Следующие несколько часов Торби провел в темных коридорах неподалеку от их разрушенного жилища, возле первой развилки, где он мог бы услышать отца, если тот вернется домой, и откуда легко мог уйти, если появится полиция.

Он почувствовал, что засыпает, вздрогнул, очнулся и решил, что неплохо было бы узнать, который час; у Торби было такое ощущение, будто он сидит здесь не меньше недели. Вернувшись домой, он отыскал и снова зажег свечу. Но их единственные часы, их домашняя «Вечность», оказались разбитыми. Радиоактивная капсула, разумеется, продолжала отсчитывать время, но стрелки стояли. Торби посмотрел на них и заставил себя подумать о том, как ему теперь быть.

Будь отец на свободе, он бы уже вернулся. Но его схватила полиция. Может, они допросят его и отпустят?

Нет, не отпустят. Насколько Торби было известно, отец никогда не причинял Саргону вреда. С другой стороны, он уже давно знал, что Баслим не просто безобидный старый нищий. Торби понятия не имел, зачем отец делал все то, что не вязалось с образом «безобидного старого нищего», но полиция, по-видимому, знала или подозревала. Примерно раз в год полицейские «чистили» развалины, бросая в самые подозрительные лазы гранаты с рвотным газом; в итоге приходилось проводить пару ночей где-нибудь в другом месте, и только. Но на сей раз полицейские провели настоящую облаву. Они пришли, чтобы схватить отца, и они что-то искали.

Полиция Саргона руководствовалась принципами более древними, чем правосудие: если они предполагали, что человек виновен, они снова и снова допрашивали его все более суровыми методами, пока он не начинал говорить… Методы допроса были настолько хорошо всем известны, что задержанные предпочитали признаться еще до начала дознания. Однако Торби был уверен, что полиции не удастся заставить отца говорить о том, о чем он не захочет говорить.

Так что допрашивать его будут долго.

Быть может, они уже мучают его в эту самую минуту. У Торби судорожно сжался желудок.

Он должен вырвать папу из их лап.

Но как? Разве в силах один муравей штурмовать Президиум? А шансы Торби были немногим выше, чем у этого муравья. Баслим может сидеть в камере местного полицейского участка. Самое подходящее место для такой мелкой сошки. Но Торби почему-то был уверен, что папа его не мелкая сошка… В таком случае он мог оказаться где угодно, хоть в застенках самого Президиума.

Торби мог бы отправиться в местный участок и спросить, куда девали его хозяина, однако репутация полиции Саргона была такова, что ему это даже не пришло в голову. А если бы он попытался выдать себя за ближайшего родственника, его тут же посадили бы в другую камеру и начали бы выколачивать ответы на те же вопросы, которые задают сейчас Баслиму, чтобы проверить, правду ли говорит старик (если, конечно, он им что-нибудь вообще говорит).

Торби не был трусом, он просто понимал, что ножом воду не разрежешь. Он мог что-то сделать для отца только окольными путями. Он не мог «качать права», у него не было прав. Такая мысль даже не пришла ему в голову. Будь его карманы набиты стелларами, можно было бы решиться на подкуп. Но у Торби едва ли наберется два минима. Оставалось действовать потихоньку, и для этого ему нужна была информация.

Он пришел к такому решению, как только понял, что полиция не освободит отца ни сейчас, ни позже. И все-таки в надежде на невозможное Торби написал записку, сообщая папе, что вернется завтра, и положил ее на полочку для сообщений.

Когда он выглянул наружу, была уже ночь. Торби никак не мог сообразить, сколько времени он провел в подземелье – то ли полдня, то ли около полутора суток. Поэтому он изменил свои планы: поначалу он собирался найти зеленщицу Ингу и расспросить ее, но, поскольку полиции поблизости не было, он мог спокойно идти куда угодно, разумеется стараясь не нарываться на ночные патрули. Но куда ему идти? Кто сможет или захочет дать ему нужную информацию?

У Торби были десятки друзей, сотни людей он знал в лицо. Однако на всех его знакомых распространялось действие комендантского часа – Торби встречался с ними только днем и даже не знал, где они ночуют. Но был один район, где комендантский час не действовал: заведения на Веселой улице и примыкавших к ней переулках на ночь не закрывались. Ради процветания торговли и в интересах залетных космонавтов бары, игорные дома и прочие гостеприимные заведения для чужаков в этом районе около космопорта круглые сутки держали двери нараспашку. Простолюдины и вольноотпущенники могли оставаться там на всю ночь, правда от начала комендантского часа до рассвета он не мог оттуда уйти без риска быть задержанным патрулем.

Но риск не волновал Торби: он не собирался попадаться кому-либо на глаза и, хотя район патрулировался полицией, хорошо знал их привычки. Они ходили парами, держась освещенных мест, и покидали свой маршрут лишь для подавления очень шумных нарушений правопорядка. Этот район привлекал Торби еще и тем, что слухи о любом событии разносились тут задолго до того, как о нем сообщали в новостях, и были много полнее скудных официальных сообщений, в которых факты либо перевирались, либо просто замалчивались.

Наверняка на Веселой улице найдется хоть один человек, который знает, что случилось с отцом.

В загульный район Торби проник, пробираясь по крышам. Спустившись по водосточной трубе в темный двор, он вышел на Веселую улицу и остановился поодаль от фонарей, высматривая патрульных или знакомых. Народу кругом было полно, но в основном это были приезжие. Торби знал всех владельцев и почти всех работников каждого из заведений по обе стороны улицы, но войти в них не спешил, опасаясь попасть в лапы полиции. Он хотел найти человека, которому доверял, и поговорить с ним где-нибудь в подворотне.

Ни полиции, ни знакомого лица. Ан нет! Вон тетушка Сингам.

Из всех гадалок, промышлявших на Веселой улице, тетушка Сингам была самой лучшей, потому что никогда не нагадывала ничего, кроме удачи. И если предсказания тетушки не сбывались, клиенты были на нее не в обиде: приветливый голос тетушки звучал очень уж убедительно. Ходили слухи, что она приумножила свое состояние, продавая информацию полиции, но Торби не верил этим сплетням, потому что им не верил отец. Тетушка наверняка была в курсе всех новостей, и Торби решил рискнуть. Если она и стучит в полицию, то сможет сказать лишь, что он жив и на свободе, а это они и так знали.

За углом справа от Торби находилось кабаре «Райский порт». Перед ним-то и расстелила свой коврик тетушка, дожидаясь конца представления, когда на улицу повалят клиенты.

Торби огляделся по сторонам и быстрым шагом прошел вдоль стены почти до самого кабаре.

– Тсс! Тетушка!

Гадалка испуганно оглянулась, потом лицо ее приняло равнодушное выражение. Не разжимая губ, но достаточно громко, чтобы он мог ее услышать, она проговорила:

– Беги, сынок! Прячься! Ты что, с ума сошел?

– Тетушка… куда они его упекли?

– Забейся в нору и закрой за собой вход! За твою голову назначена награда!

– Награда? Брось, тетушка, кто станет платить за меня награду? Скажи лучше, где они его держат. Ты знаешь?

– Не держат они его!

– «Не держат»? Как это?

– Ты что, не знаешь? Ох, бедный мальчик! Они его укоротили.

Торби был так потрясен, что потерял дар речи. Хотя Баслим не раз говорил с ним о своей смерти, Торби никогда не воспринимал его слова всерьез. Он даже представить себе не мог, что отец когда-нибудь умрет и покинет его.

Она говорила что-то еще, но Торби не слышал, и ей пришлось повторить:

– Ищейки! Сматывайся!

Торби посмотрел через плечо. В их сторону шли двое патрульных. Самое время удирать! Но с одной стороны была улица, с другой – глухая стена. И ни одной лазейки, кроме дверей в кабаре… Если он шмыгнет туда в том наряде, что на нем был, прислуга просто кликнет патруль.

Но другого выхода не было. Торби повернулся к полицейским спиной и вошел в узкое фойе кабаре. Там никого не оказалось. На сцене шло последнее действие, и даже зазывалы не было видно. Зато тут стояла стремянка, а на ней ящик с прозрачными буквами, которые вывешивались снаружи для оповещения об очередном представлении. Торби бросил на них взгляд, и тут его осенила идея, которая преисполнила бы сердце Баслима гордостью за своего питомца. Схватив ящик и стремянку, Торби вернулся на улицу.

Полицейские были уже близко, но Торби, не обращая на них внимания, приладил стремянку под небольшим освещенным навесом над входом и полез наверх, держась к патрульным спиной. Его тело было ярко освещено, но лицо и плечи скрылись в тени над верхней строчкой афиши. Одну за другой он принялся снимать буквы, из которых было составлено имя звезды нынешнего представления.

Двое полицейских подошли вплотную и остановились прямо под ним. Торби постарался унять охватившую его дрожь и продолжал трудиться с апатичной размеренностью наемного работника, выполняющего осточертевшую ему работу. Снизу послышался голос тетушки:

– Добрый вечер, сержант!

– Добрый вечер, тетушка. Чем сегодня дуришь головы клиентам?

– Вот еще, зачем мне это? Я вижу в будущем твоем прелестную юную деву, руки ее прекрасны, как птицы. Дай мне ладонь, может быть, я прочту там ее имя.

– А что скажет моя жена, не знаешь? Нет, сегодня мне не до болтовни, тетушка. – Сержант посмотрел на мальчика, меняющего над входом вывеску, и потер подбородок. – Мы ловим отродье старого Баслима. Ты его не видела?

Он еще раз поднял голову, наблюдая за возней наверху, и его зрачки слегка расширились.

– Я что, сижу тут и сплетни собираю, по-твоему?

– Мм… – Полицейский повернулся к напарнику. – Рой, пошарь-ка в заведении у Туза и не забудь про сортир. А я понаблюдаю за улицей.

– Есть, сержант!

Напарник ушел, и старший полицейский вновь повернулся к гадалке:

– Плохи дела, тетушка… Кто бы мог подумать, что старый Баслим, этот калека, станет шпионить против Саргона?

– И в самом деле, кто? – Она наклонилась вперед. – А правда, что он умер от страха прежде, чем его укоротили?

– У него был при себе яд. Старик, видно, заранее знал, что ему грозит. Из норы его вытащили почти мертвым. Вот уж позлился наш капитан.

– Зачем его укорачивали, если он уже помер?

– Ну-ну, ты же знаешь, тетушка: закон есть закон. Вот его и укоротили, хотя мне это тоже не нравится. – Сержант вздохнул. – Это печальный мир, тетушка. Как подумаю о несчастном парнишке, которому этот старый мошенник задурил голову… А теперь комендант с капитаном ждут не дождутся получить от парня ответы на вопросы, на которые так и не ответил старик.

– Какая им от него польза?

– Да никакой, естественно. – Сержант поковырял землю концом дубинки. – Но будь я на месте этого парня и знай, что старик помер, и у меня нет ответов на разные вопросы… я был бы уже ой как далеко отсюда. Нашел бы ферму подальше от города, где нужна дешевая рабочая сила. Но раз я не он, то пусть мне этот парень только попадется, от меня так просто не убежишь, уж я его отведу на допрос к капитану.

– Скорее всего, он сейчас зарылся где-нибудь в бобовые грядки и помирает от страха.

– Возможно. Но это все же лучше, чем расхаживать по городу в укороченном виде. – Сержант еще раз осмотрел улицу и крикнул: – Ладно, Рой! Чего ты там застрял?

Прежде чем уйти, он еще раз взглянул на Торби.

– Ну, пока, тетушка. Если увидишь его, кликни нас.

– Разумеется. Хайль Саргон!

– Хайль, хайль…

Полицейский медленно пошел прочь, а Торби продолжал делать вид, будто работает. Он изо всех сил пытался унять нервную дрожь. Из кабаре повалил народ, и тетушка заголосила, суля счастье, удачу и милости фортуны – все за одну монетку. Торби уже собирался спуститься, сложить стремянку, забросить ее в кабаре и смыться, когда в его лодыжку вцепилась чья-то рука.

– Что ты здесь делаешь?

Торби похолодел, но тотчас сообразил, что это всего лишь управляющий, разгневанный тем, что его вывеску разобрали. Не глядя вниз, Торби сказал:

– А что случилось? Вы же сами мне заплатили, чтобы я снял эту афишу.

– Я? Заплатил тебе?

– Ну конечно. Вы сказали мне… – Торби скосил глаза вниз и притворился изумленным и смущенным. – Ой, это были не вы!

– Еще бы! А ну, слезай!

– Не могу! Вы держите меня за ногу!

Человек отпустил Торби и отступил на шаг, чтобы мальчик мог спуститься.

– Не знаю, какой идиот велел тебе… – Увидев попавшее в луч света лицо мальчика, он запнулся и закричал: – Эй, это же парень того нищего!

Мужчина попытался его схватить, и Торби бросился бежать. Он лавировал между прохожими, а вслед ему несся вопль:

– Патруль! Патруль! Полиция!

Потом он снова оказался в темном дворе и, подгоняемый адреналином в крови, взлетел по водосточной трубе, словно по лестнице. Он остановился, лишь преодолев добрую дюжину крыш, уселся возле дымохода и, переведя дух, попытался собраться с мыслями.

Итак, отец мертв. Этого не могло быть, но это случилось. Старина Подди не стал бы говорить, не знай он наверняка. И голова отца в эту минуту торчит на колу возле пилона вместе с головами других бедолаг! На миг представив себе это ужасное зрелище, Торби сжался в комок и заплакал.

Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову и встал на ноги, вытирая глаза костяшками пальцев.

Папа мертв. Ладно, что же теперь делать?

Во всяком случае, папа сумел избежать допросов. К горечи в душе Торби примешалась гордость. Папа был по-настоящему умным человеком, и, хотя они его поймали, он все же напоследок посмеялся над ними.

И все-таки, как же теперь быть?

Тетушка Сингам предупредила: надо скрыться. Сержант Подди предельно ясно сказал, чтобы он сматывался из города. Хороший совет. Если Торби не хочет, чтобы его укоротили, надо покинуть город затемно. Отец не хотел бы, чтобы Торби сидел, дожидаясь ищеек: надо действовать быстро и без промедления. К тому же папе уже ничем не поможешь, он мертв… Эй, постой-ка!

«Когда я умру, ты найдешь человека и передашь ему послание. Я могу положиться на тебя? Ты ничего не забудешь?»

Да, папа! Ты можешь быть уверен: я ничего не забыл и передам все слово в слово! И тут Торби впервые вспомнил, почему он вернулся домой раньше обычного: в порт прибыл корабль «Сису»; его шкипер был одним из тех людей, которые значились в списке отца. «Первому из тех, кого ты встретишь» – вот что сказал Баслим. Я не потерял голову, папа; я немножко растерялся, но теперь я вспомнил, я сделаю! Я сделаю то, что ты говорил. С яростной решимостью Торби сказал себе: это послание наверняка и есть то самое последнее и самое важное дело, которое не успел завершить отец. Ведь они сказали, что он шпион. Ну что ж, он поможет отцу довести дело до конца. Я все сделаю, папа! Мы им еще покажем!

Торби не мучали угрызения совести из-за той «измены», которую он собирался совершить: его привезли сюда как раба, против воли, он не испытывал никакой преданности Саргону, и Баслим никогда не пытался привить ему подобные чувства. Самым сильным из всех чувств, которые он питал к Саргону, был суеверный страх, но даже он отступил под натиском яростной жажды мести. Сейчас Торби не боялся ни полиции, ни самого Саргона; он просто хотел избежать встречи с ними, чтобы выполнить последнюю волю Баслима. Ну а если его поймают, то… он надеялся, что все же успеет сделать все необходимое прежде, чем его укоротят.

Если «Сису» все еще в порту…

О, он должен быть там! Тем не менее первым делом нужно узнать, не покинул ли корабль планету… Хотя, впрочем, нет, сначала нужно укрыться, пока не рассвело. Улизнуть от шпиков сейчас в миллион раз важнее, чем раньше, именно сейчас, когда до его тупой башки дошло, что есть еще кое-что, что он может сделать для папы.

Скрыться, убедиться, что «Сису» еще в порту, передать послание его шкиперу… и это притом, что вся полиция района брошена на его поиски…

Может быть, лучше добраться до космоверфи, где его никто не знает, и, вернувшись в порт кружным путем, найти «Сису»? Нет, так не годится: он уже чуть не попал в лапы тамошних патрулей, и все потому, что не знал местности. А здесь ему, по крайней мере, знаком каждый дом и большинство жителей.

Но ему нужна помощь. Не может же он просто выйти на улицу и заговорить с первым попавшимся космонавтом! Кто из друзей поможет ему… рискуя нарваться на неприятности с полицией? Зигги? Не будь дураком: Зигги тут же его продаст за обещанную награду. За пару минимов Зигги продаст родную мать – Зигги считает, что тот, кто не думает о своей выгоде в первую очередь, в последнюю и всегда – просто сосунок.

Кто же? Торби с огорчением подумал, что все его друзья одного с ним возраста и, так же как и он, мало что могут сделать. Он не знал, где ночует большинство из них, и, уж конечно, не мог рыскать по округе днем, чтобы встретиться с кем-нибудь. Что же касается тех немногих, что жили вместе с родителями и адреса которых он знал, то, во-первых, им вряд ли можно доверять, а во-вторых, их родичи сразу же побегут в полицию. В большинстве своем законопослушные граждане из тех, что были ему ровней, старались не лезть не в свое дело и не ссориться с властями.

Ему нужен кто-то из друзей папы.

Их он повычеркивал почти так же быстро. О большинстве этих людей он не мог сказать наверняка, близкие это друзья или просто знакомые. Единственный человек, до которого можно добраться и который сумеет помочь, – Мамаша Шаум. Как-то раз она приютила Торби и Баслима, когда их выкурили газом из подземелья, и у нее всегда находилось для Торби доброе слово и холодное питье.

Приближался рассвет, и мальчик тронулся в путь.

Мамаша Шаум содержала пивную и гостиницу в дальнем конце Веселой улицы, прямо напротив ворот порта, через которые звездолетчики выходили в город. Спустя полчаса, миновав немало крыш, пару раз спустившись в темные дворы и один раз перебежав через освещенную улицу, Торби оказался возле ее заведения. Он не осмелился войти прямо в дверь: его увидело бы слишком много народу и Шаум была бы вынуждена вызвать патруль. Он подумал было о черном ходе и присел на корточки между двумя мусорными баками, присматриваясь, но потом рассудил, что, судя по голосам, на кухне битком народу.

Но когда он добрался до крыши, почти рассвело. Он все-таки отыскал чердачный люк, но ни открыть его, ни сломать голыми руками оказалось невозможно. Торби посмотрел во двор, рассчитывая спуститься вниз и, плюнув на все, проникнуть в дом с черного хода. Солнце почти взошло, и надо было спрятаться любой ценой. Заглянув за край крыши, он заметил вентиляционные отверстия – по одному с каждой стороны чердака. Они были едва ли шире его плеч, но они вели в дом. Их проемы были забраны деревянными ставнями, но после нескольких неудачных попыток и посадив множество царапин ему все же удалось выбить одну из них ногой. Затем он попытался выполнить почти невозможный трюк. Босыми ногами Торби ступил на край проема и скользнул внутрь. Он влез по пояс, но набедренная повязка зацепилась за острые обломки ставни и не дала ему пролезть дальше. Он застрял, как пробка. Ноги оказались внутри, а руки, грудь и голова – снаружи. Он торчал из стены, как горгулья и был не в силах пошевелиться, а небо делалось все светлее и светлее.

Мальчик рванулся что есть силы, и повязка порвалась. Он провалился вниз, ударившись головой и едва не потеряв сознание. Он замер и перевел дух, а затем кое-как приладил ставню на место. Конечно, она теперь не задержит всяких вредных зверьков, но снизу, с расстояния в четыре этажа, может обмануть глаз. Только теперь до него дошло, что он чуть не свалился с высоты этих четырех этажей.

Крыша была такая низкая, что по чердаку можно было передвигаться только ползком. Торби лихорадочно обшарил его в поисках люка. Первая попытка не увенчалась успехом, и мальчик даже засомневался, есть ли он здесь вообще. Торби знал, что в некоторых домах есть лаз на чердак, но, вообще-то, он мало что знал о такого рода жилищах, поскольку Торби не часто доводилось в них бывать.

Он смог отыскать лаз, только когда солнечные лучи пробились через вентиляционные отверстия и осветили чердак. Лаз оказался с противоположной стороны, ближе к улице.

И он был заперт снизу.

Но крышка оказалась не такой прочной, как ставня. Торби осмотрелся, нашел тяжелый прут, брошенный здесь каким-то строителем, и стал долбить им дерево. В конце концов он выбил сучок, отложил прут в сторону и заглянул в отверстие.

Под ним была комната; Торби разглядел кровать, на которой лежал человек.

Он решил, что большей удачи и быть не может. Ему предстоит иметь дело только с одним человеком, и он уговорит его найти Мамашу Шаум, не поднимая тревоги. Он перестал наблюдать, сунул в отверстие палец и нащупал запор, потом ногтем отодвинул защелку и бесшумно поднял крышку.

Человек на кровати даже не шевельнулся.

Торби спустился в люк, уцепившись пальцами за его края, потом прыгнул и сжался в комок, стараясь не шуметь.

Человек уже сидел на постели, нацелив на него пистолет.

– Долго же тебя пришлось ждать, – произнес женский голос. – Уже целый час слушаю, как ты там скребешься.

– Матушка Шаум! Не стреляйте!

Она подалась вперед, всматриваясь в мальчика:

– Мальчишка Баслима. – Женщина тряхнула головой. – Да, парень, видочек у тебя… и от тебя пахнет жареным, как от горящего матраса… Зачем ты сюда забрался?

– Мне больше некуда идти.

Она нахмурилась:

– Я полагаю, это комплимент… хотя лично я предпочла бы заразиться проказой. – Она вылезла из постели в одной ночной рубашке и, прошлепав босыми ступнями к окну, выглянула наружу. – Ищейки здесь, ищейки там… ищейки обнюхивают каждый угол и распугивают моих клиентов… Ты, парень, наделал больше переполоху, чем те бунты на заводах. Почему бы тебе сразу не покончить с собой?

– Вы не спрячете меня, матушка?

– Кто сказал, что не спрячу? Я никогда еще никого не закладывала. Но я вовсе не обязана радоваться этому. – Она сердито посмотрела на мальчика. – Когда ты ел в последний раз?

– Э-э-э… Не помню.

– Сейчас соберу чего-нибудь… полагаю, заплатить ты не сможешь? – Она бросила на Торби колючий взгляд.

– Я не голоден. Матушка, вы не знаете, «Сису» еще в порту?

– Что? Не знаю. Впрочем, знаю; да, он еще здесь, вечером ко мне заходили двое мальчиков из экипажа. А зачем тебе?

– Я должен передать шкиперу послание. Я должен с ним встретиться. Обязательно!

Мамаша Шаум издала полный отчаяния стон:

– Он вламывается в дом порядочной женщины, будит ее посреди ночи, он валится ей на голову, рискуя ее жизнью, здоровьем и лицензией. Он весь грязный, ободранный и весь в крови, и он, конечно же, изгадит мои чистые полотенца, а ведь цены в прачечной еще те! Он голодный и не может заплатить за еду… И после всего этого он еще смеет нагло требовать, чтобы я бегала по его поручениям!

– Я не голоден… и меня вовсе не волнует, дадут мне помыться или нет. Но я должен увидеться с капитаном Краузой.

– Будь любезен, не командуй в моей собственной спальне. Насколько я знаю старого мошенника, с которым ты жил, он избаловал тебя и недостаточно часто лупил. Тебе придется подождать, пока не придет кто-нибудь с «Сису», чтобы я могла передать весточку капитану. – Она повернулась к двери. – Вода в кувшине, полотенце – на вешалке. Давай отмывайся!

Мамаша Шаум вышла.

Умывшись, Торби почувствовал себя лучше. На туалетном столике нашелся заживляющий порошок, и он обработал свои царапины. Шаум вернулась и положила перед Торби солидный кусок мяса между двумя ломтями хлеба, поставила кувшин молока и, ни слова не говоря, вышла из комнаты. Торби и мысли не допускал, что сможет есть после смерти папы, но теперь у него вновь разыгрался аппетит. Встреча с Мамашей Шаум успокоила мальчика.

Хозяйка вернулась:

– Дожевывай и прячься. Ходят слухи, что полиция собирается обыскать каждый дом.

– Да? Тогда мне пора сматываться.

– Заткнись и делай то, что я говорю. Прячься.

– Куда?

– Сюда, – ответила она, указывая пальцем.

В углу был встроенный в стену шкафчик с пуфиком наверху. Главным его недостатком были размеры. Шириной он был с человеческое туловище, но высота его составляла лишь треть роста взрослого мужчины.

– Сюда? Вряд ли я туда втиснусь.

– То же самое подумают и сыщики. Давай быстрее. – Она откинула крышку, вытащила какое-то барахло и приподняла заднюю стенку шкафчика. В стене открылось отверстие, ведущее в смежную комнату. – Суй туда ноги и не воображай, что ты первый, кто здесь прячется.

Торби влез в шкафчик и, просунув ноги в отверстие, лег на спину; опущенная крышка была в нескольких сантиметрах от его лица. Мамаша Шаум набросала сверху тряпья.

– Как ты там?

– Все в порядке. Матушка, а он правда мертв?

Ее голос смягчился.

– Да, малыш. Это очень печально.

– Вы уверены?

– Поначалу я тоже сомневалась, зная старика. И решила прогуляться к пилонам, убедиться. Это он. И знаешь, что я тебе скажу? У него на лице улыбка, будто он, как всегда, перехитрил их… Да так оно и есть. Они ох как не любят, когда человек умирает до допроса. – Она опять вздохнула. – Поплачь сейчас, если хочешь, но только тихо. Услышишь кого-нибудь – молчи.

Крышка захлопнулась. Торби боялся задохнуться, но через некоторое время понял, что в шкафчике были дыры для вентиляции. Воздуха не хватало, но дышать было можно. Он повернул голову, чтобы наваленная сверху одежда не давила на нос.

Потом он немного поплакал и уснул.

Его разбудили шаги и голоса, раздавшиеся очень вовремя: спросонья он едва не сел в своем укрытии. Крышка над ним приподнялась и вновь захлопнулась, оглушив его; мужской голос сказал:

– В этой комнате пусто, сержант!

– Посмотрим! – Торби узнал голос Подди. – Ты забыл про чердак. Давай лестницу.

– Там ничего нет, – сказала Мамаша Шаум. – Наверху ничего, кроме воздуха, сержант.

– Я сказал: «посмотрим».

И через несколько минут добавил:

– Дай-ка фонарик… Хм… вы правы, Мамаша… Но он здесь был!

– Что?

– В том конце крыши выломана ставня и пыль потревожена. Я думаю, он пробрался через чердак, спустился в вашу спальню и убежал.

– Святые и дьяволы! Меня могли убить в собственной постели. И это защита нашей полиции?

– Вы же не пострадали… И все-таки я посоветовал бы вам починить ставню, иначе у вас поселятся змеи и прочие их родственники. – Он помолчал и продолжил: – Мне думается, он хотел отсидеться где-нибудь в этом районе, но понял, что это опасно, и вернулся в развалины. Что ж, если так, мы, конечно же, выкурим его оттуда еще до вечера.

– Вы полагаете, я смогу спокойно ложиться в свою постель?

– Полагаешь, ему нужна старая кошелка, вроде тебя?

– Фи, как грубо! А я-то собиралась предложить вам промыть горло от пыли.

– Да? Ну что ж, идемте на кухню и обсудим это. Быть может, я не прав.

Торби услышал, как они уходят и уносят лестницу. Наконец он осмелился снова дышать.

Вскоре Мамаша Шаум вернулась и, ворча, откинула крышку:

– Можешь размять ноги. Но будь готов сигануть обратно. Три пинты моего лучшего пива! Тоже мне полицейские!