Глава 17
Прекрасная Терра, матерь миров! Какой поэт, посчастливилось или нет ему посетить Землю, не пытался передать тоску человечества по своей колыбели… ее прохладные зеленые холмы, гряды облаков, волнующиеся океаны, ее чарующее материнское тепло.
Торби впервые увидел легендарную Терру на экране почтового курьера «Ариэль». Шкипер почтового корабля капитан гвардии Н’Ганги прибавил резкость и показал юноше остроконечные тени египетских пирамид. Торби не знал об их историческом значении и уставился в другое место на экране. Однако ему понравилось смотреть на планету из космоса: он впервые удостоился такой привилегии.
На «Ариэле» было довольно скучно. Почтовый корабль – это, по сути, один двигатель плюс крошечная полезная нагрузка, экипаж – три механика и три астронавигатора; они либо несли вахту, либо спали. Поначалу к Торби отнеслись с прохладцей – капитан Н’Ганги был раздосадован указанием «подождать пассажира» с «Гидры». Почтовые суда не любят задержек, скорость доставки превыше всего.
Но Торби вел себя прилично, разносил еду с камбуза и проводил все свободное время, роясь в библиотеке (представлявшей собой ящик под койкой шкипера), и к тому времени, когда корабль вошел в Солнечную систему, раздражение капитана улетучилось… Но когда он получил приказ садиться на поле «Галактических предприятий», вместо того чтобы идти на базу гвардии, Н’Ганги вновь впал в ярость. Однако, вручая Торби свидетельство об отставке и чек от казначея, капитан пожал юноше руку.
Выглянув наружу, Торби вместо веревочного трапа (подъемников на почтовых кораблях не бывает) увидел поданное к борту подъемное устройство. Его платформа остановилась у комингса, и мальчику оставалось лишь ступить на нее. Внизу его поджидал мужчина в форме «Галактических предприятий».
– Мистер Радбек?
– Да, полагаю, это я.
– Прошу сюда, мистер Радбек, если позволите.
Они спустились на лифте под землю в прекрасно отделанный зал. Торби, все эти недели не имевший возможности толком помыться в тесной стальной коробке, почувствовал себя неуютно. Он робко огляделся.
Его встречали восемь или десять человек, ближе всех стояли седовласый самоуверенный мужчина и молодая женщина. Их одежда стоила годичного жалованья гвардейца. Костюм мужчины Торби оценить не смог, но наметанный глаз торговца оценил платье женщины: чтобы выглядеть так, одновременно и скромно, и вызывающе, надо платить большие деньги.
С точки зрения Торби, впечатление несколько портила ее дизайнерская прическа – величественное сооружение зеленого, переходящего в золотой, цвета. Торби только моргнул, рассмотрев покрой ее одежды: ему доводилось видеть богатых дам Джаббалпура, в жарком климате которого одежда служила лишь украшением, но, по-видимому, здесь иначе относились к проблеме – какие участки тела оставлять голыми. Торби с тоской подумал о том, что ему вновь придется привыкать к новым обычаям.
Важный мужчина встретил его при выходе из лифта.
– Тор! Добро пожаловать домой, мой мальчик! – Он схватил Торби за руку. – Я Джон Уимсби. Сколько раз, бывало, я качал тебя на коленях! Зови меня «дядя Джек». А это твоя кузина Леда.
Девушка с зелеными волосами положила руки на плечи Торби и поцеловала его. Он не ответил на поцелуй, потому что опешил от неожиданности.
– Как хорошо, что ты вернулся домой, Тор! – сказала она.
– Э-э-э… спасибо.
– А теперь поздоровайся со своими дедом и бабушкой, – воскликнул Уимсби. – Профессор Бредли… и твоя бабушка Бредли.
Бредли был старше Уимсби: с аккуратно подстриженной бородкой, сухощавый и стройный, несмотря на легонько выпирающее брюшко. Как и Уимсби, он был при параде: пиджак, трико с набивкой и короткая накидка, впрочем не столь изысканного покроя. У женщины было доброе лицо и живые голубые глаза; ее одежда не имела ничего общего с платьем Леды, но шла ей. Она чмокнула Торби в щеку и тихо произнесла:
– Будто сын домой вернулся.
Ее супруг с жаром встряхнул руку юноши:
– Не правда ли, это чудо, сынок? Ты выглядишь точь-в-точь так же, как наш мальчик – твой отец. Верно, дорогая?
– Так и есть!
Завязалась общая беседа, и Торби с трудом заставлял себя держаться непринужденно; он был смущен и сбит с толку. Очутиться среди этих чужих людей, которые утверждали, что они его кровные родственники, оказалось труднее, чем быть усыновленным семьей «Сису». Неужели эти старики и впрямь его бабушка и дедушка? В глубине души Торби никак не мог поверить в это, хотя умом и понимал, что это действительно так.
Торби с облегчением вздохнул, когда мужчина – кажется, Уимсби? – назвавший себя его дядей Джеком, вежливо, но твердо сказал:
– Пора отправляться. Готов поспорить, мальчик устал. Я отвезу его домой.
Мистер и миссис Бредли пробормотали, что они согласны, и вся компания двинулась к выходу. Остальные присутствующие, все – мужчины, которых юноше не представили, потянулись следом. В проходе их подхватила движущаяся дорожка, которая набирала скорость до тех пор, пока стены вокруг не слились в сплошную полосу. По мере приближения к выходу скорость уменьшалась – они проехали мили три, по прикидкам Торби, – и наконец дорожка остановилась, чтобы они могли сойти.
Здесь было людно; потолок виднелся высоко над головой, а стен не было видно за толпой народа. Торби уловил запах, присущий любой транспортной станции. Сопровождавшие их молчаливые мужчины блокировали толпу, и они двинулись по прямой, не обращая внимания на окружающих. Несколько человек попытались прорваться сквозь оцепление, и одному мужчине это удалось. Он сунул под нос Торби микрофон и быстро заговорил:
– Мистер Радбек, что вы думаете о…
Охрана быстро оттеснила его от Торби. Мистер Уимсби поспешно произнес:
– Потом, потом. Свяжитесь с моим офисом, и вам обо всем расскажут.
Со всех сторон (но только с высоты и очень издалека) на них были нацелены объективы. Они нырнули в другой проход, и за их спинами тут же сомкнулись створки ворот. Очередная дорожка доставила их к скоростному лифту, на котором они поднялись в небольшой закрытый аэропорт. Их уже ожидал аппарат и у его борта еще один, поменьше, – два гладких блестящих приплюснутых эллипсоида. Уимсби остановился.
– Все хорошо? – спросил он у миссис Бредли.
– О да, разумеется! – ответил вместо нее профессор.
– Вам понравился этот аэрокар?
– Конечно. Отличный полет, и обратный, я думаю, будет не хуже.
– Тогда нам пора прощаться. Я позвоню вам, когда он наконец придет в себя и осмотрится. Договорились?
– Да, да, еще бы! Мы будем ждать. – Бабушка чмокнула юношу в щеку, а дедушка хлопнул по плечу.
Затем Торби, сопровождаемый Уимсби и Ледой, вошел в большой аэрокар. Шкипер приветствовал Уимсби и отдал честь Торби. Тот кое-как сумел ответить.
Мистер Уимсби остановился в центральном проходе:
– Почему бы вам, дети, не пойти вперед и не насладиться полетом? Мне нужно позвонить в несколько мест по делам.
– Конечно, папочка.
– Ты извинишь меня, Тор? Дела не ждут, и дяде Джеку пора возвращаться к своему станку.
– Конечно… дядя Джек.
Леда провела его вперед, и они заняли места в прозрачной сферической кабине. Аэрокар поднимался вертикально вверх, пока не набрал высоту в несколько тысяч футов. Сделав круг над пустынной равниной, он направился на север, к горам.
– Тебе удобно? – спросила Леда.
– Еще бы. Только я потный и грязный…
– В конце салона есть душ, но скоро мы будем дома. Давай уж лучше насладимся полетом, как говорит папочка.
– Хорошо.
Торби не хотелось прерывать знакомство со сказочной Террой. Она выглядит совсем как Геката, решил он. Нет, скорее похожа на Вуламурру – вот только прежде ему не доводилось видеть столько разных построек. И горы… Он присмотрелся:
– Что это за белая штука? Мел?
Леда выглянула наружу:
– Да это же снег! Горы Сангре-де-Кристос.
– Снег, – повторил Торби. – Замерзшая вода.
– Ты что, раньше не видел снега?
– Я слышал о нем. Но он не такой, каким я его себе представлял.
– Это в самом деле замерзшая вода, но не совсем: снег более мягкий. – Леда вспомнила предупреждение отца: она ничему не должна удивляться.
– Я научу тебя кататься на лыжах, – сказала она.
Позади осталось много миль, и прошло несколько минут, пока Леда объясняла, что такое лыжи и зачем люди пользуются ими. Торби подумал: этой штукой можно заняться позже, но лучше не надо. Леда сказала, что сломанная нога – самое худшее, что ему грозит. Так ли это смешно? К тому же она объяснила, какой холодный этот самый снег. В сознании Торби холод был связан с голодом, побоями и страхом.
– Может быть, я научусь, – с сомнением в голосе заявил он. – Но скорее всего, у меня не получится.
– Конечно ты научишься! – Леда сменила тему разговора: – Прости мое любопытство, но у тебя есть небольшой акцент…
– Я даже не знал, что говорю с акцентом…
– Я не хотела тебя обидеть.
– И не обидела. Полагаю, я подцепил его в Джаббалпуре. Там я жил дольше всего.
– Джаббалпур… Дай вспомнить… это…
– Столица Девяти миров.
– Ах да! Одна из наших колоний.
Торби представил себе, как такое предположение было бы воспринято Саргоном.
– Э-э-э… Не совсем так. Сейчас это суверенная империя, и по традиции они считают, что так было всегда. Они не любят признавать себя выходцами с Терры.
– Какая странная точка зрения!
Стюард принес напитки и легкие закуски. Тор взял запотевший бокал и осторожно отхлебнул. Леда продолжала:
– Чем ты там занимался? Ходил в школу?
Торби вспомнил терпеливые уроки папы, но решил, что Леда имеет в виду нечто другое:
– Я попрошайничал.
– Как?
– Я был нищим.
– Извини?
– Попрошайка. Лицензированный нищий. Человек, который просит милостыню.
– Да, я тебя поняла, – ответила она. – Я знаю, что такое нищий: я читала книги. Но, Тор, извини меня, я всего лишь домашняя девочка. Я немножко удивилась.
Она была отнюдь не «домашней девочкой», а умной женщиной, прекрасно приспособленной к своей среде. С тех пор как умерла ее мать, Леда вела хозяйство в доме отца, уверенно общалась с жителями других планет и с грациозностью поддерживала светскую беседу на трех языках во время званых обедов. Леда умела ездить верхом, танцевать, петь, плавать, кататься на лыжах, вести хозяйство, считать, хотя и с трудом, читала и писала, если возникала крайняя необходимость, и вполне разумно вела беседу. Она была интеллигентной, красивой, доброжелательной женщиной, чем-то вроде профессиональной охотницы за черепами, в культурном, разумеется, смысле, – способной, ловкой, обученной.
Однако этот странный пропавший и вновь нашедшийся кузен оказался для нее диковинкой. Помедлив, она задумчиво произнесла:
– Прости мое невежество, но на Земле нет ничего подобного. Я не могу такое представить. Наверно, это было ужасно?
Торби мысленно вернулся назад, в то время, когда он сидел в позе лотоса на площади, пристроившись рядом с папой и ведя с ним беседу.
– Это было счастливейшее время в моей жизни, – просто ответил он.
– О! – Это было все, что она могла сказать в ответ.
Однако папочка оставил их наедине для того, чтобы она получила возможность заняться делом. Расспрашивая человека о нем самом, всегда можно рассчитывать на успех.
– Как все это начиналось, Тор? Я даже представления не имею, как такое происходит.
– Меня научили. Видишь ли, меня продали с торгов, и… – Торби подумал, как бы объяснить ей, кем был для него папа, и решил повременить с этим. – В общем, меня купил старый нищий.
– Купил?
– Я был рабом.
Леда почувствовала себя так, будто ступила в воду и внезапно ушла в нее с головой. Скажи Торби, что он был каннибалом, вампиром или колдуном, она была бы потрясена меньше. У нее наступило нечто вроде мысленного удушья.
– Тор, прости меня, если я была невежлива, но мы все хотим знать, как ты жил все это время. Господи, ведь прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как ты пропал! Но если ты не хочешь об этом говорить, так и скажи. Ты был чудесным ребенком, и я так любила тебя – только, пожалуйста, не лупи меня, если я спрошу что-нибудь не то.
– Ты не веришь мне?
– А что мне остается делать? На Земле уже много столетий нет рабства.
Торби пожалел о том, что покинул «Гидру», но тут же отбросил эту мысль прочь. Служа в гвардии, он понял, что очень многие фраки во Внутренних мирах не имеют никакого понятия о рабстве.
– Ты знала меня маленьким?
– О да!
– Как же получилось, что я не помню тебя? Впрочем, я не помню ничего из тех времен, когда я еще не был… Я даже Терру не помню.
Леда улыбнулась:
– Я на три года тебя старше. Когда я видела тебя в последний раз, мне было шесть, и я все хорошо помню. Тебе было три года, поэтому ты забыл.
– Да. – Торби пришло на ум, что у него появилась возможность узнать свой возраст. – А сколько тебе сейчас?
Леда криво улыбнулась:
– Сейчас мне столько же лет, сколько и тебе, и так будет до тех пор, пока я не выйду замуж. Так и быть, Торби, если ты задашь неправильный вопрос, я тоже не стану обижаться. На Земле не принято расспрашивать женщину о ее возрасте; ты всегда должен делать вид, будто считаешь ее моложе, чем она есть.
– Вот как? – Торби задумался над столь забавным обычаем. Среди Народа женщины старались прибавить себе лет, поскольку это повышало их статус.
– Да, так. Например, твоя мать была чудесной женщиной, и я не знала ее возраста. Когда нас познакомили, ей можно было дать двадцать пять лет, а может быть, и сорок.
– Ты была знакома с моими родителями?
– О да! Дядюшка Крейтон был очаровательным мужчиной с грохочущим голосом. Он постоянно совал в мою маленькую ручку кипу долларов, чтобы я могла накупить себе конфет и воздушных шариков. – Леда нахмурилась. – Но я не могу вспомнить его лица. Глупо, правда? Впрочем, не обращай внимания, Тор. Ты можешь рассказывать мне все, что угодно. Буду рада услышать все, о чем ты не захочешь умолчать.
– Мне нечего скрывать, – ответил Торби. – Но хотя меня, видимо, похитили, я этого совсем не помню. Я совсем не помню родителей, будто у меня их совсем не было. Я был рабом, сменил несколько планет и многих хозяев, а потом попал в Джаббалпур. Там меня продали вновь, и это оказалось самым счастливым событием в моей жизни.
Светская улыбка сползла с лица Леды. Она без всякого выражения проговорила:
– Ты это вправду? Или разыгрываешь меня?
Торби охватило чувство, с древности знакомое всем путешественникам, возвращающимся из странствий.
– Если ты думаешь, что с рабством покончено… Видишь ли, Галактика чрезвычайно обширна. Я могу закатать штанину и показать тебе…
– Что показать?
– Татуировку раба. Клеймо, которое ставит работорговец на свой товар. – Торби обнажил левую ногу. – Видишь? Вот дата моего освобождения – это на саргонезском, что-то вроде санскрита, я не думаю, что ты сможешь прочесть.
Леда смотрела округлившимися глазами:
– Какой кошмар! Просто ужас!
Торби опустил штанину.
– Все зависит от хозяина. Но в любом случае ничего хорошего.
– Но почему никто с этим не борется?
Он пожал плечами:
– Это не так-то просто.
– Но… – Леда умолкла, увидев входящего отца.
– Привет, дети! Тебе нравится полет, Тор?
– Да, сэр. Пейзажи просто потрясающие.
– По сравнению с Гималаями Скалистые горы – всего лишь жалкое нагромождение камней. Но наши Тетоны действительно великолепны… кстати, вот они показались. Скоро мы прибудем. – Он указал вперед. – Видишь? Там находится Радбек.
– Это название города?
– Раньше, когда он был деревней, его именовали Джонсоновой Дырой, или как-то наподобие этого. Но я говорил не о Радбек-Сити, я имел в виду наш дом… твой дом, Радбек. Над озером виднеется башня, а за ней – Большие Тетоны. Самое потрясающее зрелище в мире. Ты – Радбек из Радбека, который около Радбека… Радбек в кубе, как говорил твой отец… Он вошел в нашу семью после женитьбы и был весьма равнодушен к этому имени. А мне нравится: оно похоже на раскат грома, и это прекрасно, что Радбек возвращается в свою обитель.
Торби блаженствовал в ванне под острыми струями душа и в горячем бассейне, стенки которого массировали его, словно тысячи пальцев; затем он нырнул в теплую воду плавательного бассейна, которая тут же стала прохладной. Здесь Торби держался с опаской, поскольку не умел плавать.
Камердинера у него тоже никогда не было. Он заметил, что в доме Радбеков немало людей, вероятно несколько десятков, не так уж много для дома таких огромных размеров, но Торби понял, что большинство из них были слугами. Это произвело на него определенное впечатление, впрочем не очень сильное: он знал, как много рабов держат в богатых домах Джаббала. Торби даже не догадывался о том, что иметь живых слуг на Терре – невероятная роскошь, большая, чем портшез на Джаббале или хлебосольство встреч. Торби лишь понял, что в его распоряжении трое слуг, присутствие которых весьма стесняло его. Торби отказался от их помощи во время купания и лишь позволил побрить себя, поскольку здесь пользовались классическими опасными лезвиями, а собственная его электробритва не работала от сети дома Радбеков. Помимо этого он лишь покорно выслушал советы, касающиеся незнакомого одеяния.
Одежда, которая ожидала Торби в гардеробе, не вполне подходила ему по размеру; старший камердинер тут же перекроил и вновь склеил ее, бормоча извинения. Он заканчивал прихорашивать Торби и взбивал на его груди жабо, когда появившийся дворецкий объявил:
– Мистер Уимсби приветствует Радбека и приглашает его в Большой зал.
Следуя за ним, Торби запоминал дорогу.
Дядя Джек, одетый в черное с красным, ожидал его вместе с Ледой, на которой было… Торби даже растерялся: цвета ее платья менялись столь причудливым образом, что их едва ли можно было определить. Но выглядела она прекрасно. Теперь ее прическа отливала всеми цветами радуги. Торби высмотрел среди ее украшений камень с Финстера и подумал, не на «Сису» ли он был привезен, – очень забавно, но, вполне возможно, сам Торби укладывал его в контейнер.
– Итак, ты здесь, мой мальчик! – весело заявил дядя Джек. – Освежился? Мы не станем тебя утомлять, это просто семейный обед.
На обеде присутствовали двенадцать человек. Он начался в Большом зале, где звучала музыка, а неслышно ступавшие по паркету слуги разносили напитки и закуски. Торби одного за другим представляли прибывших:
– Радбек из Радбека, леди Уилкс, это твоя тетя Дженнифер, она приехала из Новой Зеландии, чтобы познакомиться с тобой… Радбек из Радбеков, мистер Брудер, судья, наш главный советник. – И так далее.
Торби запоминал имена, связывая их с лицами, и думал, что все это очень похоже на семью, хотя родственные отношения тут не были столь четкими. Он затруднялся определить место каждого гостя в семейной иерархии. Торби никак не мог понять, какое из восьмидесяти с лишним известных ему родственных отношений, название которых включает слово «кузина», применимо к Леде; в конце концов он решил, что она – его двоюродная сестра, поскольку дядя Джек носил фамилию Уимсби, а не Радбек. Таким образом, Леда становилась для Торби табу в матримониальном плане – что не на шутку встревожило бы девушку, если бы она об этом узнала.
Торби понял, что является членом септа богатой семьи. Однако ему так и не сказали, каков его собственный статус, да и в статусах гостей он не разобрался. Две юные девушки одна за другой присели перед ним в реверансе. В первый раз он решил, что девушка поскользнулась, и попытался помочь ей; когда вторая сделала то же самое, он ответил приветствием, сложив вместе ладони.
Старшие женщины, по-видимому, ожидали от него почтительного отношения. Положение судьи Брудера он не смог классифицировать. Тот не был представлен как родственник – и в то же время обед был семейным. Он окинул Торби оценивающим взором и проворчал:
– Рад, что вы вернулись домой, молодой человек. Должен быть в Радбеке Радбек. Ваши каникулы доставили нам немало хлопот, не правда ли, Джон?
– Да уж, – согласился дядя Джек. – Но теперь все в порядке. Не будем торопиться. Пусть парень придет в себя.
– Конечно, конечно. Не станем сразу распахивать шлюзы.
Торби подумал: что бы это могло быть – шлюзы, – но Леда тут же подошла к нему, взяла за локоть и повела в Банкетный зал. Остальные двинулись следом. Торби усадили с одного конца стола, а дядя Джек занял место напротив. Справа от Торби расположилась тетя Дженнифер, а слева – Леда. Тетя Дженнифер засыпала юношу вопросами, тут же давая на них собственные ответы. Торби сообщил ей, что он совсем недавно покинул службу в гвардии, – похоже, она так и не смогла понять, что он не был офицером; Торби не стал ее убеждать. О Джаббалпуре он рассказывать не стал – Леда отбила у него охоту говорить об этом. Впрочем, для беседы нашлась другая тема – Торби спросил о Новой Зеландии, и в ответ получил лекцию из путеводителя.
Затем им занялась Леда, закончившая беседу с судьей Брудером; тетка Дженнифер обернулась к мужчине, сидевшему справа от нее.
Посуда, которой пользовались за столом, выглядела иногда довольно странно, особенно щипцы для бифштексов и какие-то шпильки – ими скреплялось мясо. Однако ложки были ложками, вилки – вилками; поглядывая на Леду, Торби управлялся с ними вполне сносно. Блюда подавались в полном соответствии со строгим обеденным ритуалом, но он видел, как таким же образом обслуживали бабушку. Не забыл Торби и полных колкостей и ехидства уроков Фрица, так что он чувствовал себя за столом вполне уверенно. И только в самом конце он растерялся. Старший дворецкий поставил перед ним громадный бокал и, плеснув туда жидкости, замер в почтительном ожидании. Леда прошептала:
– Пригуби, кивни и отставь.
Торби подчинился, и слуга исчез.
– Не пей, это очень крепкое, – добавила Леда. – Кстати, я попросила папу: никаких тостов.
Наконец обед завершился. Леда вновь подсказала:
– Вставай.
Торби поднялся на ноги, остальные последовали его примеру.
«Семейный обед» оказался только началом. Дядя Джек показывался лишь за столом, да и то не всегда. Он оправдывал свое отсутствие, говоря: «Кто-то должен поддерживать огонь в очаге. Дела не ждут». Как торговец, Торби прекрасно понимал, что бизнес есть бизнес, но он с нетерпением ждал долгого обстоятельного разговора с дядей Джеком. Вместо этого ему приходилось принимать участие в светских развлечениях.
Леда сочувствовала ему, но помочь ничем не могла: она и сама толком ничего не знала.
– Папочка невероятно загружен делами. Всякие там компании и прочее. Все это слишком сложно для меня. Давай поторопись: нас ждут.
Их всегда кто-нибудь ждал. Танцы, катание на лыжах – Торби нравилось ощущение скорости, но сам способ перемещения казался ему рискованным, особенно после того, как он влетел в сугроб, едва не врезавшись в дерево, – игра в карты, обеды с молодыми людьми, где Торби занимал один конец стола, а Леда усаживалась на другом, затем опять танцы, полеты в Йеллоустон, где они кормили медведей, полуночные пирушки, вечеринки в саду. Хотя поместье Радбек располагалось в Тетонских горах среди снегов, в доме был огромный тропический сад с таким прозрачным куполом, что Торби даже не догадывался о его существовании, пока Леда не заставила его коснуться крыши рукой. У Леды была масса веселых приятелей, и постепенно Торби научился болтать ни о чем. Молодые люди называли его Тор вместо Радбек, а Леду величали Бездельницей. Они обращались к Торби с фамильярным уважением и не скрывали интереса к тому, что он служил в гвардии и побывал во многих мирах, но чересчур личных вопросов не задавали. Сам же Торби, наученный горьким опытом, предпочитал не откровенничать.
В конце концов непрерывное веселье начало ему надоедать. Побывать на встрече приятно, но тот, кто привык работать, предпочитает взяться за дело.
Перелом произошел, когда он в компании десятка приятелей отправился кататься на лыжах. Когда Торби остался в одиночестве на склоне для новичков, с вершины скатился мужчина и затормозил рядом, взметнув снежный вихрь. Каждый день в поместье прилетали новые люди; вновь прибывшего звали Джоэл Делакруа.
– Привет, Тор.
– Привет, Джоэл.
– Я хотел бы с тобой поговорить. У меня есть одна идея, и я хочу обсудить ее с тобой, когда ты примешься за дела. Нельзя ли встретиться с тобой так, чтобы вокруг не крутились десяток-другой секретарш?
– Как только я примусь за дела?
– Или позже, когда тебе будет удобно. Мне необходимо поговорить с человеком, который может принимать решения, в конце концов, ведь ты же наследник. Я не хотел бы встречаться с Уимсби… даже если он и согласится принять меня. – Вид у Джоэла был озабоченный. – Мне нужно всего десять минут. Ну, скажем, пять, если я не сумею заинтересовать тебя сразу. «Слово Радбека»? Идет?
Торби попытался вникнуть в смысл сказанного. Взяться за дела? Наследник? Он осторожно ответил:
– Я не хотел бы давать никаких обещаний, Джоэл.
Делакруа пожал плечами:
– Ну что ж… и все-таки подумай над этим. Я могу доказать, что дело прибыльное.
– Подумаю, – согласился Торби и стал оглядываться в поисках Леды. Уединившись с ней, он пересказал содержание беседы с Джоэлом.
Она чуть заметно поморщилась:
– Пожалуй, ничего страшного в этом нет, ведь ты ничего не обещал. Я знаю лишь, что Джоэл – прекрасный инженер. Но лучше спроси у папочки.
– Я не об этом. Скажи, что он имел в виду, говоря «браться за дело»?
– Ну, постепенно ты возьмешь в свои руки…
– Что возьму?
– Все. Ты же Радбек из Радбека.
– Что значит «все»?
– Ну-ну… – Она обвела рукой горы, озеро и Радбек-Сити, видневшийся вдали. – Все это. Радбек. Целую массу вещей. То, что принадлежит тебе лично, например ранчо в Австралии, дом на Майорке. И дела. «Радбек ассошиэйтс» включает в себя многое – на Земле и на других планетах. Я даже не знаю, с чего начать. Но все это твое, ну, может быть, «наше», ведь здесь участвует вся семья. Но ты – Радбек из Радбека; как сказал Джоэл – наследник.
Торби глядел на нее, чувствуя, как пересыхают его губы. Облизнув их, он проговорил:
– Почему мне не сказали?
Леда расстроилась:
– Тор, дорогой, мы собирались дать тебе немножко времени. Папа не хотел беспокоить тебя.
– Да уж, – ответил Торби. – Вот теперь я забеспокоился. Самое время поговорить с дядей Джеком.
Дядя Джек вышел к обеду, но было слишком много гостей. Когда все ушли, Уимсби отвел Торби в сторону:
– Леда сказала мне, будто бы тебя что-то волнует.
– Не совсем. Я хотел бы кое-что прояснить.
– Прекрасно – я так и думал, что тебе скоро надоест праздная жизнь. Что ж, пойдем ко мне в кабинет.
Войдя в кабинет, Уимсби отпустил секретаря и спросил:
– Что тебя интересует?
– Меня интересует, – медленно проговорил Торби, – что означает «быть Радбеком из Радбека».
Уимсби развел руками:
– Все… и ничего. Ты номинальный глава дела с тех пор, как погиб твой отец… если, конечно, он погиб.
– Есть какие-то сомнения?
– Полагаю, нет. Но ты вернулся.
– Если он погиб, то кем стал я? Леда сказала, будто бы я владею всем. Что это значит?
Уимсби усмехнулся:
– Ты же знаешь девчонок. Их головы не годятся для бизнеса. Право собственности на наши предприятия распределено среди множества людей, бо́льшую часть которых составляют наши служащие. Если твои родители мертвы, к тебе переходит контрольный пакет «Радбек ассошиэйтс», которая, в свою очередь, владеет пакетами – иногда контрольными пакетами акций – в самых разных областях. Сейчас я не стану их перечислять. Я управляю компанией при помощи целого штата юристов, так как сам я ведаю практической стороной дела, и у меня нет времени беспокоиться о том, кто какой частью владеет. Кстати, ты мне напомнил… у тебя не было пока случая тратить особенно много денег, но они могут тебе понадобиться, – Уимсби выдвинул ящик и достал книжечку. – Вот тебе мегабак. Когда кончится, обращайся ко мне.
Торби перелистал книжку. Земные деньги не смущали его: сотня долларов – кредит, который он представлял себе в виде пяти буханок хлеба (трюк, которому он научился у суперкарго), тысяча кредитов – суперкредит, тысяча суперкредитов – мегабак. Столь простая система, что Народ предпочитал пересчитывать деньги разных планет через земную валюту.
Однако здесь была сотня листов по десять тысяч кредитов…
– Это и есть мое наследство?
– О нет, это лишь карманные деньги. Точнее, чеки. Ты можешь разменять их в любом магазине или банке. Знаешь, как это делать?
– Нет.
– Перед тем как сунуть в щель автомата, оставь на чувствительной пластинке отпечаток большого пальца – но не раньше. Скажешь Леде, пусть тебя научит. Если бы эта девчонка так же легко зарабатывала деньги, как тратит их, то ни мне, ни тебе не пришлось бы работать вообще. Однако, – добавил Уимсби, – уж коли мы здесь, давай-ка провернем одно маленькое дельце. – Он достал папку и вытащил из нее бумаги. – Ничего сложного, тебе нужно лишь подписать каждый документ на последней странице и поставить рядом отпечаток большого пальца; потом я позову Берта, и он все нотариально заверит. Они все уже открыты на нужной странице. Давай-ка я придержу их, чтобы листы не скручивались.
Он показал пальцем, где должна стоять подпись. Торби поколебался и, вместо того чтобы расписаться, потянул документ к себе. Но Уимсби не позволил его забрать:
– Что случилось?
– Прежде чем подписывать, я должен прочитать. – Торби вспомнил, как занудно втолковывала это ему бабушка.
Уимсби пожал плечами:
– Это обычные документы, которые для тебя приготовил судья Брудер, – и, положив документ поверх остальных, собрал их в пачку и сунул обратно в папку. – Эти бумаги содержат распоряжение мне продолжать то, что я и так делаю. Кто-то ведь должен заниматься работой.
– Зачем же моя подпись?
– Мера предосторожности.
– Не понимаю.
Уимсби вздохнул:
– Дело в том, что в бизнесе ты не разбираешься. Впрочем, никто от тебя этого и не ожидает; у тебя не было возможности учиться. Вместо тебя приходится работать мне: дело не ждет.
Он помедлил и добавил:
– Проще всего будет объяснить это так. Когда твой отец и мать отправлялись в свое второе свадебное путешествие, им пришлось назначить того, кто будет вести дела в их отсутствие. Естественно, они выбрали меня, поскольку я уже тогда вел их дела, а до того дела твоего дедушки: он умер до их отлета с Земли. Так что, пока они развлекались, компанией управлял я. Не подумай, что я жалуюсь: от такой чести не отказался бы ни один член семьи. К сожалению, твои родители не вернулись назад, и я продолжал исполнять свои обязанности.
Но теперь вернулся ты, и мы должны убедиться в том, что все в порядке. Во-первых, следует официально объявить твоих родителей умершими, причем сделать это нужно до тех пор, как ты вступишь в права наследования. Это займет немало времени. И вот перед тобой я, твой управляющий – управляющий делами всей семьи, – и ты не даешь мне никаких деловых указаний. В этих бумагах и содержатся такие указания.
Торби поскреб подбородок:
– Если я еще не вступил в права наследования, то почему вам что-то нужно от меня?
Уимсби улыбнулся:
– Я сам задаю себе этот вопрос. Однако судья Брудер считает необходимым предусмотреть все варианты. С тех пор как ты стал совершеннолетним…
– «Совершеннолетним»?
Для Торби это был новый термин; у торговцев человек считался достаточно взрослым для всего, что он был в состоянии сделать.
Уимсби принялся объяснять:
– Как только тебе исполняется восемнадцать лет, ты входишь в «законный возраст», после чего дела значительно упрощаются. Отныне в суде тебя не должен представлять опекун. У нас имеются полномочия, переданные нам твоими родителями, теперь к ним добавятся твои, и уже не важно, как долго суд будет устанавливать, мертвы твои родители или нет, и разбираться с их завещаниями. Я, судья Брудер и остальные, кто занимается делами, смогут продолжать их и дальше. Тем самым мы избегаем потери времени… которая могла бы обойтись компании во много мегабаков. Ну, теперь ты понимаешь?
– Думаю, да.
– Отлично. Давай же покончим с этим. – Уимсби начал снова открывать папку.
Бабушка всегда говорила, что, прежде чем подписывать, нужно прочесть бумаги и хорошенько все обдумать.
– Дядя Джек, я хотел бы прочесть их.
– Но ты ничего не поймешь!
– Может быть, вы и правы. – Торби взял папку. – Но я должен их изучить.
Уимсби потянул папку к себе:
– В этом нет необходимости.
На Торби накатила волна упрямства.
– Вы же говорили, что судья Брудер подготовил их для меня?
– Да.
– Поэтому я хочу взять их с собой и попытаться разобраться в них. Я – Радбек из Радбека, и я должен знать, что я делаю.
Уимсби помедлил, затем пожал плечами:
– Ну что ж, попробуй. Ты сам убедишься в том, что я продолжаю делать для тебя то, что делал и прежде.
– И все же я хотел бы знать, что я делаю.
– Ну что ж! Спокойной ночи.
Торби читал бумаги до тех пор, пока не начали слипаться глаза. Язык документов был малопонятен, но, по-видимому, в них действительно было написано то, о чем говорил дядя Джек, – инструкции Джону Уимсби продолжать рутинное управление сложной организацией. Торби заснул с головой, полной терминов типа: «полная доверенность на ведение дел», «все виды деятельности», «распоряжение всеми видами денежных средств», «подлежит отмене только при обоюдном согласии», «отказ от личного вмешательства», «полное доверие», «доверенность на голосование на всех совещаниях акционеров, как ежегодных, так и внеочередных» и так далее.
Засыпая, Торби вдруг сообразил, что так и не попросил посмотреть распоряжения, которые оставили его родители.
Ночью ему порой грезился голос бабушки: «…и все хорошенько обдумай! Если ты не понимаешь, о чем идет речь, не знаешь законов, по которым дела будут претворяться в жизнь, – не подписывай, независимо от того, какой ты мог бы получить доход. Поспешность может погубить торговца точно так же, как и лень».
Торби беспокойно ворочался в постели.