Прошлое

Еще через месяц мы снова поехали в Таиланд. Сбежать я больше не пыталась: понимала, что там Джек запросто инсценирует какой-нибудь несчастный случай. Тот же отель, тот же номер и тот же управляющий; не хватало лишь Кико. Мои дни проходили точно так же – взаперти на балконе или в комнате, с редкими вылазками на фотосессии. Правда, на этот раз было тяжелее, поскольку я уже знала, что он уходит насладиться чьим-то страхом. Не представляя, как именно он развлекается, я предположила, что он делает нечто такое, чего не может позволить себе в Англии. Например, избивает женщин. В свете истории о его матери такая версия казалась вполне правдоподобной. Я не могла понять, как это сходит ему с рук; впрочем, однажды он говорил, что в Таиланде можно купить все, даже страх, – были бы деньги.

Наверно, потому я и ударила его бутылкой вина по голове – тогда, на кухне. Через неделю после возвращения из Таиланда и за полчаса до приезда Дианы и Адама, которых мы ждали к ужину. Надеялась оглушить его так, чтобы мне хватило времени сбежать, но ударила недостаточно сильно. Джек, едва сдерживая ярость, позвонил гостям и отменил ужин, сославшись на мою внезапную мигрень. Потом положил трубку и повернулся ко мне. Терять было уже нечего, и я боялась лишь за Милли. Когда он сказал, что сейчас покажет мне ее комнату, я тоже не испугалась – что такого он мог сделать? Убрать всю мебель и украшения, как у меня? Хотя, конечно, для Милли это было бы ужасно: она всю жизнь мечтала о той прекрасной спальне. Джек вытолкнул меня в холл, больно скрутив за спиной руки. Затем, вместо того чтобы идти наверх, открыл дверь на лестницу в подвал.

Я бешено сопротивлялась, не давая спустить себя вниз, но против Джека у меня не было шансов, тем более что ярость прибавляла ему сил. В тот момент я все еще не представляла, что меня ждет. Но когда он, протащив меня мимо чулана, где держал Молли, через какую-то кладовку, остановился перед ловко замаскированной полками стальной дверью, мне стало по-настоящему страшно.

Это не была камера пыток, как я вначале подумала. Во всяком случае, орудий пыток – в привычном понимании – здесь не оказалось. Абсолютно голое помещение, целиком, включая пол и потолок, выкрашенное в кроваво-красный цвет, наводило ужас. Но закричала я не только поэтому.

– Осмотри тут все хорошенько, – злобно прошипел он. – Надеюсь, Милли полюбит эту комнату так же, как и я. Потому что она будет жить здесь, а не в той миленькой желтой спальне наверху. – Он тряхнул меня за плечи. – Смотри, смотри! Как по-твоему, ей будет тут достаточно страшно?

Я чувствовала, как глаза пытаются утонуть в глазницах, лишь бы не видеть эти стены, увешанные портретами, которые мне пришлось рисовать!

– Как думаешь, Милли понравятся картины, которые ты нарисовала специально для нее? А какая станет ее любимой? Может, эта? – Пихнув ладонью мой затылок, он впечатал меня лицом в одну из картин. – Или эта? – Он потащил меня к другой стене. – Прекрасная работа, правда? – Я со стоном зажмурила глаза как можно крепче. – Вообще-то я пока не собирался показывать тебе эту комнату, но теперь можешь ее оценить. Тебе и правда не стоило бить меня бутылкой.

Еще раз толкнув меня, он вышел из комнаты. Дверь захлопнулась. С трудом поднявшись на ноги, я бросилась к выходу. На двери не было ручки, и я забарабанила по ней кулаками, крича, чтобы он меня выпустил.

– Можешь кричать сколько хочешь, – донеслось из-за двери. – Знала бы ты, как меня это возбуждает!

Я была не в силах побороть дикий, животный ужас – он никогда меня не выпустит, он оставил меня здесь умирать! Крики перешли в истерику, и через несколько секунд я уже не могла дышать; попыталась делать спокойные глубокие вдохи, но из-за адской боли в груди упала на колени. Понимая, что у меня что-то вроде панической атаки, я отчаянно попыталась заставить себя дышать, но радостный смех Джека за дверью вселял еще больше страха. Из глаз хлынули слезы. Воздуха не хватало, и я приготовилась умирать. Сознавать, что Милли остается в полной власти Джека, было жутко; перед глазами возник ее образ в желтой шляпе и желтом шарфе, и я уцепилась за него всеми силами: пусть это будет мое последнее воспоминание.

В какой-то момент (не знаю, сколько прошло времени) я почувствовала, что боль в груди ослабла и дышать стало легче. Не решаясь пошевелиться (вдруг все начнется сначала?), я лежала, уткнувшись головой в колени, и старалась следить за дыханием. Постепенно осознала: я все еще жива, я все еще могу спасти Милли! От облегчения я нашла в себе силы поднять голову и оглядеться в поисках другого выхода. Ни одного окна. Я встала и пошла вдоль стен, ощупывая их руками и отодвигая картины в надежде обнаружить какую-нибудь секретную кнопку, открывающую дверь.

– Зря теряешь время, – насмешливо протянул Джек, и я вздрогнула от неожиданности. – Изнутри не открывается, – прибавил он, и при мысли о том, что он там, за дверью, меня снова затрясло. – Нравится комната? Надеюсь, ты тоже получаешь удовольствие. Я-то здесь просто блаженствую, слушая тебя. Скорей бы уже послушать и Милли. Надеюсь, она будет покрасноречивей. И поголосистей.

Внезапно я почувствовала, как последние силы покидают меня, и, опустившись на пол, свернулась калачиком и заткнула пальцами уши, чтобы не слышать Джека. Я отчаянно хотела заснуть, но при таком ярком свете это было невозможно.

Я лежала, отгоняя мысль о том, что никогда не выйду из этого ада, созданного специально для Милли. Потом вспомнила, как при виде ее уютной желтой спальни всерьез поверила, будто где-то в глубине души Джек сохранил каплю порядочности, и зарыдала в отчаянии от собственной глупости.