Очутившись в 1996 году, я остро нуждался в медицинской помощи и новых документах.

Наутро после нашего знакомства Альберт подал нам автомобиль. «В Беллефонт», – сказал Старик с Примроуз-лейн, как только мы уселись на заднее сиденье «кадиллака», и закрыл перегородку, отделяющую нас от водителя.

– Почему в Беллефонт? – спросил я.

– Там человек, который делает нам удостоверения.

– Он знает, кто мы?

– Разумеется, нет. Такие, как Фрэнк Лукарелли, привлекают лишнее внимание. Лучше ему вообще нас не видеть.

Мне предстояло еще многому научиться у него по части запутывания следов.

– Значит, договариваться будет Альберт?

– Нет, – сказал Старик с Примроуз-лейн. – Никогда не посылаю Альберта на такие опасные дела. У меня есть еще кое-кто.

Я ждал.

Он улыбнулся:

– Как вы уже, наверное, поняли, я не первый Ужасный Пират Робертс. Не первый, кто поселился на Примроуз-лейн и даже не первый Джо Кинг.

– Один из нас передал вам свою эстафету?

Он кивнул:

– Если вы как следует изучите мои документы, увидите, что мне должно быть восемьдесят пять лет, хотя я совсем не такой старый. Я прибыл сюда в восемьдесят шестом. В Лавленде меня забрал молодой человек, Тайлер Бичем, дядя Альберта. Он привез меня в дом на Примроуз-лейн, где я познакомился с его хозяином – так же, как вы со мной. Он вернулся, чтобы предотвратить убийство молодой женщины, которое случилось в семьдесят первом. Что важно: этот человек заключил надежную сделку с ирландской мафией в Филадельфии – поддельные документы в обмен на биржевую информацию. Он помог мне адаптироваться, представил своим партнерам, передал мне удостоверение личности на имя Джо Кинга и назначил меня ответственным за наши дела в Лавленде.

– Куда он делся? – спросил я.

Старик с Примроуз-лейн пожал плечами.

– Но прежде чем уехать, этот самый первый Джо Кинг объяснил, что есть некто в Беллефонте, к кому мы можем обратиться, если связь с мафией станет слишком опасной.

– Кто этот человек?

– Похоже, он чувствовал себя малость виноватым перед настоящим Джо Кингом. Посидев в этом доме, он зациклился на его личности. Украденной им личности. Его мучил вопрос: кем тот был на самом деле? Где-то в семьдесят втором он начал поиски. Нашел его могилу в Беллефонте. Узнал об автомобильной аварии, унесшей жизнь Джо Кинга в совсем юном возрасте. И о его сестре, Кэрол. Конечно, он должен был встретиться с этой женщиной. Нетрудно представить, что случилось потом.

– У него была связь с Кэрол?

– Угадали.

– Каким именем он ей назвался?

– Кто его знает. Что-нибудь придумал. Все это, наверное, было круто, но их отношения, по его словам, внезапно прекратились в семьдесят третьем. Он не говорил, по какой причине. Но сказал: если нам понадобится, можем поехать к Кэрол и она поможет, так как знает человека в Беллефонте, кто занимается подделкой документов. Она была его… гума, так они это называют. Любовница.

– А есть другие варианты? – спросил я.

– Возможно, будь у меня больше времени, – ответил Старик с Примроуз-лейн. – Но ваше колено… Ваше чертово колено.

– Я просто… неловко себя чувствую.

– Привыкайте.

Через несколько часов мы добрались до Беллефонта и подъехали к двухэтажному дому рядом со «Шницель таверн». В машине запахло свежесваренными макаронами шпецле, и у меня заурчало в животе. Но есть там мы не стали, и я остался в машине с Альбертом, а Старик с Примроуз-лейн пошел к дому.

Я наблюдал за ним через тонированное стекло. Женщина лет шестидесяти пяти, коротко стриженная, в бифокальных очках, открыла дверь и впустила его. Мы ждали. Где-то в этом доме обсуждались наши тайны. Я так волновался, что у меня задергалась правая рука. Но, может, это просто к мышцам возвращалась прежняя подвижность.

Стук в окно вывел меня из задумчивости. Паренек, с виду студент, с бобриком в стиле Лиги плюща, наклонился к окну со стороны Альберта. Тот нажал кнопку, и перегородка снова закрылась, но не до конца, так, чтобы я мог слышать их разговор.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Альберт. Он был, без сомнения, крутой чувак, но сейчас в его голосе слышалась настороженность.

– Можете, – сказал парень. – Что это вы делаете у моего подъезда?

– У вашего подъезда?

– У подъезда моей матери.

– Мой клиент – ее приятель. Он договорился с ней встретиться.

– Не нужно беспокоить мою мать. Она нездорова. Кто ваш клиент, вы сказали?

– Я не говорил, кто он.

Лицо паренька стало наливаться кровью. Меня тронула его сыновняя забота, но в ней чувствовалась чрезмерная резкость, похоже, он предпочитал полностью контролировать общение матери с окружающим миром… а возможно, и ее чековую книжку.

– Спенсер! – позвала его мать из двери. – Зайди в дом.

Старик с Примроуз-лейн вернулся в машину, а Спенсер досадливо тряхнул головой и направился к дому. Я услышал, как они начали спорить, прежде чем он скрылся за дверью.

– Ну? – спросил я.

– Есть хорошие новости и плохие.

– О’кей.

– Хорошие новости: мы достали для вас удостоверение личности. Придется ночь перекантоваться в Беллефонте, но утром она его принесет. Пятнадцать тысяч долларов за срочность.

– Однако! Это и есть плохие новости?

– Нет. Плохие новости то, что мы никогда больше не сможем пользоваться услугами Кэрол. У нее ранняя стадия старческого слабоумия, и, кажется, оно быстро прогрессирует.

– О!

– Может, оно и к лучшему. Она уже не помнит, кто на самом деле был отцом Спенсера.

На следующее утро в мой номер в отеле «Буш-Хаус» постучали. Я открыл. Перед дверью лежала картонная коробка из пиццерии Лукарелли. К ней была прицеплена записка: «Не пытайтесь получить права. Вышло хорошо, но не на пять с плюсом. Мне не хватило времени».

Думаю, последнюю фразу можно будет написать на моей могильной плите.

В коробке из-под пиццы лежал желтый конверт. В нем все, что нужно, чтобы открыть счет в банке и купить акции под именем Джереми Пэйджита. И уж конечно, достаточно, чтобы обдурить врачей. Настоящий Пэйджит, как я позже выяснил, изучая архивы Центрального округа, родился в 1937-м и погиб в возрасте двенадцати лет, когда взобрался на качалку нефтяной вышки и попробовал прокатиться на ней верхом.

Я снял однокомнатную квартирку в Статлер-Армс в Кливленде и начал игру на рынке, используя заначку, предоставленную Стариком с Примроуз-лейн. Я вкладывался в «Яху», «Старбакс», «Эппл». Поставил десять тысяч долларов на «Сан-Франциско Форти Найнерс» на январском Суперкубке.

Ждать было скучно.

Я расшифровал дневник Кэти Кинан и записки по ее делу, разложив по нескольким большим папкам всю ее жизнь до мельчайших деталей, в хронологическом порядке. Я знал, где она бывала, где собиралась побывать. Я хотел увидеться с ней, посмотреть на девочку, вокруг чьей гибели вращалась теперь моя жизнь.

Тем летом, когда ей было шесть, они с матерью регулярно ездили в кинотеатр на Роки-Ривер. Кэти тщательно собирала и хранила в дневнике корешки от билетов, так что я знал наверняка даты и часы сеансов, на которые они ходили. Я покупал билет и садился где-нибудь рядом, иногда даже не глядя в их сторону. Утешался просто тем, что она жива.

Особое внимание я уделял мужчинам в кинозале. Может, задолго до похищения удастся опознать и схватить убийцу, пока он следит за ней? Но пока что единственным, кто ее преследовал, как видно, был я сам.

В мае 1977-го я отправился в Кентский университет на вахту со свечами в память студентов, убитых в 1970 году. В дневнике Кэти писала, что ездила туда с отцом. Зациклившись на необходимости охранять ее, я совсем забыл, кого еще могу там встретить. И столкнулся с самим собой, то есть с вами, Дэвид, стоявшим в почетном карауле на месте гибели Уильяма Шредера на парковке у Прентис-холла.

Я на миг встретился глазами с самим собой, молодым. И где-то глубоко в памяти всплыла картина, как я стою там, глядя… не на себя – старика, но в пространство, и вижу только памятник студентам, застреленным национальной гвардией.

И тут появилась она. Восьмилетняя девочка с рыжими волосами почти до колен.

– Что он делает, папа? – спросила девочка.

– Он отдает почести Биллу, – ответил мужчина. – Стоит на месте его гибели. Билл был моим другом. Я тебе о нем рассказывал.

– Это так грустно, – сказала она.

– Да. Пошли, Кэти, я хочу найти мое старое общежитие.

Отец повел ее к Тэйлор-холлу, и, пока вы снова не взглянули на меня, я ушел.

Я не часто видел ее после этого. Боялся рисковать. И не выслеживал ее, пока до похищения в 1999 году не осталась неделя или около того.

– Думаете, Райли Тримбл знает, кто похитил Эрин? – спросил Ларки, теребя усы.

Мы сидели за большим столом в задней комнате акронского китайского ресторанчика «Хаус Гурме». Хозяйка, из числа информаторов Ларки, без лишних разговоров предоставила нам закрытый зал. Мы ничего не заказывали, но нам подали самые изысканные азиатские блюда, какие я когда-либо пробовал.

– Чувствую, что знает, – сказал Дэвид. – Он о чем-то задумался, когда мы сидели у него, и сказал, что мог бы поймать убийцу, если я его выпущу.

– Считаете, для того и сбежал?

– Да.

Ларки откинулся на стуле, сунул в рот сигарету, прикурил и глубоко затянулся. Разумеется, нарушая закон штата Огайо о запрете курения в ресторанах. Но не предложил сигарету ни мне, ни Дэвиду.

– Почему бы ему не охотиться за вами?

– Не думаю, что Тримбл хочет расправиться со мной, – сказал Дэвид. – Он испытывает ко мне что-то вроде уважения, ведь я раскрыл его тайну.

– Он говорил, что вас ненавидит.

Дэвид пожал плечами.

– Вы представляете, кого Тримбл мог иметь в виду?

– Нет.

– Ладно, – сказал Ларки, пуская в потолок кольцо дыма. – Выкладываем карты на стол. Мы – трое неглупых ребят, у которых имеется собственная информация по этому делу, так?

Он взглянул на меня через стол с хитрой усмешкой:

– Держу пари, вы, например, могли бы сообщить нам пару-тройку вещей о Старике с Примроуз-лейн и о том, кому могло понадобиться убить его и жену этого парня.

– Возможно, – сказал я. – В то же время есть кое-какая-то информация об убийстве Элейн О’Доннелл, которую полиция не обнародовала и которой вы можете поделиться с нами.

– Не хотелось бы прочесть об этой истории в какой-нибудь книжке, если мы не поймаем Тримбла и парня, что стрелял в Старика с Примроуз-лейн. Идет?

– О’кей, – согласился Дэвид.

– Не подставляйте мою жопу, – предупредил Ларки.

– О’кей.

Ларки глубоко затянулся, выдохнул и загасил окурок.

– Сперва давайте прикинем, что у нас есть, да? Мы считаем, что один и тот же человек замешан в похищении Элейн – а фактически в убийстве, потому что, хоть тела ее еще не нашли, где-то оно лежит, – а также в убийстве ее сестры-близняшки Элизабет двадцатью годами позже, в покушении на убийство Старика с Примроуз-лейн и в похищении Эрин Макнайт.

– Все верно, – сказал Дэвид.

– И в попытке похищения Кэти Кинан, – вставил я.

– Точно?

– Думаю, да.

Ларки кивнул:

– Всем было примерно десять лет в то время. У всех прямые рыжие волосы.

Взгляд Ларки блуждал по стене, на которой висел большой глиняный дракон.

– Хорошо, – сказал он. – Я вам кое-что скажу. Кое-что о похищении Элейн, о чем никогда не сообщалось.

– Что же это?

– Клочок бумаги, найденный там, где ее затолкнули в машину. Бумажка с перфорированным краем и номером на ней.

– Как талон в очереди?

– Типа того. Но не то. Мы установили, бумажка – из фотолаборатории в Берии.

– Вы же должны были поднять записи о том, кто отдавал фото в проявку, у вас же был номер? – спросил я.

– Поднимали. Но учет они ведут плохо, не записывают номера. Просто сличают номера на талонах с номерами на пакетах с фотографиями. Мы проверили все их переводы по кредиткам, но…

– В восемьдесят девятом мало кто пользовался кредиткой для оплаты мелких сумм, – сказал Дэвид.

– Правильно, в основном компании. Вот все, что мы получили.

Я вздохнул. Давление у меня начинало серьезно пошаливать. Сердце билось так сильно и быстро, что в такт ему принялись подергиваться руки.

– Что есть у вас, парни? – спросил Ларки.

– Мужчина под вымышленным именем Арбогаст пытался выяснить личность Старика с Примроузлейн за несколько месяцев до того, как в того стреляли, – сказал Дэвид.

– Откуда вам это известно?

– Я разговаривал с человеком, делавшим фальшивые удостоверения. Этот Арбогаст к нему приходил.

– Имя поддельщика, конечно, мне не назовете?

– Если это не так важно, то нет.

– Арбогаст, – повторил Ларки.

– Из «Психо», – сказал я.

– Точно. Так что целью был Старик с Примроузлейн, а ваша жена, возможно, оказалась не в том месте, не в то время.

– Еще одна вещь, – сказал Дэвид. – Парень, который делал удостоверения, сказал, что Арбогаст приехал на микроавтобусе с инвалидной карточкой. Только никаким инвалидом он не был.

– Знаете кого-нибудь такого? – спросил я.

– Нет, – ответил Ларки. Он задумчиво повозил ладонями по столу. – Кто-то имеет отношение ко всем трем девочкам. Их связывает что-то, чего мы не углядели.

– Согласен, – сказал Дэвид.

– Что вы сказали Райли до того, как его «осенило»? О чем вы говорили в тот момент?

– Не помню, – задумался Дэвид. – О девочках.

– Что он делал в это время?

– Рассматривал их фотографии.

– Вот! – Ларки хлопнул ладонями по столу. – Давайте их сюда.

Дэвид вынул из сумки снимки Элейн О’Доннелл и Эрин.

– Кэти тоже.

Дэвид достал и ее фотографию.

– Иисусе, – сказал Ларки. – Они как сестры. Этот человек был с ними знаком. Точно.

– И фотографии какие-то одинаковые, – сказал Дэвид. – Даже фон один и тот же.

Ларки пригляделся. Все девочки были сняты на фоне голубого неба с пушистыми белыми облаками. Но Дэвид ошибался. Даже оттуда, где я сидел, я видел, что фон на каждой из фотографий чуть отличается. На школьном фото Эрин – лишнее облако в правом верхнем углу, ярче остальных.

– Твою мать! – воскликнул Ларки.

– Что такое? – Дэвид вскочил и бросился к нему. Я перегнулся через стол.

– Смотрите. – Ларки ткнул пальцем в правый верхний угол фотографии Элейн.

Облака там не было. Только крошечное черное пятнышко на голубом. Затем Ларки показал на правый верхний угол школьного фото Кэти. Черная клякса. Нет, не клякса – дырочка. Задник прохудился от старости. Прореха была размером не больше десятицентовика, но ее нельзя было не заметить. А на фото Эрин на этом месте – белое облако, белее, чем другие облака.

– Один и тот же задник, – заметил Дэвид. – В точности. Кто-то залатал дырку и нарисовал на ее месте белое облако.

– Список компаний, – сказал я. – Там была компания, делающая школьные фотографии?

Ларки, сглотнув, посмотрел на меня:

– «Фабьюлос пикс».

Дэвид перевернул все снимки лицом вниз. В правом верхнем углу на каждой стоял серый штамп: «Фабьюлос пикс». Дэвид кинулся за своей сумкой.

– Это, мать его, школьный фотограф! – крикнул он.

Дэвид вел машину, а Ларки с заднего сиденья показывал дорогу.

– Выезд на 480-ю. На запад, – сказал Ларки. Одновременно он кричал по телефону на шефа полиции Берии: – Не лезьте! Не лезьте, пока мы туда не приедем!

Ларки бросил трубку и тут же принялся набирать другой номер.

– Его фотостудия прямо в Берии. Предприятие небольшое. Очевидно, работают отец и сын. Хозяина зовут Джордж Галт. Уже двадцать лет страдает болезнью Паркинсона. С фотосъемками ему помогает сын. Сына зовут Дин.

– А кто он, этот Дин Галт? – спросил я.

– Никто, – ответил Ларки. – На него ничего нет. Даже штрафов за превышение скорости. Не женат. Домашнего адреса нет. Должно быть, живет с отцом. Мать давно умерла. А может, он живет в самой фотостудии. Там есть темная комната, но, по словам хозяина, они не проявляют фотографии с семьдесят пятого года. Для проявки они подряжают «Додд камера» в Кливленде, но также пользуются услугами «Ньюс энд фото» в Берии, той самой лаборатории, чей талон мы нашли. Если он схватил девочку, то держит ее в студии, гарантирую. Он не повезет ее куда-нибудь в жилой район. В центре Берии после шести вечера довольно тихо. Он мог провести ее в студию через парадный вход, и никто не заметил бы. В общем, сейчас мы послали агента, он едет к дому, на всякий случай.

Ларки опять заговорил по телефону:

– Сэкетт, это Ларки. Я с писателем. У нас наводка по… А давай ты на хрен заткнешься и послушаешь меня? У нас наводка по Эрин. Тебе лучше сюда подъехать. Берия. Сейчас кину СМС с адресом.

Он отключился.

– Тупой долбак!

И принялся писать СМС.

Дэвид на скорости восемьдесят пять миль летел в Берию.

Три патрульные машины стояли в четверти мили от фотостудии «Фабьюлос пикс», которая располагалась в лофте над пивоварней среди ложных фасадов крохотного делового района Берии. Дэвид подъехал к «крузеру», припаркованному ближе всех к цели. Ларки опустил окно и высунулся.

– Никому не двигаться ни хрена, о’кей? – сказал он офицеру в «крузере». – Я постучу в дверь. Услышите стрельбу – бегите туда. Если нет, сидите тихо. И не наследите мне на месте преступления.

– Это не тот парень, кого вы пару дней назад обвинили в убийстве? – изумленно спросил офицер, глядя на Дэвида.

– Ага. Он у меня живым щитом будет. Двух зайцев одним выстрелом. Господи, что за дебил. Давай, поехали. – Ларки закрыл окно и хлопнул Дэвида по шее. – Двигай, профессор, твою мать!

Дэвид проехал по дороге и остановился перед пивоварней.

– Вам разве не нужна судебная повестка? – спросил Дэвид.

– Тоже мне криминальный журналист. Это называется ордер, – фыркнул Ларки, проверяя обойму своего пижонского «глока». – И ничто не запрещает мне постучать в дверь или взломать ее, если я услышу, что она кричит внутри.

Он вышел из «кадиллака» и направился к входу рядом с пивоварней. Вывеска на стене гласила: «Фабьюлос пикс». Я шел следом за Дэвидом, но отставал на несколько шагов – колено взбунтовалось против незапланированных нагрузок.

Мы поднялись на два марша по крутым ступенькам и уперлись в высокую деревянную дверь.

Ларки сильно постучал.

– Есть кто здесь?! – крикнул он.

Ответа не последовало.

– Эй, Дин?! Эй, Эрин?!

– И что теперь? – спросил Дэвид.

– Что значит «что теперь»? Пошли внутрь.

– Разве дверь не заперта?

– Ты о чем? Дверь, блин, очень даже открыта!

– Вот и мне так кажется, – поддакнул я, пытаясь отдышаться.

С неожиданной силой Ларки врезал по двери ногой, слева от ручки. Она вылетела, как при взрыве, от удара задрожали ступеньки. Ларки прыгнул в полумрак, выхватив «глок» и держа чуть ниже ствола карманный фонарик.

Студия представляла собой помещение футов сто в ширину, повсюду высились алюминиевые стеллажи, заставленные коробками с школьными фотоальбомами и папками с фотографиями. Огромные, от пола до потолка окна, закрашенные белой краской, почти не пропускали свет. В студии как будто было солнечное затмение, все вокруг казалось призрачным, нереальным. Пахло смазкой, землей и уксусом.

– Смотрите, – сказал Дэвид, показывая на стоявший у окна диван. На подушках лежал сине-розовый рюкзак. На нем черным маркером выведена надпись: «Макнайт».

– Эрин! – крикнул Ларки. – Дин, это ФБР. Ты здесь? Не хочу, чтобы кто-то пострадал.

За черной дверью в углу студии послышался тихий шорох.

– Темная комната, – подсказал Дэвид.

Мы двинулись за Ларки. Он зажал фонарик во рту и свободной рукой толкнул вращающуюся дверь.

– Стойте здесь, – промычал он.

Затем снова пристроил фонарик под пистолетом и ринулся в темноту. Дверь мешала нам разглядеть, что происходит в комнате, но уксусный запах вдруг стал сильнее, а шорох громче.

– Дэвид! Сюда! Помоги мне! Быстрей!

Дэвид ворвался в комнату, я – за ним, стуча тростью по полу. Через какое-то время глаза приноровились к темноте. Дэвид, будучи моложе, действовал быстрее. Когда я смог разглядеть его, он уже был рядом с Ларки. Они стояли по обе стороны металлической тележки и быстро освобождали от пут маленькое тело, лежавшее на ней.

Эрин выглядела целой и невредимой. Физически, по крайней мере. Следов крови мы не заметили, как и признаков каких-либо повреждений, кроме пары безобразных синих следов на лодыжках – от бельевой веревки, которой ее туго связали. На ней были зеленые шорты и фиолетовая майка. Рыжие волосы свисали с тележки, похожие на струи крови.

Ларки усадил девочку и резким движением сдернул липкую ленту с ее рта.

Эрин закричала от боли и облегчения. Она схватила Ларки за шею и, всхлипывая, уткнулась ему в плечо.

– Тише, тише, – говорил он, гладя ее по волосам.

Мы принялись осматривать комнату. Стены были увешаны фотографиями рыжеволосых красавиц. Здесь были не только школьные фотографии, но и снимки, сделанные скрытой камерой с длиннофокусным объективом. Вот Элейн и Элизабет играют на детской горке. А вот Кэти забирается в лодку. Снято через окно: Эрин смотрит телевизор у себя в спальне. Другие незнакомые мне дети. Сотни снимков. Десятки девочек.

– Давайте убираться отсюда, пока он не вернулся, – сказал я. – В плохих романах убийца всегда возвращается в тот момент, когда герои выручают прекрасную даму.

Ларки засмеялся, но направился к двери. Дэвид стоял в нерешительности, со странным выражением лица.

– Что такое? – спросил я.

– Слишком все просто, – сказал он. – Не верю я этому.

– Плюньте.

Ларки отцепил от себя Эрин, усадил ее на заднее сиденье полицейского «крузера», укутал одеялом и присоединился к нам – мы уже вернулись в «кадиллак».

– Что происходит? – спросил Дэвид.

– У дома Галтов сидят в машине мои ребята, – ответил Ларки. – Только что они видели, как Дин зашел в дом. Это примерно в миле отсюда.

– Поехали, – сказал Дэвид.

Ларки покачал головой:

– Вы, парни, езжайте домой. Мы справимся. Девочку мы нашли. С вашей помощью, Дэвид. Теперь дайте нам взять Галта.

Дэвид вздохнул.

– Все, – сказал Ларки. – Езжайте домой, побудьте с вашим мальчиком. Утром мы разберемся с обвинением в убийстве. Приведите себя в порядок. О, и не говорите с прессой, ладно? По крайней мере, пока не говорите.

Дэвид качал головой, нахмурив брови.

– Езжайте-езжайте, – повторил Ларки. – Все. Конец.

Дэвид молча сидел в машине, погруженный в раздумья.

– В чем дело? – поинтересовался я.

– Мозги спеклись, – ответил он. – Не могу собраться с мыслями. Но есть тут что-то…

– Послеродовая депрессия, – сказал я. – Вы долгое время думали об этом парне. Я – гораздо дольше. Вся моя жизнь вращалась вокруг этого человека, Дина Галта. Я чувствую то же, что и вы. Разочарование. Старик с Примроуз-лейн говаривал, что такие дела превращают живых людей в призраки. Не дайте такому случиться.

– Чувствую, что-то здесь не так.

– Так и должно быть.

Дэвид не стал спорить, а набрал номер тети Пегги и попросил забрать Таннера и отвезти его домой.

– Можно мне с ним познакомиться? – спросил я.

Мне было бы очень полезно для разнообразия пообщаться с невинным ребенком, а не мучиться от одиночества и страха. Особенно в такой день. Кто знает, вдруг Дэвид разрешит Таннеру называть меня дядей?

– Конечно, – сказал Дэвид.

– И я еще не закончил вас интервьюировать, – сказал я. – Хотелось бы понять, что вы обо всем этом думаете.

– Чтобы вы включили это в книгу?

– Теперь, во всяком случае, у нее есть концовка.

– Поговорим еще, – сказал он. – Но не сегодня.

Но завтра для Дэвида не наступило.

Лейтенант Том Сэкетт уже жалел, что вообще встретился с Дэвидом Неффом. Доверился ему, дал ему информацию по делу Старика с Примроуз-лейн, чего не должен был делать. И тут обнаружились отпечатки покойной жены Неффа на кровати. Откопали ее тело и выяснили, что она убита, задушена. Был только один подозреваемый. Только один человек мог совершить оба преступления. Дэвид Нефф. Незамысловато, но их в академии как раз и учили искать самое простое решение.

Потом он лишился поддержки Дэна Ларки. Так или иначе, это дело рук Дэвида. В то утро агент Ларки позвонил ему и сказал, что у него возникли сомнения. На основании чего? Шестого чувства? Я вас умоляю. Сэкетт всегда знал, что, работая с ФБР, проблем не избежать – они все там больно ученые, стараются выискивать самые изощренные версии. У них в консультантах экстрасенсы – и не от случая к случаю, а на постоянной основе, черт подери. Агенты ФБР, даже опытные, – большие фантазеры. А фантазерам не место в убойном отделе, это опасная игра.

И все же Сэкетт в своем «крузере» со включенными полицейскими огнями летел по трассе I-480 на встречу с Ларки, к дому нового подозреваемого, Дина Галта. Но надо признать, думал Сэкетт, что-то было в этом писателе, что-то такое, что заставляло тебя ему верить.

Пришло сообщение от Ларки: «Мы нашли Эрин. Живую. Забудь про студию. Следуй к месту жительства Галта. 1181, Паркман-Драйв, Берия».

Через двадцать минут Сэкетт свернул на Паркман, боковую улицу, утопающую в тени высоких дубов. Ларки стоял, привалившись к черному седану. Сэкетт быстро припарковался и поспешил навстречу агенту.

– Дэн, что тут творится? Ты правда нашел Эрин?

Ларки развернулся к нему всем телом.

Сэкетта пригвоздило к месту. Кровь прилила к голове так, что зарябило в глазах.

Ларки попытался заговорить, но не смог. Его горло пересекала глубокая резаная рана. Из нее брызгала кровь и с шипением вырывался воздух. Сэкетту невольно вспомнилось жужжание ларингофона, этой голосовой коробочки у раковых больных. Ларки сполз по дверце автомобиля. За ним, склонившись к рулю, сидела женщина-агент, уже мертвая, ее глаза остекленели, в виске зияла дыра от пули.

Сэкетт встал на колени перед Ларки.

– Господи, что случилось?

Ларки шевелил, как рыба, губами, пытаясь что-то сказать. Сэкетт понимал, что он умирает.

– Что?

– Л-л-л…

– Тсс. Не разговаривай.

– Л-л-л… ловушка, – выдавил из себя Ларки.

– Какая ловушка? Это была ловушка, Дэн? Кто попал в ловушку? В какую? В чью?

– Т-т-т…

– Все, не говори ничего. Я тебя услышал. Я услышал. Ловушка.

Ларки замолчал. Из горла лилась кровь. Он поднял глаза на Сэкетта и улыбнулся. Это была улыбка гроссмейстера, внезапно увидевшего шах и мат в восемь ходов.

– Что ты? – спросил Сэкетт.

– Т-т-т… Т-т-таннер, – сказал Ларки. И умер.

Она сидела в машине, глядя на его дом с завистью, презрением и ненавистью. Синди Ноттингем знала, что никогда не будет журналистом в настоящем смысле этого слова. Давно уже знала. И ладно, настоящие журналисты больших денег не зарабатывают. Большие деньги приносят сплетни, а уж это она умела. Она знала способы вытягивать из людей секреты. Люди ей верили. Мужчины верили больше. Во всяком случае, большинство мужчин. Но не Дэвид.

Синди наслаждалась его падением. Она знала это про себя, но считала это чувство не проявлением злобы, а естественной реакцией организма на Дэвидово высокомерие. Она не журналист. Но и он тоже. И пусть весь мир это знает. Дэвид – халтурщик. Автор одной книжонки, которому просто повезло. Та история досталась ему задаром. Это она должна была ее написать. Это был ее сюжет, с самого начала. Она не сомневалась – Брюн хотел, чтобы именно она о нем писала.

Но мужчины всегда использовали ее в своих интересах, крали ее темы, деньги, ее девственность. Такова жизнь в мире мужчин. Они заслуживали всего того, что в итоге получали от нее.

Исходя злостью, Синди минут десять тихо сидела в машине, через дорогу от дома Дэвида, купленного на доходы от книги, которую должна была написать она. Она наблюдала, как Таннер вышел из машины, и тетя Пегги повела его в дом. Какой симпатичный малыш! Такого Дэвид тоже не заслужил.

На улицу свернул черный «кадиллак», и Синди поспешно присоединила к камере телеобъектив. Она согнулась за рулем и нацелила камеру на дом. Но «кадиллак», не подъезжая к дому, остановился рядом с ней.

«Попалилась, – подумала Синди. – Он, должно быть, узнал мою машину».

Водитель «кадиллака» опустил окно. Это был не Дэвид, но что-то в его лице было отчаянно знакомое.

– Кто вы? – спросил он.

– Я – журналист, а вы, блин, кто такой? – рявкнула она.

– Не узнаете?

– Нет.

– Значит, не очень-то вы хороший журналист.

И она поняла, кто это. Вспыхнуло в памяти. Не узнала сразу только потому, что он был тут совершенно не к месту. Его не должно было здесь быть. Это неправильно. Это опасно.

Он поднял руку. В ней блеснул револьвер с рукояткой цвета старой кости. Выстрел прогремел как гром.

Синди его не услышала.

Прежде чем ее мозг успел обработать звуковой сигнал, пуля пробила ту его часть, что отвечала за слуховое восприятие.

В этот самый момент Дэвид развязывал путы Эрин Макнайт.

А Кэти Кинан усаживалась за столик в ресторанчике «У Ларри».

Рановато для ужина, но времени терять нельзя. Им надо восстанавливать отношения.

«Все у нас получится, – говорила она себе. – Точно получится».

И правда, у Ральфа есть свои плюсы. Конечно, он не любит читать. И терпеть не может фильмы, в которых ничего не взрывается. Зато сопровождает ее в долгих прогулках по вечерам, когда она просто хочет, чтобы кто-то ее слушал. И он офигенно трахается.

А вот с Дэвидом никогда ничего не получится. Он весь в себе. Точнее, в своей персональной Бесконечной истории. Одна мысль, что можно поверить в ту чушь, что он рассказал тем вечером, уже была безумием.

Бедняга. Бедный неприкаянный мужик.

И все-таки.

Он был удивительный. Такой очаровательно эгоистичный и при этом беззащитный. Наивный, как подросток. Всегда ждет каких-то чудес. Ее это возбуждало.

Они с Ральфом сидели в той же кабинке, где не так давно Кэти была с Дэвидом. Она заказала грибы.

– Я хочу свозить тебя в Италию, – сказал он. – В следующем месяце. На неделю.

– Почему?

– А почему нет?

Вся ее жизнь прошла в поисках денег. Родители зарабатывали так мало, что не хватало даже на школьные экскурсии. Не потому ли она теперь восхищалась Ральфом? Впрочем, она не хотела в это вдаваться.

Пока жених посасывал пиво, Кэти рассматривала фотографии жителей Акрона с клоунскими носами. Черно-белые. Большие и маленькие. Может, фотограф лишь хотел метафорически показать, что все мы слишком серьезно к себе относимся? Что на самом деле кроется за этими снимками?

И что там написано, в нижнем правом углу ближайшей фотографии? Раньше Кэти этого не замечала.

Она пододвинулась поближе.

– «Фабьюлос пикс», – прочла Кэти вслух.

– Что?

Мозг Кэти работал изо всех сил. С синапсов в отдаленных уголках памяти сдувало паутину.

Бум!

Глаза у Кэти расширились.

– Да что такое? – переспросил Ральф.

– «Фабьюлос пикс»! – крикнула она, хватая сумочку. Слава богу, она на своей машине. – Такси себе вызови, – бросила она Ральфу и выбежала из ресторана.

– Эй! – окликнул он ее. Но Кэти, не обращая внимания, неслась прочь.

Дэвид въехал во двор своего дома вечером в начале девятого, когда мы бурно дискутировали с ним о природе навязчивых состояний и о том, как нам примириться с неудовлетворительным финалом нашей истории. В общем, вовлеченные в интеллектуальный треп, мы не заметили ни Синди Ноттингем, упавшую на руль, ни черный «кадиллак», припаркованный за ее машиной.

– Зайдете? – спросил Дэвид.

– А как же, – ответил я.

Громко взвизгнули шины – какая-то машина на предельной скорости свернула на улицу, ведущую к дому Дэвида. Казалось, она сейчас врежется в соседский вековой дуб, однако машина ловко вырулила и остановилась перед нами. Выскочила Кэти с горящим от возбуждения лицом, прекрасная, как никогда.

– «Фабьюлос пикс»! – закричала она. – Я знаю, кто это!

Дэвид взял ее за плечи.

– Успокойся, – сказал он. – Отдышись.

Кэти улыбнулась ему, и я понял, что она сделала наконец свой выбор.

– Сын фотографа, – сказала она. – Я совсем про него забыла, пока не увидела название их студии на фотографии в «Ларри». Человек, который фотографировал нас в школе, был калека, весь скрюченный. С ним ходил его сын, помогал усаживать детей перед камерой. Лет сорока, с пышными волосами, как тот парень тогда, у магазина. Когда он делал мой снимок, мне еще показалось, что он погладил меня по груди, но он сделал вид, что это нечаянно. Сказал, у меня волосы как у его матери. Что у меня самые красивые волосы в классе. Если студия его отца делала фотографии девочек в других школах, это должен быть он. Это он!

Существует метафизическая теория о том, что, когда человечество дозревает до некой идеи, та приходит в голову сразу нескольким людям. Такие вещи объясняются шестым чувством – скажем, когда два разных писателя одновременно публикуют похожие книги. (Например, в 2006 году два замечательных детектива с Эдгаром Алланом По в качестве главного героя вышли в свет с интервалом в один месяц.) Этим можно объяснить, почему двое ученых в разных частях света независимо друг от друга открыли вирус СПИДа. Или одновременные схожие изобретения Теслы и Эдисона. Я, правда, никогда не был свидетелем таких чудес, и от прозрения Кэти по спине у меня побежали мурашки.

– Тише, тише, – успокаивал ее Дэвид. – Мы знаем. Его сейчас арестуют. Мы нашли Эрин. Она в безопасности.

– Что? – Кэти обняла его. – Как вы узнали?

– На всех фотографиях один и тот же задник, – сказал он. – Никто этого не заметил, пока мы не сравнили фото Эрин с другими.

– Где вы нашли Эрин? Что с ней случилось?

– Заходи, – сказал Дэвид. – Все расскажу.

Я вошел за ними, собираясь представиться тете Пегги дальним родственником дяди Айры, приехавшим на похороны. Но Пегги в доме не оказалось. И Таннера тоже. Пахло затхлым, нежилым. Как в доме на Примроуз-лейн. И кто-то пел. Знакомый голос. Он разносился по всему дому. Я узнал песню – «Замок на облаке» из «Отверженных».

– Кто это? – спросил я.

– Моя жена, – сказал Дэвид.

Мы подошли к двери, ведущей из холла в одну из комнат. Пение шло оттуда. Теперь я понял, что это запись, четкая, но на заднем плане – не то помехи, не то звук льющейся воды. Дверь была заперта изнутри.

– Таннер? – позвал Дэвид. – Таннер, открой!

Откуда-то издалека донеслось:

– Папа?

– Эй, дружище, – сказал Дэвид, – это я. Открой.

Ручка затряслась, Таннер возился с замком.

Наконец дверь открылась, и мальчик бросился Дэвиду в объятия. Его трясло. Я подумал, что ребенок просто очень соскучился по отцу. Подхватывая Таннера, Дэвид нечаянно задел ряд костяшек домино, выстроенных на полу, и они начали падать одна за другой, образовав ряд красных цифр, а затем запустив какой-то механизм, набросивший корзинку на пластмассовую мышь. Что означали эти цифры, 88, я так и не выяснил. Может быть, номер на фуфайке любимого спортсмена. Я потянулся к микрокассетному плееру, лежавшему на комоде, и выключил его.

– Где тетя Пегги? – спросил Дэвид.

– Она в восточном крыле.

– Что она там делает?

Таннер не ответил и уткнулся лицом в шею отца. Плакал он или нет, я не мог сказать.

– Зачем ты запер дверь?

– Она мне велела.

Дэвид усмехнулся:

– Почему?

Таннер поднял голову и посмотрел на отца огромными карими глазами.

– Чтобы плохой дядя с котом не вошел.

Секунд пять я пытался найти в этих странных словах хоть какой-то смысл. Потом я понял. Пусть не все, но понял. Дэвид тоже догадался. Он поставил Таннера на пол. И заговорил спокойным, уверенным голосом, чтобы не пугать сына еще больше. Как страшно было Дэвиду в тот момент, знал один я.

– Таннер, слушай меня внимательно. Не спрашивай ни о чем. Просто сделай вот что. Я иду за тетей Пегги. Когда я уйду, закрой за мной дверь. Запри ее. Потом залезь под кровать и заткни уши. Что бы ни случилось, не выходи и не открывай дверь никому, кроме меня. Обещай мне, что не выйдешь, хорошо?

Таннер ничего не сказал. Он повидал достаточно до нашего приезда. Дэвид выдавил из себя улыбку.

– Я люблю тебя, – сказал он.

– И я тебя, – проговорил Таннер.

И тогда мы все услышали звук тяжелых шагов, ступающих по гладкому полу и приближающихся из восточного крыла.

Я вышел в холл и сжал в руке трость. Дэвид закрыл за собой дверь. Кэти взяла Дэвида за руку и стала между нами.

Тут-то и раздалось протяжное, тихое, очень тихое мяуканье. Будто старый кот играет с придушенной мышью.

– Полегче, – сказал Тримбл из темного коридора. – Полегче, Бизл.