Глава 10
Торби недолго оставался помощником младшего стрелка; Джери перешел в стажеры к астронавигаторам, боевой пост у компьютера заняла Мата, и Торби был официально назначен на должность младшего стрелка правого борта. Теперь от него зависели жизнь и смерть семьи, и он был отнюдь не в восторге от этого.
Однако уже очень скоро все опять изменилось.
Лозиан относится к числу «безопасных» планет. Здесь жили цивилизованные негуманоиды, и, поскольку порт не подвергался набегам, в охране посадочных площадок не было необходимости. Мужчины могли спокойно покидать корабль, и даже женщинам это не возбранялось. (Некоторые из женщин, живших на борту, не покидают корабль никогда – за исключением встреч Народа – с того времени, как попали на «Сису» в результате обмена девушек.)
Для Торби Лозиан был первой «чужой» планетой, ведь единственной планетой, которую он ясно помнил, был Джаббал. Поэтому юноша с нетерпением дожидался возможности осмотреть новые для него места. Но на первом месте была работа. После того как юноша был утвержден в звании стрелка, его перевели из гидропонистов на младшую должность в штате суперкарго. Статус Торби значительно повысился: торговля считалась более важным делом, чем ведение хозяйства. Теоретически в его обязанности входило осматривать грузы, но на практике этим занимался старший клерк, а Торби вместе со своими сверстниками из других отделов надрывался, перетаскивая контейнеры. Обработка грузопотока относилась к работам, к которым привлекались все свободные рабочие руки. Портовые грузчики никогда не допускались на «Сису», даже если из-за этого приходилось оплачивать их простой.
На Лозиане не существовало таможенных пошлин, так что покупатель получал уложенные в контейнеры мешки с листьями верги прямо у люка корабля. Несмотря на вентиляцию, в трюме стоял их пряный дурманящий аромат, напомнивший Торби о том, как месяцы назад в нескольких световых годах отсюда он, скрюченный в три погибели беглец, боявшийся укорочения, прятался в норе, устроенной в одном из контейнеров, а незнакомый друг тайком спасал его от полиции Саргона. Сейчас это казалось просто невероятным. «Сису» стал для юноши родным домом, и он даже мыслил на языке семьи.
С внезапным ощущением вины Торби подумал, что в последнее время он слишком редко вспоминает о папе. Неужели он его забыл? Нет, нет! Он ничего не мог забыть… ни папиного голоса, ни его отрешенного взгляда, когда тот начинал сердиться, ни его неуклюжих движений в зябкие рассветные часы, ни его непоколебимого спокойствия при любых обстоятельствах – да, ведь все эти годы он никогда не сердился на мальчика… нет, все же один раз Торби вывел его из себя.
«Я тебе не хозяин!»
Тогда папа разгневался. Это испугало Торби: он ничего не понял.
И лишь теперь, когда миновали месяцы и за кормой остались световые годы, Торби внезапно понял все. Рассердить отца могла только одна вещь: старик был до глубины души оскорблен напоминанием о том, что он, Калека Баслим, рабовладелец. Папа, который утверждал, что умного человека ничто не может оскорбить, потому что правда – не оскорбление, а на ложь не стоит обращать внимания.
И все же он обиделся, услышав правду, ведь формально он стал хозяином Торби, купив его на аукционе. Чепуха! Мальчик никогда не был его рабом, он был старику сыном… папа никогда не вел себя с ним как хозяин, даже если порой приходилось всыпать ему по заднице. Папа… был просто папой.
Теперь юноша понял, что единственное, что Баслим и впрямь ненавидел, было рабство.
Торби не знал, откуда у него взялась такая убежденность, но… он был уверен. Он не мог припомнить ни одного случая, когда Баслим впрямую говорил бы о рабстве; Торби помнил одно: папа постоянно повторял, что человек всегда должен быть свободен в своих мыслях.
– Эй!
К нему обращался суперкарго.
– Да, сэр?
– Ты двигаешь контейнер или пытаешься заснуть на нем?
Через трое местных суток, когда Торби и Фриц приняли душ и собрались выйти прогуляться, в ванную комнату заглянул боцман и, указав на Торби, произнес:
– От капитана наилучшие пожелания и просьба клерку Торби Баслиму-Краузе зайти к нему.
– Есть, боцман! – отозвался Торби и чертыхнулся про себя. Торопливо оделся, заглянул в свой кубрик и, предупредив Фрица, быстрым шагом отправился к капитану, надеясь, что боцман доложит тому, что Торби был в душе.
Дверь была открыта. Торби начал было докладывать по всей форме, но капитан поднял глаза и сказал:
– Здравствуй, сынок. Входи.
Торби переключился со служебного на семейное обращение:
– Да, отец.
– Собираюсь пойти прогуляться. Может быть, составишь мне компанию?
– Сэр? То есть, я хотел сказать, отец… было бы здорово!
– Прекрасно. Я вижу, ты уже готов. Пойдем. – Он выдвинул ящик стола и протянул Торби несколько изогнутых кусков проволоки. – Это тебе на карманные расходы; можешь купить себе какой-нибудь сувенир.
Торби посмотрел на проволоку:
– Сколько стоят эти штуки, отец?
– Вне Лозиана – ничего. Поэтому оставшиеся ты мне потом вернешь, и я обменяю их на валюту. Лозиане рассчитываются с нами торием и другими товарами.
– Да, но как мне узнать, сколько стоит та или иная вещь?
– Можешь положиться на их слово. Лозиане не мошенничают и не торгуются. Странные создания. Не то что на Лотарфе… Там, если ты берешь кружку пива, поторговавшись какой-нибудь час, считай, тебе крупно повезло.
Торби сказал себе, что понимает жителей Лотарфа гораздо лучше, чем лозиан. Было что-то неприличное в том, чтобы приобретать товар, не поторговавшись хорошенько. Но у фраки варварские обычаи, и к ним приходилось приспосабливаться. «Сису» гордился тем, что в его отношениях с фраки никогда не случалось недоразумений.
– Ну что, идем? Поговорим по дороге.
Когда они спускались, Торби посмотрел на стоящий поблизости корабль вольных торговцев «Эль-Нидо», принадлежавший клану Гарсиа.
– Отец, мы идем навестить их?
– Нет, мы обменялись визитами сразу по прибытии.
– Я говорю о другом. Будут ли какие-нибудь встречи, вечеринки?
– Ах это? Мы с капитаном Гарсиа решили отложить развлечения. Они торопятся отправиться в путь. Однако нет никаких препятствий к тому, чтобы ты навестил их в свободное от работы время. Но вряд ли стоит это делать. Обычный корабль, очень похож на «Сису», только менее современный.
– Я надеялся, что мне позволят осмотреть их компьютер.
Они спустились и вышли на землю.
– Сомневаюсь, чтобы тебе разрешили зайти в компьютерную. Гарсиа очень суеверны.
Когда они отошли от подъемника, к ним подбежал лозианский малыш и принялся носиться вокруг них, сопя и обнюхивая их ноги. Капитан Крауза позволил маленькому созданию изучить себя, затем мягко произнес:
– Ну ладно, хватит, – и осторожно отодвинул мальца в сторону.
Подоспевшая мамаша свистом подозвала ребенка и, взяв на руки, пару раз шлепнула его. Крауза махнул ей рукой:
– Привет, друг!
– Привет, торговец, – ответила та на интерлингве пронзительным свистящим голосом.
Ростом она была на треть ниже Торби и стояла на четырех лапах, освободив передние. Ребенок опирался на все шесть. Оба, и мать и дитя, были гладкими, симпатичными и востроглазыми. Они очень понравились Торби; удивило его только одно – у них было два рта: один для приема пищи, другой – чтобы дышать и говорить.
Капитан Крауза продолжил прерванную беседу:
– Ты великолепно взял на прицел тот лозианский корабль.
Торби покраснел:
– Так вы знаете об этом, отец?
– Плохой был бы из меня капитан, если бы я не знал о таких вещах. О, я понимаю, что тебя тревожит. Не думай об этом. Если я указываю тебе цель, ты просто обязан спалить ее. А я обязан отключить твои цепи, если мы опознаем дружественный корабль. Как только я поставлю переключатель на «отбой», твой компьютер не выдаст команды «пуск», ракеты разоружаются, пусковая установка блокируется, и главный механик уже не сможет дать команду на самоуничтожение корабля. Так что даже если ты услышал мой приказ прекратить прицеливание либо в горячке боя ты его не услышал, это ничего не меняет. Заканчивай наведение и стреляй – только так и надлежит поступать.
– Я не знал об этом, отец.
– Разве Джери тебе не объяснил? Ты должен был видеть этот переключатель – такой большой красный, справа на моем пульте.
– Но я ни разу не был в центре управления, отец.
– Да? Что ж, мы исправим это упущение, в один прекрасный день хозяином центра можешь оказаться и ты. Напомни мне об этом… как только мы покинем физическое пространство.
– Слушаюсь, отец.
Торби обрадовался возможности войти в эту святая святых – он был уверен, что едва ли хотя бы половина его родственников побывала там, – но замечание капитана его удивило. Неужели бывший фраки может взять бразды правления кораблем в свои руки? Приемный сын мог вполне законно претендовать на эту беспокойную должность – такое случалось, когда у капитанов не было собственных сыновей. Но бывший фраки?
– Я не уделял тебе должного внимания, сын, – продолжал капитан Крауза. – Того, что заслуживает сын Баслима. Но наша семья так велика, что у меня не хватает времени. Как к тебе относятся новые родственники? Все в порядке?
– Еще бы, отец!
– Мм… рад это слышать. Ведь… Ну, ты знаешь… ты не родился среди Народа.
– Да. Но ко мне все относятся очень хорошо.
– Отлично. О тебе дают только прекрасные отзывы. Похоже, ты очень быстро набираешься ума-разума для… В общем, учишься быстро.
«Для фраки», – Торби с горечью закончил в уме недоговоренную фразу. Капитан продолжал:
– Ты уже побывал в машинном отделении?
– Нет, сэр. Только однажды был на тренажере.
– Сейчас самое подходящее время, пока мы на грунте. Так безопаснее, а молитвы и очистительные обряды занимают меньше времени. – Крауза несколько секунд молчал, потом продолжил: – Впрочем, нет. Подождем окончательного решения вопроса о твоем статусе. По мнению главного механика, тебя надо перевести в его отдел. Ему взбрело в голову, что у тебя все равно не будет детей и он может воспользоваться этой экскурсией, чтобы зацепить тебя на крючок. Ох уж эти механики!
Торби отлично понял капитана, даже его последний возглас. Все считали механиков слегка свихнувшимися; полагали, что излучение маленькой рукотворной звезды, дающей жизнь кораблю, ионизирует их мозговую ткань. Правда это была или нет, но механикам сходили с рук весьма серьезные нарушения правил этикета. Формула «Невиновен ввиду невменяемости» была молчаливо признававшейся привилегией людей, непрерывно подвергавшихся одной из опасностей ремесла космонавта. Главный механик осмеливался пререкаться даже со старшим помощником.
Однако младшие механики не допускались к вахтам в машинном отделении до тех пор, пока могли надеяться обзавестись потомством. Они обслуживали вспомогательное оборудование и несли тренировочные вахты на тренажере. Торговцы очень серьезно относились к риску вредных мутаций, поскольку были подвержены радиации в гораздо большей степени, чем жители планет. Никто из них не носил на себе явных следов мутации. Что происходило с младенцами, родившимися с отклонениями? Это было окутано тайной, хранимой столь строго, что Торби даже не знал о такой проблеме. Он лишь видел, что вахты при силовых установках несут исключительно пожилые люди.
О том, чтобы обзаводиться потомством, Торби тоже не думал. Юноша лишь уловил в замечании капитана намек на то, что главный механик считал его способным в короткий срок приобрести высокий статус вахтенного механика силовой установки. Торби был поражен столь блестящей перспективой. Люди, посвятившие себя безумным богам ядерной физики, уступали по статусу лишь астронавигаторам… но в душе ставили себя куда выше. Их самооценка была гораздо ближе к истине, чем официальное мнение; даже заместитель капитана, пытающийся с высоты своего положения шпынять вахтенного силовой установки, вполне мог перейти к ответственному занятию пересчитывания груза в трюме, в то время как механик, отдохнувши малость в лазарете, вернулся бы на прежнее свое место. Неужели бывший фраки мог мечтать о таких высотах? Неужели он смог бы в один прекрасный день стать главным механиком и безнаказанно пререкаться даже со старшим помощником?
– Отец, – нетерпеливо произнес Торби, – главный механик считает, что я мог бы изучать ритуалы машинного отделения?
– А я о чем толкую?
– Да, сэр. Э-э-э… Интересно, почему он так решил?
– Ты прикидываешься? Или ты такой скромник? Тот, кто осилил математику системы управления огнем, сумеет овладеть и ядерной техникой. Но с равным успехом он может заняться и астронавигацией, что ничуть не менее важно.
Механики даже не прикасались к грузам; их единственной обязанностью в портах было заправить корабль дейтерием и тритием и решить другие узкоспециальные задачи. К ведению хозяйства они тоже не привлекались. Они…
– Отец! Я вовсе не прочь стать механиком.
– Вот как? Если ты так думаешь, забудь об этом.
– Но…
– Что «но»?
– Ничего, сэр. Слушаюсь, сэр.
Крауза вздохнул:
– Сынок, я принял на себя определенные обязательства по отношению к тебе, и я постараюсь устроить все наилучшим образом.
Он прикинул, что можно рассказать парню. Мать сказала, что, если бы Баслим хотел, чтобы мальчик знал содержание послания, он передал бы текст на интерлингве. С другой стороны, теперь, когда Торби овладел языком семьи, он вполне справился бы с переводом. Вероятнее всего, он забыл текст.
– Торби, ты знаешь, кто твоя семья?
Юноша удивился:
– Моя семья, сэр, это «Сису».
– Верно! Но я спрашиваю о семье, в которой ты был до того, как появился на корабле.
– Вы говорите о папе? О Баслиме Калеке?
– Нет-нет! Он был твоим приемным отцом – таким же, как и я. Что ты знаешь о семье, в которой родился?
– По-моему, у меня никогда не было семьи, – мрачно произнес Торби.
Сообразив, что задел больное место, Крауза поспешно возразил:
– Нет, сын, не стоит так уподобляться своим приятелям. Если бы не было фраки, с кем бы мы торговали? Чем бы тогда жил наш Народ? Родиться одним из нас – это счастье, но и родиться фраки – вовсе не позор. Каждый атом Вселенной имеет свое предназначение.
– Я ничего не стыжусь!
– Ну-ну, не волнуйся.
– Извините, сэр. Мне нечего стыдиться своих родственников. Просто я не знаю, кто они были. Я же совсем ничего не знаю, может быть, они были даже кем-то из Народа.
Крауза не мог скрыть удивления.
– Что ж, может, так оно и было, – медленно произнес он.
В основном рабов покупали на планетах, которые порядочные торговцы даже и не посещают, многие рождаются в поместьях своих хозяев… но, как ни печально, какой-то процент составляли экипажи кораблей Народа, захваченные рейдерами. Вот этот парень… интересно, пропадал ли какой-нибудь корабль торговцев в соответствующее время? Капитан подумал, нельзя ли во время встречи заняться установлением личности юноши, покопавшись в записях коммодора.
И тут открывались еще кое-какие возможности. Некоторые старшие помощники небрежно относятся к обязанностям, связанным с идентификацией новорожденных, а некоторые дожидаются очередной встречи. Вот мать, она никогда не считалась с расходами на длинные передачи через N-пространство и требовала, чтобы дети регистрировались немедленно, – на «Сису» не терпели расхлябанности.
Представим себе, что мальчик был захвачен на торговом корабле, а его данные так и не попали к коммодору. Какая несправедливость – потерять права, положенные человеку по рождению!
В голову капитана закралась мысль. Ошибку можно исправить несколькими путями. Пропадал ли какой-нибудь свободный корабль? Крауза не помнил.
Говорить об этом он тоже не мог. Но какая прекрасная возможность подарить парню чистую родословную! Если только появится эта возможность…
Крауза заговорил о другом:
– В каком-то смысле, парень, ты всегда принадлежал к Народу.
– Извините, отец?
– Баслим был почетным членом Народа.
– Что?! Как это, отец? Какого корабля?
– Всех. Его избрали на встрече. Видишь ли, сын, когда-то очень давно случилось нечто постыдное. Но Баслиму удалось все уладить. И теперь весь Народ в долгу перед ним. Я не могу рассказать тебе больше. Хочу спросить: ты думал о женитьбе?
Это было последнее, что сейчас заботило Торби: больше всего он хотел узнать о том, что сделал папа и как он стал одним из Народа. Но он понял, что его старший собеседник наложил на эту тему запрет.
– Ну… Нет, отец.
– Твоя бабушка считает, что ты начал всерьез заглядываться на девушек.
– Да, сэр, бабушка никогда не ошибается, но… я об этом никогда не задумывался.
– Холостой мужчина неполноценен. Впрочем, мне кажется, что ты еще недостаточно взрослый. Веселись со всеми девчонками и не плачь ни об одной – но помни наши обычаи.
Крауза подумал, что согласно пожеланию Баслима он должен обратиться к Гегемонии за помощью и выяснить, откуда же паренек родом. И будет не совсем удобно, если Торби женится раньше, чем представится такая возможность. Между тем за месяцы пребывания на «Сису» юноша значительно подрос. Смутное ощущение, что сама идея найти потерянных (или подобрать поддельных) родичей для Торби противоречит его обязательствам перед Баслимом, заставляла капитана нервничать.
И тут ему в голову пришла замечательная идея:
– Знаешь что, сынок? Вполне возможно, девушка, которая тебе нужна, вовсе не на нашем корабле. На женской половине левого борта их не так уж и много, а ведь женитьба – дело серьезное. Жена может поднять твой статус, но может и обратить его в ничто. Так что давай пока не думать об этом. На большой встрече ты сможешь познакомиться с сотнями подходящих девушек. И если ты встретишь ту, которая тебе понравится и которой понравишься ты, мы обсудим это с бабушкой. Если она одобрит твой выбор, мы начнем разговор насчет ее обмена. И скупиться мы не станем. Идет?
Такое решение сулило отсрочку в решении проблемы, и это было очень кстати.
– Отличная мысль, отец!
– На том и покончим.
Крауза с облегчением подумал, что, пока Торби будет встречаться с «сотнями девушек», он сможет порыться в архивах, и ему не придется пересматривать свои обязательства перед Баслимом до того, как он справится с этой задачей. Парень вполне может оказаться потомком Народа – на самом деле его несомненные достоинства исключали даже предположение, что он родился среди фраки. Если так, то пожелания Баслима будут исполнены в точном соответствии с духом и буквой его послания. А до тех пор можно выкинуть это из головы!
Прошагав около мили, они вышли к окраине города. Поглядывая на изящные лозианские корабли, Торби с раскаянием подумал о том, что едва не сжег одну из этих прекрасных машин. Но потом ему вспомнились слова отца о том, что выбор цели не входит в обязанности стрелка.
Они вступили в зону уличного движения, и Торби тут же забыл о своем беспокойстве. Лозиане не пользуются ни автомобилями, ни такой роскошью, как носилки и портшезы. Пешком они передвигаются вдвое быстрее бегущего человека, а в случае спешки берут некий аппарат, наводящий на мысль о реактивной тяге. Четыре, а порой все шесть лап просовываются в рукава, оканчивающиеся чем-то вроде коньков. Тело поддерживается рамой, на которой установлен и двигатель (принципа его действия Торби так и не понял). В этой нелепой механической сбруе лозиане носились, словно маленькие ракеты, пренебрегая элементарной безопасностью, рассыпая вокруг себя искры, издавая пронзительный визг. На поворотах они напрочь забывали о трении, инерции, гравитации и тормозили в самый последний момент.
Потоки пешеходов и механизированных лихачей свободно смешивались, причем правил дорожного движения, по-видимому, не было и в помине. Казалось, что возрастного ограничения на право вождения тут не существовало, и самые юные лозиане представляли собой лишь еще более безрассудную копию старших.
Торби даже засомневался, сможет ли он улететь с этой планеты живым.
Лозиане мчались навстречу Торби по чужой полосе движения («своих» полос тут вовсе не было), останавливаясь у самых его ног, со свистом проносились мимо – так близко, что у него перехватывало дыхание и бешено колотилось сердце, – но тем не менее всякий раз благополучно избегали столкновения. Торби едва успевал уворачиваться. После нескольких таких прыжков он счел за лучшее следовать примеру своего приемного отца. Капитан Крауза спокойно и упрямо продвигался вперед, как бы рассчитывая на то, что сумасшедшие водители сочтут его неподвижным предметом. Торби усомнился было в правильности такой тактики, но… похоже, этот метод работал.
Торби никак не мог понять городскую планировку. Машины и пешеходы устремлялись всюду, куда только можно было проехать или пройти, и разделения на общественные и частные территории, по-видимому, не существовало. Сначала они двигались по чему-то, что Торби про себя назвал площадью, а затем, поднявшись по пандусу, – сквозь некое строение, не имевшее отчетливых границ: ни вертикальных стен, ни крыши, потом вновь вышли наружу и спустились сквозь арку, под которой был проход. Торби полностью потерял ориентировку.
Однажды ему показалось, что они проходят сквозь частный дом: им пришлось проталкиваться в толпе, которая была занята чем-то вроде званого обеда. Гости только убирали конечности с их пути.
Крауза остановился:
– Мы почти пришли. Сейчас мы нанесем визит одному фраки, который купил наш груз. Мы встречаемся, чтобы утрясти кое-какие недоразумения, возникшие в ходе торгов. Он оскорбил меня, предложив плату; сейчас нам предстоит вновь стать друзьями.
– Мы что, собираемся отдать товар даром?
– Что бы тебе ответила бабушка? Нам уже заплатили, но сейчас я отдам ему товар бесплатно, а он подарит мне торий в знак своей симпатии ко мне. Обычаи лозиан не позволяют им заниматься таким мерзким делом, как торговля.
– Они не торгуют друг с другом?
– Конечно торгуют. Выглядит это так: один фраки дает другому то, что у него просят. И тут – разумеется, чисто случайно – у второго оказываются в наличии деньги, которые он спешит безвозмездно всучить первому. Потом выясняется, что оба подарка имеют одинаковую стоимость. Лозиане очень хитрые деляги, сын: лишний кредит нам здесь никогда не перепадет.
– К чему же такие нелепости?
– Если задумываться над тем, почему фраки поступают так или этак, можно свихнуться. Находясь на их планете, ты должен приспосабливаться к местным обычаям… так будет лучше всего. Теперь слушай и запоминай. Во время встречи состоится дружеский обед, но… для лозиан это неприемлемо: они «теряют лицо». Поэтому между нами будет установлен экран. Твое присутствие необходимо, потому что там будет лозианин-сын, точнее – дочь. Фраки, с которым я встречаюсь, – мать семейства, а не отец. У меня сложилось впечатление, что у лозиан мужчины находятся в подчиненном положении. Но обрати внимание: когда я буду говорить через переводчика, я буду использовать мужской род.
– Почему же?
– Потому что они достаточно хорошо осведомлены о наших обычаях и знают, что главу дома обозначают мужским родом. Если ты вдумаешься, то поймешь, что в этом есть определенная логика.
Торби задумался. Кто был главой семьи? Отец? Или, может быть, бабушка? Разумеется, старший помощник, отдавая распоряжение, подписывает его «по приказу капитана», но это лишь для того, чтобы… нет. Хотя, как бы то ни было…
Внезапно Торби пришло в голову, что во многих отношениях нелогичны именно традиции семьи. Но капитан продолжал:
– На самом деле мы не станем с ними есть: это не более чем условность. Тебе подадут зеленую тягучую жидкость – просто поднеси ее к губам, иначе она может выжечь тебе кишки. И… – капитан запнулся, оглядываясь на промчавшегося в опасной близости очередного ездока, – будь внимателен, и ты сумеешь понять, как вести себя в следующий раз. О, я совсем забыл! Я спрошу, сколько лет сыну хозяина, и потом такой же вопрос будет задан тебе. Отвечай «сорок».
– Почему сорок?
– Потому что в их понятиях сорок лет – самый подходящий возраст для сына, который помогает отцу.
Они прибыли на место – непохоже, чтобы тут было частное владение. Тем не менее они присели на корточки напротив двух лозиан, третий прижался к ним сбоку. Разделяющий их экран был размером с шарфик, Торби мог все видеть поверх него. Он пытался смотреть в оба, слушать и вникать, но ему мешало оживленное движение. Лозиане проносились мимо и даже порой между сидящими, пронзительно и весело визжа.
Хозяин начал с обвинения капитана Краузы; он говорил, что тот обманом заставил его совершить постыдный поступок. Переводчика было почти невозможно понять, но он проявил удивительное мастерство в употреблении бранных выражений интерлингвы. Торби не мог поверить своим ушам и ожидал, что отец либо тут же повернется и уйдет прочь, либо затеет скандал.
Однако Крауза спокойно выслушал и выступил с вдохновенной, исполненной поэтики речью, обвиняя лозиан во всевозможных пороках – от порчи грузов и оснастки кораблей до распространения токсикомании и наркомании на звездных путях.
Произнесенные слова настроили договаривающиеся стороны на дружественный лад. Лозианин преподнес капитану торий и выразил намерение подарить ему своих сыновей и все свое имущество.
Крауза с благодарностью принял дар и выразил желание расстаться с «Сису» и всем, что было на борту.
Затем стороны сделали широкий жест и вернули друг другу подарки. В итоге был сохранен «статус-кво», и каждый оставил у себя в качестве символа дружбы лишь то, чем уже завладел к нынешнему моменту: лозианин – много центнеров листьев верги, торговец – слитки тория. Оба сошлись во мнении, что верга и торий – сущая безделица, пустяк, не более чем символ нежной дружбы. В приливе нахлынувшего чувства лозианин подарил капитану своего сына, и Крауза тут же преподнес ему (или ей?) в подарок Торби. Последовавший затем обмен мнениями выявил, что оба они слишком молоды, чтобы покидать родные гнезда.
Возникшее затруднение было разрешено предельно просто: дети обменялись именами. Торби стал обладателем имени, которое ему вовсе не нравилось и которого он даже не мог произнести. Затем последовал «обед».
Торби даже представить не мог, как можно пить эту отвратительную зеленую бурду. Поднеся ее ко рту, он почувствовал, как его ноздри опалило огнем, и закашлялся. Капитан предостерегающе посмотрел на него.
«Поев», они тут же двинулись в обратный путь. Никаких «до свидания», просто поднялись с места и отправились восвояси. Пробираясь, словно лунатик, сквозь уличную толчею, капитан Крауза задумчиво произнес:
– Для фраки они вовсе не плохие существа. Никакого авантюризма, и притом кристально честны. Меня всегда интересовало, что бы они стали делать, если бы я принял всерьез какой-нибудь из их подарков. Вероятно, отдали бы без всяких возражений.
– Не может быть!
– Не будь так уверен в этом, парень. Я вполне мог бы обменять тебя на этого недозрелого лозианчика.
Торби умолк.
Покончив с делами, Крауза помог Торби сделать покупки и сориентироваться на местности, что принесло юноше немалое облегчение, ибо он не знал ни что купить, ни как пройти к кораблю. Приемный отец отвел его в лавку, хозяин которой говорил на интерлингве. Лозиане производят массу вещей, исключительно сложных на вид, о назначении которых Торби мог только догадываться. По совету капитана он выбрал маленький полированный кубик, внутри которого, если его потряхивать, проецировались бесконечные виды Лозиана. Торби протянул продавцу одну из проволочных «банкнот», и тот дал ему сдачу: деньги висели у него на шее, на манер ожерелья. Затем лозианин подарил Торби магазин со всем его содержимым.
Торби через Карузу передал продавцу свои сожаления, что ему нечего предложить взамен, кроме как поступить к нему в услужение до конца своих дней. Из этой неловкой ситуации они вышли, обменявшись учтивыми оскорблениями.
Наконец на горизонте показался космопорт, и, увидев вдали родные контуры «Сису», Торби почувствовал облегчение.
В каюте сидел Джери, задрав ноги на стол и заложив руки за голову. Он хмуро посмотрел на Торби.
– Привет, Джери!
– Здравствуй.
– Топтал почву?
– Нет.
– А я прогулялся. Смотри, что я купил! – Торби протянул племяннику волшебный кубик. – Потряси его, и каждый раз новое изображение.
Джери посмотрел одну картинку и вернул кубик обратно:
– Очень интересно.
– Ты чего такой смурной? Съел что-нибудь не то?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Джери опустил ноги на палубу и посмотрел на Торби:
– Я возвращаюсь в компьютерную.
– Что?
– Да нет, статуса я не потерял. Это только на время, пока я кого-нибудь не обучу.
Торби похолодел:
– Ты хочешь сказать, что меня выставляют?
– Нет.
– Так что же случилось?
– Мату обменяли.
