Возведение Собора связано с победой на территориях мусульманского Поволжья. Завоевание Казани продолжалось долго и далось молодому царю с немалыми трудностями и потерями. Сам же поход воспринимался Иваном Грозным и его войском как освободительный акт. Как в речи, произнесённой во время венчания Ивана IV на царство, митрополит Макарий выражал надежду, что Бог подчинит царю всех язычников и варваров, так и осенью 1549 года, когда был запланирован поход на Казань, митрополит прибыл в лагерь русских войск, расположенный под Владимиром, дабы убедить воевод идти сражаться за святую церковь и православную веру. Фигура царя и его поступки истолковывались сквозь призму библейских событий и героев. Поход на Казань мыслился не как рядовое военное событие, а как священная война, своего рода крестовый поход Ивана Грозного.

Знаменателен поступок царя, следовавшего долгу православного правителя – быть первым защитником своих войск. Царь неоднократно сравнивался с добрым пастырем, отдавшим свою душу за овец своих ради освобождения христианского рода от басурман. Составитель «Степенной книги» прямо отождествляет царя не только с мудрым Давидом, но и с библейским Моисеем: «как Моисей во время битвы амапикитян с Израилем не прекращал совершать молитву до тех пор, пока войско не было уничтожено: «такой и сей новый Моисей во время брани на поганых татар никако же не уклонился церкви, ни от слезные молитвы…»²⁹⁹. Поход на Казань связывался с идее обретения Иерусалима на небе и на земле. Как идеальный правитель из «Слова Мефодия Патарского», как праведный конюший, подобный копейщику и Архангелу, Иван подвёл своё войско к стенам Казани – символического поганого Вавилона, а разрушив его – к стенам символического Нового Иерусалима, воплотившегося в архитектуре Собора Покрова на Рву.

Праведный царь, возглавлявший поход, исполнил свой обет, отметив победу над Казанью строительством Собора Покрова на Рву. Собор сразу интегрировался в сложную литургическую, городскую практику шествий, призванную подчеркнуть, с одной стороны, избранность фигуры самодержца Ивана Васильевича, вписав его во вневременной ритуал, имеющий эсхатологические коннотации. А с другой – возвести на почве национальной истории и культуры собственный Иерусалим, сакральный топос всего христианского мира.

К Собору совершались «шествия на осляти»: длинная процессия во главе с царем и митрополитом тянулась от Кремля до одного из приделов Собора – Входа Господня в Иерусалим. В день одноимённого праздника совершался вход в преображаемый литургическим действом Собор Покрова на Рву (а также напоминание о взятии, очищении земного града Казани ради града Небесного). Праздник Входа Господнего в Иерусалим был одним из центральных христианских праздников: с одной стороны, он знаменует близость предстоящего Воскресения Христа, а с другой – отмечен печатью грядущих страстей как скорби о предстоящих крестных муках Спасителя, вспоминаемых в следующую за ним неделю, называемую Страстной, так и предпасхальной неделей радости Воскресения. Страсти и Воскресение знаменуют о Втором Пришествии, Страшном суде и Царстве будущего века, то есть о Небесном Иерусалиме (Откр. 22:5). Этот праздник – один из главных, и в толковании отцов Церкви он наделяется пророческим смыслом.

Въезд Христа на смиренной ослице в Иерусалим описан в четырёх Евангелиях. Иконы, изображающие этот сакральный праздник, передают практически всё его содержание и сюжет, имея общую композиционную основу и нарратив. И для понимания архитектуры Собора в связи с его символическими и литургическими функциями необходимо обратиться к иконографической традиции изображения Входа Господнего в Иерусалим. Важно то, как мыслился Иерусалим на иконе, какова была общая тенденция и характерные черты создания образа Иерусалима.

Заказчиком строительства Собора, его ктитором был Иван IV, однако невозможно сказать с уверенностью, какими мотивами и источниками он и его окружение пользовались при решении вопроса о внешнем виде Собора, его композиции и архитектуре. Прямых свидетельств авторства проекта нет, и неизвестно, что послужило моделью для возведения столь нехарактерной архитектурной формы. Обычно, когда великий князь официально заказывал строительство особо важного объекта (тем более – строительство такого царского монумента, как Собор Покрова на Рву), он ориентировался на предшествующие, уже возведённые архитектурные образцы. Для русских архитекторов более традиционным было воспроизведение сложившихся архитектурных типов с вариативными добавлениями форм и деталей уже существующих ранее построек. Свои замыслы архитекторы реализовывали через уже бытующие и неоднократно воспроизведённые схемы. Новые же формы всегда укладывались в рамки предшествующего стиля. Традиционные образцы помогали негласно заявить о преемственности политической власти и наследия, актуализировать историческую связь земель и правителей. Поэтому так важно было точное соблюдение образца и канона, в том числе и в архитектуре. Если отклонения и могли присутствовать, то только в частном порядке и не нарушая общей логики.

Собор Покрова на Рву демонстрирует абсолютно другой подход в решении архитектурного замысла. Хотя и неизвестно, что именно послужило истоком вдохновения и прототипом для заказчика или исполнителя Собора, но, безусловно, Иван IV и его окружение существовали в определённой визуальной системе, сложившейся из элементов различного происхождения. Основным визуальным ресурсом являлись изображения (в основном, иконы как факт наиболее распространённого и массового на тот момент материала). Дабы пролить свет на вопрос структурного своеобразия памятника, следует сравнить Собор и изображения Иерусалима на средневековых картах и иконах XV–XVI вв. Речь идёт об образе Иерусалима – совокупности особых иконографических мотивов, характерных для его визуальной репрезентации в культуре Средних веков.

На средневековых картах Иерусалим предъявлялся как центр земли, и весь Священный город был вписан в круг. Изображение города представляло собой плотно сгруппированное окружностью пространство, центрированное Храмом Гроба Господня, увенчанного подобием шатра, что можно видеть, например, на карте немецкого историка Шеделя Хартмана, где представлено единое, гомогенное пространство города-собора, с возвышающимся в центре шатром³⁰⁰. Размещение Иерусалима в центре мира на карте Генриха Бюнтинга XVI века подчеркивает средневековое понимание Иерусалима как сердца всего мироздания. Святая святых христианского мира изображается как священный космологический топос, всегда обретающийся в центре на иконе, миниатюрах, в резьбе.

Рис. 184. Карта-трилистник с центром-Иерусалимом относится к средневековым картам типа Т и О (Orbis Terrarum – круг земной), восходящим к 12 главе комментариев на Апокалипсис Беата Лиебанского. Генрих Бюнтинг (1581 г.).

Ещё более важными для такого сравнения представляются иконы Руси на сюжет Входа Господнего в Иерусалим, репрезентирующие Иерусалим как единый объём с шатровым храмом Гроба Господня в центре (см. рис. 185). Например, икона Андрея Рублёва, «Вход Господа в Иерусалим», предназначенная для Благовещенского Собора Кремля, Свияжская икона «Входа Господа в Иерусалим» (1550-е) и ряд икон с аналогичным сюжетом. Весь город – это единое священное пространство, с возвышающимся в центре акцентированно доминирующим шатром. Аналогичное изображение Небесного Града также встречается в лицевых Апокалипсисах XVI века.

Очевидно, желание заказчика, воплощённое зодчим, заключалось в идее изображения полноценного града с центростремительными формами, где единый храм являл бы весь город Иерусалим. Собор Покрова на Рву является как символической, так и архитектурной репрезентацией Иерусалима. Его платформа – это основание города, столпы – оборонные башни и частично гражданские сооружения, окружающие центральный придел – архитектурную репрезентацию Гроба Господня, мыслившегося в XV–XVI вв. как шатёр, расположенный в самом центре Града.

Рис. 185. Вход Господень в Иерусалим. Андрей Рублёв (около 1405 г.).

Наос, находящийся под сенью шатра – форма, восходящая к Гробу Господнему в Иерусалиме. Храм Воскресения, Анастасис, главный образец и первоисточник для многих западных церквей, имел шатровый свод, а центральная часть храма была окружена обходами – галереями по периметру храма (изображение Гроба Господня на планах Амико Бернардино, начало XVII в.)³⁰¹. Столпообразное пространство, перекрытое шатром, форма ротонды, обходы, центричность храма – все эти приметы, иконографически узнаваемые нынче и отсылающие к первоистоку (к символу воскрешения и воплощения Христовой церкви на земле) составили структурообразующую базу и для изображений на иконах, и для церковных построек, в частности для Собора Покрова на Рву.

Весь набор иконографических элементов Иерусалима, присутствует в архитектуре Собора, даже трёхчастный шатровый образ Небесного Иерусалима на иконе «Благословенно воинство» соотносится с трёхчастным шатром Собора. Его архитектура сообразна иконографии Иерусалима и передаёт черты святого града – как реального, так и небесного. Три основных элемента Собора идентичны композиции изображения Града на иконе, где стены города (нижний регистр), жилые постройки (средний) и шатёр Гроба Господнего (верхний регистр) соответствуют платформе, столпам и шатру Собора. Сам шатер Покрова Божьей Матери тоже имеет трёхуровневую композицию, как и шатёр Гроба Господнего.

Необычность форм Собора, оригинальность его архитектурного языка, свидетельствует о попытке передать иконографический облик Иерусалима в структуре знакового и многозначного памятника, прославляющего мучеников и героев, смерть и воскресение, апокалиптическое свершение, Страшный суд и Новый Иерусалим. Благодаря литургическим практикам, шествиям на осляти, образ Иерусалима запечатлён в концепции Собора.

Идея создания нового Иерусалима, символически напоминающего о Небесном Граде, где праведники обретут спасение души и вечную жизнь, существовала с древнейших времён: в иудаизме, позже – в исламе, но исключительное развитие она получила именно в христианстве. В рамках этой традиции (ожидания и обретения Святой земли) христиане практиковали культ реликвий и образов Святой земли, способствующий распространению апокалиптических предощущений и предчувствий, переживаний и чаяний. Бесценные реликвии фундировали святость мест их происхождения, к коим совершались множественные паломничества.

Во многих христианских странах предпринимались попытки земных воплощений Небесного Иерусалима. Это сложные проекты, варьировавшиеся в деталях, но идентичные по своему замыслу зримого воссоздания Горнего Града. Подобные иерусалимские комплексы рассеяны преимущественно по Европе, но не только. Аббатство Клюни во Франции было задумано как образ Иерусалима: священные реликвии, захваченные крестоносцами, повышали сакральную и политическую значимость монастыря. Аахенская капелла IX века, в которой похоронен Карл Великий, воспроизводила храм, стоящий над Гробом Господним – Ротонду. Новый Иерусалим был построен в XII веке в Болонье (монастырский комплекс Сан-Стефано Ротондо с воссозданным Гробом Господним над мощами св. Петрония). Символически присутствует образ Иерусалима в Сент-Шапель (Париж), в храме в Звартноце (Армения), и др. Перечисленные примеры воспроизводят образ храма Гроба Господня и Иерусалим³⁰². Характерные особенности, маркирующие принадлежность памятника именно к Иерусалиму, – это центричность, ярусность, имитация покрова или сени, а также купол, близкий по своей форме к шатровому. Желание воплотить образы, связанные с иерусалимской поэтикой, характерно для средневековой культуры.

В Московском государстве эпохи Ивана IV Собор Покрова на Рву выполнял функцию зримого образа Небесного Иерусалима: жившие в Москве иностранцы так и называли этот Собор – «Иерусалим» – это название прочно закрепилось за памятником и употреблялось вплоть до XX века. В ходе «шествий на осляти» Вербного воскресенья царь и патриарх шли из Успенского собора Кремля в Собор, как в Иерусалим. На время богослужения Собор включался в сложную систему символических образов, и тогда реальный топос (центр Москвы) концентрировал в себе сакральную мощь Горнего Града, и в соответствии с «Иерусалимом» структурировалось прочее пространство города.

Единство символической составляющей в архитектуре Собора как цельного замысла подтверждается необычной росписью – образами природы – великолепной райской флоры внутрихрамового пространства. Снаружи Собор привлекал внимание яркой раскраской под «кирпич», а многоцветный фасад появился лишь в XVII–XVIII вв. Скорее всего, интерьеры храмов были лишены росписи за исключением центрального шатра, Покрова Богородицы, покрытого узорами и орнаментами, восходящими, к образу Иерусалимских мест, к идее схождения Благодатного Огня³⁰³.

Происхождение луковичных форм глав Собора также восходит к идеям символики Иерусалима, а именно к Кувуклии – купольной часовне в центре Ротонды Храма Воскресения Христова (она заключает в себе Гроб Господень и придел Ангела)³⁰⁴. Имеет смысл говорить о заимствовании не форм, а идей, конституирующих средневековую иконографию, в которой главы собора, имеют идеальную, прекрасную форму. Подобная традиция встречается и в западной иконографии, в репрезентации рая через образ готического собора, выполненного в архитектуре неземного вида.

В Москве идея создания «Иерусалимов» прослеживается с XV века, а особенно актуальна стала после падения Константинополя в 1453 году и переориентации Москвы с Константинопольского на Иерусалимский патриархат. Концепция «Москва – второй Иерусалим» менее известна, нежели концепция «Москва – третий Рим», хотя первая – древнее, и глубже укоренена в религиозной православной традиции. «Превращение» Москвы в Иерусалим, акцентирование внимания на священстве её земель, было одной из главных тенденций царства. Этот замысел произвёл многие идеологемы: Москва получила первенство в обретении Царства Небесного, а все населяющие её христиане объединились во вселенском порыве веры, любви и послушания православного русского народа Царю, а следовательно, Христу. Собирание святынь и реликвий в Московском Кремле встраивалось в стратегию репрезентации и сакрализации авторитарной государственной власти. На манифестацию идеи утверждения страны как образа Небесного Царства «работала» и архитектура Собора Покрова на Рву.

Развитие идей Нового Иерусалима продолжалось и после смерти Ивана IV. По неосуществлённому грандиозному замыслу Бориса Годунова весь московский Кремль должен был быть реорганизован и превращён в подобие храма Гроба Господня. Строительные работы начались. Годунов сам проектировал золотую часовню-балдахин над Гробом Господним. Ансамбль кремлёвских соборов планировали капитально перестроить и включить в общий замысел. Однако проект прервала Смута: золотой балдахин разорили, работы прервались. Зато патриарху Никону удалось полностью воплотить проект Святой Земли в Подмосковье. Никон воссоздал точную копию земной святыни, в то время как для средневековой Москвы эпохи Ивана IV самым важным было символическое и сакральное в Соборе Покрова – то, что не копировало земной Иерусалим, но отсылало к образному ряду, связанному с Небесным Градом через литургическую включённость.

В символической топографии Москвы Собор Покрова на Рву мыслится как сакральное средоточие. Собор как бы развертывает себя наружу (отсюда ориентация на внешний архитектурный объём), распространяя свою святость во внешний мир, что приводит к столь мощной приобщённости Собора к литургической жизни города, вращающуюся вокруг него. Стены Москвы и границы Руси призваны к тому, чтобы защитить божественный сакральный центр от профанной периферии как Запада, так и Востока. Чувство святости и потребность в её охране проявлялись в архитектурной форме, ставшей центром в микрокосме страны. Священное переживается через реальные объекты и места – конкретную географическую топику: абсолютна столица и её округ, но онтологически ущербно поле, удаляющееся от центра. Внешний мир, отдалённый от центра столицы, представляется чуждым и угрожающим интересам Руси и православия.

Контаминация социально-экономических интересов Московской Руси Ивана IV с культурным мироощущением эпохи в категориях, пронизанных христианством и его символикой, – производила исторические свершения, неизбежно сопровождающиеся священными коннотациями.

Собор Покрова на Рву стал символическим образом всего Иерусалима, таким как его представляла икона, литургика, апокалиптика. Возведение же «Иерусалима» было связано с войной за веру, которую вёл Иван Васильевич. Если действительные крестовые походы совершались во имя освобождения Святой Земли, в случае Ивана IV роль земли, нуждающейся в освобождении, сыграл мусульманский восток, успешное «очищение огнём» которого завершилось триумфом православия и возведением своего собственного Иерусалима. Благодаря историческому событию взятия Казани, заказчик Собора соотнёс два текста – исторический и символический. Освобождение Казани означало также освобождение Иерусалима от нечестивых и триумф православной веры, поэтому архитектура Собора отражает как исторические реалии Казанского похода, так и его репрезентацию. В речи митрополита Макария сказано, что погибшие за освобождение Казани достойны Нового Иерусалима – Небесного, а соответственно, выжившие – Иерусалима на земле, знаменующего Второе Пришествие Христа и Страшный Суд, которой в виде Опричнины Ивана Грозного постигнет Русь в 1564 году, спустя три года после освящения завершённого Собора Покрова на Рву.

Собор Покрова на Рву стал одним из важных звеньев формирования национальной идеологемы «Москва – Иерусалим», декларирующей примат, избранность и мессианскую роль Руси в мировых и космических масштабах. Возведение Собора подводит итог явному взлёту внешней политики Ивана IV и становится знаком начала исторического регрессивного поворота Руси в ходе Опричнины. Собор, с одной стороны, выражает триумф православной Москвы – Иерусалима Ивана IV, а с другой – свидетельствует об амбициях царя, чьё болезненное самолюбие вожделело прижизненного памятника себе самому – столпа, воздвигнутого для поклонения и напоминания народу о непререкаемом могуществе своей персоны как наместнике Бога. Архитектура и функции Собора утвердили претензии Ивана IV на исключительность и превосходство своей власти и веры, подведя царя к неистовому стремлению реализовать свой утопический проект создания царства Божия на земле.