? — завопил Львиный Зев.
Румо попытался высвободиться, но щупальце оказалось сильнее.
— Вынь меня! — скомандовал Гринцольд.
Свободной лапой Румо выхватил меч из-за пояса, размахнулся и одним ударом отрубил щупальце. Из обрубка фонтаном забила кровь.
— Фу-у-у! — взвизгнул Львиный Зев.
Обрубок щупальца молниеносно скрылся в кровавой луже, а отрубленный кусок упал на землю. Встав на пальцевидные отростки, щупальце немного помедлило, а затем, словно паук, побежало к луже и прыгнуло туда. Брызги крови разлетелись во все стороны, из глубины пошли пузыри, затем все стихло.
Румо встал.
— Я же предупреждал, — завопил Львиный Зев, — здесь, внизу, распускаются самые отвратительные цветы зла. Нужно идти очень осторожно.
Сунув меч за пояс, Румо продолжил путь, стараясь держаться подальше от кровавых луж.
У следующей развилки Румо остановился. В тоннеле он снова учуял знакомый запах и в ужасе отпрянул.
— В чем дело? — спросил Львиный Зев.
— Нурнии! — выпалил Румо. — Тоннель кишит ими. Не меньше полудюжины.
— Черт! Да как они сюда попали?
— Понятия не имею, — ответил Румо. — Они меньше тех, что в лесу. С меня ростом. Похоже, спят. Не шевелятся.
— Так перебьем их! — предложил Гринцольд.
— Лучше поищем другую дорогу, — возразил Львиный Зев.
На цыпочках Румо дошел до следующей развилки. Тоннель оказался пуст, но красных луж было особенно много.
— Смотри, куда ступаешь! — крикнул Львиный Зев.
Румо на цыпочках пробирался между лужами. Что-то теплое и липкое капнуло ему за шиворот с потолка — кровь. Послышалось бульканье, и Румо замер на месте.
— Что это? — шепнул Львиный Зев.
— Не знаю.
Большой пузырь поднялся из ближайшей лужи и с шумом лопнул.
Румо отступил на шаг, прижался к стенке тоннеля и вынул меч.
Тут пузыри пошли из всех луж сразу, красная жидкость закипела, забурлила, тоннель огласился бульканьем и клокотанием.
— Я как-то видел небольшое извержение вулкана, — проговорил Гринцольд. — Начиналось очень похоже.
Жидкость стала плескать через край, поднялся пар, и из бурлящей крови, к изумлению Румо, показались какие-то существа с восемью лапами. Выбравшись на сушу, они остановились, покачиваясь из стороны в сторону.
Румо знал, что это за существа. Новорожденные детеныши нурний, похожие на листочки. Вольпертингер оглянуться не успел, как нурненыши заполонили пещеру. Румо не мог сделать и шагу, не наступив на одного из них, а нурненыш, конечно, позовет родителей. Он еще сильнее вжался в стенку и замер.
— Тут, под землей, целая фабрика нурний, — раздался тонкий голосок.
Румо поглядел вниз. Там сидел один из тех пушистых зверьков с крючковатым клювом и нахально смотрел на Румо.
— Здорово, Румо! — приветствовал его зверек. — Вот и свиделись опять.
Румо ничего не понимал. Когда он успел познакомиться с одним из этих созданий? Он не знал, что они и говорить-то умеют.
— Я Иггдра Силь! — прогундосил зверек. — Помнишь?
— Иггдра Силь? — опешил Румо. — Нурнийский дуб? Здесь, под землей?
— Корни, дорогой мой! — пискнул зверек, кивнув на корни, во множестве свисавшие со стен. — Сейчас ты находишься прямо под Нурнийским лесом, на пару сотен метров глубже того места, где мы познакомились. Я ведь говорил тебе: «Глубоко уходят мои корни». Здесь, внизу, я обычно разговариваю через эльмов.
— Эльмов? — переспросил Румо.
Зверек выпрямился в полный рост и расправил передние лапки.
— Да. Я эльм. Один эльм, много эльмов. Пушистые зверьки с клювами, дальние родственники камнероек. Эльмы — коренные жители подземного мира, к тому же самые многочисленные, не считая насекомых. А ты как попал в это унылое место, мальчик мой? Ты в беде? — Эльм с любопытством уставился на Румо.
— Я… я ищу свою возлюбленную.
— Ралу? С тех самых пор? Ты разве не подарил ей нашу шкатулку? — Эльм подбоченился и с укоризной посмотрел на Румо.
— Ралу похитили, — пояснил Румо. — Пока я ходил в Нурнийский лес. Вот ищу ее теперь.
— Скверно. Похитили. Но кто?
— Это я и пытаюсь узнать. Вот только, боюсь, я заблудился. Тут все кишит нурниями, и повсюду эти кровавые лужи…
— Знаю, знаю, паршивое место. Это кровь павших в Нурнийском лесу — я рассказывал тебе. Проклятые лужи никогда не высохнут! Кровь отравила всю землю. Из нее лезут нурнии и прочая мерзость: щупальца, кровавые пауки.
Эльм отпихнул назойливый листочек.
— Идем! — пискнул он. — Надо убираться отсюда, пока какая-нибудь из этих козявок не завизжала и не позвала мамочку.
— Но если я сдвинусь с места, наступлю на них! — возразил Румо.
— Расчищу тебе путь, — пообещал Иггдра Силь. — В подземном мире эльмы живут, как рыба в воде. На них никто внимания не обращает. Следуй за мной.
Эльм поскакал вперед, расталкивая нурненышей, чтобы Румо мог пройти. Крохотные создания спотыкались и падали, но крика не поднимали.
— Не будь эльмов, подземный мир опустел бы, — продолжал Иггдра Силь, пока эльм разгонял нурненышей. — Они рыхлят землю, чтобы другие могли передвигаться, а еще — поедают разносчиков болезней. Тебе станет не по себе, если я расскажу, что ел на завтрак, мой мальчик. Все здесь уважают эльмов.
Наконец они очутились в тоннеле, где не было ни кровавых луж, ни нурненышей. Эльм остановился.
— Здесь мы в безопасности, — заявил он.
Румо больше не чуял запаха нурний. Сунул меч за пояс.
Эльм клюнул сапог Румо.
— А теперь расскажи толком, — продолжал он, — что приключилось с твоей Ралой?
Румо вздохнул:
— Если коротко: ее и всех моих друзей утащили в город под названием Бел.
Эльм ужаснулся.
— В Бел? Плохо. — Зверек взволнованно забегал кругами. — Очень плохо. Бел. Как нарочно. Ой-ой-ой!
— Что ты знаешь про Бел? — спросил Румо.
Эльм остановился, сочувственно взглянув на Румо.
— Только слухи. Туда мои корни не достают. Ужасные слухи. Там всем заправляет чокнутый Гаунаб. А Бел — это огромный сумасшедший дом. Безумие правит там железной рукой. Ой-ой-ой! — эльм продолжал бегать кругами.
— Я иду туда. Знаешь дорогу?
— Дорогу в Бел? Ой-ой-ой! До нее-то мои корни достают. Дорогу в Бел! Батюшки мои!
— Покажешь?
Эльм остановился.
— Конечно! — ответил он. — Конечно, парень, разумеется, покажу. Только сперва…
Эльм замялся.
— Сперва?.. — переспросил Румо.
Эльм смущенно потупился и переминался с лапки на лапку.
— Ну же! — Румо терял терпение.
— У меня маленькая просьба, — эльм кашлянул.
— Какая?
Эльм умоляюще поглядел на Румо.
— Могу я взглянуть на шкатулку?
— Вон оно что, — облегченно выпалил Румо, вынимая шкатулку из сумки. Развернув промасленную бумагу, он поставил шкатулку перед зверьком. Шкатулка оказалась размером почти с эльма.
— Вот она, — объявил Румо. — Как тебе?
Эльм стал внимательно и придирчиво оглядывать шкатулку, обошел вокруг, осторожно пощупал клювом.
— Ну? — смутился Румо.
У эльма дух захватило. Он не находил слов.
— Она… восхитительна, — дрожащим голосом проговорил он наконец. — Шедевр!
Румо вздохнул с облегчением.
Зверек еще раз протопал вокруг шкатулки, оглядев ее со всех сторон. Растерянно развел лапки в стороны, и Румо заметил у него в глазах слезы.
— Эта шкатулка… Она… У меня нет слов, я…
Зверек разрыдался.
— Ааааа! — завывал он.
— Ты чего ревешь? — удивился Румо.
— Ааааа! — всхлипывал эльм. — Я… так… тронут! Ааааа! В первый раз из меня получилось что-то хорошее. Искусство! А ведь до сих пор мои ветки служили только виселицей!
Зверек засопел.
— И вот из меня получилась шкатулка для возлюбленной! Ааааа!
— Ну-ну-ну! — успокаивал Румо эльма, нежно поглаживая пальцем по спине. Ему даже неудобно стало.
Смахнув слезы, эльм выпучил на Румо покрасневшие глаза.
— Уж если ее сердце не растает теперь, — торжественно заявил он, — оно не растает никогда! Это самая красивая шкатулка в мире!
— Твои слова очень много для меня значат, — ответил Румо. — Благодарю. Но, чтобы подарить шкатулку Рале, я должен сперва отыскать ее. Так ты покажешь дорогу?
— Еще как покажу! — воскликнул Иггдра Силь и побежал вперед. — Покажу дорогу к самому сердцу возлюбленной! Следуй за мной! Я выведу тебя из мрака к свету!
Эльм широкими скачками запрыгал по тоннелю, и Румо едва поспевал за ним.
СИМФОНИЯ СМЕРТИ
Три дня кряду генерал Тиктак отлаживал медную деву. Предстояло обыграть каждую вену, каждый мускул, каждый нерв. Подаются ли жидкости в нужном количестве? В порядке ли печень, сердце, почки? Работают ли вентили? Не засорились ли трубки?
Сперва Тиктак впрыскивал самые простые вещества: соленую и сладкую воду, кофеин, травяные отвары, питательные составы и безобидные стимуляторы, чтобы проверить функции организма Ралы. По его приказу врачи оснастили медную деву приборами для проверки сердцебиения, дыхания и температуры тела, однако любимой игрушкой Тиктака стала шкала на сто делений, объединявшая все эти показатели и позволявшая узнать запас жизненных сил жертвы: если стрелка указывает на сто — испытуемый жив-здоров, если на ноль — мертв. Генерал Тиктак назвал прибор термометром смерти.
Тиктак повернул колесико, по трубкам потек кофеин, и сердце Ралы забилось чуть медленнее. Открыл один из вентилей, пустив настойку перца, и у Ралы поднялась температура. Закрыл вентиль — и температура упала. Так генерал провел целый день. Он крутил вентили, нажимал кнопки, играл с колесиками, и тело Ралы то нагревалось, то остывало, сердце билось то быстрее, то медленнее, вольпертингерша то успокаивалась, то впадала в возбуждение, то засыпала, то пробуждалась. Тиктак не причинял ей боли, не вводил лекарств, не делал опасных прививок. К концу первого дня термометр смерти по-прежнему показывал «сто». Медная дева работала, как только что смазанный часовой механизм. Вечером генерал Тиктак впрыснул Рале в кровь валерианы, и та на несколько часов погрузилась в глубокий сон.
Второй день начался с обильного завтрака: большой дозы кофеина и сахара. Невеста генерала Тиктака должна быть здорова телом и душой. Шутки в сторону! Сегодня он опробует различные яды и лекарства в небольших количествах и посмотрит, как они действуют, прежде чем увеличить дозу. Тиктак впрыскивал Рале по чуть-чуть мышьяка, белладонны или настойки мухомора, после чего каждый раз старательно очищал кровь. Он лишь хотел понаблюдать за реакцией организма на эти вещества, поэтому никаких более серьезных последствий, чем легкая тошнота и небольшие галлюцинации, не было. И Рала оправдала ожидания Тиктака: другие испытуемые непременно впадали в панику, а сердце Ралы билось ровно, дыхание не сбивалось, и термометр смерти уверенно показывал «сто». Наконец, введя изрядную дозу экстракта мелиссы, генерал погрузил Ралу в глубокий сон.
Третий день также начался с бодрящих настоек и ударных доз сахара. Тут Рале стало плохо. Неизвестно, что именно так подействовало, но вольпертингерша почувствовала кисловатый привкус в пасти, язык распух, в глазах жгло, а горло болело, как при простуде. Тиктак вылечил ее в мгновение ока, введя концентрированный травяной отвар и специальное алхимическое зелье.
В тот день Тиктак повторил операцию несколько раз. Рала то заболевала, то выздоравливала. Тошнота, головокружение, головная боль, жар, удушье — симптомы исчезали так же быстро, как и появлялись. У генерала имелось средство, в считаные минуты устранявшее любое искусственно вызванное недомогание. Достаточно открыть кран, повернуть колесико, отрегулировать вентиль, и страдания Ралы прекратятся.
Тиктак понемногу привыкал к новому инструменту. Пределов возможностей Ралы он пока не знал, но уже понял, что можно делать сейчас, а с чем лучше повременить. Так же и в любви: нащупываешь пределы возможностей любимого и учишься их не переступать.
Тиктак снова взглянул на термометр смерти. Стрелка указывала на «девяносто девять». Процедуры совсем немного ослабили жертву. Генерал погрузил Ралу в сон, на сей раз смесью валерианы и отвара мелиссы. В тот вечер генерал еще долго стоял у медной девы, глядя на нее с нежностью.
Рала довольно много времени провела в медной деве, но не могла бы сказать наверняка, сколько длилось ее заключение. День? Два? Три? Неделю? Одно знала твердо: за это время она изучила свое тело, как никогда прежде.
Придя в себя после похищения, Рала впала в отчаяние. Никогда еще не попадала она в столь безвыходное положение. Отчаяние сменялось яростью, но страху Рала сопротивлялась изо всех сил. Если страх парализует мысли, она погибла. Пошевелиться Рала не могла, и единственное, что ей оставалось, — это думать. Она отвергала страх, как прежде отвергала смерть.
Да и что особенного в том, что приходится терпеть? Рала смирилась с абсолютной беспомощностью своего положения, и все остальное стало неважно. Ее тошнило, знобило, бросало в жар, кружилась голова, накатывала то тревога, то усталость, но все это — знакомые ощущения, они исчезали так же быстро, как появлялись. Куда неприятнее были странные, непонятные образы, проходившие перед внутренним взором, звучавшие в ушах таинственные голоса и ощущение, будто по телу ползают жуки. Но и эти галлюцинации длились недолго. На время Рале показалось, будто в нее вселился кто-то другой, однако вскоре это странное ощущение сменилось умиротворением и усталостью, и Рала уснула.
Рала поняла: есть кто-то, кто причиняет ей все эти страдания, неясно лишь, зачем ему это нужно. Все эти дни ей представлялось, будто она беспрестанно двигается, хотя не могла даже пошевелиться. Только теперь она осознала, как много у нее энергии, даже во сне. Почувствовала, как течет по венам кровь, как стучит сердце. Жизнь кипела в ее теле, словно в большом городе. А теперь, когда враг у ворот, забурлила еще сильнее. Нет, ей нельзя поддаваться страху и отчаянию, как и жителям любого осажденного города, когда те готовятся к обороне.
ПЕРВАЯ БИТВА УРСА
На арену Театра красивой смерти Урс входил с готовностью умереть. Умереть без боя: обороняться по-настоящему он и не думал. Меч собирался бросить к ногам противника.
Урс провел в театре уже несколько дней, прикованный цепью, как и другие пленники. Он до сих пор не знал, как вольпертингеры очутились в этом ужасном мире и что на уме у местных жителей, однако видел довольно гнусностей и понял, что выхода нет.
Отсюда не убежишь. На арену вольпертингеров выводят под конвоем вооруженных до зубов солдат, да вдобавок целый отряд медных болванов держит наготове арбалеты. На помощь извне нечего и надеяться, остается лишь покориться системе, став бойцом театра. Пока против вольпертингеров выступали всевозможные головорезы из местных, но Урс понимал: рано или поздно их заставят поднять оружие друг на друга. Это станет началом конца его рода, пережить подобное невозможно. Урс желал умереть, прежде чем один вольпертингер убьет другого.
До сих пор вольпертингеры не проиграли ни одного боя. Против них выпускали одного или сразу нескольких противников, диких зверей или матерых убийц — ни один вольпертингер не пал в сражении, кроме Орнта ла Окро, так подло убитого.
Задал тон поединок Ушана Делукки, затем Биала Бухтинг одержал головокружительную победу над двумя братьями-воинами. Олек Дюнн с одной лишь пращой одолел целый отряд. Ни один вольпертингер даже не был серьезно ранен. Но Урс решил твердо. Он никогда никого не убивал и не станет. Настал день, когда Урс покинет этот кошмарный мир и сделает это красиво, демонстративно отказавшись от оружия.
Под конвоем небольшого отряда солдат и медных болванов Урс вышел из камеры на арену. Уже там вольпертингерам позволялось выбрать оружие, лежавшее на столе. Урс не глядя схватил короткий меч и вышел на поле битвы.
Раздались жидкие аплодисменты. Публика теперь относилась к вольпертингерам с уважением, но без особого восторга. Соперником Урса оказался огромный мускулистый дикий свинот, целиком заросший жесткой черной шерстью. Грива, заплетенная в косички, пестрела множеством цветных бусин, мелких костей и зубов. В носу у него висело огромное золотое кольцо, а на поясе болталась дюжина мечей в кожаных ножнах.
— Как тебя звать? — спросил Урс, подходя к противнику. Не то чтобы его так уж интересовало имя этого громилы. Но нужно же сказать перед смертью: «Убей меня, такой-то и такой-то!» Без имени соперника тут не обойтись.
Эвел Многолапый
— Тебя это не касается, молокосос, но я скажу, ведь это последнее, что ты в жизни услышишь. Меня зовут Эвел. Эвел Многолапый.
Урс вцепился в рукоятку меча. Эвел? Тот самый Эвел, что убил его приемного отца Корама Марока?
— Ты Эвел Многолапый?
Громила кивнул.
— Помнишь Корама Марока? — продолжал Урс.
— Что за допрос?
— Имя Корам Марок тебе ни о чем не говорит?
— Нет. Не говорит.
Урс перестал сжимать меч так сильно.
Свинот хлопнул себя по лбу.
— Эй, погоди-ка! — спохватился он. — Корам… Корам Марок? Это… это не тот псович, весь в шрамах? Ну конечно! Дело было… постой-ка… зимой! Много лет назад. Этот Кромек слыл лучшим дуэлянтом Северного края. Крепкий парень, надо признать, но техники — никакой. Я раскроил ему черепушку. Двойным ударом.
Урс вновь сильнее сжал рукоятку меча. Он принял новое решение: сегодня он не умрет. Умрет кое-кто другой.
— Что ж, начнем, Эвел, — проговорил он. — Покажи все свои лапы.
Редко в Театре красивой смерти случались столь зрелищные бои. Многие и вовсе ни разу не видели ничего подобного. Ни одно сражение в театре не длилось так долго, хотя исход его был предрешен с первой минуты: маленький вольпертингер не оставил непобедимому воину Театра красивой смерти ни малейшего шанса. В этом поединке Эвел никому не показался многолапым. В первую же минуту Урс перерезал Эвелу сухожилия на правой лапе, и тот продолжил драться одной левой. В ходе этой ужасной бойни Урс наносил врагу рану за раной, а тому не удалось ни разу дать сдачи. Через несколько часов изнурительного боя Эвел стал умолять Урса прикончить его.
Но и это еще не все: Урс не удостоил Эвела последнего смертельного удара. Тому пришлось упасть на собственный меч, чтобы прекратить мучения.
— Кто отэт гертинперволь? — спросил Гаунаб, увидев Эвела в луже крови. Во время бесконечного поединка король, казалось, впал в транс, и только теперь очнулся. — Как вое вузот?
— Его… эээ… зовут Урс, — отвечал Фрифтар, распорядитель Театра красивой смерти.
— Он нме винратся! — заявил Гаунаб. — Дакогни не девил, бышто кто-то так тязисал ниперсока. Невси его в соспик ривофатов.
— Да, — согласился Фрифтар, — и я никогда не видел, чтобы кто-то так истязал соперника. Необычайный талант. Разумеется, я внесу его в список фаворитов.
— Кожал, ранегел Тактик воэто не дивит. Где он тоянпосно падапроет?
— Да, и впрямь жалко, что генерал Тиктак этого не видит. И мне неизвестно, чем он все время занят. Говорят, он заперся у себя в башне и велел не беспокоить. Я бы и сам не возражал, если бы генерал выполнял свои обязанности в театре. Следует приказать ему от вашего имени явиться в театр?
— О, тен, — поспешно отозвался король. — Рояветно, он нязат. Не таснем меу шаметь.
— Слушаюсь, Ваше Величество. Вероятно, генерал Тиктак занят важными делами на благо Бела.
Фрифтар хлопнул в ладоши, и толпе стали раздавать хлеб. Затем он внес Урса в список фаворитов.
ВЛАДЕНИЯ ИГГДРА СИЛЯ
— Здесь, под землей, повсюду мои корни! — воскликнул эльм. Он без устали бежал впереди Румо, перепрыгивал через препятствия и тяжело дышал, но не умолкал ни на минуту. Иггдра Силь пользовался возможностью наговориться. — Вон там и там — видишь? Корни — это мои глаза и уши, ничто от меня не скроется. Мой мир — там, где я расту, а где не расту — и мира нет. По мне — ты будто бы идешь в никуда. Я не знаю, что там, за этими пещерами, до меня только слухи доходят. Иной раз путник вроде тебя забредет в лабиринт — поговоришь с ним. Но редко. И потом, это такой народ — никогда не знаешь, что у них у всех на уме.
— Ясно, — ответил Румо.
— Эй! — спохватился эльм. — Я не тебя имел в виду! Ты другой. Ты странствующий романтик. Несешь возлюбленной шкатулку.
— Расскажи, что знаешь про Бел, — перебил Румо.
— Как уже сказал, могу передать только слухи. Как-то один бандит шлялся туда-сюда между Белом и наземным миром. Ужасно болтливый. Уверял, будто Бел населяют светлокожие черти. Своих жертв они убивают в огромном театре. Такие дела.
— А что там за фрауки? — спросил Румо.
Эльм замер и обернулся. Румо тоже остановился.
— Фрауки? — переспросил Иггдра Силь. — Хочешь узнать про фрауков? Признаться, я слыхал про них такие ужасы, что едва ли решусь повторить. Сам я не уверен, что эти фрауки вообще существуют. Одни говорят, что фрауки — это гигантские всеядные чудовища. Другие — что они напоминают пауков, только лап у них куда больше, а еще они прозрачные. Третьи уверяют, будто одна их вонь — уже смертоносное оружие.
Эльм поспешил дальше, и Румо двинулся за ним.
— Докуда ты меня проводишь? — снова заговорил Румо.
— Я же сказал, парень: куда достают корни, — ответил Иггдра Силь. — Где они кончатся, кончатся и мои владения. Осталось не так уж много. Дальше пойдешь один.
— Ты уже здорово помог мне, — поблагодарил Румо.
— Только не подумай, будто я завидую твоей прыткости. Ничто не вечно. Вот моя философия: все живые существа подобны деревьям, понимаешь? Каждый рано или поздно пустит корни. Пустишь и ты однажды, вот увидишь. Пойдут у тебя годичные кольца, а сам станешь старым и толстым. Как я.
— Может быть, — отозвался Румо.
— А что станешь делать, если Рала мертва? — неожиданно спросил Иггдра Силь.
— Что?
— Понимаю, предположение не из приятных, и все же — думал ты об этом когда-нибудь?
— Нет.
— И не хочешь думать?
— Да. То есть нет.
— Любишь ты отвечать односложно.
— Да.
Тем временем тоннель расширился, и Румо заметил, что корни, прежде свисавшие отовсюду, попадались реже и реже. Да и голосок эльма становился все тоньше и тише.
— Ну вот, мои владения подходят к концу, — сказал он. — Не хочу показаться сентиментальным, но, пока шкатулка при тебе, я словно бы иду с тобой. Перерастаю сам в себя. В виде шкатулки.
— Хм.
— Это уже даже не односложный ответ, — усмехнулся Иггдра Силь. — Буду скучать по нашим глубокомысленным беседам.
Тоннель вывел спутников в большую пещеру, где колыхался голубоватый туман. Высоченные стволы взмывали ввысь, бесконечные ряды деревьев — насколько глаз хватало.
— Это Мертвый лес, — шепнул эльм, наконец остановившись. — Лес обмана.
Румо пригляделся. Серые мертвые деревья поблескивали в каплях беспрестанно моросившего дождя.
— Лес не деревянный, а каменный, — проговорил Иггдра Силь. — За миллионы лет сталактиты и сталагмиты срослись между собой. Поговаривают, этот лес не такой уж мертвый, как кажется на первый взгляд. Могу посоветовать лишь одно: держи ухо востро.
— Так и сделаю, — пообещал Румо.
— Пройдешь лес, а там и до Бела недалеко. Ориентируйся по черным грибам, что растут на стволах каменных деревьев. Грибы укажут в сторону Бела.
Эльм поднял лапку.
— И еще кое-что! Ни в коем случае не ешь черных грибов, как бы ни был голоден. Кроме грибов, в лесу есть нечего, но от них, говорят, сходят с ума. А еще ходят слухи, будто грибы могут обратить тебя в одно из привидений, обитающих в тумане среди деревьев.
— До тебя долетает не так уж мало слухов, — заметил Румо.
— И не говори, — вздохнул Иггдра Силь. — Здесь нам придется расстаться. Про то, что тебя ждет дальше, я знаю лишь понаслышке. Всего тебе хорошего, Румо. И береги шкатулку!
Эльм побежал обратно в тоннель, петляя из стороны в сторону, и вскоре исчез в потемках лабиринта.
Румо повернулся и вступил в каменный лес.
ЗЕЛЬЕ БЕЗУМИЯ
Впервые генерал Тиктак мог гордиться не только собой. Разумеется, гордился он и собой — за то, что воплотил свои смелые научные и технические идеи, но больше всего он гордился Ралой. С самого начала он почувствовал в вольпертингерше необычайную волю к жизни, но никак не ожидал полнейшего презрения к смерти. Она провела в медной деве больше времени, чем все прочие жертвы, а термометр смерти ни разу не падал ниже восьмидесяти. Игры давно кончились, и Рала теперь подвергалась таким пыткам, каких никому доселе переносить не приходилось. Какая сила и ярость! Даже на поле брани генерал никогда не видал такой отваги, хоть от сотни противников разом.
Чего только он с ней не проделывал! Как-то целый день вводил ей эликсир, изрядно повышавший чувствительность, а затем стал впрыскивать настойки, вызывавшие судороги. В тело Ралы будто вонзались десятки кинжалов, а та даже не вскрикнула. Разумеется, пульс и дыхание участились, она несколько раз вздрогнула, но не более. Вскоре все пришло в норму, и Рала в изнеможении заснула. Что за отважная девчонка!
Да, Тиктак гордился Ралой, но отношения должны строиться на взаимном уважении, и Тиктак решил завтра же внушить жертве уважение к себе. Он станет воздействовать на самый чувствительный орган: мозг.
Подойдя к шкафчику с зельями, Тиктак вынул одну из склянок и долго разглядывал этикетку. Некоторое время назад он велел одному из алхимиков создать зелье, чтобы вызвать страх. Склянка содержала результат работы ученого.
Зелья, вызывавшие страх, существовали и прежде, однако все они обладали и обратным действием. Приступы паники сменялись у жертвы состоянием эйфории. Поэтому алхимик постарался свести на нет нежелательный эффект некоторых ядов: дурмана, тень-травы и ведьминых колпаков — грибов из Мертвого леса. Разложил на отдельные химические элементы и убрал все лишнее. Затем смешал все три яда в эликсир, способный вызывать самые страшные галлюцинации.
Но, прежде чем отнести готовое зелье генералу Тиктаку, алхимик задумался. Действительно ли у него получилось то, чего желал Тиктак? Каждый житель Бела знал: стоит генералу прогневаться на подчиненного, того неминуемо ждет смерть. Чем же усилить действие зелья, чтобы генерал уж точно остался доволен?
И тут алхимику пришла в голову потрясающая мысль. Чтобы претворить ее в жизнь, ученому пришлось расплатиться по старым счетам, подмаслить, кого следует, и кое-кому кое-чего пообещать. Но наконец он получил желаемое: крохотную пробирку с каплей красного вещества. Алхимик поспешил в лабораторию и принялся за работу. Смешал красную жидкость с зерномыльной транссубстанцией и искусственной липемией, подверг лиофилизации и гидрированию и, наконец, получил щепотку красного порошка, похожего на молотый шафран. Растворив порошок в спирте, ученый добавил его в склянку с ядом. Проще говоря: алхимик влил в яд законсервированную каплю крови Гаунаба Девяносто Девятого — по его расчетам, это придаст зелью нотку безумия.
ПЕРВЫЙ БОЙ ГАРРЫ МИДГАРДА
Гарра оглядывал меч, который держал в лапах. Тяжелый. Бессмысленно. Нелепо. Глупо. Для чего нужны ножи — понятно: резать хлеб. Но зачем понадобились мечи?
Разумеется, Гарра знал: мечи нужны, чтобы сражаться. Чтобы убивать. Но принять этого он не мог. Нелегко приходилось вольпертингеру с такими взглядами, но так уж сложилось. Подумать только: быть представителем народа первоклассных борцов и не иметь ни малейшей склонности к борьбе.
Гарра Мидгард выбрал профессию учителя. На собственном примере хотел доказать, что вовсе не каждый вольпертингер обязан всю жизнь размахивать мечом. Еще несколько дней назад он лег в постель с этой мыслью и вот теперь стоит на какой-то арене с мечом в лапах, а тысячи странных созданий пялятся на него. Очевидно, сейчас ему придется сразиться!
Хотя один раз Гарра все же ударил кое-кого мечом. С тех самых пор на голове бургомистра Вольпертинга красуется вмятина. В одной из драк Черной и Красной банд школьных хулиганов Гарра перестарался. Но его меч был из дерева. Когда Йодлер Горр рухнул наземь, а вокруг разлилась лужа крови, Гарра едва не умер от страха. Но Йодлер вскоре открыл глаза, а Гарра зарекся брать в лапы меч. Еще раз с отвращением взглянув на меч, Гарра швырнул его в песок.
И тут же, как по команде, открылся люк в полу, и из подвала театра появились две клетки.
Внутри — насколько Гарра мог рассмотреть сквозь толстые прутья — сидели два лохматых серых чудовища с огромными челюстями. Из-за короткой белоснежной шерсти головы их легко было бы принять за голые черепа — если бы не подвижные желтые глаза. Что это за страшилища? Познаний Гарры хватало на то, чтобы вести уроки биологии, однако этих зверей опознать он не мог. Может, дикие обезьяны?
Фрифтар подал едва заметный знак, в клетках что-то щелкнуло, и двери распахнулись. Чудовища, казалось, не сразу поняли, что свободны. Не решались двинуться с места и лишь недовольно рычали. Гарра заметил у обоих по большой дубинке.
Не пора ли ему убираться подобру-поздорову? Но куда? Ворота арены заперты.
Чудовища, наконец, отважились выйти из клеток, но их, похоже, пугал смех публики. С трибун полетели куски хлеба и овощи, отчего звери взбесились. С пронзительными криками они носились по арене, размахивая дубинками, и тут Гарра привлек их внимание. Обезьяны стали понемногу приближаться, а он стоял и наблюдал. Теперь он уверен: судя по походке, это обезьяны.
Первый удар дубинкой пришелся ему между шеей и лопаткой. К удивлению Гарры, боли он почти не почувствовал, только толчок. Его организм вырабатывал вещество, приглушавшее самую сильную боль. И все-таки Гарра предпочел бы узнать об этой особенности при других обстоятельствах. Например, прочесть в книге.
Вторая дубинка угодила по голове, третий и четвертый удары повалили вольпертингера наземь.
Нет, думал Гарра, в этом мире из него не выйдет героя, о нем не расскажут на уроках героеведения! Он еще раз взглянул на разъяренных обезьян. Град ударов сыпался на него, потом стало темно.
Фрифтар наклонился к Гаунабу.
— Обезьяны из Мертвого леса, — надменно пояснил он королю. — Дикие экземпляры. Я велел поймать и выдрессировать их специально для Вашего Величества. Их научили бояться огня и орудовать дубинками. Думаю, они доставят нам немало удовольствия.
Фрифтар довольно ухмыльнулся. Обезьяны пришлись как раз вовремя. Беспокойство Фрифтара росло, росло и недовольство зрителей. Нужно что-то делать! Эти вольпертингеры одного за другим истребляли лучших бойцов. Театр красивой смерти уже лишился любимцев публики: Нагельфара-паромщика, черных братьев и Эвела Многолапого. Наконец-то еще один вольпертингер повержен, и это он, Фрифтар, принес седого старика в жертву обезьяньим дубинкам. Вот что значит старая добрая бойня!
— И тшо это за цкадурая акдра? — прошипел Гаунаб. — О чем ты обвоще мадул? А?
Фрифтар смутился. Только теперь он заметил, что публика не аплодировала. Наоборот, с трибун слышались возмущенные возгласы и свист.
— Слупошай, как стисвит ронад! — язвительно продолжал Гаунаб. — Ты лвабон!
Фрифтар был окончательно сбит с толку. Такой реакции он не ожидал. Подобные сражения всегда нравились публике, да и королю тоже. А теперь зрители свистят, а король — в бешенстве. Неужели в Театре красивой смерти что-то переменилось, а советник и не заметил? Фрифтар не находил нужных слов.
— Ну, я думал… — начал он.
— Ты мадул! — брызгал слюной Гаунаб. — С киках это роп? Мадую здесь я, тикрен! Помзани!
В глазах короля сверкнуло безумие всей династии. Фрифтар тщательно обдумывал дальнейшую речь. Одно неверно сказанное слово, один неловкий жест — и его жизнь окажется под угрозой.
— Прошу прощения, Ваше Величество, я ошибся! — покорно пробормотал он. — Позвольте заверить вас, что следующий бой удовлетворит вашим высочайшим требованиям и пожеланиям народа. Склоняю главу в глубочайшем смирении и стыде.
— Лоскняй! — фыркнул Гаунаб. — Лоскняй логову, капо есть, что лоскнять! — Он швырнул в советника подушкой.
Согнувшись в низком поклоне, Фрифтар попятился к выходу. Он знал, когда можно ходить с высоко поднятой головой, а когда лучше не подставлять ее под удар. Пока рано с ней расставаться.
Назад: II. БЕЛ
Дальше: IV. УКОБАХ И РИБЕЗЕЛЬ
