Глава 6
В коридоре за небольшим холлом было сравнительно тихо. Несколько стульев вдоль стены. За одной из дверей попискивал радиоаппарат.
Вадим прошел в конец коридора. Там были еще один холл с окном и единственная дверь. Она была железная, с двумя замками. На стук никто не вышел.
Он сидел на стуле в глубине коридора и нетерпеливо посматривал на часы. Двадцать шесть минут второго, ладно, пока не цейтнот.
Сиротин осмысливал, анализировал все увиденное.
«Сколько здесь охраны? Двое в будке, несколько человек в здании плюс у каждого работника личное оружие. Абвер не привлекает к себе внимания, работает без помпы, вывески и указатели на здания не вешает. Возможно, и соседи из администрации не знают, чем занимаются люди, которые тут сидят.
Где хранятся архивы? В подвале?
Возникает удручающее чувство, что мне придется заглянуть сюда еще разок.
Уже час тридцать».
Он подошел к окну, в несколько затяжек прикончил сигарету, выбросил окурок в форточку и снова сел на прежнее место.
В коридоре появлялись люди в форме. Они косились на незнакомого офицера, но никто не задавал ему никаких вопросов. Раз он прошел сюда, значит, имеет право на это.
Час тридцать пять. Полковника Крауса по-прежнему где-то черти носили.
Распахнулась дверь рядом с холлом, вышел франтоватый капитан, сравнительно молодой, коротко постриженный, светловолосый. У него были тонкие губы и широкий нос с горбинкой. Он покосился на Вадима, подошел к окну, стал курить. Этот офицер явно пребывал в задумчивости.
Вдруг раздался визгливый женский голос. Как гвоздем по стеклу! Хорошо, что не здесь, а в стороне, у центрального холла.
– Густав, я не хочу ничего слышать, уезжаю сегодня же! Распорядись, чтобы мне забронировали каюту до Румынии! У меня уже цыпки на руках от этой вашей нервотрепки! Я-то здесь при чем? Надеюсь, ты выедешь вслед за мной. – Хлопнула дверь, застучали каблучки.
Эту прекрасную даму Вадим толком не разглядел. Она промчалась по коридору ураганом, фыркая как лошадь. Тут же показался ефрейтор с двумя чемоданами и припустил за этой особой.
– Крысы убегают с тонущего корабля, – пробормотал офицер, куривший у окна, и покосился через плечо на Вадима. – У Марты явно нервный срыв. Бедный Густав!.. Она однажды решила, что здесь Италия. Все кинутся к ее ногам. Эта неземная красавица будет ежедневно купаться в роскоши и в море.
– Дама явно заблуждалась, – со вздохом отозвался Вадим. – Это странно, конечно, но здесь не курорт.
– Да и черт с ней, – отмахнулся блондин. – Хоть не будет трепать нервы старине Густаву. Ждете кого-то, капитан?
– Да. Меня зовут Вольфганг Мориц, севастопольский отдел. Ожидаю полковника Крауса. У меня к нему важное дело по утилизации архивных документов.
– Ну-ну. – Блондин иронически хмыкнул. – Ожидайте, дружище, вам обязательно повезет. Капитан Эрик Шлехтер. – Он подошел к Вадиму, протянул руку: – Переведен в Крым полгода назад.
– Очень приятно познакомиться, капитан. У вас тут что, переполох?
– А у вас в Севастополе его нет?
– Люди работают, – ответил Сиротин и пожал плечами. – Нашей структуре не впервые сталкиваться с трудностями. Пусть рухнет весь мир, но мы обязаны до конца выполнять свой долг, делать это бесстрастно и грамотно.
– С этим не поспоришь, – согласился Шлехтер. – Но боюсь, капитан, что трудности в текущий момент испытывает не только наша структура. Не сочтите за паникерство. Мы будем работать до конца, как и повелел фюрер. Но ситуация стремительно ухудшается. Наше ведомство обязано иметь информацию обо всем, что происходит на полуострове и дальше. Но мы плаваем как двоечники на экзамене, не всегда владеем обстановкой. Агенты предоставляют нам ложные или неточные сведения. Мы проигрываем в этом плане советским структурам, над которыми смеялись еще два года назад. В таких условиях трудно делать что-то продуктивное. Мы не видим дальше своего носа. Вот вы из армейского аппарата. Может, объясните, что происходит? Все действительно так плохо?
– Признаюсь вам честно, Эрик, в сорок первом было лучше. – Вадим вымучил из себя улыбку.
Он видел краем глаза стрелки на часах. Сорок три минуты второго.
– На Перекопе и вокруг Сиваша уже русские. Существует вероятность падения Джанкоя. Они угрожают Керчи, переправляют свои мелкие десантные подразделения на нашу сторону. Но мы не падаем духом, продолжаем вести работу, готовим диверсионные и штурмовые группы из советских военнопленных для заброски в ближний тыл противника.
– Вы тоже выражаетесь обтекаемо, Вольфганг, – сказал Шлехтер и вздохнул. – Из этого вытекает, что похвастаться вам особо нечем. Это печально, увы. Мы только в последнюю неделю забросили в район Керчи три разведывательные и одну штурмовую команду. Людей отбирали весьма привередливо, только фанатиков, толковых, грамотных, ненавидящих большевиков. И что вы думаете? Все они пропали. О них нет ни слуху ни духу. В одном случае радист успел подать сигнал, что работает под контролем. Больше он на связь не выходил, большевики его раскусили. Их СМЕРШ переигрывает нас по всем показателям.
– Только не надо при мне, Эрик, произносить это слово – СМЕРШ, – заявил Вадим и поморщился. – Вы же знаете, как черта помянешь, так он сразу же появится. Осторожнее надо, дружище.
– Это суеверия, – отмахнулся Шлехтер. – Вся беда в том, что наше ведомство плохо справляется со своими задачами. Почему так происходит, трудно понять. Грешили на адмирала Канариса, которого подозревали в сговоре с союзниками. Два месяца назад его отстранили. Ходят упрямые слухи, что скоро наше ведомство сделают одним из отделов Управления имперской безопасности. Никаких изменений к лучшему. Мы теряем сноровку. Вы можете возразить, сказать, что каждый должен работать на своем месте и тогда мы придем к победе. Да, мы работаем. Надеюсь, вы не собираетесь мне инкриминировать капитулянтские настроения? – Шлехтер отстранился и пристально посмотрел в глаза собеседника.
«Провоцирует?.. – подумал Вадим. – Но с чего бы ему браться вот так за первого встречного?»
– Что вы, Эрик, и не думаю. – Сиротин вскинул руку с часами.
Четырнадцать минут до двух часов, какая прелесть.
Отворилась дверь в глубине коридора, вышел лейтенант с пустыми глазами, побрел, шатаясь, к выходу. Кобура на его поясе была расстегнута. Он держался за стенку, шатко переставлял ноги и свернул к выходу. Через пару секунд там что-то упало.
– Депрессия у Вальтера, – проследив за взглядом Вадима, сообщил Шлехтер. – Таблетки пьет горстями, шнапсом заливает, но без всякого толка. Брата потерял. Тот погиб в Восточной Галиции, партизаны пристрелили. Мы уже не знаем, как его прикрывать от руководства.
– Эта депрессия зовется алкоголизмом, – проворчал Вадим. – Смотрите, сами не скатитесь в эту бездну, Эрик. Говорят, засасывает.
«Мило поговорили, – подумал он, провожая глазами капитана, который поспешил уйти, потому как в кабинете зазвонил телефон. – Без одиннадцати минут два».
В тамбуре хлопнула дверь, послышался шум. Капитан насторожился. Там какой-то мужчина говорил на повышенных тонах. У него был выразительный густой баритон. Он кого-то распекал, возможно, дежурного или пьяного Вальтера.
Потом раздались шаги. В холле возник приземистый плотный мужчина в офицерской фуражке. Он размашисто шагал по коридору, путаясь в полах плаща. Этот человек явно был не в духе, его ноздри раздувались. Встал как вкопанный у закрытой двери, уставился на нее как бык на тореадора.
Кажется, свершилось. Прибыл начальник местного отделения военной разведки.
Вадим поднялся, вытянулся, отдал честь.
Полковнику было около пятидесяти. Рыхлое щекастое лицо, маленький нос. Он походил на бульдога как внешностью, так и манерами.
– А вы еще кто такой?
– Гауптман Мориц, севастопольский отдел, – отчитался Вадим. – Срочное дело, господин полковник. Вы должны меня принять.
– Ладно, подождите, позову.
Он ловко выстрелил ключом в замочную скважину, щелкнул замок. Полковник вошел к себе, швырнул на тумбочку папку, закрыл дверь.
Вадим скрипнул зубами. Он готов был ждать не больше минуты. Потом ему придется идти ва-банк.
Было без восьми минут два, когда приоткрылась дверь.
– Эй, как вас там, заходите.
Сердце Вадима устремилось в пятки. Какого черта? Так долго ждал, с чего вдруг оробел? Он вошел в кабинет с каменным лицом, прикрыл дверь.
Ни о каком немецком порядке речь в этом помещении не шла. Коробки, папки с бумагами. Несколько настольных ламп на столе. Одна из них горела.
Полковник снял плащ, вымыл руки за ширмой и сейчас вытирал их носовым платком. Он исподлобья смотрел на визитера.
– Хайль Гитлер! – заявил Вадим, выбросив руку вперед.
– Сейчас, потерпите, таблетку приму, – проворчал Краус, выдвигая ящик стола. – А то голова трещит как последняя сволочь. – Он вытащил таблетку из упаковки, проглотил без воды, запрокинув голову.
«И мне одну», – подумал Сиротин, хотя всегда с подозрением относился к лекарствам любого рода.
Он предпочитал перетерпеть боль, чем пичкать себя непонятно чем.
– Я вас слушаю, – проворчал полковник Краус. – Как, говорите, ваша фамилия?
– Гауптман Мориц. – Вадим вытянулся по швам. – Выполняю распоряжение полковника Штрауха. Вот предписание. – Он развернул аккуратно сложенный лист. – Мне поручено забрать и отвезти в Севастополь всю документацию, связанную с агентурой, которую мы собираемся оставить в Крыму в случае его сдачи.
– Это еще зачем? – осведомился Краус, вчитываясь в предписание.
Составлял его человек, хорошо знакомый с особенностями германской канцелярии.
– Все архивы должны храниться в одном месте, под надежной охраной, герр полковник. Не исключено, что их придется транспортировать в рейх специальной субмариной. Это очень деликатная документация, согласитесь. На организацию этой подпольной сети ушло немало сил и средств. Мы не можем рисковать своим будущим, герр полковник.
– Мне нужно официальное распоряжение, – пробормотал полковник, вытирая платком вспотевшую шею. – Почему такая спешка? Русские входят в город? Наши агенты на грани провала?
– Это и есть официальное распоряжение, – отрезал Вадим. – Если хотите, можете позвонить в Севастополь. Но я не стал бы это делать. Там вам скажут то же самое.
– Минуточку. – Полковник нахмурился. – На документе проставлена вчерашняя дата. Не думаю, что сотрудники канцелярии допустили бы такую оплошность.
– Тем не менее они это сделали. – Сиротин не менялся в лице. – Да, господин полковник, документ датирован задним числом. На это имелись свои соображения, никак не связанные с сутью дела. – Право слово, не объяснять же этому бюрократу от разведки, что вчера герр гауптман никак не мог заглянуть сюда.
Головорезы Жоры Тернопольского напали на партизанский лагерь, и Вольфганг Мориц был занят другими неотложными делами.
– Полковник, я требую немедленно передать мне все документы, связанные с нашей агентурной сетью. – Вадим старался говорить спокойно, без угрожающих нот. – Полагаю, это не очень большая стопка. Где вы их храните? В подвале?
«Без шести минут два. А если ребята раньше начнут? Вот он, момент истины!»
Быстрое движение глаз полковника было непроизвольным, вряд ли осознанным. Человек этого не хочет, но именно подобные мелочи его и выдают. Он словно хотел посмотреть через левое плечо, проверить, на месте ли то, что там должно быть, хотя куда оно к черту денется?
За левым плечом Крауса висела картина, растиражированная министерством пропаганды в тысячах экземпляров. Фюрер чуть ли не в полный рост. Френч, усики, идиотская челка, безумный взгляд, устремленный в светлое для Германии будущее.
Кажется, понятно.
– Если не возражаете, я посоветуюсь. – Краус потянулся к телефонной трубке. – Эрик, зайдите ко мне. Это по второму протоколу. Все в порядке, капитан Мориц. – Он положил трубку. – Сейчас мы разберемся с этим делом.
– Полковник, я все понимаю, но не хотелось бы затягивать процесс.
– Что у вас с рукой? – Краус уставился на левую ладонь ряженого гауптмана.
Вадим скосил глаза вниз. Ладонь кровоточила! Волдыри снова лопнули, а он даже боли не чувствовал.
– Разрешите, господин полковник? – В кабинет вошел Эрик Шлехтер.
Позади него мерцал охранник, унтер-офицер без головного убора, с кобурой на ремне.
– Да, входите, Эрик. – Полковник словно почувствовал облегчение, начал растирать виски ладонями. – Садитесь, старина. Тут вот какое дело…
Шлехтер еще не понял, кивнул Сиротину как хорошему знакомому, придвинул к себе стул. Унтер-офицер, вызванный на всякий случай – упоминание про второй протокол? – остался в открытых дверях. За спиной у него вроде было чисто.
Лезвие со щелчком выстрелило из рукоятки, спрятанной в рукаве. Сложно не попасть с пары метров. Нож пробил грудную клетку унтера, поразил его сердце. Тот содрогнулся, выпучил глаза.
Вадим прыжком метнулся к нему, схватил за шиворот, втащил в кабинет и захлопнул дверь. Унтер не успел упасть, а он уже повернулся, выхватил пистолет.
Полковник откинулся на спинку стула. Ужас застыл в его глазах. Дрожащими пальцами он нащупывал рукоятку выдвижного ящика.
Подпрыгнул ошеломленный Шлехтер, успел что-то вякнуть про измену, вытянул пистолет из кобуры.
Вадим набросился на него, ударил по запястью окровавленной рукой, локтем правой врезал в висок. Шлехтер качался словно пьяный. Он сцапал его за ворот, ударил головой о столешницу. Напрасно тот пытался вырваться. Мог бы просто разбить лоб, а так треснулся виском об угол тяжелой столешницы. Брызнула кровь из раскроенного виска.
Сиротин прыгнул на стол, поехал по нему как по льду, сметая на пол настольные лампы, кипы бумаг, стакан с карандашами. Он протаранил полковника Крауса, когда тот уже выхватывал пистолет из выдвижного ящика. Ножки стула не выдержали, подломились. Полковник ударился спиной об пол. Вадим не смог прервать кувырок, завертелись пол, стены.
Вроде не расшибся, стену не пробил. Он сидел в ошеломлении, приводил себя в чувство. Стонал полковник Краус. Рухнувшая столешница придавила его ноги, он извивался, пускал пену. Тут же валялся Шлехтер с раскроенным черепом.
Самое время сбежаться сюда всем, кто был в здании. Но может и обойтись. Стены толстые, дверь тяжелая, с уплотнителем.
Вадим доковылял до двери, замкнул задвижку, прислушался. Все спокойно. В одном из кабинетов работало радио, мужской хор исполнял бравурный немецкий марш. Вот и хорошо. Дополнительная шумовая завеса.
В 13 часов 56 минут он кинулся к полковнику, отодвинул столешницу, бегло осмотрел его. Все в порядке, танцевать не будет, но ковылять самостоятельно сможет.
Теперь надо проверить свою догадливость. Сиротин бросился к стене, сорвал картину, изображающую главное чудовище двадцатого века. Да, она закрывала сейф, вмурованный в стену.
Он схватил Крауса под мышки, выволок на середину кабинета. Полковник пребывал в шоке, не понимал, что происходит. Вадим бегло обшаривал его карманы. Есть контакт!
Маленький серебристый ключ, прикрученный к брелоку, идеально вписался в замочную скважину. Стальная дверь со скрипом отворилась. На верхней полке пистолет, коробка с патронами, три бутылки дорогого французского коньяка. Внизу две высокие стопки бумаг. Листы, исписанные от руки и отпечатанные на машинке, украшенные печатями абвера. Пухлые и тонкие картонные папки.
Сиротин вытащил из середины первую попавшуюся, начал бегло просматривать бумаги. Это было личное дело некого Стоянского Павла Еремеевича, бухгалтера завода портового оборудования. Дата рождения, семья, место проживания – поселок Массандра, когда и кем завербован. Личные качества. Навыки и умения. В молодости занимался боксом. Донесение некого Климкина с компрометирующей информацией.
«Ладно, будем считать, что это именно то, что надо», – решил Вадим.
Он вертел головой, метался по кабинету, сунулся в гардеробную, где висели плащ и утепленная полевая куртка. Там же нашелся пухлый и совершенно пустой портфель.
Капитан запихивал в него бумаги, утрамбовывал их чуть не ногами. Все вошло, и даже осталось место для кое-чего еще.
Полковник стонал, пытался подняться. Вадим опять метнулся за занавеску, схватил какую-то кружку в интересном кожаном футляре, наполнил водой и резко выплеснул полковнику в лицо. Потом он уцепил полотенце и принялся лихорадочно растирать ему физиономию.
Вот капитан Сиротин и в няньки записался. Но ничего, он с гордостью понесет это высокое звание.
– Прекратите! Что вы делаете? – прохрипел полковник. – Что происходит, капитан? Что вы себе позволяете?
– А теперь последние новости, полковник, – вкрадчиво сказал Вадим. – Перед вами действительно капитан, но не той армии, о которой вы подумали. Я служу в контрразведке СМЕРШ советской Приморской армии. Можете кричать, никто не поможет. Но вы об этом сильно пожалеете. Я забираю ваши документы, не возражаете?
Тот еще как возражал! Он пыхтел, с ненавистью смотрел то в насмешливые глаза капитана, то в черную дырочку ствола пистолета.
– Вас я тоже заберу, – сообщил очередную сногсшибательную весть Вадим. – Не секрет, что меня интересуют списки агентов, подготовленных вашим ведомством. Я не уверен, что все они находятся в портфеле. С вашей добровольной помощью мы все восстановим и разложим по полочкам. Теперь приводим в порядок свой внешний вид, выходим, садимся в машину и уезжаем. Война с этой минуты для вас окончена. Гарантирую жизнь и смерть в глубокой старости от естественных причин. Когда-нибудь вы выйдете на свободу, если не будет доказано ваше участие в преступлениях против человечества. Вы не СС, а солдат. Это вам зачтется. Но есть и другой вариант. Вы дергаетесь, сопротивляетесь, получаете нож под ребро и умираете в жутких мучениях. Или сопротивляетесь по дороге до машины. Исход тот же. Меня, конечно, убьют, но вы умрете раньше. Вам это надо? Вы пылаете трепетной любовью к идеям национал-социализма и бесноватому фюреру? Вы знаете, сколько миллионов невинных душ загубил гитлеровский режим? Вас это не смущает?
– Пропади вы пропадом! – прохрипел полковник. – Вы не сможете отсюда выйти.
Ну началось! Ровно в два часа неподалеку прогремел оглушительный взрыв. Грохнула связка из нескольких лимонок. И тут же разразилась бешеная автоматная пальба. Снова взрыв, второй, третий.
Горстка партизан атаковала полицейский участок, расположенный через дорогу! Смысл этого действия был очевиден: отвлечь внимание противника. По задумке Вадима, туда должна была припустить вся охрана, по крайней мере – значительная ее часть. Ведь это возмутительно! Такая свистопляска под самым носом оккупационных властей!
На душе у Вадима стало спокойнее. Он поднялся, оправил помявшуюся форму, надел фуражку так, как положено по уставу.
Пальба не стихала, стены тряслись. Можно представить, что творилось в полицейском участке и здании администрации, которому, видимо, тоже досталось.
Полковник смотрел на него со страхом.
По коридору бегали люди, кричали. Там по-прежнему играла музыка.
Кто-то ударил по двери и крикнул:
– Вы здесь, герр оберст?
Вадим приложил палец к губам, придвинул ствол поближе к черепу своей потенциальной жертвы. Полковник подавился, схватился за горло.
Хлопали двери, народ уносился из здания. Что, собственно, и требовалось доказать. Осталось молиться за товарищей, чтобы они не попали в западню, выпутались из передряги.
– Поднимайтесь, господин полковник. Приведите себя в порядок. Поглядите, на кого вы похожи! Смотреть тошно. И заберите свой портфель. Не мне же его тащить!
За стенами не смолкал нешуточный грохот. Партизаны нашли позицию, с которой могли безнаказанно пакостить немецко-фашистским захватчикам и их пособникам.
Через пару минут офицеры покинули кабинет. Они шли рядышком. Через руку Вадима был перекинут плащ, ствол «Вальтера» упирался полковнику в ребро. Краус был бледен, закусил губу. Он решительно не желал расставаться с жизнью.
– Шире шаг, господин полковник, – процедил Вадим сквозь зубы. – Что вы тащитесь как неутешная вдова за гробом?
Распахнулась дверь, высунулся взволнованный офицер:
– Герр полковник, что происходит? Вы куда?
– А ну, марш отсюда! – прорычал Вадим, делая страшное лицо. – Сидеть и не высовываться! Герр полковник эвакуируется!
«Полная чушь, но как не вспомнить нетленный постулат Геббельса про веру в самую чудовищную и нелепую ложь. Мне нужна всего минута», – подумал Вадим.
Офицер попятился, захлопнул дверь.
Сиротин вытолкал тормозящего полковника в холл. Там было пусто, все разбежались. Звуки боя уже стихали, хлопали только отдельные рваные выстрелы. Это было очень нехорошо.
В динамике под потолком продолжал греметь бравурный марш. Чем еще поднять моральный дух? Не победами же, о которых можно забыть.
В вестибюле бывшей гостиницы голосила женщина. Мол, спасите-помогите. Почему меня все бросили? Мне страшно! Дама спряталась за стойкой, лишь испуганные глаза поблескивали в полумраке.
Вадим тащил полковника через вестибюль, к распахнутым дверям. У Крауса отчаянно заплетались ноги, он тяжело дышал.
Рванулся вверх дежурный, кинулся наперерез:
– Господин полковник, там стреляют, вам туда нельзя!
Сиротин быстро огляделся. Охраны нет. Часового с крыльца корова языком слизнула.
– Унтерфельдфебель, доложите, что происходит? – рявкнул он.
– Мы не знаем, – промямлил дежурный, растерявший молодцеватый вид. – Бой идет через дорогу. На полицейский участок напала крупная группа диверсантов или партизан. Наши отбиваются, все там. Господин оберст, вам лучше туда не ходить.
Вадим ударил по виску дежурного рукояткой пистолета. Тот сделал глупое лицо и без чувств осел на пол.
Завизжала женщина. Эх, провести бы ей удушающий прием.
Ствол «Вальтера» опять уперся полковнику в бок. Они свалились с крыльца. Во дворе никого.
Сиротин подталкивал Крауса к «Кюбельвагену» с чемоданами на заднем сиденье. Передние дверцы машины гостеприимно раскрыты, ключ в замке зажигания. Слава богу! Жаркий пот струился по лицу Вадима, щипал глаза.
– Садитесь, полковник! Время не ждет, мы опаздываем. – Он упер пистолет в копчик Крауса, и тот зашевелился, полез на пассажирское сиденье.
Вадим захлопнул дверцу – его подопечный точно не справился бы с этим, – побежал вокруг капота. Живо за руль, запустить двигатель!
Мотор взревел, забился неритмично, как нездоровое сердце.
Полковник схватился за дверную ручку, норовил выбраться из машины. Сиротин потянулся, ударил рукояткой. Кисть обвисла, Краус закричал от боли, заерзал, стал ругаться.
«Нет, так дело не пойдет. Я же вам не многостаночник в конце-то концов!»
Вадим разозлился и врезал локтем по виску полковника. Тот обмяк, завалился набок.
Вадим отжал сцепление. Машина покатила через двор, набирая скорость.
Тысяча проклятий! На посту у шлагбаума еще остались охранники, не все ринулись в бой.
Путаясь в полах шинели, наперерез легковушке бежал солдат и вскидывал карабин. До него дошло, что полковника германской армии кто-то увозит силой.
Вадим привстал, выпустил несколько пуль. Он мельком видел, как физиономия солдата окрасилась кровью. Тот рухнул под колеса.
Маневрировать было уже поздно. Сиротин до предела утопил педаль газа. Машина подпрыгнула, перевалила через тело.
Распахнулась задняя дверца, которая была неплотно закрыта. Хорошо, что только она. У Вадима зубы чуть не вылетели от этой трясучки.
Еще один охранник, тот самый обер-ефрейтор болезненного вида, ублажавший его беседой, метался вдоль шлагбаума. Он явно не знал, как себя вести. Вадим надавил на клаксон. Тот сперва прыжками припустил к будке, освобождая проезд, потом все же вспомнил про свои обязанности и вскинул карабин. Сиротин выстрелил ему в ногу. Бить на поражение он не стал, все-таки знакомец какой-никакой.
Часовой переломился, запрыгал на одной ноге, прежде чем грохнуться. Бампер у «Кюбельвагена» был усиленный. Летящая машина протаранила шлагбаум, протянутый сравнительно низко.
Вадим сбросил газ и заложил крутой вираж направо. Зад автомобиля нещадно занесло. Из распахнутой двери посыпались чемоданы. Вадим еле справился с управлением. Машина снова встряхнулась, взлетела на бордюр, свалилась с него.
Стонал полковник, начиная приходить в себя.
– Рановато вы это затеяли, герр оберст, – буркнул капитан и повторил удар, теперь уже тыльной стороной ладони.
Бульдожья голова дернулась и поникла.
Водитель схватывал на лету все нюансы меняющейся обстановки. Пустой переулок. Все ушли на фронт, как говорится. На улице Семнадцатого партсъезда еще кто-то стрелял, но как-то вяло, без задора.
Вадим вывернул на улицу. Из окон полицейского участка валил дым, забор был проломлен, во многих окнах выбиты стекла. Несколько тел и перевернутый мотоцикл валялись вдоль ограды. Погуляли ребята от всей души.
Какие-то фигурки перебегали от дерева к дереву. Мертвый солдат, потерявший каску, валялся у проезжей части. Череп в куски, кровью залит ветхий поребрик.
Он пригнулся, вцепился в руль и повел машину по встречной полосе к кольцу на главной площади, проскочил его. Чуть дальше Вадим увидел стайку мотоциклистов, несущуюся ему навстречу. Он не стал давать круг, чтобы повернуть налево, на Весеннюю улицу, и едва успел убраться из-под носа противника, летящего на него. Там было все серьезно – черные мотоциклетные очки в полрожи, пулеметчик в люльке.
Мотоциклист рванул руль, взгромоздился на клумбу, чуть не протаранил мешки с песком, опоясывающие зенитную батарею. Солдаты кричали, тыкали в него пальцами. Он, видите ли, нарушил правила дорожного движения, а это непорядок.
Сиротин снова заложил крутой вираж, и задняя дверца наконец-то захлопнулась. Пара чемоданов еще оставалась на сиденье. Машина въехала на Весеннюю улицу, покатилась с горки, дребезжа по брусчатке.
Капитан оглянулся. Сзади пока никого. Мотоциклисты ехали на шум, а не по его душу. Пока еще они разберутся…
Он сбавил скорость, занял правую полосу. Потом Вадим покосился на полковника и потянул его за плечо, чтобы тот принял вертикальное положение. Голова Крауса клонилась, но не падала. Мешал второй подбородок. Со стороны казалось, что пассажир задремал.
Машина чинно спускалась к Парковой улице, ехала мимо старинных облупленных особняков, ветхих заборов. Прохожих распугали звуки выстрелов.
Вверх по улице бежали два полицая. Они делали это медленно, чтобы оказаться на месте боя только тогда, когда там все уже кончится.
Отчаянный треск раздался за его спиной, когда он готовился повернуть. Сами сообразили, головы чугунные? Или Вадим слабо отоварил дежурного в вестибюле?
Два мотоцикла неслись за ним с горки. Пулеметчики самозабвенно долбили из «косторезов». Метнулся в узкий переулок одинокий прохожий.
Сиротин дернул баранку, отправил машину на встречную полосу, потом опять вправо, стал вилять. Застонал полковник. С очередным пробуждением вас, герр оберст. Или нет?
До поворота оставалось совсем ничего. Он сдал влево, чтобы увеличить радиус разворота, и, почти не снижая скорости, пошел в вираж.
Загудел трехтонный «Опель», который Вадим изящно подрезал. Грузовик ушел влево, что-то пролаял возмущенный шофер. Это транспортное средство перевозило, слава богу, не пехоту. В кузове скакали мешки и коробки. Мотор заглох, когда машина ткнулась в тротуар.
«Кюбельваген» летел на запад по пустой дороге. Все знакомо, пару часов назад он совершал тут пешую прогулку.
Мотоциклы не отставали. Сначала опасно накренился один из них. При этом люлька с пулеметчиком оторвалась от земли. Потом другой проделал тот же цирковой номер. Через пару секунд они уже неслись рядом и старались перекрыть проезжую часть. Пулеметчики садили из двух стволов.
Все это было очень скверно. Не уйти! Под ним не тачанка, чтобы «с налета, с поворота по цепи врагов густой…». Мотоциклы тряслись, целиться пулеметчики не могли, но им и не надо было. Лупи длинными очередями да жди случайного попадания.
Они уже были. Пули разнесли задний бампер, чуть не оторвали подкрылок.
Капитан снова лихорадочно орудовал рулем. Узкий переулок, параллельный Весенней улице, он пролетел, не притормаживая. Машина эффектно подпрыгнула на перегибе дороги.
Тут вдруг к пулеметным трелям примешались другие звуки. Захлопали карабины, бил короткими очередями «МП-40».
Вадим вскинул глаза к зеркалу заднего вида. Вот так номер! Из переулка, который он только что проскочил, кто-то открыл огонь по мотоциклистам.
Те не ожидали такого сюрприза. Первый мотоцикл ушел влево, влетел на тротуар, под углом вонзился в фундамент старого кирпичного здания, поднялся на дыбы и сразу рухнул. Пулеметчик попал под колесо люльки, извивался, крича дурным голосом. Автоматчика, сидящего сзади, вышвырнуло из седла и размазало по стене. Когда он приземлился на мертвого мотоциклиста, его и мама родная не узнала бы.
Второй мотоцикл ушел вправо и со снайперской точностью вонзился в фонарный столб. Оторвалась люлька. Люди, сидевшие на этой машине, птичками разлетелись по окрестностям.
У Вадима захватило дух. Вот это да! Ангел-хранитель с неба рухнул? Он попеременно смотрел то в зеркало, то на дорогу и обнаружил, как из удаляющегося переулка вылетел аналогичный немецкий мотоцикл и припустил за ним.
Что-то щелкнуло в голове капитана. Он с опозданием понял, что это были его помощники, герои-партизаны. Вадим заливался счастливым смехом и сам того не замечал.
Краус стонал и ворочался. Ну да и черт с ним. Не самоубийца же он, не будет бросаться из машины на полном ходу.
Вадим сбавил ход. Мотоцикл настигал легковушку.
Семен Белоусов склонился над рулем и сосредоточенно смотрел на дорогу. Развалился в люльке Шендрик, хитро посмеивался. Оскалился на заднем сиденье Петька Чернуля, выбросил вверх большой палец. Вот дают партизаны!
Он покосился под ноги полковнику. Портфель на месте, никуда не делся.
Мотоцикл приблизился, занял соседнюю полосу.
– Физкульт-привет, товарищ капитан! – проорал сквозь треск мотора Чернуля. – Как жизнь молодая? О, да вы не один, у вас почетный пассажир!
Да, почетнее просто некуда!
Впереди маячила окраина города. Патрулей и прочей нечисти видно не было. Опять потянулись знакомые места. Справа показался раскидистый грецкий орех, а потом и калитка Татьяны и Гаврилы.
«Кюбельваген» и мотоцикл со свистом пролетели околицу, запрыгали по грунтовке к скале, остановились перед лощиной. Вадим заглушил мотор, откинул голову. Вот же черт подери!..
Самозваные полицаи уже бежали к нему, размахивая оружием.
– Обалдеть, лечь и не встать! – заорал Чернуля. – Целый полковник! Не зря мы страдали, мужики! Смотрите, какой орел!
– На бульдога похож этот орел, – заявил Шендрик. – Хлопцы, а чего он такой невеселый? С ним случилось чего?
– Не знаю. – Вадим вылез из машины, улыбка цвела от уха до уха. – Вроде я объяснил этому господину, что война для него закончилась, а он все равно не хочет веселиться.
– Ба, да он с вещами! – выдал Семен Белоусов, таращась на чемоданы, свалившиеся с заднего сиденья. – Вот это я понимаю, собрался в дальнюю дорогу господин полковник.
– Это не его вещи, – объяснил Вадим.
– А чьи? – не понял Семен.
– Не важно, бабы какой-то. Они вечно со своим барахлом. Пусть лежат, на хрена вам лифчики и панталоны? А вот это уже его. – Сиротин выволок из-под ног полковника пухлый портфель, швырнул Белоусову. – Держи, Семен, здесь очень важные документы. Отвечаешь головой, бережешь как маму родную. Господин полковник, вы сама скромность. – Вадим обнаружил, что пленник и не думает покидать машину, обливается потом, вздрагивает. – Надеюсь, у вас здоровое сердце, герр оберст? Не хочется огорчать вас, но нам предстоит затяжной переход в горы.
– Куда? Зачем? – простонал тот.
– В санаторий, куда же еще? Там целебный воздух, здоровое питание и очень приятная компания. Так, мужики, хватит ржать. У нас не больше минуты.
Партизаны спешно облачались в свою прежнюю одежду.
Вадим связал полковнику руки и побежал за косогор, где припрятал свою одежду. Путь его пролегал через лощину, в которой валялись трупы настоящих полицаев. Стадия гниения еще не наступила, но мертвая плоть уже попахивала. Тела облепили мухи, первые в этом сезоне.
Капитан заткнул нос и припустил дальше. Он скинул с себя опостылевшее обмундирование и запихнул его в мешок. Имущество-то казенное, может еще кому-нибудь пригодиться.
Потом партизаны дали полковнику испить водицы из запасов, найденных в багажнике мотоцикла, и поволокли его через кустарник к подножию горы.
Впоследствии он часто вспоминал это «героическое» восхождение. Спускаться было приятнее. Усталость гнула людей, ветки хлестали по щекам. Катились камни, предательски гуляли под ногами. Группа прорывалась сквозь кустарник, лезла на каменные уступы, углублялась в скалы.
Тропа здесь была едва заметной. Хотя это и к лучшему. Погоня точно завязнет.
Поднявшись на очередной уступ, они дружно отбивали ногами булыжник, вросший в обрыв. Расшатанная глыба покатилась вниз, вызвала лавину. Теперь подняться по их следу сможет только альпинист с соответствующим оснащением.
Контрразведчик и партизаны, кряхтя и чертыхаясь, вытащили пленника на маленькую площадку, опоясанную камнями. Силы оставили их.
– Привал, – объявил Вадим и первым рухнул едва ли не навзничь.
С высоты открывался вид на памятную скалу и окраину Элидии. У брошенной легковушки стояли несколько мотоциклов и небольшая грузовая машина. По окрестностям бродили маленькие человечки. Часть из них отправилась к морю и пропала в прибрежных скалах. Другие пробирались через кусты на запад. Трое сели на мотоцикл и прыгали по ухабам, приближаясь к подножию гор.
– Пусть решают ребус, – заявил Чернуля. – Бог им в помощь и барабан на пузо, как говорится. Не поднимутся они сюда, мамой клянусь.
Полковник, руки которого были связаны спереди, повалился на бок и лежал, закрыв глаза. Физической подготовкой он похвастаться не мог, но и безнадежной развалиной не выглядел.
– Позвякивает что-то в портфеле, – заметил Семен, ощупывая мягкую потертую кожу. – Странно, товарищ капитан, сколько нес, столько и брякало. Закрадывается подозрение, что вы свистнули из сейфа не только бумаги. Надеюсь, это не молоко?
– Нет. – Вадим улыбнулся. – Это советским гражданам на вредном производстве дают молоко. Старшим офицерам абвера положено кое-что другое. Доставай, Семен, сегодня можно по глоточку.
Семен с готовностью сунул руку в портфель, выхватил коньяк и аж зажмурился. В его руке словно засиял кусочек весеннего солнца. Остальные сдавленно засопели. Бутылка пошла по кругу. Партизаны разглядывали диковинную этикетку, зачем-то прикидывали емкость на вес.
– Здесь еще одна, – сказал Семен, заглянув в портфель.
– Так знамо дело, – компетентно заявил Чернуля. – Одна не стала бы бренчать.
– Это волшебный портфель, – объяснил Вадим. – Он сегодня исполняет все наши желания. В сейфе была и третья, но это перегиб. Вы не ослышались, мужики, сегодня можно. Открывай, Чернуля. Но только по глотку, для бодрости духа, так сказать.
Глотки партизаны делали, мягко говоря, обильные, закрывали глаза, чмокали.
Чернуля вопросительно глянул на Сиротина, вздохнул, отставил бутылку и проворчал:
– Да так, ничего особенного. Вот мой родственник в Судаке гнал – вся Франция от зависти сдохнет. Ходил по горам, собирал цветы и травы, делал из них свои тайные смеси и никому свой секрет не открывал. Это был нектар, мужики, самый настоящий напиток богов. Потом никакого похмелья. А это так себе. – Он покосился на бутылку и с усилием отвел от нее взгляд.
– Немцу дадим? – спросил Семен, кивая на полковника. – Фашист, конечно, но как-то неудобно.
– Перебьется, – заявил Чернуля. – Вот он дал бы нам на нашем месте?
– Так он не на нашем месте, – сказал Шендрик. – Тем и отличаются советские люди от фашистов. Бьем врага пудовым кулаком, но можем проявить участие и сострадание. Отходчивые мы.
– Ладно, пусть глотнет, не изуверы же мы, – сказал Вадим. – Напои полковника, сострадательный ты наш.
Вдвоем, отпуская шутки с прибаутками, партизаны приподняли полковника, чтобы не подавился. Он замычал, стал мотать головой, наверное, решил, что эти вот нелюди сейчас перережут ему горло. Чернуля вставил в рот немца бутылку и, дрожа от хохота, стал вливать коньяк мелкими порциями. Герр оберст застыл, потом оживился, глаза его забегали, он схватился связанными руками за бутылку.
– Отдай, басурман! Прилип как пиявка! – Чернуля замахнулся кулаком. – Пользуется нашей добротой, фашист проклятый! Полюбуйтесь, товарищ капитан, сколько вылакал. Что за народ такой? Ни в ком нельзя быть уверенным!
Партизаны бросили полковника обратно. Он перестал дрожать, как-то задумался. Глаза его теперь были открыты, широко смотрели на мир.
– Излагайте, мужики, что вы там натворили в полиции, – сказал Вадим.
– О, это была песня, – заявил Чернуля. – Остановились на задней улице, кажется, Чехова, да? Прошли погребами, залегли, чтобы двух часов дождаться. Без пары минут потопали в здание, забросали эту богадельню гранатами. Шендрик на соседнюю крышу поднялся. Там башенка типа мезонина и пулеметное гнездо. В общем, хорошо погуляли. Главное, вовремя смотались. Мы уже до мотоцикла добежали, а они еще палили там вовсю. Солдатня из администрации прибежала, из военной комендатуры грузовик подтянулся. Десятка два мы точно укокошили.
– Это еще ничего. – У Шендрика как-то плутовато заблестели глаза. – Скажи, Семен!..
– Мы, кажется, Жору Тернопольского шлепнули, товарищ капитан, – проговорил Белоусов и скромно потупился.
– Серьезно? – спросил Вадим. – Или все же кажется?
– Кажется, серьезно, – ответил Чернуля. – Наткнулись на паршивца, когда из здания выбегали. Он матом орал на своих людей. Те пошли на нас, так Семен их всех одной гранатой положил. Жора осерчал, пасть свою разинул да как метнется на меня через весь коридор! Мысль еще блеснула, хорошо бы живьем взять вурдалака. Думаю, ранить надо…
– Обидно, Петька, честное слово! – заявил Семен. – Целился в ногу да промахнулся, попал в голову!
Внезапно пленный полковник начал ерзать, мычать, задергал ногами. По его штанине полз жутковатый черный паук с глянцевым отливом и красными, геометрически правильными пятнами. Немец вертелся, норовил его сбросить, но лапки прочно вцепились в ткань. Герр оберст что-то лопотал, проглатывая слова, пот катился с него градом.
«Боязнь пауков у оберста, – сообразил Вадим. – Какая прелесть. Арахнофобия, кажется, это называется».
– Ух, твою ж мать! – сказал Чернуля, хватаясь за автомат. – Потерпи, господин полковник, сейчас я его прикладом зашибу.
– Давить нельзя, – предупредил его Шендрик. – На брюхо нажмешь, он яд выпустит. Стряхивать надо.
Чернуля подцепил прутиком опасное насекомое и послал подальше. Паук упал, пустился наутек, но далеко не ушел, был раздавлен подошвой. Полковник облегченно выдохнул.
– Тарантул, – сказал Чернуля. – Они тоже фрицев не любят.
– Сам ты тарантул, – заявил Белоусов. – Типичный каракурт. Тарантулы пушистые как котята, а эти мерзкие, от одного вида блевать хочется.
Краус что-то быстро проговорил, проглатывая слова, закашлялся, снова выдал невразумительную тираду.
– А теперь запятые расставьте, господин полковник, – посоветовал ему Вадим.
– Куда вы меня тащите? – прохрипел полковник. – Вы не можете так обращаться с военнопленным. Я знаю свои права. Лучше пристрелите меня здесь же, я все равно ничего не скажу. Хотя бы потому, что не владею информацией.
– Ну и что он несет? – спросил Белоусов. – Благодарит за коньяк?
– Нет. – Вадим усмехнулся. – За коньяк он не благодарит. Это мы должны сказать ему спасибо. Обычный треп человека, выбитого из колеи. Соберитесь с духом, герр Краус. Убивать вас мы не будем. Я вам об этом уже говорил. Разве сами что очень попросите. Вы ценный фрукт и будете говорить независимо от своего желания. Прав у вас больше нет, остаются только обязанности. Ваша жизнь с сегодняшнего дня кардинально меняется. Полагаю, вы не глупый человек, понимаете, куда клонится война, и согласитесь с тем, что данный вариант не самый проигрышный для вас. Готовы продолжать дорогу? И не смотрите на меня так. Добавки не будет.
