При более близком знакомстве фраки оказались неплохим народцем.

У них был свой тайный язык, хотя сами они полагали, что разговаривают на интерлингве. Прислушиваясь к их речи, Торби обогатил свой словарный запас несколькими сотнями существительных и парой десятков глаголов, после этого он лишь иногда спотыкался на идиомах. Он обнаружил, что окружающие с уважением относятся к тем световым годам, которые он намотал в космосе в бытность свою торговцем. Впрочем, представителей Народа тут считали несколько странными. Торби не спорил: фраки в этом не разбирались.

Поднявшись с Гекаты, гвардейский крейсер Гегемонии «Гидра» отправился к мирам Окраины. Перед самым прыжком пришел денежный перевод, к которому суперкарго «Сису» приложил бумагу, гласящую, что это – одна восемьдесят третья часть доходов звездолета, полученных по пути от Джаббалпура до Гекаты. Словно он девушка, которую обменяли, подумалось Торби. Сумма была велика до неприличия, но в бумаге Торби не нашел пункта, по которому из его доли вычитался процент за использование основного капитала – стоимости самого корабля. Этот пункт, как ему казалось, должен быть здесь при правильном расчете, ведь он же не родился на этом корабле. Жизнь среди Народа научила нищего мальчишку смотреть на деньги с такой стороны, с какой он никогда не увидел бы их, собирая подаяние. Баланс должен сходиться, и долги должны быть выплачены.

Он спросил себя, что бы сказал папа, увидев такую кучу денег. Торби почувствовал изрядное облегчение, узнав, что может сдать их на хранение казначею.

Вместе с деньгами прибыла записка с несколькими теплыми словами и пожеланием удачи, куда бы ни забросило Торби, подписанная: «С любовью. Мать». От этих слов Торби сперва приободрился, но потом почувствовал себя еще хуже.

Фриц прислал пакет личных вещей Торби, вложив в него листок со словами:

Прибывшие с «Сису» пожитки Торби запихал подальше: теперь, когда он стал гвардейцем, они смущали его. Он выяснил, что гвардия не была замкнутым обществом, вроде Народа, и для того, чтобы стать гвардейцем, не требовалось никакого чуда: если человек соответствовал предъявляемым требованиям, никто не спрашивал его о том, откуда он прибыл и кем был раньше. «Гидра» набирала экипаж на многих планетах, для этой цели служили компьютеры Управления личного состава. Торби видел вокруг себя высоких и маленьких, костлявых и толстых, лысых и волосатых, людей с признаками мутации и без таковых. Сам Торби был близок к норме, а то, что он из вольных торговцев, воспринималось окружающими как безобидная эксцентричность; это делало его чем-то вроде космонавта, хотя он и был всего только рекрутом.

В сущности, от остальных его отличало лишь то, что он был новобранцем. Может, на бумаге он и «гвардеец третьего класса», но все равно он – салага, и салагой останется, пока не покажет себя как следует, тем более что Торби не проходил даже начальной подготовки.

Однако его положение было ничуть не хуже, чем у любого новобранца в любом воинском подразделении, гордящемся своим esprit de corps. Он получил койку, место за столом, служебные обязанности, и сержант говорил ему, что он должен делать. Торби мыл палубу, а во время тревоги, если отказывала связь, должен был исполнять роль вестового при офицере-оружейнике. Это значило, что его можно было заставить сгонять за чашкой кофе.

А больше его никак не нагружали. Торби разрешалось участвовать в общем разговоре после того, как выскажутся старшие; когда за карточным столом не хватало партнеров, его приглашали поучаствовать в игре; ему пересказывали все корабельные сплетни, и он пользовался привилегией одалживать старшим носки и свитеры, если у них возникала такая нужда. Торби уже умел быть младшим; это оказалось совсем нетрудно.

«Гидра» заступила на боевую вахту; разговоры в столовой крутились вокруг возможной «охоты». Корабль мог развивать ускорение в триста единиц и вступал в бой с пиратами даже в тех случаях, когда торговец класса «Сису» постарался бы избежать встречи с рейдером. Хотя «Гидра» имела многочисленный экипаж и тяжелое вооружение, бо́льшую часть корабля занимали силовая установка и топливные баки.

Стол, за которым сидел Торби, возглавлял младший офицер, артиллерист второго класса Пибби по прозвищу Децибел. Как-то раз во время обеда, когда все вокруг обсуждали, куда пойти после еды – в библиотеку или в кают-компанию на стереофильм, – Торби, погруженный в свои раздумья, услышал свое прозвище;

– Верно, Торговец?

Торби гордился своим прозвищем, но ему не нравилось, когда его произносил Пибби; тот самодовольно считал себя великим остряком и любил заботливо осведомиться: «Как дела?» – сопровождая вопрос таким жестом, будто считает деньги. До сих пор Торби старался не обращать на него внимания.

– Что «верно»?

– Слушай, а не прочистить ли тебе уши? Или ты вообще не способен слышать ничего, кроме шелеста купюр и звона монет? Я рассказывал ребятам о нашей беседе с офицером-оружейником: чтобы чаще ловить пиратов, нужно гоняться за ними, а не прикидываться торговцем, слишком трусливым, чтобы сражаться, и слишком жирным, чтобы убегать.

Торби еле сдержал гнев:

– Кто вам сказал, что торговцы боятся вступать в бой?

– Брось трепаться! Кто хоть раз слышал, чтобы торговец уничтожил пирата?

Возможно, Пибби говорил вполне искренне: торговцы предпочитали не распространяться о своих победах. Но Торби еще больше разозлился:

– Я, например.

Он хотел сказать, что слышал о том, как торговцы взрывали пиратов; Пибби же воспринял его слова как похвальбу.

– Ты? Неужели? Послушайте, ребята, да наш коробейник, оказывается, герой! Он поджег пирата своими собственными маленькими ручонками! Ну, так расскажи нам. Ты подпалил его волосы? Или подсыпал ему в пиво цианистый калий?

– Я сбил его, – ответил Торби, – одноступенчатой самонаводящейся ракетой «Марк-девятнадцать» производства «Вифлием-Антарес» с двадцатимегатонной плутониевой боеголовкой. Я произвел пуск по расчетной траектории поражения с дистанции действия парализующего луча.

Воцарилась тишина. Наконец Пибби холодно осведомился:

– Где ты об этом прочитал?

– На ленте, записанной во время боя. Тогда я был старшим стрелком правого борта. Компьютер левого борта вышел из строя, и я точно знаю, что пирата сжег мой выстрел.

– Так он офицер-артиллерист! Кончай трепаться, Торговец!

Торби пожал плечами:

– Я и был им. Точнее, офицером-стрелком. Собственно ракетами я не занимался.

– Скромничаешь, Торговец? Болтать легко.

– Тебе лучше знать, Децибел.

Услышав свое прозвище, Пибби задохнулся от возмущения: Торби не имел права позволять себе такую фамильярность. Из угла послышался другой голос, весело заявивший:

– Это уж точно, Децибел, болтать легко. А расскажи-ка нам о схватках, в которых участвовал ты сам. Ну, давай!

Говоривший не имел звания, однако он служил в штабе писарем и не боялся раздражения Пибби.

Пибби сверкнул глазами.

– Хватит болтать! – рявкнул он. – Баслим, я жду тебя в восемь ноль-ноль в боевой рубке. Там мы посмотрим, какой из тебя стрелок.

Торби вовсе не горел желанием испытывать свои силы: он ничего не знал о вооружении «Гидры». Однако приказ есть приказ, и в назначенное время он предстал перед ухмыляющимся Пибби.

Но ухмыляться тому пришлось недолго. Аппаратура «Гидры» не имела ничего общего с компьютерами «Сису», но принципы стрельбы были теми же самыми, и старший сержант-оружейник (кибернетист) не нашел ничего удивительного в том, что бывший торговец умеет стрелять. Он постоянно искал таланты, а люди, способные рассчитывать траектории ракеты в сумасшедшей обстановке боя на субсветовых скоростях, встречаются среди гвардейцев так же редко, как и среди торговцев.

Он расспросил Торби о компьютерах, на которых тот работал, и покачал головой:

– Дюссельдорфскую спаренную установку я видел только на схемах; используемые там принципы уже давно устарели. Но уж коли ты сумел поразить цель с помощью такого барахла, то мы найдем тебе применение. – Сержант обернулся к Пибби. – Спасибо, Децибел. Я сам сообщу офицеру-оружейнику. Баслим, ты остаешься здесь.

– У него есть работа, сержант, – возмутился Пибби.

Сержант Лютер лишь пожал плечами:

– Доложи начальству, что Баслим нужен мне здесь.

Торби был потрясен, услышав, как прекрасное оборудование «Сису» называют барахлом. Но уже очень скоро он понял, что имел в виду Лютер: чудовищный боевой мозг «Гидры» был настоящим гением среди компьютеров. В одиночку Торби ни за что не управился бы с ним – вскоре его назначили артиллеристом третьего класса (кибернетистом), что в определенной степени избавляло его от придирок Пибби. Только теперь он начал чувствовать себя настоящим гвардейцем, пусть еще и самым молодым, но все же признанным членом команды.

«Гидра» шла на сверхсветовой скорости к одному из миров Окраины, Ультима-Туле, где она должна была заправиться и начать поиск пиратов. Никаких сведений о личности Торби пока не поступало, и он довольствовался своим статусом в команде, в которой когда-то служил папа. Торби было лестно думать о том, что Баслим мог бы гордиться им. Юноша скучал по «Сису», однако на корабле, где не было женщин, жить было гораздо проще, и дисциплина на «Гидре» была не столь жесткой, как на вольном торговце.

Однако полковник Брисби не давал Торби забывать, с какой целью его зачислили в экипаж. Между командиром и новобранцами огромная дистанция, и те смели поднять на шкипера глаза лишь во время инспекции. Тем не менее Брисби регулярно посылал за Торби.

Брисби получил из корпуса «Икс» полномочия обсудить донесение Баслима с его связным, не забывая, впрочем, о высшей степени секретности. Полковник вновь вызвал Торби к себе.

Сначала Торби предупредили держать рот на замке. Брисби объяснил ему, что излишняя разговорчивость может повлечь за собой самое тяжелое наказание, какое только способен наложить трибунал.

– Однако главное не в этом. Мы должны быть уверены, что такой вопрос даже не возникнет. Иначе нам не о чем говорить.

Торби замялся:

– Откуда мне знать, что я должен держать рот на замке, если я даже не понимаю, о чем именно я должен молчать?

– Я ведь могу и приказать тебе, – раздраженно произнес Брисби.

– Да, сэр. И я отвечу: «Есть, сэр!» Но убедит ли это вас в том, что я не рискну предстать перед трибуналом?

– Но… Тьфу, черт! Я собираюсь говорить с тобой о работе полковника Баслима. Но ты должен молчать об этом в тряпочку, понял? Иначе я разорву тебя на кусочки вот этими руками! И ни одному сопляку я не позволю валять дурака, если речь идет о работе Старика!

Торби с облегчением перевел дух:

– Почему вы не сказали об этом сразу, шкипер? Я не позволю себе проронить ни слова, если речь идет о папе, – ведь это было первое, чему он меня научил.

– Вот как? – Брисби улыбнулся. – Впрочем, я мог догадаться сам. Ладно.

– Ну а с вами-то, – задумчиво проговорил Торби, – можно об этом говорить?

Брисби изумленно посмотрел на него:

– Я не подумал, что это палка о двух концах. Но это так. Я могу показать депешу из корпуса, предписывающую мне обсудить с тобой донесение Баслима. Это тебя убедит?

Через минуту Брисби показывал депешу с самым высоким грифом секретности самому младшему и самому необученному своему офицеру, чтобы убедить новобранца, что его старший командир имеет право с ним поговорить. В тот момент это казалось вполне разумным решением, немного погодя, когда полковник еще раз его обдумал, оно уже не казалось таким разумным.

Торби прочел депешу и кивнул:

– Готов ответить на любой ваш вопрос, шкипер. Я уверен, папа не стал бы возражать.

– Отлично. Ты знал о том, чем он занимался?

– Ну… и да и нет. Кое-что я видел. Я знаю, чем именно он интересовался, потому что он заставлял меня наблюдать и запоминать. Я передавал его послания, и каждый раз они были совершенно секретны. Но я так и не понял почему. – Торби нахмурился. – Говорили, что он шпион.

– «Сотрудник разведывательной службы» звучит лучше.

Торби пожал плечами:

– Если он шпионил, он так бы это и назвал. Папа всегда и все называл своими именами.

– Да, он называл все своими именами, – согласился Брисби, вспоминая о тех сокрушительных головомойках, которые Баслим некогда задавал ему. – Давай-ка я объясню тебе. Мм… ты знаешь историю Земли?

– Самую малость.

– История Земли – это история человеческой расы в миниатюре. Задолго до начала космической эры, когда мы еще не заполонили планету, всегда существовали неосвоенные территории. Каждый раз, когда открывали новые земли, происходило следующее: впереди шли торговцы, желавшие попытать счастья, за ними бандиты, нападавшие на честных людей, а потом шел поток рабов. То же самое происходит и сегодня, когда мы пересекаем не океаны и прерии, а космическое пространство. Приграничные торговцы – это авантюристы, идущие на риск ради больших прибылей. Преступники – будь то грабители с большой дороги, морские пираты или космические рейдеры – появляются всюду, где нет полиции. И те и другие – временное явление. Работорговля – совсем другое дело. Это самая ужасная из привычек человечества, и с ней труднее всего покончить. На каждой новой территории она воссоздается вновь, и корни ее вырвать очень нелегко. Стоит лишь какой-либо культуре заболеть этим недугом, и работорговля укореняется в экономической системе, в законах, в повседневных привычках и отношениях людей. Ее запрещают, пытаются подорвать ее устои, но она, словно сорняк, готова вновь прорасти в мышлении людей, считающих рабовладение своим «естественным» правом. Спорить с ними бесполезно: таких людей можно только убить, но изменить их образ мыслей невозможно.

Брисби вздохнул:

– Видишь ли, Торби, гвардия – это лишь полицейская и почтовая служба; уже два столетия Галактика не знает крупных войн. В наши обязанности входит невыполнимая по своей сути задача поддержания порядка на окраинах цивилизованного мира, на границе сферы протяженностью по экватору около трех тысяч световых лет – никто даже представить не может себе, как велико это пространство. Наш мозг не вмещает такие масштабы.

Человечество не в силах обеспечить его охрану. И протяженность этой границы растет с каждым годом. Полиция планет порой добивается успехов, но что касается нас, то чем дальше, тем больше проблем. Для большинства из нас это работа, благородная работа, но эта работа никогда не завершится.

Однако для полковника Ричарда Баслима она была страстью. Особенно он ненавидел торговлю людьми, сама мысль о которой приводила его в ярость – я сам тому свидетель. Он потерял ногу и глаз – я думаю, ты знаешь об этом, – спасая людей, захваченных кораблем работорговца. Многие офицеры сочли бы свой долг исполненным и отправились домой на заслуженный отдых. Но только не наш старый служака! Несколько лет он преподавал в Академии, затем попросился в тот единственный корпус, который мог принять его, как бы сильно он ни был изувечен, и предложил свой план.

Девять миров – это становой хребет работорговли. Саргон колонизирован достаточно давно и, после того как получил самостоятельность, не признает Гегемонию. В Девяти мирах не соблюдаются права человека, и там не собираются это менять. Так что нам путь туда заказан, а они не могут посещать наши миры.

Полковник Баслим решил, что мы сумеем сделать торговлю людьми невыгодной, если узнаем, каков ее механизм на Саргоне. Он понимал, что работорговцы должны иметь суда, базы, рынки сбыта и что это не какое-то извращение, а вполне рентабельный бизнес. И он решил отправиться туда изучать его на месте.

Это была абсурдная затея – один человек против целой империи из девяти планет… однако корпус «Икс» как раз такими задачами и занимается. Но даже они не могли бы послать туда Баслима, если бы он не предложил схему отправки донесений. Агент, находящийся в Девяти мирах, лишен возможности передвижения, не может воспользоваться и почтовой связью, поскольку между нами и ними нет почтовых путей, и уж конечно, абсолютно невозможно связываться через N-пространство. Это было бы еще заметнее, чем духовой оркестр.

Но у Баслима была идея. Единственные, кто посещает и нас, и Девять миров, – это вольные торговцы. Однако они бегут от политики как от огня – полагаю, ты знаешь об этом не хуже меня – и всеми силами стараются не нарушать местных обычаев. Но у Баслима с ними установились особые отношения.

Я думаю, ты знаешь, что те люди, которых он спас, были именно вольными торговцами. Баслим сообщил в корпус «Икс», что имеет возможность передавать донесения через своих друзей. И ему разрешили попробовать. По-моему, никто даже не догадывался, что он захочет избрать для прикрытия личину нищего; сомневаюсь, чтобы он планировал такое заранее, Старик был великим импровизатором. Как бы то ни было, он обосновался на Саргоне, годами вел наблюдение и слал свои сообщения.

Это все, что было известно до сих пор, и я хотел бы выжать из тебя все, что знаешь ты. Ты можешь рассказать нам о методах его работы. В его сообщении, которое я переслал, нет ни слова о методах. Другие агенты могли бы использовать его опыт.

– Я расскажу вам все, что знаю, – грустно ответил Торби. – Но мне известно немногое.

– Ты знаешь больше, чем думаешь. Попробуем вытащить содержимое твоей памяти под гипнозом?

– Все, что угодно, если это поможет делу папы.

– Поможет. И вот еще что… – Брисби пересек кабинет и вернулся, держа в руках лист бумаги, на котором был изображен силуэт звездолета. – Что это за корабль?

Торби вытаращил глаза:

– Саргонезский крейсер.

Брисби схватил другой листок:

– А это?

– Хм… похож на работорговца, который садился в Джаббалпуре дважды в год.

– Ничего подобного! – яростно воскликнул Брисби. – Даже близко не лежало. Это картинки из наших архивов, тут изображены корабли, построенные нашей крупнейшей верфью! И если ты их видел в Джаббалпуре, то эти корабли – копии либо куплены у нас!

Торби задумался:

– Они сами строят свои корабли.

– Да, мне так и говорили. Но полковник Баслим передавал нам серийные номера судов – одному богу известно, как он добывал эти сведения; может быть, ты догадаешься. Он утверждает, что работорговцы получают поддержку из наших миров! – с невыразимым отвращением произнес Брисби.

Торби регулярно посещал каюту капитана – иногда для того, чтобы встретиться с Брисби, порой – чтобы подвергнуться расспросам под гипнозом, проводимым доктором Кришнамурти. Брисби каждый раз напоминал, что идентификационный поиск продолжается, и внушал мальчику, что тот не должен падать духом: установление личности может занять много времени. Постоянные напоминания изменили отношение Торби к поиску. Раньше он считал его чем-то бесполезным, теперь же думал о нем как о вполне реальном деле, могущем уже очень скоро принести ощутимые результаты. Торби даже начал задумываться о своей семье, гадал, кем был он сам, – как было бы здорово узнать это, стать таким же, как все прочие люди.

Брисби был гораздо менее оптимистичен: в день старта с Гекаты он получил предписание не допускать Торби к работе на жизненно важных участках. Полковник надеялся, что поиск сразу даст положительный результат, и держал это известие при себе, так как был непоколебимо уверен, что Баслим никогда не ошибается и вскоре все прояснится.

Когда Торби перевели в боевую рубку, Брисби вспомнил о предписании и забеспокоился – то был «секретный» отсек, закрытый для посетителей. Полковник успокоил себя мыслью, что непосвященный не сможет увидеть там ничего, что могло бы повлиять на безопасность судна, и, кроме того, парень имел отношение к куда более щекотливым делам. Брисби понимал, что ему удалось узнать очень важные вещи – например, о том, как Старик использовал личину одноногого попрошайки, чтобы скрывать оперативную деятельность, которую он проводил на двух ногах, причем и взаправду вел жизнь нищего: он и мальчик жили только на подаяния. Брисби восхищался его способностью к перевоплощению: это была прекрасная школа для других агентов.

Однако Старик всегда был неподражаем.

Поэтому Брисби допустил Торби к боевым вахтам. Он не стал официально оформлять перевод, чтобы не пришлось докладывать об этом в Управление личного состава. И с нетерпением ждал сообщения о личности мальчика.

Когда оно прибыло, Брисби совещался с заместителем. Документ был зашифрован, однако Брисби тут же разглядел номер, присвоенный Торби: он сам много раз писал его, отправляя депеши в корпус «Икс».

– Смотри-ка, Стинки! Здесь говорится о том, кто такой наш найденыш. Подай-ка машинку: сейф открыт.

Через десять минут сообщение было расшифровано. Текст гласил:

– Стинки, что за ерунда?

Стэнк пожал плечами:

– Так уж легли кости, босс.

– У меня такое ощущение, будто я обманул Старика. Он был уверен, что у мальчишки есть гражданство.

– Не сомневаюсь, что многие миллионы граждан попали бы в суровое положение, пытаясь подтвердить свою личность. Возможно, полковник Баслим был прав, но сейчас это нельзя доказать.

– У меня и в мыслях нет передавать куда-то парня. Я чувствую себя ответственным за него.

– Вы ни в чем не виноваты.

– Ты никогда не служил с полковником Баслимом. С ним было легко… Единственным его требованием была стопроцентная надежность. И мне кажется, что я не оправдал его надежд.

– Не стоит упрекать себя. Вы должны подчиниться предписанию.

– Тогда можно сразу с этим и покончить! Эдди! Пригласи ко мне стрелка Баслима!

Торби заметил, что шкипер мрачен, но он нередко бывал не в духе.

– Стрелок третьего класса Баслим по вашему приказанию прибыл!

– Торби…

– Да, сэр?

Торби удивился: до сих пор шкипер называл его по имени только во время сеансов гипноза.

– Пришло сообщение о результатах поиска.

– Как? – От неожиданности Торби забыл о правилах обращения к старшему по званию. Он ощутил прилив радости: наконец-то он узнает, кто он такой!

– Они не смогли идентифицировать тебя. – Брисби помолчал и отрывисто спросил: – Понимаешь?

Торби сглотнул застрявший в горле комок:

– Да, сэр. Они не знают, кто я такой. Я… никто.

– Ничего подобного! Ты остался тем, кем был.

– Да, сэр. Это все? Я могу идти?

– Минутку. Я должен передать тебя обратно на Гекату. – И, увидев выражение лица юноши, торопливо добавил: – Но ты не беспокойся. Скорее всего, они позволят тебе продолжить службу, если ты изъявишь желание. В конце концов они ничего не имеют против тебя: ты не сделал ничего плохого.

– Да, сэр, – механически повторил Торби.

Никто и ничто – Торби ослепило внезапное видение старого-старого кошмара: он стоит на помосте, слушает, как аукционист выкликает его номер, и видит устремленные на него холодные взгляды. Но он взял себя в руки и до конца дня держался совершенно спокойно. И лишь в темном кубрике он вцепился зубами в подушку и прошептал, глотая слезы: «Папа… Ох, папа!»

Форма гвардейца скрывала татуировку на левом бедре Торби, но в душевой она была видна всем. Когда это произошло в первый раз, Торби, нимало не смущаясь, объяснил любопытствующим, что она означает. Реакция людей варьировалась от любопытства, легкого недоверия до удивления тем, что на корабле есть человек, прошедший через такие испытания – пленение, торги, рабство – и невероятным, чудесным образом вновь обретший свободу. Большинство гражданских даже не подозревали, что рабство до сих пор существует; гвардейцы понимали ситуацию лучше.

Татуировка никого не шокировала.

На следующий день после поступления сообщения о нулевом результате поиска Торби столкнулся в душе с Пибби Децибелом. Мальчик не проронил ни слова: он сторонился Пибби, хотя они и сидели за одним столом. Но сейчас Пибби сам заговорил с Торби:

– Привет, Торговец!

– Здравствуй, – ответил Торби, откручивая кран.

– Что у тебя на ноге? Грязь?

– Где?

– На бедре. Стой спокойно. Дай я посмотрю.

– Убери свои лапы.

– Не будь таким неженкой. Повернись к свету. Что это такое?

– Метка раба, – вежливо пояснил Торби.

– Правда? Так ты раб?

– Был им.

– Тебя держали в кандалах? Может быть, ты даже целовал хозяйскую ногу?

– Отстань!

– Вы только послушайте его! Знаешь что, мальчик-торговец? Я думаю, ты сам нарисовал эту печать, чтобы все об этом говорили. Так же как о том, что ты спалил пиратский корабль.

Торби прикрыл кран и вышел из душа.

За обедом, черпая из миски картофельное пюре, он слышал голос Пибби, но, как всегда, пропускал мимо ушей его бесконечную болтовню. А Децибел все не унимался:

– Эй, раб! Передай мне картошку! Не делай вид, будто не слышишь! Прочисти уши!

Торби передал миску с картошкой по самой короткой траектории, и ее содержимое вошло в прямой контакт с физиономией Децибела.

Выдвинутое против Торби обвинение гласило: «Нападение на старшего по званию во время рейса на корабле, находящемся в состоянии боевой готовности». Пибби выступил свидетелем обвинения.

Полковник Брисби сидел, вперив взор в крышку стола, и на его скулах ходили желваки. Он выслушал заявление Пибби:

– Я просил его передать пюре… а он залепил мне его прямо в лицо.

– Это все?

– Ну, сэр, возможно, я не сказал «пожалуйста». Но это не повод…

– Делать выводы я буду сам. Драка имела продолжение?

– Нет, сэр. Нас разняли.

– Отлично. Баслим, хотите что-нибудь добавить?

– Нет, сэр.

– Все было именно так?

– Да, сэр.

Брисби продолжал играть желваками и молча размышлял. Он был полон гнева – чувства, которого не мог себе позволить, находясь при исполнении служебных обязанностей, – он чувствовал, что его обманули. Нет, тут что-то не так.

Он решил повременить с принятием решения.

– Отойдите назад. Полковник Стэнк…

– Да, сэр?

– Там были и другие. Я хотел бы выслушать и их тоже.

– Они ждут вызова, сэр.

– Очень хорошо.

Торби был приговорен к трем дням карцера на хлебе и воде, условно с приостановкой исполнения приговора на тридцать суток испытательного срока, и понижению в звании.

Против Пибби было выдвинуто обвинение (трибунал отклонил предложенные Брисби обвинения и меры наказания) в «подстрекательстве к бунту с использованием оскорбительных выражений, относящихся к расе, вероисповеданию, месту рождения или граждански-правовому статусу другого гвардейца, предшествовавшим вступлению его в должность на борту корабля, находящегося…» – и так далее. Приговор гласил: «Три дня карцера на хлебе и воде, условно с приостановкой исполнения приговора на девяносто дней испытательного срока, и понижение в звании на одну ступень».

Брисби в сопровождении заместителя вернулся в свой кабинет. Лицо полковника было хмуро: разбирательство вывело его из себя. Стэнк сказал:

– Хуже всего, что ты наказал мальчишку Баслима. Мне кажется, он был прав.

– Согласен. Однако «подстрекательство к бунту» не оправдывает самого бунта.

– Разумеется. Но мне не нравится этот тип Пибби. Надо бы выяснить, соответствует ли он занимаемому посту.

– Ну что ж, займись этим. Но, черт возьми, у меня такое чувство, будто я сам спровоцировал эту драку.

– Что?!

– Два дня назад мне пришлось рассказать Баслиму о том, что его не смогли идентифицировать. Он вышел отсюда в шоке. Надо было послушаться психолога. Парень перенес тяжелые испытания и теперь не способен верно реагировать на соответствующие – я хотел сказать, несоответствующие – раздражители. И я рад, что дело ограничилось пюре и не дошло до поножовщины.

– Ну, босс! Едва ли можно убить миской картошки!

– Тебя не было здесь в тот момент, когда я сообщил мальчику плохие новости. Ты не видел, насколько болезненно это для него было.

На пухлое лицо Стэнка легла тень задумчивости.

– Босс, сколько лет было мальчику, когда его захватили в плен?

– Криш считает, около четырех.

– Скажите, шкипер, в той дыре, где вы родились, в каком возрасте у вас взяли отпечатки пальцев, определили группу крови, сфотографировали глазное дно и так далее?

– Как только я пошел в школу.

– У меня тоже. И готов спорить, на большинстве планет эти данные снимаются не раньше.

Брисби моргнул:

– Так вот почему у них нет ничего о Баслиме!

– Возможно. А вот на Рифе ребенка идентифицируют сразу после рождения.

– И у нас тоже. Но…

– Да, да, это общее правило. Но как это делают?

Брисби побледнел и грохнул кулаком по столу:

– Отпечатки ступней! А мы их не выслали. – И рявкнул в микрофон: – Эдди! Баслима ко мне, немедленно!

Торби угрюмо спарывал шеврон, который он с таким удовольствием носил, увы, так недолго. Неожиданный приказ перепугал его чуть ли не до полусмерти. Но он поспешил исполнить его.

Брисби бросил на него короткий взгляд:

– Баслим, снять обувь!

– Сэр?

– Снять обувь!

Ответ на запрос Брисби в Управление личного состава с приложением отпечатков ступней был получен через сорок восемь часов. «Гидра» получила его во время завершающего этапа пути к Ультима-Туле. Полковник Брисби расшифровал сообщение лишь после того, как корабль благополучно опустился на поверхность планеты.

Ответ гласил:

Брисби прищелкнул языком:

– Полковник Баслим никогда не ошибался – мертвый или живой, он никогда не ошибается!

– Босс…

– Да?

– Прочитайте еще раз. Обратите внимание на то, кто он.

Брисби перечитал сообщение и сдавленным голосом произнес:

– Ну почему такие истории случаются именно с «Гидрой»? – И крикнул, распахнув дверь: – Эдди!

Торби пробыл на прекрасной Ультима-Туле всего лишь два часа двадцать семь минут. Пройдя в космосе триста световых лет, из всех ее прелестных пейзажей он увидел лишь кусок летного поля между «Гидрой» и почтовым курьером гвардии «Ариэль». Через три недели Торби прибыл на Терру. Голова его шла кругом.