Глава 5
Мундир гауптмана партизанки отгладили идеально. Он сидел на Вадиме как влитой, но не был рассчитан на долгие хождения по горам. Сиротину приходилось протискиваться между скалами, лезть в колючие кусты, месить грязь, не просыхающую в низинах. Поэтому он вынужден был снять немецкую форму, аккуратно сложить ее и вновь упаковать в вещевой мешок.
Путь был долгим. Вопреки утверждению Сазонова, он занял больше двух часов.
Вадим пригнулся, скатился в сухую ложбину, стряхнул с плеч вещмешок и перевел дыхание. Можно покурить. Товарищи подождут, да и сами подымят.
Он осторожно размотал бинт на левой руке. Волдыри на ладони немного подсохли, но болезненные ощущения оставались, приходилось терпеть.
Две минуты он курил, с наслаждением пускал дым в безоблачное небо. Денек выдался благоприятный, самый подходящий для борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. Потом Сиротин посмотрел на часы – начало первого.
Он вдавил в глинозем окурок, заполз на косогор. Трава уже подросла, отчасти маскировала человека, лежащего в ней.
Тайная тропа, по которой они спустились с гор, упиралась в западную оконечность улицы Парковой. Здесь не было ни дворцов, ни архитектурных ансамблей. Вся эта роскошь находилась ближе к центру. Обычная окраина, перелесок, частный сектор. Парковая улица завершалась тупиком и свалкой. Где-то в отдалении кукарекал петух, сварливо голосила женщина, отчитывая мужа или какого-то другого дядьку.
Послышался мотоциклетный треск. Вадим насторожился, вытянул шею. К сожалению, обзор был неважный. Но невдалеке что-то происходило.
Там хлопнула калитка, раздались мужские голоса. Люди общались на великом и могучем. Женщина замолчала. По-видимому, гости приехали именно к ней.
Улица Парковая интересовала капитана в последнюю очередь. Но выйти отсюда на Корабельную он не мог. Проход отрезала вереница скал. Маршрут был продуман давно: вдоль по Парковой, свернуть на Весеннюю, выйти к площади, куда сходятся Корабельная и бывшая Семнадцатого партсъезда, а там рукой подать.
Он покосился вправо. В кустарниках не замечалось никаких признаков жизни. Но партизаны, данные в сопровождение высокому гостю, прятались где-то там. Они должны были приглядывать за ним и помогать ему.
Вадим скатился обратно в лощину, развязал мешок и начал переодеваться. Все свое капитан носил с собой, кроме кобуры и «Вальтера», которые любезно предоставили ему местные товарищи. Он одернул френч, поправил все складки, передвинул кобуру на место. Преображение было разительным.
Сиротину не раз приходилось менять личину. Он часто слышал удивленные возгласы. Мол, ты в этой форме вылитый фриц! Капитан не считал, что способен перевоплощаться. Он был убежден в том, что это обычное дело для каждого сотрудника контрразведки СМЕРШ, работающего за линией фронта. Раз уж ты трудишься в этой структуре, то будь добр соответствовать.
Когда он выбрался из ложбины, из кустов донесся смешок. Качнулись ветки. Он строго покосился в сторону весельчаков. Хиханьки им, понимаешь!
Ясный план действий пока не вырисовывался. Вадим надеялся на счастливый случай и экспромт.
Он выбрался за скалу, где обрывалась дорога, протер сапоги тряпочкой, выбросил ее и осмотрелся. Колдобистая дорога упиралась в заброшенную ферму и свалку в овраге. Скала закрывала дома городской окраины.
На юге за вереницей камней и подтянутым кустарником голубело море. Оно манило, привлекало, но смотреть в ту сторону явно не стоило. Такая картина расхолаживала.
Тут что-то прошуршало по оврагу в районе свалки. На него уставились несколько пар любопытных глаз. Это свои, ладно, пусть смотрят.
Через пару минут офицер вермахта в блестящих сапогах вышел на улицу Парковую и двинулся в восточном направлении. За оградами прятались частные домики. В летнее время здесь все утопало в садах, цвели розы. Даже сейчас все было неплохо. На сливах и абрикосах распускались листья, зеленели декоративные кустарники. За проржавевшей трансформаторной коробкой стояло роскошное дерево с широкой раскидистой кроной и массой ветвей, растущих под прямым углом к стволу. Такова характерная особенность грецкого ореха.
Улица была пуста. Вадим покосился на распахнутую калитку крайнего участка рядом с орехом. Во дворе шумели люди. Сюда и прибыли гости. У калитки стоял немецкий мотоцикл с пулеметом в люльке.
Вадим вспомнил свои мысли о счастливом случае и экспромте.
За забором смеялись мужчины, громко говорила женщина. Она не ругалась, скорее просила.
– Да ладно, Танька, уймись, – проговорил мужчина, в голосе которого чувствовался густой южный акцент. – Не последнее же забираем. Не подохнут твои короеды с голоду. Признайся по-честному, заныкали вы с Гаврилой провиант? Вон какие рожи отъели!
«Продразверстка, – догадался Вадим. – Хорошо, что хоть не бьют, не расстреливают».
Хозяин дома предусмотрительно помалкивал. Встревать в это дело себе дороже. Женщина тоже поняла, что возражать бессмысленно.
Мужики возились во дворе. Там что-то трещало, ломалось. Заткнулся петух.
Посетители прошлись по внешности Татьяны, на которую даже у крокодила не вскочит, посочувствовали Гавриле, которому приходится спать с этим чудом-юдом. На прощание они заявили, что через недельку заглянут еще разок. Если хозяева не хотят испортить отношения с полицией, то должны заранее приготовиться, чтобы их дорогие гости не теряли драгоценное время. Последовал смачный шлепок, видать, по заднице. Женщина вскрикнула под дружный гогот. Хозяин молчал. Похоже, у местного населения складывались с полицией теплые доверительные отношения.
Через минуту банда полезла из калитки на улицу. Их было трое, как Вадим и предполагал. В форменных кепи, украшенных орлом рейха, в характерном коричневом обмундировании.
Нескладный угловатый молодчик с квадратным черепом тащил на плече сумку с добычей. Винтовка висела у него за спиной. На пятки ему наступал щуплый рыжий тип. Он волочил по земле два мешка. Жирная капля пота блестела на его носу. Умаялся добытчик. Замыкал процессию чернявый красавчик, явно не брезгующий спортивными занятиями. Он нес в руках коробку, в которой что-то позвякивало.
Все трое подтащились к мотоциклу и замерли. Их физиономии вытянулись от удивления. Возле их транспортного средства стоял подтянутый немецкий офицер, строго смотрел на них и постукивал веточкой по голенищу. Других людей в округе не было.
Немая сцена продлилась несколько секунд.
Потом молодчик стряхнул с плеча мешок, вытянулся по швам, выбросил руку в нацистском приветствии и выкрикнул:
– Хайль Гитлер, господин офицер!
Остальные поколебались и сделали то же самое.
Вадим удовлетворенно кивнул. Мол, вот так-то лучше. Но он продолжал хмуриться и с подозрением разглядывать полицаев. Те чувствовали себя не в своей тарелке.
Женщина высунулась из-за калитки, сделала круглые глаза и исчезла.
«Действительно, не первая красавица на деревне», – подметил Сиротин.
– Добрый день, господа, – поздоровался он на русском. – Вы кто, что здесь делаете?
– Так это самое, герр гауптман… – Молодчик облизал пухлые губы. – Полиция мы, порядок поддерживаем, службу несем во имя рейха, все такое. Обходим вверенную территорию, заготавливаем провиант. Старший фельдфебель Крячко. А это мои подчиненные, рядовые Ляпко и Казначеев.
Упомянутые господа украдкой переглянулись и пожали плечами. Какого хрена от них надо этому офицеру?
– Ладно, – снисходительно сказал Вадим. – Мне требуется экстренная помощь. Это надо вернуть! – Он свел брови в кучку и ткнул пальцем на добычу полицаев.
– Как вернуть? – Голос молодчика дрогнул так, словно у него игрушку любимую отобрали.
Красавчик с печалью уставился на коробку, из которой высовывалось крупнокалиберное горлышко, заткнутое бумажной скруткой.
– Это временное явление, – не совсем понятно выразился Вадим. – Мне нужна ваша помощь. Потом вы заберете обратно свою еду. Она будет вам мешать. Я заблудился. – Он повернулся, показал на запад: – Ехал по этой дороге, думал, что она ведет в Форос. Заклинило тормоза, мой «Мерседес» скатился в овраг. Вы должны вытащить его оттуда. – Сиротин показал на мотоцикл. – У меня есть трос. Германское командование будет вам очень признательно, – добавил он на всякий случай.
– Да, мы поняли, господин гауптман, – сказал полицай по фамилии Крячко и заметно расслабился. – Такое бывает, дело житейское. Мы обязательно вам поможем. Где, вы говорите, ваша машина?
– Там. – Вадим ткнул пальцем. – За скалой, где ферма и большая свалка.
– Эка тебя занесло, герр офицер, – отвернувшись, пробормотал красавчик. – Там вообще никто не ездит. Ослеп, что ли?
Офицер абвера на слух не жаловался. Он пристально уставился на красавчика. Тот засмущался, заалел как красна девица.
– Вы обязаны выполнять мои распоряжения, – процедил Вадим. – Я очень тороплюсь.
Он смотрел, поджав губу, как эти герои волокли обратно за калитку свою добычу. Во дворе стояло глухое молчание.
Полицаи вернулись, замялись.
– Мы дико извиняемся, господин офицер, – промямлил Крячко. – Но вы сами понимаете, такое сложное время. Мы можем посмотреть на ваши документы?
– Да, но только быстро. – Вадим поморщился, извлек бумаги из нагрудного кармана.
В их качестве он ни на йоту не сомневался. Да и много ли поймут эти примитивные создания?
– Я выполняю важное задание и очень спешу.
Крячко торопливо глянул в бумаги и согласно закивал.
– Садитесь на мотоцикл и езжайте за мной! – приказал Вадим. – Я покажу вам это место.
Он немного волновался. Что на уме у этих недоумков? А вдруг сюда подтянутся другие полицаи? Или эти обгонят его, покатаются за свалкой, поймут, что их надули?
Сиротин шел быстро, резко отбрасывая правую руку. Полицаи не обгоняли его. Мотоцикл медленно следовал в кильватере.
Вадим вышел за пределы поселка, зашагал к скале, за которой и планировал провернуть свое черное дело. Он остановился недалеко от оврага, вынул сигарету из портсигара, постучал ею о металлическую крышку.
Мотоцикл замер за его спиной. Полицаи слезли с него и недоуменно смотрели по сторонам. Рыжий оболтус тупо глянул за скалу, уставился на заброшенную ферму.
– Ну и что мы тут ходим из угла в угол? – недовольно спросил Вадим. – Машина в овраге.
Они вразвалку направились к лощине. Действительно, не титаны ума. Красавчик приотстал.
Вадим колебался недолго. Он знал, что у партизан было время вникнуть в ситуацию, натянуть шапки-невидимки и подобраться поближе в ожидании сигнала.
Сиротин догнал красавчика, обхватил предплечьем за горло, сильно сдавил. Тот затрепетал как бабочка на крючке. Вадим не дал ему разгуляться, мгновенно до хруста в позвонках сжал шею полицая и отбросил его как ненужную вещь.
На шум повернулись те двое. Крячко попятился. У рыжего испуганно забегали глаза. Он оказался ближе к Вадиму. Тот рванулся вперед и врезал по челюсти. У парня подкосились ноги, соскользнул с плеча немецкий карабин. Рыжий сложился пополам и рухнул как подпиленный столб.
Крячко успел стащить со спины винтовку. К сожалению, до этого экземпляра Вадим не доставал.
Но тут из лощины кто-то выскользнул и бросился полицаю под ноги. Крячко потерял равновесие, но успел передернуть затвор. Чернуля рванул врага за ногу. Крячко исполнил диковатое па и повалился. Его оседлал Семен Белоусов. Рядом прыгал Шендрик и не мог найти, чем заняться.
– Мужики, аккуратнее, – предупредил Вадим. – Петро, без крови, я сказал! – гаркнул он на Чернулю, в руке которого заблестел нож. – Вы охренели? Самим же это носить.
Партизаны сообразили, что к чему. Шендрик ударил полицая по горлу ребром ладони, и тот подавился, прекратил сопротивление.
Чернуля присел на корточки перед поверженным молодчиком, смотрел на него с какой-то смутной задумчивостью. Шендрик зевнул. Белоусов схватил за шиворот побагровевшего красавчика, подтащил ближе и бросил.
Полицаи приходили в себя, с ужасом таращились на партизан.
– Кто это, господин офицер? – убитым голосом просипел красавчик. – Что происходит?
– Все идет по плану, господа, – любезно объяснил Вадим. – Сначала трусость, предательство, служба новым хозяевам, потом расплата, смерть, сырая земля.
Сколько раз он наблюдал подобную картину! Никакого самоуважения, чувства собственного достоинства. Очень редкие экземпляры в подобных ситуациях вели себя хладнокровно. Полицаи ползали в ногах, просили сжалиться. Мол, их заставили.
Выслушивать эти стенания не было ни сил, ни времени. Вадим вынул пистолет, приказал смертникам подняться, раздеться, снять обувь. Они повиновались, давясь слезами, упрашивали проявить гуманность. У них ведь дети, жены, старенькие мамы.
Партизаны тактично помалкивали. Они тоже этого давно наслушались. Даже Чернуля, всегда непредсказуемый, взрывной и опасный, сегодня был сама скромность. Наверное, получил соответствующее напутствие от Сазонова.
Физиономия рыжего типа превратилась в отекший синяк. Он что-то бубнил, с губ сочилась слюна. Красавчик шатался, держался за горло, багровел от натуги. Физиономия Крячко превратилась в сморщенную сливу. Они разделись, свалили под ноги обмундирование. Стояли в исподнем, жалкие, ничтожные.
Вадим выразительно глянул на Белоусова. Дескать, теперь можно. Он отвернулся, с сожалением глянул на сломанную сигарету в обожженной руке.
За его спиной хрипели люди, давились кровью. Тяжело дышали партизаны, работавшие ножами. Вадим не находил ничего привлекательного в умерщвлении людей, даже такой мрази. Его бы воля, просто перестрелял бы. Но шуметь нельзя.
Он выждал минуту, повернулся. Все уже кончилось. Крячко еще подрагивал, сгибались и разгибались пальцы на руках. Остальные отмучились.
– Капут, – со вздохом резюмировал Шендрик, поднимаясь с колен. – Испили, мать их, свою чашу.
Сиротин терпеливо ждал, пока партизаны оттащат тела в лощину, найдут в багажнике мотоцикла канистру с водой, отмоются. Парни время даром не теряли, скидывали свои тряпки, облачались в полицейские наряды.
– Фашистским потом воняет, братцы, – жалобно простонал Чернуля. – Не могу выносить. За что нам такая каторга? Да еще после мертвецов донашивать!
– Чернуля, не свисти, – заявил Шендрик, натягивая кепи Крячко. – Мы с живых еще снимали. Все нормально. Ты свои шмотки нюхал? От них такой духан – любой фашист от удушья сдохнет!
Ухмыляясь, беззлобно переругиваясь, они приводили себя в порядок.
– Свои вещички в люльку суньте! – приказал Вадим. – Не собираетесь же вы в этом до скончания веков ходить. Так, все готовы? Строиться, господа полицейские!
Они стояли перед ним, брезгливо воротили носы, но в принципе вид имели довольный и не очень отталкивающий. Он полагал, что будет хуже.
– Все по плану, товарищ капитан? – спросил Белоусов.
Штаны рыжего оказались ему коротки, не закрывали волосатые щиколотки.
– Да, выждите несколько минут, потом на мотоцикл – и вперед, город патрулировать, выполнять служебные обязанности. Да физиономии свои партизанские козырьками прикрывайте, когда с коллегами пересекаться будете. Сверим часы. Сейчас двенадцать двадцать девять. В четырнадцать часов вы обязаны быть по указанному адресу и начать действовать. Ровно в два! Продумайте тактику. И чтобы выжили! В виде трупов вы мне не нужны. Мертвых буду квалифицировать как дезертировавших с поля боя в самый ответственный момент. Удачи вам, парни! Старайтесь не мозолить глаза здешним полицаям. В этом городе все друг друга знают.
Он шел по Парковой улице, строго смотрел по сторонам. Опрятный офицер, идущий в одиночестве по городу, – явление не частое, но нисколько не подозрительное. Вадим прошагал мимо калитки, за которой проживали некие Татьяна с Гаврилой. Во дворе было тихо, оттуда никто не выглядывал.
«Интересно, долго ли простоят во дворе мешки с продуктами, прежде чем супруги понесут их обратно в свои закрома? Не побегут ли они докладывать про пропажу полицаев?» – подумал Сиротин.
Навстречу ему прошел бородатый мужик с тележкой, набитой пустыми бидонами. Он заранее втянул голову в плечи, любезно поздоровался. Вадим снисходительно кивнул. Два солдата вермахта отдали честь. Он небрежно махнул ладонью.
Ближе к центру прохожие стали попадаться чаще. Подрастали здания. Потянулись вполне приличные особняки с архитектурными украшениями. Им остро требовался ремонт, но не до жиру. Целые остались, и то хорошо.
За раскрытыми воротами работал автомобильный генератор. На крыльце толпились немецкие солдаты, непринужденно болтали. В следующем особняке тоже располагалось немецкое учреждение. В третьем по счету работали гражданские. Из открытой форточки доносился стук печатной машинки, на крыльце курили, надувая щеки, снулые личности в потертых костюмах.
На перекрестке за мешками с песком притаилось пулеметное гнездо. Рослый шарфюрер с повязкой на руке проверил документы Вадима. Тот понял, что в городе помимо прочих дислоцировались и части СС. Высокомерие эсэсовцев по отношению к солдатам и офицерам вермахта было общеизвестно.
Шарфюрер полистал документы и вежливо осведомился, в какой части служит гауптман Мориц.
– В абвере, – ответил Вадим. – Прибыл в служебную командировку из Севастополя. Что-то не в порядке, шарфюрер?
Эсэсовец поспешил отдать ему документы и отвернулся. Неприязнь структур СД и СС к армейской разведке тоже ни для кого не являлась секретом.
По дороге в сторону центра протарахтел мотоцикл со знакомыми лицами. Шендрик в люльке усердно прятал ухмылку. Белоусов рулил экипажем. Подбоченился Чернуля за его спиной, поглядывал гордым орлом.
«Службу тащат, – подумал Вадим. – Лишь бы не выдали себя, не прокололись».
Далее дорога расширилась. Тротуары теперь были вымощены плиткой, от проезжей части их отделяли вычурные чугунные ограды. Начинался сквер с эвкалиптами и ливанскими кедрами. Заметных разрушений здесь не было, но парковая зона выглядела запущенной. Кусты не пострижены, дорожки от мусора и прошлогодней листвы не очищены. В парке гуляли люди, в основном в форме.
На лавочке у входа в сквер сидели немецкий офицер и молодая женщина в гражданском. Он что-то вальяжно говорил, она согласно кивала, явно боялась возразить.
О подобных историях Вадим слышал. Барышни, оставшиеся на оккупированной территории, особенно обладающие привлекательной внешностью, обзаводились влиятельными ухажерами, как правило, из офицерской среды. Это позволяло им иметь средства к существованию и относительную безопасность. Советская власть таких приживалок относила к изменникам, хотя вряд ли они активно сотрудничали с оккупантами. У многих были семьи, старенькие родители.
За парком потянулись роскошные особняки, бывшие царские бани, типография его императорского величества, где в предвоенные годы выпускались агитационные брошюрки и труды классиков марксизма. За типографией снова шла зеленая зона, шеренги кипарисов, магнолий, стена вечнозеленого лавра, листья которого домохозяйки обожают бросать в суп.
Местность справа понижалась к морю. За стеной деревьев возвышались серые зубчатые стены знаменитого Марининского дворца, в котором с середины двадцатых годов работал самый крупный в округе художественный музей. Кому принадлежал дворец до прихода большевиков, Вадим представлял смутно. Это не входило в его обязанности.
Он невольно остановился, потянулся к портсигару. Зрелище завораживало его, особенно в солнечный день. Все-таки умели эксплуататоры строить себе жилье и разбивать вокруг него парки. Стреловидные башни устремлялись в небо. Зубчатая ограда чем-то напомнила кремлевскую стену. Переплетения фигурных архитектурных элементов, скульптурные композиции на крыше, витиеватые балконы, красивые наличники окон-бойниц.
Островок загадочной чуждой жизни окружал живописный парк, который даже в оккупации сохранил лицо. Газоны, каменные фонтаны, островки зелени окружала помпезная решетчатая ограда, изящности которой позавидовал бы и Летний сад в Ленинграде.
Вадим докурил и зашагал дальше. Он присмотрелся и заметил людей, снующих по двору. Там стояли машины, громоздились какие-то ящики.
Судя по всему, в отдельных учреждениях начиналась эвакуация. Вадим усмехнулся. Ничего, со дня на день это мероприятие станет настоящей эпидемией.
От Парковой улицы вниз к замку вела мощеная дорога. Метрах в ста она упиралась в открытые ворота, за которыми, собственно, и наблюдалась активность. Там обрывалась Весенняя улица, которая с другой стороны пересекала Парковую и уходила по прямой на север.
С востока приближалась колонна трехтонных грузовиков. Вадим собрался перебежать дорогу, но передумал, решил дождаться, пока она проедет. Смерть под колесами не входила в его планы.
Но водитель головной машины начал притормаживать, включил левый подфарник. Грузовики с трясущимися бортами один за другим сворачивали к дворцу, грохотали мимо. Их кузова закрывали брезентовые тенты.
Сиротин мог бы перейти дорогу, машины не мешали ему, но он стоял и ждал. Колонна из трех грузовиков уже катила с горки.
На другой стороне Весенней стояла молодая женщина в берете и пальто. Она с суеверным страхом провожала глазами колонну, которая въезжала на территорию дворцового комплекса, прижимала к груди портфель из серой, не очень качественной кожи.
Женщина была неплоха собой. Она стала бы еще привлекательнее без кругов под глазами, повышенной бледности и скорбных морщинок в уголках рта.
Эта особа заметила немецкого офицера, который пристально ее разглядывал, испугалась еще больше, втянула голову в плечи. Она на всякий случай посмотрела по сторонам и побежала через дорогу. Оказавшись на другой стороне, женщина обернулась словно невзначай, убедилась в том, что офицер еще не начал движение, и облегченно вздохнула. Потом она торопливо засеменила вверх по Весенней улице.
Вадим перешел дорогу и двинулся по старой улочке. Та самая молодая женщина в поношенном пальто шла перед ним по другой стороне дороги. Простенькие ботинки без каблучков, берет намеренно надвинут на уши.
Но оккупанты и их пособники все равно обращали на нее внимание. Два упитанных капрала, куривших на крыльце, оба вылитые Швейки, забыли про сигареты и свою беседу. Они задумчиво уставились ей вслед, потом взялись обсуждать барышню, забыли даже честь отдать гауптману, проходящему мимо них.
Полицейский патруль шел навстречу. Вадим поморщился. Эти коричневые френчи цвета детской неожиданности начинали утомлять его. Два фашистских прихвостня не первой свежести вразвалку тащились по тротуару, подставляли небритые физиономии ласковому апрельскому солнышку.
Редкие прохожие прижимались к стенам домов. Кто-то предусмотрительно перешел дорогу так, словно туда ему и надо было.
Девушка поздно обнаружила опасность. Она смотрела под ноги, задумалась, подняла голову и испугалась.
Полицаи осклабились. Девушка машинально шагнула к проезжей части. Один из этих скотов ухмыльнулся и сделал то же самое. Потом он присел и растопырил лапы как вратарь, ловящий мяч.
Девушка втянула голову в плечи, сделала попытку их обойти. Они перекрыли ей путь.
Вадим чертыхнулся. Надо же, Красная армия у ворот, а они тут баб окучивают!
Сомнительно, что полицаи довели бы дело до греха – служба как-никак. Но они запугали бы барышню до полусмерти. Она им что-то говорила, порывалась идти дальше. Негодяи хихикали, заступали ей дорогу, хотя и не сказать, что распускали руки.
Вадиму пришлось по диагонали перейти дорогу. Он шел с хмурым лицом, сунув пальцы за отворот френча.
– Отстаньте от меня! Что вы хотите? Я работаю в музее. Вот мои документы, – возмущалась женщина.
Патрульные увидели офицера, смутились, прервали свои притязания, неловко отдали честь. Женщина быстро глянула на Вадима и втянула голову в плечи. Он небрежно махнул ладонью. Мол, проваливайте отсюда. Она засеменила дальше.
– В чем дело, господа полицейские? – спросил герр гауптман по-русски.
Полицаи на всякий случай продолжали торчать по стойке «смирно», сделали тупые лица.
– Так это самое, господин офицер, документы проверяем у подозрительных лиц. Старший наряда Горбенко!
– Вы должны нести службу, а не пугать добропорядочное местное население, лояльное к великой Германии! – заявил господин офицер.
Патрульные смотрели на него с непониманием. Он раздраженно отмахнулся. Дескать, пошли вон, к своей русской матери! Они отшатнулись и поволоклись дальше, испуганные и присмиревшие.
Как же Вадим ненавидел эту публику, возомнившую себя властью. Гнус, отбросы человечества, а ведут себя как хозяева жизни.
Женщина убежала вперед, куда-то свернула и исчезла.
Он шел дальше и вскоре поднялся к главной городской площади. Здесь тоже было не ухожено, валялся мусор.
Посреди центральной клумбы за мешками с песком расположилась зенитная батарея. Стволы орудий смотрели вверх. Под ними мельтешили немецкие каски. Гортанно покрикивал офицер.
Практической пользы от этой батареи не было. Красная армия никогда не будет бомбить городок, напичканный памятниками архитектуры и истории. Это удел англичан и американцев. Но если немцы поставят орудия на прямую наводку вдоль улицы Семнадцатого партсъезда, то у советских частей будут проблемы.
Надрывно гудели двигатели. Страшноватые вездеходы тянули через площадь тяжелые гаубицы.
Офицеру контрразведки СМЕРШ было ясно, что без упорного сопротивления немцы не сдадутся. Они будут пятиться, переходить в контратаки вдоль всего побережья, гробить красоты Крыма, пока не сдадутся или не погибнут в Севастополе.
Службы и учреждения уже эвакуировались. Из ворот выезжали трехтонные «опели» под тентами, брали курс на запад.
На восток проследовала пехота числом не менее батальона. Солдаты в касках, навьюченные оружием и снаряжением, шли по краю проезжей части, тяжело дыша. Колыхались карабины, шоркали подошвы. Многие были небриты, неопрятны, в испачканном обмундировании. Люди тоскливо смотрели себе под ноги, почти не разговаривали.
Эти парни, принесшие войну на чужую землю, все прекрасно понимали. Погуляли – и хватит, пора на убой. Они недавно вышли из боя и теперь отправлялись на другой участок.
У двухэтажного здания оккупационной администрации Вадим сделал еще одну остановку. Здесь стоило осмотреться. Особого внимания к своей персоне офицер вермахта не привлекал. Он прохаживался вдоль ограды, нетерпеливо посматривал на часы, словно ждал кого-то.
Во дворе администрации было людно. Там стояли легкие штабные автомобили. Солдаты с засученными рукавами выносили коробки, складировали их в правильном геометрическом порядке. Паники не было, царила деловая активность. Из открытого окна второго этажа доносился смех. К повальной эвакуации немцы пока не приступали, но первые голуби уже полетели.
Через дорогу за каменной изгородью в здании бывшего отдела НКВД размещался полицейский участок. У тротуара остановился небольшой бронетранспортер. Двое мужчин в офицерских мундирах двинулись к воротам.
Один из них на миг остановился и посмотрел по сторонам. Крепко сбитый, обросший щетиной, с колючими глазками. Короткие волосы лишь на верхней части черепа, все остальное выбрито.
«Не сам ли Жора Тернопольский в гости пожаловал?» – подумал Вадим.
Он дошел до шлагбаума. Из-за кустов проступала будка охраны. Часовой в звании обер-ефрейтора смотрелся неважно. Он тяжело передвигался, серые круги выделялись под глазами.
«Почки нездоровые, – подумал Вадим. – Целебный крымский климат не помогает».
Этот парень внимательно изучил документы визитера, сверил фото с его лицом, повертел в руках командировочное предписание.
– Вы прибыли из Севастополя, господин гауптман? – поинтересовался он.
– Да, солдат, у меня срочное дело к полковнику Краусу. Я могу пройти в здание?
– Да, безусловно, господин гауптман. Не смею вас задерживать. Но полковника Крауса сейчас нет на месте. Он недавно выехал с шофером. Можете подождать, он обязательно появится. Его кабинет в конце коридора, направо от входа.
Это была не очень приятная новость. Вадим мысленно чертыхнулся. На часы он смотрел пару минут назад, прежде чем свернуть в переулок. Ничто не мешало ему сделать это еще раз.
Часы у герра гауптмана были хорошие, швейцарские, антимагнитные. Шли они идеально. Немецкий подполковник, барон, у которого он позаимствовал эту прелесть, был не в обиде. Трудно с того света предъявлять претензии.
Совершенный механизм показывал двадцать минут второго. В принципе пока не критично.
– Это плохо. – Вадим нахмурился. – Я очень спешу. В три часа должен быть на совещании в севастопольском ведомстве. Есть вероятность, что он вернется?
– Безусловно, – улыбнулся словоохотливый страж. – Господин Краус всегда возвращается. Он очень занятой человек.
– Вы эвакуируете учреждение? – Вадим посмотрел на «Кюбельваген», заднее сиденье которого распирали пухлые чемоданы.
– Нет, не думаю, господин гауптман. – Часовой как-то засмущался. – Нам ничего не известно о приказе эвакуировать это отделение. Простите, господин гауптман. – Часовой смутился еще больше. – Вам что-нибудь известно о положении на фронте? Мы выполняем охранные функции, ничего не знаем.
– Все в порядке, обер-ефрейтор, – заявил Вадим. – Русским ценой чудовищных потерь удалось подойти к Крыму, но ничего критичного нет. Их армии обессилены, солдаты морально разложены. Сейчас мы подтягиваем резервы из Румынии и с Западной Украины, чтобы покончить с их потрепанной группировкой.
