Обменяли Мату? Навсегда? Маленькую Матти с серьезными глазами и веселым смехом? Торби ощутил, как накатывает грусть, и, к своему удивлению, осознал, насколько это для него важно.

– Не верю!

– Не валяй дурака!

– Когда это случилось? Куда ее отправили? Почему мне ничего не сказали?

– Ясное дело, на «Эль-Нидо», это единственный корабль Народа в порту. Ее увели около часа назад. Я не предупредил тебя потому, что сам не знал… до тех пор, пока меня не вызвали в бабушкину каюту, чтобы я попрощался с сестрой. – Джери нахмурился. – Когда-нибудь это должно было произойти… но я думал, что бабушка не отпустит Мату до тех пор, пока она не утратит навыков стрельбы.

– Тогда зачем, Джери? Почему?

Джери встал и холодно произнес:

– Больше я ничего не могу сказать, мой приемный дядя.

Торби пихнул его обратно в кресло:

– Не увиливай, Джери. Я твой «дядя» только потому, что меня так назвали. Но я по-прежнему все тот же бывший фраки, которого ты обучал мастерству стрельбы, и мы оба это знаем. Так поговорим как мужчина с мужчиной. Давай выкладывай все начистоту.

– Тебе это не понравится.

– Уже не нравится! Матти ушла… Слушай, Джери, в каюте нет никого, кроме нас. Что бы то ни было, ты должен рассказать мне все. Клянусь тебе сталью «Сису», что я не собираюсь тут устраивать игрища в «дядюшку-племянника». Что бы ты здесь ни сказал, семья никогда об этом не узнает.

– Возможно, бабушка нас сейчас слушает.

– Если так, то я приказываю тебе говорить и беру всю ответственность на себя. Но она нас не слушает – она в это время обычно спит. Говори же!

– Ладно. – Джери мрачно посмотрел на собеседника. – Ты сам напросился. Значит, ты хочешь сказать, что не имеешь ни малейшего понятия о причинах, побудивших бабушку выставить с корабля мою сестренку?

– Конечно нет. Иначе я бы не спрашивал.

Джери нетерпеливо фыркнул:

– Торби, я знал, что ты тупой. Но я не знал, что ты к тому же глухой, слепой и немой.

– Оставь свои комплименты. Расскажи суть дела.

– Мату обменяли из-за тебя. Из-за тебя. – Джери с отвращением посмотрел на Торби.

– Из-за меня?!

– Из-за кого же еще? С кем Мата чаще всех играла в мяч? С кем сидела рядом в кинозале? Подумай, кого из новых членов семьи постоянно видели рядом с девушкой, принадлежащей к одной с ним мойете? Я намекну тебе – его имя начинается на «Т».

Торби побледнел:

– Джери, мне и в голову не приходило…

– Значит, ты был единственным на корабле, кто этого не видел. – Джери пожал плечами. – Впрочем, тебя я не обвиняю. Это была ее ошибка. Она бегала за тобой, тупой клоун! И лишь одного я не мог себе представить: что ты ничего не знаешь. Я не раз пытался тебе намекать.

В таких делах Торби разбирался не лучше, чем птица разбирается в баллистике.

– Я не верю.

– Веришь не веришь… какая разница? Все это видели. Впрочем, это могло сходить вам с рук, пока все было открыто и невинно – а я внимательно следил, не переступаете ли вы грань, – если бы сестрица не потеряла головы.

– Что же произошло?

– Она сделала нечто такое, что побудило бабушку расстаться с вышколенным стрелком. Мата пришла к ней и попросила, чтобы ее удочерил кто-нибудь из другой семейной ветви. Святая простота! Она решила, что раз уж ты усыновлен, то не имеет никакого значения тот факт, что она твоя племянница, – остается лишь немного переиграть, и она сможет выйти за тебя замуж. – Джери хмыкнул. – Если бы тебя усыновили в другой ветви, у нее еще могло бы что-то получиться. Но она, очевидно, рехнулась, если решила, что бабушка – бабушка! – согласится на такой скандал.

– Да, но… мы ведь, в сущности, не были родственниками. Да я и не собирался жениться на ней.

– Ну хватит! Я уже устал от тебя.

Торби бродил по кораблю, не желая возвращаться в каюту и встречаться с Джери. Он чувствовал себя потерянным и одиноким. Торби был совершенно сбит с толку: жизнь семьи показалась ему столь же странной, а обычаи непонятными, как у лозиан.

Ему не хватало Маты. До сих пор у него не возникало такого ощущения. Общество девушки было приятным, но таким же привычным, как трехразовое питание и прочие удобства, к которым Торби уже привык, живя на корабле. И вот теперь он скучал без нее.

Если уж она так этого хотела, то почему они не исполнили ее желание? Не то чтобы Торби мечтал об этом, но… коль скоро ему все равно суждено обзавестись женой, Мата была бы ничуть не хуже любой другой. Она нравилась Торби.

Наконец он вспомнил, что на корабле есть человек, с которым можно об этом поговорить. И Торби отправился со своей печалью к доктору Мейдер.

Он поскребся в ее дверь и тотчас же услышал: «Войдите!» Она встретила его, обложившись ворохом своих вещей. На ее носу красовалось пятно, а ее обычно аккуратно прибранные волосы были в беспорядке.

– А, Торби! Очень хорошо, что ты пришел. Мне сказали, что ты вышел в город, и я боялась, что разминусь с тобой.

Она говорила на английском Системы, Торби отвечал ей на том же языке.

– Вы хотели видеть меня?

– Чтобы попрощаться. Я возвращаюсь домой.

– Ой. – Торби вновь ощутил болезненный толчок – такой же, как когда он услышал от Джери о Мате. Внезапно он с грустью осознал, как ему не хватает папы. Он взял себя в руки и ответил: – Мне очень жаль. Я буду скучать по вас.

– И я тоже буду скучать, Торби. В этом огромном корабле ты был единственным человеком, рядом с которым я ощущала себя словно дома… это странно, ведь твоя и моя жизни отстоят друг от друга так далеко, как только возможно. Мне будет не хватать наших с тобой бесед.

– И мне тоже, – простодушно ответил Торби. – Когда вы уходите?

– «Эль-Нидо» уходит в прыжок завтра. Но я должна перебраться не позже сегодняшнего вечера. Мне нельзя опоздать к старту, иначе я не смогу попасть домой еще несколько лет.

– «Эль-Нидо» идет на вашу планету? – В голове мальчика начал складываться фантастический план.

– Нет, нет. Корабль направляется на Таф Бету – шесть. Но там бывают почтовые корабли Гегемонии, и на них я смогу добраться домой. Слишком удачный шанс, чтобы упустить его.

Хитроумный план померк в голове юноши – он с самого начала был нелеп. Торби мог решиться поселиться на незнакомой планете, но Мата не была фраки.

Доктор Мейдер продолжала:

– Все устроила старший помощник. – Она невесело улыбнулась. – Она была рада избавиться от меня. Я даже надеяться не могла, что у нее что-то получится: я хорошо помню, с каким трудом мне удалось попасть на «Сису»; полагаю, за этим стоит какая-то сделка, о которой бабушка не упоминает. Итак, я покидаю вас… и мне вновь предстоит полная изоляция на женской половине. Не беда: я потрачу это время на обработку полученных данных.

Эти слова напомнили Торби о том, что Маргарет может встретиться на женской половине с Матой. Смущаясь и запинаясь, он принялся объяснять, о чем пришел поговорить. Доктор Мейдер слушала его со всей серьезностью, продолжая упаковывать вещи.

– Я знаю, Торби. Я узнала об этой печальной истории раньше тебя.

– Маргарет, вы когда-нибудь сталкивались с подобной нелепицей?

Она замялась:

– В жизни случаются куда более… нелепые вещи.

– Но ведь в этом ничего такого не было! И если Мата захотела, то почему бабушка не пошла ей навстречу… вместо того, чтобы отправлять девушку к чужим людям? Я… мне бы это было легче. Я уже привык.

Женщина-фраки улыбнулась:

– Это самое необычное признание в любви, какое я когда-либо слышала, Торби.

– Вы могли бы передать ей кое-что от меня?

– Торби, если ты хочешь передать свои уверения в вечной любви или что-нибудь в этом духе, то лучше не надо. Твоя бабушка сделала для своей правнучки самое лучшее, что было в ее силах. Сделала это быстро, с любовью и мудростью. Сделала это, исходя из интересов Маты, а не насущных потребностей «Сису», ведь Мата была превосходным стрелком. Бабушка, как и подобает старшему помощнику, исходила из высших соображений; она оценила интересы общества в долговременной перспективе и решила, что они перевешивают потерю одного стрелка. Я начинаю восхищаться ею, только между нами, раньше я ненавидела старушонку. – Она вдруг улыбнулась. – Лет через пятьдесят Мата тоже примет подобное мудрое решение. Семья «Сису» – очень крепкий клан.

– Провалиться мне на месте, если я что-нибудь понимаю!

– Это оттого, что ты почти такой же фраки, как и я… и не имеешь моей подготовки. Торби, о большинстве вещей можно говорить, плохи они или хороши, только зная истинную их подоплеку; сами по себе плохи или хороши очень немногие вещи. Поступки, которые квалифицируются в определенном обществе как правильные или неправильные, действительно являются именно таковыми. Возьмем такой обычай Народа, как экзогамия. Ты, вероятно, думаешь, что это способ уменьшить опасность мутаций. По крайней мере, в корабельной школе вас учили именно так.

– Конечно. И поэтому я не могу понять, зачем…

– Секундочку. Именно поэтому ты и не понимаешь, почему твоей бабушке пришлось пойти против. Но для Народа чрезвычайно важно устраивать браки между членами экипажей разных кораблей. И дело не только в генах – они имеют второстепенное значение, – а в том, что корабль слишком мал, чтобы быть устойчивой культурой. Корабли должны постоянно обмениваться идеями и достижениями, иначе тот же «Сису», да и сама культура Народа погибнут, так что закон соблюдается строжайшим образом. Поэтому данный обычай защищен самым сильным табу. Малейшее отступление от него – то же самое, что крохотная пробоина в борту корабля, появление которой ведет к гибельным последствиям, и устранить их можно лишь самыми решительными мерами. Ну… теперь ты понимаешь?

– Э-э-э… нет, не думаю.

– Сомневаюсь, что сама бабушка отчетливо понимает это; она лишь знает, что хорошо и что плохо для семьи, и действует прямо и решительно. Ты все еще хочешь что-нибудь передать?

– Ну… Не могли бы вы передать Мате, что мне очень жаль, – нам даже не удалось попрощаться.

– Мм… хорошо. Только, пожалуй, не сразу.

– Вот и отлично.

– Теперь чувствуешь себя лучше?

– В общем, да… ведь вы говорите, что так будет лучше для Маты. – Торби внезапно взорвался: – Но, Маргарет, я не понимаю, что творится со мной! Мне казалось, что все стало на свои места, и вот теперь моя уверенность рассыпалась в прах. Я мыслю и чувствую как настоящий фраки и сомневаюсь, смогу ли я стать истинным торговцем.

Лицо собеседницы внезапно омрачилось.

– Однажды ты обрел свободу, и забыть это будет не так-то просто.

– Как вы сказали?

– Тебе довелось многое пережить, Торби. Твой приемный отец – я имею в виду первого, Баслима Мудрого, – купил тебя как раба и усыновил, дав тебе такую же свободу, какой пользовался и сам. А теперь второй твой отец из самых лучших побуждений усыновил тебя и тем самым сделал тебя рабом.

– Что вы, Маргарет! – возразил Торби. – Как вы можете такое говорить?

– Если ты не раб, то кто же?

– Ну, я – вольный торговец. Во всяком случае, отец надеется, что я смогу им стать, если мне удастся избавиться от моих привычек фраки. Но я не раб. Народ свободен. Мы все – свободные люди.

– Все вместе вы свободны… но не по отдельности.

– Что вы имеете в виду?

– Народ свободен. Это составляет главный предмет их гордости. Любой торговец скажет вам, что именно свобода делает их Народом и отличает от фраки. Народ свободен, странствуя среди звезд и нигде не пуская корней. Столь свободен, что превращает свой корабль в суверенное государство, которое никого ни о чем не просит, странствует где хочет, дерется с любым врагом, не нуждается ни в каком пристанище, не вступает ни с кем в союз, который бы его не устраивал. О да, Народ свободен! Старушка-Галактика еще не ведала такой полной свободы. Общество, насчитывающее менее сотни тысяч человек, раскинулось в пространстве в четверть миллиарда кубических световых лет, и эти люди совершенно вольны двигаться в любую сторону в любое время. Такой культуры не было никогда и, быть может, не будет. Свободны, как само небо… более свободны, чем звезды, поскольку те движутся твердо установленными путями. Да-да, конечно, Народ свободен! – Женщина некоторое время молчала. – Но какой ценой куплена эта свобода?

Торби заморгал.

– Я скажу тебе. Нет, не ценой благосостояния. Такого высокого среднего уровня жизни, как у Народа, история еще не знала. Доходы от вашей торговли просто баснословны. За них не приходится платить ни физическим, ни душевным здоровьем. Мне не доводилось видеть сообществ, в которых болели бы так мало. Вам не пришлось оплачивать свободу счастьем либо самоуважением. Вы все счастливы, а ваша гордость выходит за рамки приличия… разумеется, вам есть чем гордиться. Но за свою беспрецедентную свободу вы заплатили… самой свободой. Нет, я не говорю загадками. Народ свободен… за счет потери личной свободы каждого из вас, и капитан со старшим помощником отнюдь не являются исключением: они лишь еще более несвободны, чем кто бы то ни было из вас.

Ее слова прозвучали как оскорбление.

– Как мы можем быть свободными и несвободными одновременно? – возразил Торби.

– Спроси об этом Мату. Торби, ты живешь в стальной тюрьме, за стенами которой тебе разрешено проводить не более нескольких часов раз в пару месяцев. Правила внутреннего распорядка на корабле значительно строже, чем в любой тюрьме. То, что целью этих правил является сделать вас всех счастливыми – и они это делают, – сейчас не важно. Вы должны повиноваться им. Вы спите, где прикажут, едите по звонку и только то, что предложат, – и совершенно несущественно, что пища вкусная и обильная, важно то, что у вас нет выбора. Девяносто процентов времени вы делаете то, что вам прикажут. Вы так стиснуты правилами, что бо́льшая часть того, что вы говорите, – не живая речь, а предписанный ритуал. За целый день можно не произнести ни одной фразы, которой не было бы в законах «Сису». Верно?

– Да, но…

– «Да» без всяких «но»! Скажи, Торби, у кого из людей меньше свободы? У рабов? Можешь ли ты подобрать слово точнее?

– Но нас нельзя продать!

– Рабство часто существовало в форме, не допускавшей продажу или покупку людей. Их просто передавали по наследству. Так же, как на «Сису». Торби, быть рабом означает принадлежать хозяину и не иметь надежды на перемены. Вы, рабы, называющие себя Народом, не имеете даже надежды, что вас отпустят на волю.

Торби нахмурился:

– Вы полагаете, из-за этого мне сейчас так плохо?

– Мне кажется, твой рабский ошейник душит тебя, он не беспокоит твоих друзей, ведь они с ним родились, но ты когда-то был свободен. – Женщина осмотрела свои пожитки. – Мне пора отправляться на «Эль-Нидо». Поможешь мне?

– Буду рад.

– На встречу с Матой не рассчитывай.

– Я и не думал об этом, – соврал Торби, – только хотел помочь вам. Мне очень жаль, что вы уходите.

– Честно говоря, я рада, что отправляюсь домой, но мне не хочется прощаться с тобой. – Она помедлила. – Я тоже хотела бы тебе помочь. Торби, антрополог не должен вмешиваться в чужую жизнь, но я уже ухожу, а ты никогда не был настоящей частичкой этой культуры. Ты сможешь понять намек старой женщины?

– Вы совсем не старая!

– Еще одна любезность. Я уже бабушка, хотя старший помощник, пожалуй, удивилась бы, услышь она это от меня. Торби, мне казалось, что ты сумеешь привыкнуть к этой тюрьме. Теперь я в этом не уверена. От привычки быть свободным не так-то легко избавиться. Милый, если ты почувствуешь, что ты не в силах это выдержать, дождись, когда корабль опустится на планету, где царят свобода, демократия и гуманизм, и беги отсюда прочь. Это нужно сделать до того, как бабушка решит тебя женить, ибо промедление – твоя погибель!