Глава 31
С той ночи наш брак начался по-настоящему. Мэтью стал намного уравновешеннее. Исчезли его резкие ответы, внезапные перемены настроения и импульсивные решения, которыми до сих пор сопровождалась наша семейная жизнь. Мэтью сделался целеустремленным, сдержанным, однако не утратил своей прежней опасности. Теперь он пил кровь более или менее постоянно, охотясь в городе и окрестных деревнях. У него налились мышцы и прибавилось телесной силы. Я поняла разницу, которую давно заметил Филипп: без регулярного питья крови его сын начинал уничтожать себя изнутри.
В память о той ночи у меня под левой грудью остался шрам в виде серебристого полумесяца. В отличие от всех прочих шрамов, он не покрылся слоем защитной ткани. Оказывается, слюна Мэтью обладала особым свойством. Она запечатывала место укуса, не позволяя ране полностью затянуться.
У нас появилось два новых ритуала: вкушение Мэтью моей крови из упомянутого места вблизи сердца и мой ведьмин поцелуй, дававший мне доступ к его мыслям. Наши отношения стали еще глубже. Это был совсем другой уровень интимности, какого мы не испытывали прежде. Наши любовные слияния происходили не каждую ночь, но им всегда предшествовали два упомянутых ритуала – два обжигающих мгновения абсолютной честности. Так мы побеждали величайшее опасение, владевшее нами. Прежде мы боялись, что наши тайны могут нас разрушить изнутри. Наши разговоры стали более открытыми. Мы смелее делились друг с другом своими замыслами и сомнениями.
Мэтью незамедлительно рассказал Галлогласу и Пьеру о Бенжамене. Ярость Галлогласа была бурной, но недолгой, чего не скажешь о страхе Пьера. Его теперь настораживал каждый стук в дверь. В любом мужчине, заговорившем со мной на рынке, Пьер был склонен видеть Бенжамена. И он, и Галлоглас вели постоянные поиски этого вампира. Мэтью координировал их действия.
Однако Бенжамен словно сквозь землю провалился. Он исчез.
Прага встретила и проводила Пасху. Дата весеннего празднества, задуманного Рудольфом, неумолимо приближалась. До следующей субботы оставались считаные дни. Подготовка входила в завершающую стадию. Вместе с мастером Хуфнагелем мы превратили Большой зал императорского дворца в цветущий сад. В вазах пестрели тюльпаны. Зал вызывал у меня искреннее восхищение. Его своды, изгибы которых по своему изяществу могли соперничать с ветвями ивы, поддерживали арочную крышу.
– В дополнение к цветам мы перенесем сюда императорские апельсиновые деревья, – пообещал Хуфнагель, весь сияющий радостью творчества. – И павлинов из зверинца.
В день представления слуги снесли в Большой зал все подсвечники и канделябры, какие могли позаимствовать во дворце и в соборе. Это должно было создать иллюзию звездного неба на всем обширном пространстве зала. Сценой мы избрали нижние ступени лестницы, ведущей в императорскую часовню. Идею предложил Хуфнагель. Я, словно взошедшая луна, появлялась наверху лестницы, откуда начинала медленно спускаться, а Мэтью отмечал изменение моих «фаз» с помощью одной из астролябий мастера Габермеля.
– А вам не кажется, что это будет выглядеть чересчур философским? – спросила я, теребя нижнюю губу.
– Здесь двор Рудольфа Второго, – сухо напомнил мне Хуфнагель. – Ничто не является чересчур философским при дворе его величества.
Придворные, собравшиеся на пир, предварявший наш спектакль, восхищенно разглядывали преображенный зал. Отовсюду слышались восторженные возгласы.
– Им нравится, – шепнула я Мэтью.
Мы находились по другую сторону занавеса.
Наш выход должен был совпасть с подачей десерта. До этого мы прятались на Рыцарской лестнице. Мэтью развлекал меня рассказами о былых временах. Однажды здесь устроили рыцарский турнир, и участники состязались, кто быстрее поднимется на коне по широким ступеням лестницы. Когда я усомнилась в пригодности зала и лестницы для подобных состязаний, он озорно мне подмигнул:
– А ты не думала, почему в замках делали такие громадные залы и высоченные потолки? Пражские зимы длятся чертовски долго. Молодые парни начинают скучать. Но если учесть, что у всех есть оружие, их скука принимает опасные формы. Уж пусть лучше сшибают друг друга на ступенях лестницы и носятся по залу, чем затевают войны с соседними королевствами.
Как всегда, вино на императорском пире лилось рекой, а количество блюд казалось бесконечным. Разговоры становились все громче, превращаясь в сплошной гул. Когда же наконец подали десерт, мы с Мэтью заняли свои места. Для Мэтью Хуфнагель нарисовал пасторальные декорации и неохотно, но все же позволил расположиться под апельсиновым деревом. Табурет, покрытый фетром, изображал камень. Я дождалась сигнала и вышла из часовни, встав за старой дверью, расписанной под колесницу.
Мэтью поцеловал меня в щеку и пожелал удачи.
– Только не вздумай меня смешить, – предупредила я.
– Обожаю бросать вызов, – ответил он.
Заиграла музыка. Постепенно болтовня и смех придворных смолкли. Когда установилась полная тишина, Мэтью поднял астролябию к небесам, и представление началось.
Я решила, что нам с Мэтью лучше всего обойтись минимумом диалогов, сделав основной упор на танцы. Ну кому захочется после длинного пиршества сидеть и слушать длинные речи? Я успела побывать на многих университетских торжествах и знала, какую скуку вызывает подобная говорильня. Синьор Пасетти с радостью взялся обучать придворных дам «танцу странствующих звезд». Танец позволял Мэтью вести наблюдение за «небесными телами», ожидая, пока к нему не спустится его любимая луна. Разумеется, все придворные красавицы стремились получить роль в представлении. Они нарядились в сверкающие костюмы, обвесились драгоценностями. Словом, театр масок превратился в подобие школьного спектакля, который смотрела толпа восторженных родителей. Мэтью морщился и корчился, будто сомневался, что ему хватит терпения доиграть свою роль до конца.
Танец закончился. Ударили барабаны, оглушительно запели трубы. Это был мой сигнал к выходу. Хуфнагель завесил двери часовни холстом с изображением колесницы. Мне лишь требовалось выбраться из-за холста с величием и изяществом, присущими богине, а не так, как на репетиции, когда я своим полумесяцем на голове проткнула ткань. Затем, остановившись, с тоской посмотреть на Мэтью. Он, в свою очередь, должен устремить на меня восхищенный взгляд и ни в коем случае не скашивать глаза и не пялиться на мою полуобнаженную грудь.
Я сосредоточилась, входя в роль, сделала глубокий вдох и уверенно отвела занавес, стараясь двигаться плавно, как и подобает луне.
Из зала донеслись восторженные восклицания.
Довольная столь удачным выходом, я посмотрела на Мэтью. Глаза мужа были круглыми как блюдца.
Нет, только не это! Я попыталась нащупать пол, однако случилось худшее, что только могло случиться. Я парила в нескольких дюймах над площадкой у дверей часовни. Меня неумолимо поднимало вверх. Тогда я схватилась за край «колесницы». Здесь меня ждал еще один сюрприз: от моей кожи исходило жемчужное свечение. Мэтью кивком указал на мою тиару с маленьким серебряным полумесяцем. Без зеркала я не видела, какова ее роль в этом парении. Я боялась, что сейчас меня утянет под потолок.
– La Diosa! – Рудольф встал, громко аплодируя мне. – Чудесно! Какая удивительная иллюзия!
Придворные без особого энтузиазма тоже принялись аплодировать. Некоторые вначале перекрестились.
Все внимание зала сосредоточилось на мне. Я прижала руки к груди и как ни в чем не бывало посмотрела на Мэтью, изображая восхищение. Он улыбался, но весьма сумрачно. Я мысленно приказала себе опуститься на ступени, чтобы без дальнейших приключений прошествовать к трону Рудольфа – Зевса. Он восседал в самом вычурном кресле, какое только удалось разыскать на дворцовых чердаках. Своей громоздкостью и даже уродливостью оно вполне отвечало личности исполнителя роли громовержца.
К счастью, моя левитация была недолгой. Свечение тоже погасло. Когда я оказалась возле трона, придворные уже не глазели на мою голову, словно на «римскую свечу». Я сделала реверанс.
– Приветствую тебя, La Diosa! – загремел на весь зал Рудольф.
Вероятно, он искренне считал, что говорит громоподобным голосом, как и полагается Зевсу. На самом деле это был классический пример переигрывания.
– Я люблю прекрасного Эндимиона, – сказала я, выпрямляясь во весь рост и указывая туда, где на постели из птичьих перьев, делая вид, что спит, лежал Мэтью.
Эти слова я написала сама. Мэтью предлагал другие: «Если ты не оставишь меня в покое, Эндимион разорвет тебе глотку». На них, как и на строки из поэмы Китса, я наложила вето.
– Сколь безмятежен он во сне, – продолжала я. – Я богиня, неподвластная старению, но прекрасный Эндимион вскоре состарится и умрет. Прошу тебя: даруй ему бессмертие, чтобы он остался со мной навсегда.
– При одном условии! – рявкнул Рудольф, забывая о всяком благозвучии, приличествующем Зевсу. – Он должен спать до скончания времен, никогда не просыпаясь. Только тогда он останется молодым.
– Благодарю тебя, могущественный Зевс! – воскликнула я, стараясь, чтобы мой голос не походил на голос актрисы из какой-нибудь английской комедийной труппы. – Теперь я целую вечность могу взирать на своего возлюбленного.
Рудольф нахмурился. Хорошо, что он предварительно не затребовал текст спектакля для высочайшего одобрения.
Я стала медленно подниматься по лестнице и, достигнув нарисованной колесницы, скрылась за занавесом. Тем временем придворные дамы исполняли завершающий танец. Когда музыка смолкла, Рудольф заставил всех устроить шумные овации. Рукоплескания дополнялись оглушительным топотом, способным обрушить крышу. Но и это не пробудило Эндимиона от его сна.
Этикет требовал поблагодарить императора за предоставленную возможность развлечь его величество.
– Вставай! – прошипела я, проходя мимо Мэтью.
Он ответил вполне театральным храпом.
Пришлось мне одной делать реверанс перед Рудольфом и произносить благодарственные речи, воздавая должное астролябии Габермеля, декорациям Хуфнагеля, спецэффектам и музыке.
– Поверь, La Diosa, я получил огромное наслаждение. Куда большее, чем ожидал. Проси у Зевса награды, – сказал Рудольф. Его взгляд скользнул по моим плечам и задержался на выпуклостях грудей. – Все, что пожелаешь. Только назови, и это станет твоим.
Придворные прекратили пустую болтовню и замерли в любопытстве. У себя в голове я услышала слова Авраама: «Книга попадет к вам, только если вы о ней спросите». Неужели и впрямь все так просто?
Эндимион зашевелился на своей постели из перьев. Я отвела руку за спину, подав ему знак не вмешиваться. Императорский двор затаил дыхание, ожидая, что я сейчас назову знатный титул либо изъявлю желание получить земли или золото.
– Ваше величество, я бы хотела взглянуть на алхимический манускрипт Роджера Бэкона, – сказала я.
– Ну, тетушка, у тебя прямо железные яйца, – восхищенно признался на обратном пути Галлоглас. – Я уже не говорю о том, как ты это ему преподнесла.
– Спасибо, – ответила я, польщенная словами племянничка. – Кстати, а что происходило с моей головой во время представления? Придворные глаз оторвать не могли.
– От луны во все стороны полетели маленькие звездочки. Они быстро погасли. Я бы не волновался. Придворные явно сочли это театральной иллюзией. Ведь большинство аристократов Рудольфа – обычные люди.
Ответ Мэтью был куда сдержаннее.
– Не спеши обольщаться, mon coeur. Разумеется, Рудольфу не оставалось ничего иного, как согласиться, но просто так он манускрипт тебе не покажет. Ты затеяла с императором весьма хитроумную игру. И будь готова к тому, что за возможность взглянуть на его сокровище Рудольф потребует от тебя еще чего-нибудь.
– А к тому времени, когда он начнет что-то требовать, нас уже не будет в Праге, – сказала я.
Но вскоре опасения Мэтью подтвердились. Я думала, нас обоих чуть ли не на следующий день пригласят во дворец и в конфиденциальной обстановке покажут манускрипт. Однако никакого приглашения не последовало. Потянулись дни. Наконец мы получили официальное приглашение на обед, где соберутся многообещающие католические богословы. Затем, как явствовало из записки, избранных гостей проводят в личные покои Рудольфа, чтобы взглянуть на сокровища его коллекций, представляющих особый мистический и религиозный интерес. В числе приглашенных значился и Иоганн Писториус, который вырос в лютеранской семье, затем перешел в кальвинизм, а теперь намеревался стать католическим священником.
– Вот и дополнительные сложности, – сказал Мэтью, впиваясь себе в волосы. – Писториус – опасный и безжалостный противник. Вдобавок он колдун. Лет через десять он вернется в Прагу и станет исповедником Рудольфа.
– А правда, что его готовят для нужд Конгрегации? – тихо спросил Галлоглас.
– Да. Головорез-интеллектуал. Именно тот, кого ведьмы хотят видеть своим представителем… Диана, я вовсе не хотел тебя обидеть. У ведьм сейчас тяжелые времена.
– Я и не думала обижаться. Но пока Писториус не входит в Конгрегацию. А ты входишь. Учитывая его честолюбивые замыслы, не воспротивится ли он твоей слежке за ним и не осложнит ли это ситуацию?
– Шансы на такое развитие событий очень высоки, иначе Рудольф не пригласил бы его вместе с нами. Император готовит поле сражения и собирает своих солдат.
– За что именно он собирается биться?
– За манускрипт и за тебя. Он не желает уступать ни то ни другое.
– Я уже говорила, что не продаюсь. И военным трофеем тоже не являюсь.
– Конечно. Но Рудольф, как ни странно, продолжает считать тебя ничейной территорией. Захватывать новые земли – в его стиле. Он австрийский эрцгерцог, король Венгрии, Хорватии и Богемии, маркграф Моравии и император Священной Римской империи. Вдобавок он племянник испанского короля Филиппа. Габсбурги – алчное семейство, склонное к стяжательству и соперничеству. Чтобы получить желаемое, они не привыкли останавливаться ни перед чем.
– Знаешь, тетушка, Мэтью и так послушно исполняет твои желания, – мрачно произнес Галлоглас, когда я начала возражать. – Будь ты моей женой, я бы после первого же императорского подарка поспешил увезти тебя из Праги.
Учитывая щекотливость ситуации, мы отправились во дворец в сопровождении Пьера и Галлогласа. Три вампира и ведьма, естественно, привлекали к себе внимание. Я это чувствовала, пока мы шли к Большому залу, который Мэтью когда-то помогал проектировать.
Рудольф усадил меня рядом с собой. Галлоглас, как и подобает вышколенному слуге, встал за моим стулом. Мэтью и бдительного Пьера отправили на противоположный конец пиршественного стола. Случайному наблюдателю показалось бы, что Мэтью весело проводит время, окруженный шумными придворными дамами и молодыми людьми, которые стремились найти себе новый образец для подражания, поскольку император был, по их мнению, недостаточно отважен и безрассуден. Время от времени с той части стола доносились взрывы смеха, однако его величество даже не улыбался. Настроение императора оставалось мрачным.
– Но скажи, отец Иоганн, почему должно проливаться столько крови? – посетовал Рудольф, обращаясь к грузному мужчине средних лет, сидящему слева.
До рукоположения Писториуса оставалось еще несколько месяцев, но он, проявляя характерное для неофитов рвение, даже не пытался возражать против «отца Иоганна». Раз император обращается к нему как к священнику, так тому и быть.
– Потому что, ваше величество, ересь и безбожие до́лжно вырывать с корнем. Иначе они найдут себе новую почву и прорастут.
Глаза Писториуса под тяжелыми веками обратились на меня. Взгляд был испытующим. Мой ведьмин третий глаз мгновенно открылся, возмущенный грубыми попытками неофита завладеть моим вниманием. Это очень напоминало действия Шампье, пытавшегося выведать мои тайны. Я проникалась все большей неприязнью к колдунам с университетским образованием. Положив нож, я наградила Писториуса таким же испытующим взглядом. Некоторое время мы смотрели друг на друга. Первым не выдержал он.
– А вот мой отец считал терпимое отношение более мудрой политикой, – ответил Рудольф. – Ты же изучал еврейскую мудрость, их Каббалу. Иные священники и ее назвали бы ересью.
Острый слух Мэтью позволял ему слышать каждое слово, произносимое на нашем конце стола. Сосредоточенность мужа напомнила мне сосредоточенность Шарки, преследующей куропатку. Улыбка на лице Мэтью исчезла.
– Муж говорил мне, что вы, герр Писториус, врач.
Мой маневр не отличался изящностью, но сработал.
– Да, фрау Ройдон. Я врач. Точнее, был им, пока не перешел от спасения бренных тел к спасению душ.
– Отец Иоганн снискал себе славу искусного врача, когда в Европе свирепствовала чума, – сообщил Рудольф.
– Я был лишь исполнителем Божьей воли. Господь – единственный настоящий врачеватель, – скромно возразил Писториус. – Из любви к нам Бог сотворил много природных средств, чудесным образом воздействующих на наши несовершенные тела.
– Да, конечно. Помню, как ты советовал безоары в качестве средства от многих болезней. Когда La Diosa недавно хворала, я послал ей один из своих камней. – Рудольф одобрительно улыбнулся бывшему врачу.
– Камень вашего величества наверняка помог, – заявил Писториус и пристально посмотрел на меня.
– Да. La Diosa полностью выздоровела и прекрасно выглядит.
Рудольф откровенно разглядывал меня, даже не замечая, как его нижняя губа оттопыривается все сильнее. На обед я пришла в простом черном платье, отделанном белой вышивкой. Этот наряд дополняла черная бархатная накидка. Лицо скрывала полупрозрачная вуаль. Единственным цветовым пятном был красный рубин в ожерелье с саламандрами, подаренном Мэтью. Внимание императора приклеилось к драгоценному камню. Рудольф нахмурился и жестом подозвал слугу.
– Трудно сказать, помог мне безоар или лечебная кашка императора Максимилиана, – сказала я, взглянув на доктора Гаека.
Меж тем Рудольф продолжал перешептываться со слугой. Доктор Гаек, налегавший на мясо, в это время слегка подавился куском оленины. Прокашлявшись, он поспешил мне на помощь.
– Доктор Писториус, я думаю, фрау Ройдон помогла именно кашка, – сказал Гаек. – Я готовил снадобье в чашке, сделанной из рога единорога. Император счел, что это усилит лечебные свойства кашки.
– Для большей надежности лечения, причем эту кашку La Diosa ела ложкой, изготовленной из рога, – сообщил Рудольф, поедая глазами мои губы.
– Ваше величество, чашку и ложку мы тоже сегодня увидим среди диковин вашей кунсткамеры? – спросил Писториус.
Воздух между мною и колдуном вдруг сделался живым и буквально затрещал. Нити, окружающие врача-священника, взорвались ярко-красными и ярко-оранжевыми вспышками, предупреждая меня об опасности. Потом колдун улыбнулся. «Я тебе не доверяю, ведьма, – прозвучал в мозгу его голос. – И императору Рудольфу, твоему будущему любовнику, тоже».
Я доедала порцию жареного кабана. Приправленное розмарином и посыпанное черным перцем, мясо было удивительно вкусным. Император считал, что перец согревает кровь. После беззвучного послания колдуна, недожеванный кусок мяса превратился в пыль, а кровь, вопреки заверениям Рудольфа, похолодела.
– Что-то не так? – тихо спросил Галлоглас, наклоняясь к моему плечу и подавая мне шаль, которую без моего ведома прихватил с собой.
– Писториуса пригласили наверх взглянуть на книгу, – затараторила я по-английски, чтобы уменьшить риск подслушивания.
От Галлогласа пахло морской солью и мятой. Странное сочетание запахов подействовало на меня успокаивающе. Натянутые нервы ослабли.
– Оставь это мне, – ответил Галлоглас, касаясь моего плеча. – Кстати, тетушка, ты немного светишься. Лучше, если сегодня никто не увидит звезд.
Подав мне предупреждающий сигнал, Писториус перевел разговор в другое русло и вовлек доктора Гаека в оживленный спор о благотворных свойствах отваров, применяемых в качестве противоядия. Рудольф коротал время, меланхолично поглядывая на меня и бросая сердитые взгляды в сторону Мэтью. Чем ближе я подвигалась к встрече с «Ашмолом-782», тем меньше мне хотелось есть. Рядом сидела какая-то знатная дама. Я заговорила с ней о разных пустяках. Но пиршество продолжалось. К столу подали еще пять блюд, в том числе позолоченных жареных павлинов, груды жареной свинины и нежных молочных поросят. Только после этого императорский обед завершился.
– Ты совсем бледная, – сказал Мэтью, отведя меня от стола.
– Писториус меня подозревает.
Я уловила в нем ощутимое сходство с Питером Ноксом и Шампье. «Громила-интеллектуал» – эта характеристика годилась для обоих.
– Но Галлоглас обещал об этом позаботиться, – добавила я.
– Теперь понятно, почему Пьер ходил за ним по пятам.
– Что Пьер намерен сделать?
– Сохранить Писториусу жизнь, – весело ответил Мэтью. – Если Галлогласа не осадить, он попросту задушит колдуна и бросит в Олений ров – львам на ужин. По готовности тебя оберегать мой племянник почти равен мне.
Рудольф позвал гостей в свое святилище – личную галерею, где мы с Мэтью были в прошлый раз, когда император учил меня правильно воспринимать триптих Босха. Там нас встретил Оттавио Страда, готовый показывать императорские коллекции и отвечать на вопросы.
Подарок Мэтью по-прежнему находился в центре галереи, на столе, покрытом зеленым фетром. Вокруг триптиха Рудольф расставил и разложил множество других предметов, предлагая гостям полюбоваться на них. Пока гости охали и ахали, взирая на шедевр Босха, я внимательно оглядывала помещение. Посмотреть было на что. Чаши из полудрагоценных камней, покрытая эмалью цепь, какие носили государственные сановники, длинный рог, якобы принадлежавший единорогу, статуи и украшенный резьбой орех сейшельской пальмы. Это была причудливая смесь дорогих безделушек, предметов медицинского назначения и разных экзотических вещиц. Но алхимического манускрипта среди них я не увидела.
– Где же манускрипт? – шепотом спросила я у Мэтью.
Раньше чем он успел ответить, я почувствовала теплую руку, сжавшую мои пальцы. Мэтью окаменел.
– У меня есть для тебя подарок, querida diosa.
От Рудольфа пахло луком и красным вином. Мой желудок протестующе заурчал. Я повернулась, ожидая увидеть «Ашмол- 782», но в руках императора был не манускрипт, а покрытая эмалью цепь. Еще через мгновение Рудольф надел ее на меня. Цепь легла мне на плечи. Глянув вниз, я увидела зеленого уробороса, окруженного красными крестиками. Крестики покрывала инкрустация из изумрудов, рубинов, бриллиантов и жемчуга. Палитра напоминала драгоценный камень, который герр Майзель вручил Бенжамену.
– Ваше величество, странный подарок вы делаете моей жене, – тихо сказал Мэтью.
Он стоял за спиной императора, издали глядя на цепь. Я получала в подарок уже третью цепь и знала, что в ней скрыт символический смысл. Поднеся уробороса поближе к глазам, я стала вглядываться в эмалевое тело змея. Но это был совсем не змей, поскольку у существа имелись лапы. Скорее, ящерица или саламандра. Казалось, спину ей исхлестали плеткой, всунув туда кроваво-красный крест. Меня поразила и другая странность. Ящерица не держала кончик хвоста в пасти. Хвост удушающим кольцом обвивался вокруг ее горла.
– Это, герр Ройдон, знак уважения, – ответил Рудольф, слегка сделав упор на фамилии Мэтью. – Некогда цепь принадлежала королю Владиславу, а ко мне перешла от бабушки. Знак относится к сообществу храбрых венгерских рыцарей, именуемому орденом Сокрушенного Дракона.
– Дракона? – тихо повторила я, глядя на Мэтью.
При таких грубых лапах это существо могло быть и драконом. В остальном оно разительно напоминало фамильный герб де Клермонов. Мне вспомнилась клятва герра Фукса… клятва Бенжамена: убивать драконов везде, где они ему попадутся.
– Дракон символизирует наших врагов. В особенности тех, кто может иметь дерзость вмешаться в наши королевские прерогативы.
Слова Рудольфа, произнесенные вполне учтиво, по сути означали объявление войны всему клану де Клермон.
– Мне было бы приятно видеть эту цепь на плечах Дианы, когда она снова появится при дворе. – Палец Рудольфа слегка коснулся дракона, застывшего на моей груди, и тоже застыл. – А этих маленьких французских саламандр она оставит дома.
Мэтью безотрывно смотрел на эмалевого дракона и императорский палец. К тому моменту, когда Рудольф произнес оскорбительные слова о французских саламандрах, глаза моего мужа были почти черными. Я постаралась думать, как Мэри Сидни, и найти наиболее подходящий ответ, способный успокоить моего любимого вампира. Со своим уязвленным феминизмом я разберусь потом.
– Ваше величество, решение о том, какие украшения надевать ко двору, принимает мой муж, – холодно произнесла я, принуждая себя не отодвигаться от пальца Рудольфа.
Вокруг послышались приглушенные возгласы. Но меня сейчас волновала только реакция Мэтью.
– Не вижу причин, mon coeur, почему бы этому подарку не оставаться на твоих плечах до конца вечера, – сказал он, проявляя редкую покладистость.
Сейчас Мэтью был больше похож на французского аристократа, чем на посланника английской королевы.
– Как-никак между саламандрами и драконами существует родство. Те и другие не страшатся огня, чтобы защищать всех, кто им дорог. И потом, император любезно согласился показать тебе свою книгу. – Мэтью оглянулся по сторонам. – Хотя нерадивость синьора Страды достигла и этих прекрасных покоев. Никакой книги я здесь не вижу.
Мы сожгли за собой еще один мост.
– Не спеши с выводами, – раздраженно бросил ему Рудольф. – Вначале я хочу подарить La Diosa еще кое-что. Пока же извольте взглянуть на мой резной орех с Мальдивских островов. Он единственный в своем роде.
Все, кроме Мэтью, послушно отправились туда, куда указывал палец Страды.
– Ты тоже, герр Ройдон.
– Разумеется, – пробормотал Мэтью, виртуозно подражая тону матери, и медленно двинулся вслед за толпой гостей.
– А вот это доставили по моему заказу, – сообщил Рудольф. – Отец Иоганн помогал мне обрести сие сокровище. – Император обвел глазами галерею, но Писториуса среди гостей не было. – Синьор Страда, куда он подевался? – хмуро спросил Рудольф.
– Ваше величество, я не видел его с тех самых пор, как мы покинули Большой зал, – ответил Страда.
– Иди сюда! – крикнул Рудольф одному из слуг. – Иди и разыщи отца Иоганна!
Слуга побежал выполнять приказание. Император справился с раздражением, вновь повернувшись к странному предмету, что лежал перед нами. Внешне предмет был похож на грубо вырезанную нагую фигурку человека.
– А это, La Diosa, знаменитый корень из Эппендорфа. Сто лет назад одна женщина выкрала из церкви освященную облатку и в полнолуние закопала у себя в огороде. Она всего лишь желала сделать огородную землю более плодородной. На следующее утро ее семья увидела громадный кочан капусты.
– Кочан вырос прямо из облатки? – спросила я.
Наверняка что-то ускользнуло от меня при переводе. Возможно, я слишком плохо понимала природу христианского таинства причастия. Но одно дело – arbor Dianae, и совсем другое – arbor brassicae.
– Да. Это было чудо. Когда кочан выкопали из земли, его корень напоминал тело Христа. – Рудольф протянул корень мне.
Его украшала золотая диадема, усыпанная бриллиантами. Надо полагать, ее добавили позднее.
– Изумительно, – сказала я, стараясь голосом и выражением лица выразить свой интерес.
– Желание показать тебе этот корень отчасти вызвано тем, что он напоминает одну картинку из книги, которую ты пожелала увидеть. Оттавио, приведи Эдварда.
В галерее появился Эдвард Келли. Императорский алхимик крепко прижимал к груди книгу в кожаном переплете.
Она! Я поняла это, едва Келли вошел. У меня закололо все тело. От манускрипта исходила сила, и куда более ощутимая, чем тем сентябрьским вечером, ставшим поворотным в моей жизни. Да, к моменту появления в Бодлианской библиотеке манускрипт утратил часть своей силы.
Передо мной был «Ашмол-782», еще не попавший к Элиасу Ашмолу и не исчезнувший на десятки лет.
– Ты сядешь рядом со мной, и мы вместе будем смотреть эту книгу. – Рудольф указал на стол и два стула, поставленные почти впритык. – Подай мне книгу, Эдвард.
Рудольф протянул руку. Келли нехотя передал императору манускрипт.
Я вопросительно посмотрела на Мэтью. А вдруг манускрипт начнет светиться, как тогда, в Бодлианской библиотеке, или проявит еще какую-нибудь странность? Вдруг мне не удастся дисциплинировать собственный разум и я начну думать только о книге и ее тайнах? Выброс моей магии имел бы катастрофические последствия.
«Потому мы и здесь», – ответил мне уверенный кивок Мэтью.
Я села рядом с императором. Страда увел гостей в другой конец галереи – показывать рог единорога. Мэтью подошел чуть ближе. Я смотрела на книгу, почти не осмеливаясь верить, что наконец-то наши поиски завершились. Вот он, манускрипт «Ашмол-782» во всей своей цельности.
– Ну? – нетерпеливо спросил Рудольф. – Ты собираешься открывать книгу?
– Непременно, – ответила я, пододвигая манускрипт ближе.
От его страниц не исходило сияния. Мне захотелось сравнить ощущения. Я коснулась рукой обложки, как осенью, когда доставала «Ашмол-782» со стеллажа. В тот раз манускрипт издал легкий вздох, словно узнав меня и обрадовавшись моему появлению. Сейчас он молчал.
Переплет манускрипта состоял из досок, обтянутых кожей. Я откинула верхнюю, увидев чистый лист пергамента. Мысли вновь вернулись на несколько месяцев назад. Это был тот самый лист, где впоследствии Ашмол и мой отец напишут название книги.
Я перевернула страницу, испытав знакомое чувство какой-то сверхъестественной тяжести. Передо мной была первая страница манускрипта. Я шумно выдохнула.
Первый, утраченный лист «Ашмола-782» был картинкой, изображавшей удивительное дерево. Его толстый изогнутый ствол был узловатым и даже скрюченным. От вершины во все стороны отходили спутанные ветви. Они занимали оставшееся пространство страницы. Каждая ветка заканчивалась непривычным сочетанием листьев, ярко-красных плодов и цветов. Естественно, мне на ум сразу же пришло arbor Dianae, выращенное Мэри на нашей с Мэтью крови.
Я склонилась над страницей, и у меня перехватило дыхание. Ствол дерева состоял не из древесной сердцевины, пропитанной соками и одетой корой. Он был образован сотнями тел. Одни корчились и бились в муках, другие безмятежно переплетались, иные находились в пугающем одиночестве.
В нижней части страницы почерком конца XIII века было выведено название, данное манускрипту Роджером Бэконом: «Истинная тайна тайн».
Ноздри Мэтью раздулись, словно он пытался определить запах, исходящий от книги. Она и впрямь имела странный запах – пахла плесенью. Это я тоже помнила по Бодлианской библиотеке.
Я перевернула страницу и увидела картинку, отправленную мне родителями. Ту, что старый дом семьи Бишоп хранил долгие годы. Феникс, несущий на своих крылах алхимическую свадьбу. Свидетелями союза Солнца и Луны были мифические и алхимические животные.
Вид у Мэтью был потрясенный. Он пристально смотрел на страницу. Даже с его прекрасным зрением он находился достаточно далеко от стола, чтобы видеть мелкие детали. Что же так удивило его?
Я быстро перевернула лист с алхимической свадьбой. На третьем утраченном листе были изображены два алхимических дракона с переплетенными хвостами. Происходившее между ними могло восприниматься и как поединок, и как объятие. Из драконьих ран хлестала кровь, наполняя пруд, откуда выпрыгивали десятки бледных обнаженных фигур. Такие алхимические рисунки мне еще не встречались.
Мэтью встал за стулом императора. Я ожидала, что его потрясение сменится радостным волнением. Ведь эти картинки приближали нас к разгадке тайн манускрипта. Но у моего мужа был такой вид, словно он увидел призрака. Бледная ладонь Мэтью прикрывала его нос и рот. Поймав мой встревоженный взгляд, он лишь кивнул, предлагая не тратить понапрасну время.
Я набрала побольше воздуха и открыла страницу, которую видела в Оксфорде. Так и есть: совсем маленькая девочка с двумя розами. Неожиданным было то, что каждый квадратный дюйм пространства вокруг малышки был густо покрыт текстом. Текст представлял собой причудливую смесь символов и нескольких разрозненных букв. В Бодлианской библиотеке он был скрыт заклинанием, превратившим манускрипт в магический палимпсест. Сейчас я видела манускрипт в его первозданном виде, когда тайный текст еще оставался явным. Радость тут же сменилась досадой: прочесть написанное я все равно не могла.
Я стала водить пальцами по строчкам. Мое прикосновение превращало слова в лицо, силуэт, имя. Казалось, написанное пытается что-то рассказать мне, используя нечто вроде истории в картинках. Одна загадка переходила в другую: передо мной мелькали тысячи существ.
– Я бы отдал тебе все, чего бы ты ни попросила, – сказал Рудольф, обдавая мне щеку жарким дыханием.
Опять этот запах лука и вина. Как же он был не похож на чистый терпкий запах Мэтью! Я настолько привыкла к холодному дыханию вампира, что дыхание теплокровного человека только раздражало.
– Почему ты выбрала этот манускрипт? Его невозможно понять, хотя Эдвард и считает, что там заключена великая тайна.
В узкое пространство между мною и императором просунулась длинная рука и осторожно коснулась страницы.
– Что ж, этот манускрипт столь же лишен смысла, как и другой, который вы подсунули несчастному доктору Ди.
Однако лицо Мэтью противоречило его словам. Скорее всего, Рудольф не заметил ни дергающейся жилки на подбородке моего мужа, ни морщинок вокруг его глаз. Они стали глубже – верный признак крайней сосредоточенности Мэтью.
– Я не согласна! – выпалила я. – Алхимические трактаты требуют пристального изучения и размышления. Только тогда можно в полной мере постичь их смысл. Если бы у меня появилась возможность изучить этот манускрипт…
– Даже в таком случае одного твоего рвения мало. Нужно иметь особое Божье благоволение, – возразил Рудольф, хмуро косясь на Мэтью. – Бог благоволит к Эдварду так, как тебе и не снилось, герр Ройдон.
– Согласен, благоволит, – ответил Мэтью, поворачиваясь к Келли.
Выпустив манускрипт из рук, английский алхимик вел себя довольно странно. Я не сомневалась в существовании нитей, связывающих его и книгу. Но что привязывало Келли к «Ашмолу-782»?
Едва этот вопрос мелькнул у меня в мозгу, тонкие желтые и белые нити, соединяющие Келли и манускрипт, изменили свой узор. Вместо обычного переплетения и полотна, где нити одного цвета занимали горизонтальное положение, а нити другого – вертикальное, они свободно вращались вокруг невидимого центра. Это чем-то напоминало ленты, какими перевязывают упакованные подарки. Концы лент всегда свободно болтаются, закручиваясь спиральками. Короткие горизонтальные нити удерживали завитки от соприкосновения. Вся картина была похожа на…
Двойную спираль!
Боясь, что могу выдать свое изумление, я поднесла ладонь ко рту. Я всматривалась в манускрипт. После скольжения по странице у меня на пальцах остался запах плесени. Сильный, будоражащий, похожий на…
Запах плоти и крови. Я посмотрела на Мэтью, зная, что выражение лиц у нас сейчас одинаковое. Мы оба были потрясены.
– Что-то ты совсем побледнела, mon coeur. Наверное, утомилась, – заботливо произнес он, помогая мне встать. – Пойдем-ка домой.
В этот момент Эдвард Келли дал волю своему неистовству.
– Я слышу их голоса. Они говорят на непонятных мне языках. А вы их слышите? – Алхимик застонал, зажимая себе уши.
– Что ты там болтаешь? – нахмурился Рудольф. – Доктор Гаек, с Эдвардом что-то творится.
– Вы найдете там и свое имя, – продолжал Келли, обращаясь ко мне. Его голос становился все громче. – Я понял это сразу, едва увидел вас.
Я глянула вниз. Закрученные спиралевидные нити связывали с манускриптом и меня. Белые и сиреневые, а не желтые, как у Келли. Мэтью тоже оказался связанным с книгой. Его спиралевидные нити были красными и белыми.
В галерею вошел Галлоглас. Его никто не приглашал. Никто не сообщил о его приходе. Следом ковылял плечистый гвардеец, поддерживая покалеченную руку.
– Лошади готовы, – сказал Галлоглас, кивая в сторону двери.
– Тебе никто не давал позволения являться сюда! – заорал Рудольф. Император был в ярости: сценарий вечера рассыпа́лся у него на глазах. – И тебе, La Diosa, я не позволяю уходить.
Мэтью полностью игнорировал повеления Рудольфа. Он взял меня за руку и повел к двери. Нити манускрипта тянулись за мной, требуя вернуться.
– Мы не можем оставить книгу здесь. Это…
– Я знаю, что это, – угрюмо ответил Мэтью.
– Задержать их! – потребовал Рудольф.
Но гвардейцу со сломанной рукой хватило столкновения с одним рассерженным вампиром. Искушать судьбу, пытаясь задержать Мэтью, он не собирался. Более того, гвардеец вдруг выпучил глаза и грохнулся на пол, потеряв сознание.
Галлоглас набросил мне на плечи плащ. Мы торопливо сбежали по лестнице. Внизу валялись еще двое гвардейцев. Оба были без сознания.
– Вернись и забери книгу! – приказала я Галлогласу.
Проклятый корсет мешал мне дышать и уж никак не предназначался для спринтерского бега по двору.
– Теперь, когда мы знаем, что это за книга, ее тем более нельзя оставлять у Рудольфа.
Мэтью остановился. Его пальцы впились мне в руку.
– Мы не уедем из Праги без манускрипта. Обещаю, я вернусь и заберу его. Но сейчас мы поспешим домой. К моменту моего возвращения дети должны быть собраны и готовы к отъезду.
– Мы, тетушка, сожгли все мосты, – хмуро изрек Галлоглас. – Писториус заперт в Белой башне. Я убил одного караульного и ранил троих. Рудольф позволил себе не то что прикасаться к тебе… он откровенно лапал тебя. У меня есть сильное желание оборвать и его жизнь.
– Галлоглас, ты не понял моих слов. В этой книге содержатся ответы на все вопросы! – выпалила я, прежде чем Мэтью дернул меня за руку, заставляя бежать дальше.
– Я понимаю больше, чем ты думаешь, – возразил Галлоглас, бежавший рядом. – Запах этой книги я учуял еще внизу, когда расправлялся с гвардейцами. В книге есть имена мертвых варгов. Имена ведьм и демонов тоже там есть, можешь не сомневаться. Кто бы подумал, что зловоние Книги Жизни достигнет вышины небес смерти?
