Глава 19

За пятничную невоздержанность пришлось расплачиваться, и следующий день практически выпал из жизни. Роб все выходные старался окружить меня максимальной заботой, а детям сказал, что мне нужен покой. Пожалуй, так и было, хотя наедине с Робом в огромном доме я порой чувствовала себя как в клетке. Спастись удавалось только в саду. Если Роб и замечал мою враждебность, то не подавал виду; я тоже держала свои мысли при себе. Мысли довольно неутешительные и подолгу не дающие уснуть: о том, что все мужчины в моей жизни так или иначе пытаются меня контролировать.

Я машинально считаю каждый вдох и выдох спящего мужа, а мое сознание блуждает где-то далеко, в закоулках памяти, которые одновременно пугают и притягивают. Иногда я вижу ужасные картины. Мы с Ником за дверью его кабинета; наши лица почти соприкасаются, я прижимаюсь спиной к стене. Улыбка Томаса – загадочная и опасная. Лестничная площадка, безудержная ярость Роба. Когда утром Роб уходит на работу, я испытываю колоссальное облегчение. Наконец одна.

Сижу за ноутбуком с чашкой кофе и смотрю в окно. При виде сада за домом становится немного веселее. День стоит солнечный, почти летний; решаю выйти на улицу и насладиться тишиной и хорошей погодой.

Ветер утих, однако последствия непогоды видны невооруженным глазом. Поднимая с клумбы сломанную розу, я ударяюсь лодыжкой о ветку, и боль пробуждает воспоминания. Я пыталась убежать. Я потираю ушибленную ногу и жду, пока картина станет более четкой, а перед глазами развернется сюжет. Я пыталась убежать и врезалась лодыжкой во что-то твердое. В дерево. Я убегала из кабинета Ника. Но когда и куда? Думай, Джо! Думай! Выпрямившись, я прикрываю глаза, подставляя лицо ветру, который снова набирает силу. На улице темно и зябко, я в пальто; значит, это произошло еще весной. Когда в первый раз я выпила лишнего и поцеловала Ника. Кажется, он сказал, что это было в феврале? По его словам, потом я убежала. Куда? Здание центра было погружено в темноту. Я захлопнула за собой дверь и бросилась на улицу, куда глаза глядят. Дорога привела меня к квартире над баром. Я искала дочь, но ее не было дома. Зато был Томас.

Я разглядываю наливающийся синяк на лодыжке и понимаю, что нужно идти в бар. Прямо сейчас, пока воспоминания свежи.

В «Лаймз» тихо – всего три человека на весь зал: бармен с пугающими тоннелями в ушах и пара, сидящая в углу с пустыми бокалами. Еще рано, Томас и завсегдатаи появятся ближе к вечеру. Наверное, не стоило спешить, но я жажду найти ответы на свои вопросы и боюсь, что от ожидания решимость угаснет.

– Привет! – говорит молодой бармен, теребя изуродованную мочку. – Что будете пить?

– Я ищу Томаса. Он здесь?

Бармен пожимает плечами. Томас бегает по делам, и неизвестно, когда будет, сообщает он с ноткой усталости в голосе. Я заказываю кофе и сажусь за стойку подождать. Покосившись на меня, бармен интересуется, знакомы ли мы, и, получив ответ восклицает:

– Точно, та самая секси-мамаша! Яблоко от яблони…

– Простите? – ледяным тоном парирую я, и бармен осекается, хотя и продолжает нагло ухмыляться себе под нос. Я быстро выпиваю кофе, обжигая губы.

– Спасибо. – Бармен разглядывает полученную от меня десятифунтовую купюру.

– А вечером Томас будет? – Я кладу сдачу в кошелек.

– Кто знает?.. Передать, что вы его ищете?

– Спасибо, не надо, – отвечаю я.

Я выхожу на улицу, залитую ярким светом. От внезапного выпада бармена щеки до сих пор пылают. Томас ведь не мог ему… похвастаться? Тот вечер я помню урывками: сначала напилась и приставала к Нику, потом сбежала от него в бар. Дорого бы я заплатила, чтобы вспомнить те события. Перед глазами вновь встает обнаженный торс Томаса. Я смотрю на часы, потом на бармена, наблюдающего за мной сквозь стеклянную дверь, разворачиваюсь и быстро шагаю прочь.

Жилой комплекс представляет собой массивную конструкцию из стекла и металла. Трехэтажное здание, окруженное ухоженными газонами и клумбами. Интересно, сколько Роб платит за коммунальные услуги? Хотя отсюда до бара минут десять пешком, район выглядит совершенно другим – дорогим и благополучным. Я пытаюсь вспомнить Сашин адрес – Роб называл мне номер квартиры, но цифры путаются и скачут в голове. Сажусь на скамейку в парке и разглядываю входные двери. Всего тут три подъезда. Когда мне наскучивает, я перевожу взгляд на тонированные окна. Интересно, видит ли меня Томас?

Подходя к первому подъезду, чтобы изучить список фамилий, я внезапно замечаю Ника. Его торчащие иглами волосы и кожаную куртку трудно не узнать. Наверное, он тоже тут живет, в дорогой квартире, о которой его подопечные из центра соцпомощи и мечтать не могут. Ник энергично шагает в глубину парка. Я торопливо скрываюсь в тени, прижимаясь спиной к холодной каменной стене, когда дверь с громким сигналом открывается, и из дома выходит женщина примерно моего возраста. Она спрашивает, нужна ли мне помощь – скорее высокомерно, чем участливо.

– Нет-нет, простите. Я тут не живу, просто ищу одного человека.

– А кого? – Дверь захлопывается. Пошарив в сумке, женщина извлекает оттуда мобильный телефон. – Наконец-то!

– Мою дочь, Сашу Хардинг. Она тут живет с молодым человеком, Томасом… – Я краснею. – Простите, я не знаю его фамилии.

– Номера квартиры тоже не знаете? Тогда, извините, ничем помочь не могу.

Я принимаюсь изучать бесконечно длинный список жильцов. Некоторые фамилии написаны четко, другие неразборчиво и от руки. Есть и пустые места. Когда я натыкаюсь на фамилию Ника, сердце начинает колотиться, и я поневоле оглядываюсь. Наконец я дохожу до конца списка. Увы, все усилия были напрасны. Саша не взяла себе за труд зафиксировать фамилию на табличке.

Уже собираясь уходить, я вздрагиваю: на ступеньках стоит Томас с сигаретой в руке.

– Ты ко мне? – Он подносит зажигалку к погасшей сигарете.

– Вовсе нет. Я…

Ухмыльнувшись, он пускает дым через нос.

– Джо, ты приходила в бар. Ты явно меня ищешь.

– Ничего подобного, мне нужна Саша. – Я отворачиваюсь, пряча пылающие щеки.

– Ладно, пока! – говорит он вслед, явно забавляясь.

Надо было не отступать от плана и прямо спросить его, что случилось в тот вечер. Хотя вряд ли Томас стал бы меня успокаивать: он откровенно наслаждается, глядя, как я страдаю. Каждый раз на пороге очередного открытия меня что-то удерживает от решающего шага. Страшно произнести вопрос, который я все равно обречена задать, и тем самым как будто подтвердить нечто ужасное. Что мы делали в тот вечер, Томас? Что?

Наверное, самые ужасные жизненные трагедии разыгрываются около трех часов дня в будни, когда их меньше всего ждешь. Ты вечно боишься худшего: даже когда все складывается вполне благополучно, ты страшишься потерь. И вот в обычный день, когда ничто не предвещает беды, у тебя разом выбивают опору из-под ног и ты понимаешь, что катастрофа застала тебя врасплох и предотвратить ее не было ни малейшего шанса.

Все утро мы с Роуз разгребали завалы в кабинете Ника. Я рассказывала о Сашином узи – скорее всего, у нее будет мальчик – и выглядела вполне довольной жизнью. Правда, Роуз повела бровями, когда я заверила ее, что все в порядке. Может, заметила, что в последнее время я реже говорю о Робе, а Фин вообще практически выпал из моей жизни. Однако в целом день был ничем не примечателен. Мы разложили кучу документов по ящикам и шкафчикам, и я даже смеялась, когда Роуз назвала меня бабулей. Потом я поехала домой и вроде бы слушала по дороге радио, точно не помню. Наверное, я думала о Саше и о Фине или размышляла, как убить время, пока Роб не придет с работы. В общем, ничего особенного не происходило, пока не раздался тот самый звонок.

Говорил нудный голос – вполне подходящий его обладателю, как мне пришло в голову впоследствии. К тому времени я была дома около получаса: сначала сидела с чашкой кофе за компьютером, а перед звонком поднялась наверх. Потом у меня еще долго тряслись руки.

– Вы меня, скорее всего, не знаете. Меня зовут Колин, мы когда-то вместе работали. Я коллега вашего мужа… точнее, был коллегой до недавнего времени. Моя жена Анна у него ассистенткой. Не припоминаете?

С тех пор прошло уже больше двадцати лет, да мы никогда особенно и не общались. Анну я пару раз видела: унылая «серая мышь»; с такими обычно не любят садиться рядом за праздничным столом. Потом я вспомнила странное приглашение от Колина на вечеринку в честь его увольнения, на которое я не отреагировала. Решив, что он звонит именно поэтому, я извинилась за свое отсутствие. С другой стороны, прошел уже не один месяц, почему он решил позвонить именно сейчас?

– Простите, вы, наверное, хотели поговорить с Робом?

Грустно рассмеявшись, он сообщил, что уже пытался поговорить с моим мужем, но без толку. А теперь он хочет предостеречь меня. Оттенок сочувствия в его голосе перекрывали горечь и обида. Он до последнего надеялся избежать неприятного разговора и написал мне по электронной почте.

– А где вы взяли мой адрес? – Теперь я начала понимать, к чему было это странное приглашение.

Колин снова смеется. Адрес он угадал: просто заменил имя Роберта на мое и надеялся, что сработает. Да, он предпринял последнюю попытку устроить откровенный разговор и положить этому конец. Он думал, если мы оба будем присутствовать, они опомнятся. Но пришлось объясняться одному… Я обозвала его лжецом и, выругавшись, швырнула трубку на кровать. Затем застыла, таращась в одну точку.

Я нервно расхаживаю по комнате, бурча себе под нос о неслыханной наглости. Да Роб озвереет, если я ему скажу. Слова Колина бесконечно прокручиваются в голове: «Джо, ты имеешь право знать. Это продолжается уже не один месяц. И это еще не все…»

Снова звонит телефон. Я бросаюсь вниз к автоответчику и, не в силах больше слышать этот голос, судорожно давлю кнопку «удалить сообщение», так что аппарат падает с тумбочки. А потом долго я бесцельно слоняюсь по дому и выглядываю в окна. Глаза заливают злые слезы, и я врываюсь в кабинет Роба, обставленный в кошмарном нарочито мужском стиле. Стол чист, в ящиках пусто. Я бегу в спальню и, распахнув дверь шкафа, роюсь в дорожной сумке, однако нахожу только полупустой флакон с одеколоном и несрезанный ярлык с ценой. Под подкладкой тоже ничего нет. Осматриваю прикроватную тумбочку, открываю все шкафчики и ящики в ванной и кухне и наконец спускаюсь на нижний этаж, где снова плачу – сначала от страха, потом от отчаяния и полной безнадежности.

Спустя час я закрываю за собой входную дверь. Я взяла себя в руки, прибрала разбросанные вещи в доме. Мама назвала бы мое состояние «ледяной непреклонностью», и эта мысль меня почему-то поддерживает. Неожиданно приходит сообщение от Фина – фотография его и Райана на рок-фестивале. При виде их счастливых лиц мне на миг хочется вернуться в дом и убедить себя, что все это сон. Но в голове снова звучит голос Колина, а ему вторят голоса детей: нельзя всю жизнь прятать голову в песок. Я завожу машину. Роб говорил, что вернется поздно, и просил его не ждать – вдруг придется остаться на ночь. Только сейчас до меня дошел настоящий смысл последней фразы. Какая же я дура! Он ведь не врач и не пожарный. Его дело – возиться с цифрами. Сколько можно закрывать глаза на очевидное, Джо?

Я приезжаю уже после пяти и оставляю машину на парковке для посетителей напротив длинной лестницы, ведущей из офиса на улицу. Когда-то и я тут работала, а потом завозила на работу Роба – сто лет назад, когда у нас была одна машина на семью. Здание почти не изменилось, разве что чуть заметно потускнело, да и газон давно не стригли. Я вглядываюсь в людской поток на ступенях; лестница напоминает античный портик, в обе стороны расходятся длинные ряды окон зеленого стекла. Надев очки, я внимательно изучаю каждое лицо. В отличие от меня, всех этих людей наверняка ждет спокойный вечер. Бесконечный поток сливается в одно серое пятно, и я узнаю мужа не по одежде, а по росту, из-за которого он слегка сутулится, и походке. Когда он проворно запрыгивает в машину, я завожу мотор и еду следом, держась на расстоянии.

Роб едет не домой, а в противоположном направлении. Поверить не могу! Хотя чему удивляться – он ведь предупреждал, что задержится. Он сворачивает на крупную магистраль, разделяющую надвое новые районы. Движение оживленное, как и всегда в час пик, и все же я опасаюсь, что Роб заметит мою нестандартную, если не уникальную «Мини». Неожиданно он сбрасывает скорость. Я тут же притормаживаю, не обращая внимания на машину у себя на хвосте, и вслед за Робом поворачиваю направо. Мы проезжаем мимо нашего бывшего дома; Роб, как всегда, торопится и оторвался от меня ярдов на сто. Я выжидаю еще, разглядывая яркие цветы в саду. Помню, дом у нас купила семья, которая недавно приехала в город. У них двое детей, кажется, мальчиков… Тем временем Роб углубляется в район. Я следую за ним – мимо парков, где мы катали Сашу и Фина на качелях и каруселях. Роб сворачивает в узкую улочку. Выждав еще немного, я тоже сворачиваю и оставляю машину у обочины. Дальше пойду пешком.

Поначалу я пугаюсь, что потеряла Роба из виду, потом замечаю его машину у одного из домов впереди. Он еще за рулем. В окно видно голубую рубашку – вчера я отгладила полдюжины, невзирая на боль в спине. Я прислоняюсь к деревянной ограде у дорожки, за которой растет высокий раскидистый куст. Ноги словно налились свинцом, голова кружится. Можно уйти и притвориться, будто я ничего не видела. Еще не поздно, уговариваю я себя, однако в глубине души знаю, что назад дороги нет.

Дома на улице стоят тесными рядами – современные постройки из искусственного камня и без гаражей. Когда мы жили поблизости, их еще не было, теперь эта серая однотипная масса расползлась во все стороны вокруг треугольного газона. Тут селятся молодые семьи, и по зеленым склонам гоняют дети на велосипедах. Роб выходит из машины и захлопывает дверь. Пищание включенной сигнализации пронизывает все тело, словно током, – тот же до боли знакомый звук обычно оповещает о приезде Роба домой. Сейчас его машина стоит у другого дома, и он открывает дверь своим ключом. Я подхожу к кусту – и едва не падаю, в последний момент ухватившись рукой за грубую древесину забора. Своим ключом?..

Пышный куст щекочет шею и плечи, как будто требует внимания, от него веет летом и беззаботной радостью. Над крупными фиолетовыми соцветиями оранжевой сердцевиной стайками вьются бабочки. У Роба свой ключ? Я закрываю глаза. Тихий шелест крохотных крыльев гулким эхом отдается в ушах.

Кажется, я просидела так целую вечность, словно ждала, что мучительное видение развеется. На самом деле прошла секунда-другая. Красная лакированная дверь закрыта. И Роб там, внутри. Я не имею ни малейшего понятия, что произошло и что делать дальше. Я двадцать четыре года в браке и думала, что знаю о муже все. Такое ощущение, что я совершаю «астральное путешествие». Или что сейчас Роб выйдет навстречу, хохоча над своим дурацким розыгрышем. И, конечно, всему найдется разумное объяснение. Или вместо Роба выйдет другой человек, внешне похожий, который одолжил его машину. У Роба на все найдется ответ, как всегда, но… у него ключ, и он сам открыл дверь. Значит, это не просто измена, а куда хуже. Семья на стороне. Он держал меня за полную идиотку. Я громко сожалела о распавшихся браках друзей, ни капли не сомневаясь, что уж нас-то это не коснется. Самонадеянность, она же беспечность – смертельный яд.

Но моей вины тут нет, ведь изменил Роб. Я разворачиваюсь и медленно бреду к машине, подгоняемая ужасом увиденного. А что, если это я во всем виновата?