Сегодня утром снова лопнула одна из грузовых талей, и в результате часть упакованного в ящики груза попадала в воду. Не в первый раз за последнюю пару дней, кстати.

– Мистер Анвин, – сказал я первому помощнику, – немедленно соберите все эти проклятые тали. Уже после вчерашнего случая вам не следовало поднимать ими ни одной тонны. Я не позволю дальше разгружать трюмы, пока вы не сделаете новые тали. Отмотайте, сколько нужно от новой бухты четырехдюймового манильского троса, и приставьте смышленых людей к этому делу. Мы только попусту деньги теряем, не загружая лихтеры, и я не должен был вообще говорить вам об этом!

Таким образом, я дал помощнику понять свое возмущение и открытым текстом произнес то, что должен был сказать в присутствии мистера Джеллойни, ревизора, ибо недопустимо, чтобы подобные вещи повторялись, а у меня было полное право сбросить пар.

Перегрузка товара на лихтеры – процесс даже в лучшем случае медленный и трудоемкий, и нам придется потратить неделю или дней десять на то, чтобы очистить трюмы от груза.

Ревизор мистер Джеллойни, безусловно, человек, наделенный характером. Сегодня утром он говорил о правительственных ограничениях на выгрузку военного снаряжения и трудностях, препятствующих тайному осуществлению подобных поставок. По всей видимости сей добрый человек – тот еще тип.

– А пошли бы вы на подобную операцию, мистер Джеллойни, если бы получили такую возможность? – спросил я его, ибо задавать подобный вопрос меня побуждало не одно только желание узнать его мнение о поступках подобного рода.

Глянув по сторонам, он придвинулся ближе ко мне и ответил:

– Смотря по обстоятельствам, кэптен. Можно заработать хорошие деньги, но погореть весьма основательно.

– А если вы будете практически уверены в том, что вас никто не поймает? – предположил я.

– Вот оно что! – сказал он, подмигивая мне. – Но кто возьмется за такое дело в современной ситуации?

Для первого раза было достаточно, и я более не упоминал о подобной перспективе до сегодняшнего дня, когда мы снова заговорили на эту тему. Согласно его мнению, дело было невероятно сложным даже помимо нежелательных последствий поимки. И он перечислил некоторые из существенных на его взгляд трудностей, которые создавали:

Во-первых, судовой манифест, то есть перечень всех грузов, находящихся на корабле.

Во-вторых, регистрация (или учет) каждой статьи артикула или предмета, извлеченного из трюма, специально присылаемым для этого на борт каждого корабля клерком.

В-третьих, досмотр каждого доставленного лихтером на берег груза. И если какой-нибудь ящик затеряется в пространстве между кораблем и берегом, сравнение записей в учетной книге с перечнем грузов по данным таможни немедленно покажет, какой пункт артикула (или ящик) отсутствует.

В-четвертых, любой подозрительный с виду ящик может быть вскрыт властями – на предмет установления соответствия его содержимого судовому манифесту.

В-пятых, если любое судно попытается тайно выгрузить снаряжение после наступления темноты, это будет немедленно обнаружено, ибо грузовые люки кораблей каждый вечер опечатывает правительственный чиновник, прибывающий с последним буксиром, и он же ломает свои печати утром, прибывая на первом буксире.

В-шестых, существует ночной патрульный катер, присматривающий за общим порядком, и в особенности за всяким судном, проявляющим признаки подозрительной деятельности, или имеющим интенсивное лодочное сообщение с берегом или с находящимися в бухте малыми судами.

– Довольно интересная в интеллектуальном плане задача, – отметил я. – Но не думаю, чтобы решение ее могло оказаться слишком сложным… Можно сделать учетчику презент в размере сотни фунтов стерлингов, если партия велика, а можно и просто не регистрировать контрабандный товар.

Но старый мистер Джеллойни только покачал головой.

– Ничего не получится, капитан! – проговорил он. – Никто не станет рисковать своим местом ради такого дела. Так или иначе оказываешься в зависимости от другого человека, которому может прийти в голову желание поговорить.

– Я представляю себе работу мастера иначе, – возразил я. – Если бы я взялся за такое дело, мистер Джеллойни, то постарался бы выполнить его в какой-нибудь исключительной и хитроумной манере. Например, печати на люках легко обойти, проделав отверстие в трюм в стене лазарета под кают-компанией. Товар нетрудно вынести через него, даже не прикасаясь к печатям на люках. Так можно преодолеть одну из перечисленных вами крупных трудностей.

– Но что будем делать с отсутствием этих ящиков при сравнении регистрационной книги и судового манифеста? – спросил он.

– Бесспорно сложный момент, – признал я, – однако его можно просто проигнорировать; к тому моменту, когда отсутствие ящиков будет обнаружено, сами они окажутся уже далеко на берегу. Далее, я, опять же, не стал бы рисковать и предпринимать подобную операцию в порту, где нетрудно наткнуться на патрульный катер, и для этого корабль нетрудно передвинуть ближе к северному побережью. Там много уединенных и тихих пляжей, и легко сгонять ночью туда и обратно на шлюпке, убедившись предварительно в том, что патрульный катер находится на другой стороне залива.

Тут мистер Джеллойни ухмыльнулся с доброй стариковской ехидцей.

– Ваша идея может сработать, – согласился он. – Предложенный вами план прост и ясен. Возможно и хорошо, что вы не являетесь контрабандистом, капитан!

Не являюсь? Боже мой!.. Мне хотелось кричать: «Да, мне надо доставить на берег винтовок на две тысячи фунтов!» Однако, как вы понимаете, я постарался промолчать.

– Как вы только что заметили, мистер Джеллойни, – проговорил я, возвращаясь к теме разговора, – дело это весьма рискованное. A капитан на море подобен закону: он должен быть вне подозрений.

– Именно! Именно так, капитан. Вы совершенно правы, – со всей любезностью произнес он, и я не стал развивать тему дальше.

С момента прибытия сюда мы стояли на одном якоре, однако сегодня ночью задул сильный юго-восточный бриз, который протащил нас почти на милю. Я не стал останавливать судно: пусть дрейфует, места много; кроме того, направление перемещения вполне устраивало меня. Наконец, я спустил второй якорь, и это заставило корабль остановиться.

– А вас, кэптен, ночью утащило в сторону, – проговорил старый мистер Джеллойни, появившись утром на палубе. – Из этого вот угла сегодня крепко задувало. Я даже не думал, что сегодня море окажется настолько спокойным, что можно будет работать с лихтерами, и потому пообещал себе день отдыха. Но нет покоя нечестивцам.

– Да, – согласился я, – приятный был ветерок. Я собираюсь перейти на северную сторону залива. Там чуть дальше, но дно крепче держит.

Когда явился буксир со второй цепочкой лихтеров, я договорился с его капитаном, чтобы он зашел вперед нас, пока мы поднимаем якорь, а затем отбуксировал корабль ближе к северному берегу, где, как я говорил мистеру Джеллойни, лучше зацепка за грунт…

Впрочем, сам-то я прекрасно знал, что нас оттащило просто потому, что мы плохо поставили якорь, однако не стал распространяться по этому поводу. Все-таки я уже пару недель ждал, когда задует этот ветер, учитывая, что как раз в таком случае якорь может подвести нас.

Таким вот образом я сумел подвести свой корабль ближе к северному берегу, не вызвав при этом никаких нежелательных подозрений.

То, что говорил мне о патрульном катере старый мистер Джеллойни, клерк-ревизор, оказалось совершенно верным. Сегодня ночью, в темноте, катер какое-то время провел возле моего корабля, примерно в четырех-пяти сотнях ярдах от нас; я заметил его через свой ночной бинокль. Очевидно дежурный офицер хотел убедиться в том, что за перемещением моего корабля в данное место не кроется никакого умысла. Естественно я просто наблюдал за ним, и, ничего не сказав, ухмыльнулся под нос.

Сегодняшняя ночь – та самая ночь. Я предоставил патрульным время привыкнуть к тому, что мой корабль находится здесь.

Они продержали свой катер рядом с нами большую часть ночи 17-го числа и потом 18-го, однако я понимал, что занятие это утомляет их! Но я-то по-прежнему тихо развлекался и отдыхал, наблюдая за ними через ночной бинокль.

Должно быть, они самым глупым образом не понимали, что прекрасно видны мне на воде!

Однако все три последние ночи они как бы укреплялись в той мысли, что нет особой необходимости наблюдать за моим кораблем всю ночь. И поэтому сегодня ночью находящаяся на берегу фирма собралась забрать свой товар, а я намеревался извлечь свою выгоду из торговли винтовками. И если все сойдет благополучно, я упрячу за пазуху тысячу фунтов добрых денег, полученных из источника, не менее приемлемого, чем любой другой для человека с моим тонким вкусом. А я недавно как раз перенапряг собственные финансы приобретением итальянской картины, мимо которой не сумел пройти.

Утром я сошел на берег и вступил в окончательное соприкосновение с заказчиками. Я предпринял все и всяческие предосторожности, чтобы обеспечить ту самую степень секретности, которая необходима моему сердцу, и теперь уверен в том, что никакая опасная для меня информация не способна попасть в ненужное место.

Мы договорились о том, что, решив производить выгрузку, я спущу флаг пароходства, задержу внизу и подниму снова, словно бы фалы были испачканы и нуждались в чистке. Потом флаг будет спущен обычным образом.

Знак этот должен указывать, что я приведу на берег шлюпку с некими ящиками после одиннадцати часов вечера, ибо точное время установить невозможно, поскольку патрульный катер может в любое время выйти на нашу сторону залива.

Прежде чем я покину корабль, мне нужно будет дать условный сигнал фонарем: две длинных вспышки и две коротких.

В качестве дополнительной гарантии успеха моего небольшого предприятия выступала лодка, которую я велел покрасить в мертвенно серый цвет, что должно было сделать ее почти невидимой ночью, а также обшить кожей весла, чтобы не скрипели в уключинах. Свидание было назначено на небольшом клочке пляжа напротив корабля.

Начиная с заката и до одиннадцати вечера я следил за патрульным катером. Он подошел к нам со стороны залива примерно в 22:45, однако задержался лишь на несколько минут, и как только удалился на достаточное расстояние к южному берегу, я приказал поднять шлюпку, лежавшую за кормой и погрузить в нее четыре больших ящика, разумно укрытые от посторонних взглядов в лазарете.

Ночь выдалась темная и очень тихая, и уже перед тем, как мне следовало дать сигналы фонарем, я как будто бы услышал доносящийся издалека негромкий и глухой стук мотора бензинового катера.

Я велел своим людям подняться на палубу и покурить с полчаса, а потом поднялся на мостик с ночным биноклем, направил его на юго-восток, однако, насколько я мог видеть, поверхность воды не возмущало своим движением ни одно судно.

Я прождал полный час, вслушиваясь и наблюдая за морем, однако оснований для беспокойства не было, и я, наконец, велел своим людям снова спускаться в шлюпку.

Дав фонарем оговоренный сигнал, я спустился в лодку, и мы отчалили от борта корабля, держа курс на разрыв между утесами, обозначавший пляж.

– Аккуратно, парни, аккуратно! Не спешить! – приказал я своим матросам.

Все то время, пока мы бесшумно шли к берегу, я внимательно озирался и вслушивался, но так и не смог увидеть ничего такого, что могло бы встревожить меня; и тем не менее ощущал непонятное волнение, как нетрудно предположить, заставлявшее меня держаться несколько напряженно.

– Тихо. Суши весла! – скомандовал я, как только мы оказались в тени скал. – Свенсон, встань на носу с багром, и приготовься. – Хотя говорил я негромко, отзвуки моего голоса, отразившись от невысоких камней, породили негромкое эхо.

– Непонятный звук, сэр, – проговорил третий помощник, сидевший рядом со мной.

– Это всего только эхо, – сказал я ему, и тут лодка зашелестела днищем по мягкому песку, и матросы в одно мгновение попрыгали в воду, чтобы вытащить ее на берег.

– Выгружайте товар, парни, – сказал я, выпрыгивая следом.

Когда последний из четырех больших ящиков оказался на песке, третий помощник тронул меня за руку.

– Прислушайтесь-ка, сэр, – торопливо проговорил он. – Что это?.. И смотрите, сэр, там-то что такое, чуть дальше по берегу?

Я пригнулся и посмотрел, и, едва сделал это, из окутывавшей нас тьмы донесся резкий приказ:

– Руки вверх, не то будем стрелять!

– Ей-богу, «бляхи»! – воскликнул третий помощник, инстинктивно поворачиваясь к шлюпке.

– Прекрати это дело, мистер! – посоветовал я. – Или ты хочешь, чтобы всех нас нашпиговали свинцом? Полиция в этой стране сперва стреляет, а потом спрашивает, в чем дело. Так что руки вверх парни… все. Говорить с ними буду я.

Договорив эти слова, я услышал ровное «пои-пом-пом» бензинового движка и понял, что это патрульный катер мчится во весь опор по заливу, перекрывая нам путь к отступлению.

А затем повыше нас, уже на берегу, разом вспыхнули полицейские прожектора, и пока лучи света кружили вокруг и останавливались, упираясь в наши фигуры, я понял, какое нелепое зрелище мы представляем: группа мужчин, искренне обращающих свои руки к черному небу!

– А теперь вот что, – проговорил я, глядя вперед и стараясь разглядеть за прожекторами людей, – объясните мне, какого черта все это значит? Кто вы такие: местные налетчики, или еще кто-то?

Ну конечно же я знал, что имею дело с властями, и никем иным, однако мне страшно хотелось спустить всех собак на них или на кого другого. Итак, где-то произошла утечка информации.

– Ну так что, – проговорил я. – Что это такое? Что вообще за чертовщина творится? Я не могу стоять здесь всю ночь!

Тут из тьмы позади прожектора выступил портовый офицер и сообщил нам, что я и мои матросы задержаны за попытку нелегально ввезти в страну оружие.

– Не говорите ерунды, – сказал я ему и обратился к своим людям: – Руки не опускайте, ребята. Я обо всем договорюсь… А вам не кажется, офицер, что мы могли бы уладить это дело наедине, не привлекая внимания наших с вами людей? Мы могли бы спокойно пройтись по берегу, я бы кое-что предложил вам…

Полисмены во тьме загоготали, однако сам портовый офицер смеяться не стал.

– Не надо дурачиться, капитан, – проговорил он, – не то можете накликать на свою голову лишние неприятности за попытку подкупа официального лица при исполнении служебных обязанностей, если не прикроете крышкой свой котелок. Даже не думайте, что вы способны чем-то заинтересовать меня или моих людей. Мы неподкупны.

– Да катитесь вы куда подальше, – посоветовал я со всей кротостью, доступной мне при таком повороте событий. – Вы невероятно действуете мне на нервы. Должно быть, вы страдаете от увеличенной печени.

– Послушайте, – сказал он, подходя ко мне, – если вы не перестанете нести подобную чушь, то получите изрядную трепку, прямо здесь и на месте.

– Не стоит изображать обидчивого дитятю, – проговорил я, поскольку, следуя собственным намерениям, должен был вывести его из себя. Оное случилось много скорее, чем я ожидал; не говоря более ни слова, он ударил меня тыльной стороной руки по губам, пока я, беспомощный, держал руки над головой. И я, быть может, несколько недальновидно, рад сказать, что этот человек не является моим соотечественником, хотя в то время это не играло никакой существенной разницы.

Посему я просто уронил руки и ударил его со всей силой, по очереди правой и левой: одной – ровно в середину его пищеварительного тракта, а второй – равным образом в середину физиономии. Не по науке, конечно, но метко и от всей души. Так что он сделал дюжину шагов, пошатываясь, прежде чем упал.

Люди мои одобрительно вскричали и опустили руки, а я поспешно склонился к уху третьего помощника.

– Будет драка, – шепнул я ему. – И пока она будет продолжаться, возьми одного-двух людей и побросайте эти ящики в воду. Живо! До стрельбы, думаю, не дойдет.

Я был абсолютно прав, ибо, если портовый офицер спортсменом и не был, то ребята его находились в отменной форме. Они со стуком побросали свои винтовки и бросились навстречу моим людям. Наверно, среди них хватало ирландцев, если судить по произношению радостных и непристойных восклицаний и определений. Среди моих людей преобладали шотландцы, отменно проявившие себя «на линии огня», как обнаружилось при последовавшем сравнении, однако они оказались не столь красноречивыми, а может быть, если придерживаться точности, столь же упорными, однако несколько монотонными.

Не могу ничего сказать о ходе битвы, ибо за время первой схватки были погашены все фонари; более того, я был слишком занят общением с портовым офицером в памятном для меня стиле. Вынужден признать, что его возражения на мои аргументы были достаточно весомыми; однако мой вес тоже немаленький: ближе к пятнадцати, чем к четырнадцати, стоунам без капли жира.

Когда прожектора, наконец, вспыхнули снова, я обнаружил, что все мои люди, в наручниках, выстроены рядком, однако выглядят полностью довольными собой.

Правительственных бойцов насчитывалось около двадцати рослых и дюжих парней, и не одному из них пришлось подавить улыбку, когда я вежливо помог портовому офицеру подняться на ноги.

– А теперь, сэр, – проговорил я, – быть может, вы любезно объясните причину этой заварушки, а также значение вашего беспардонного и незаконного нападения на мою персону?..

Идиот окинул меня полным ярости взглядом, однако не мог ничего сказать. Кроме того, насильственное удаление зубов не улучшает произношение.

– Ящики! – осипшим голосом крикнул он своим людям.

– Их нет, сэр, – после краткого поиска отрапортовал ему один из них.

Офицер пришел в бешенство.

– Не рассказывайте мне никаких сказок, слепые тупицы! – выкрикнул он. – Оглянитесь по сторонам! Оглядитесь, как следует! Они не могли никуда исчезнуть.

Я улыбнулся: третий помощник образцово исполнил свое дело. Тем временем офицер и его подручные обыскивали окрестности, приходя во все большее и большее волнение, пока, наконец, кто-то из них не заметил угол одного из ящиков, торчащий над водой, куда третий помощник и помогавший ему матрос побросали их во время драки.

Офицер и его люди потратили полчаса на то, чтобы выловить их из воды, и когда ящики оказались на берегу, все они промокли до нитки.

Итак, они оказались на суше, и вода потекла наружу через просверленные в ящиках отверстия; заметив это, один из людей доложил портовому офицеру, тут же схватившему фонарь и занявшемуся обследованием ящиков.

– Вдарь-ка по нему разок-другой! – вдруг приказал он. Один из его людей сбегал за топором наверх откоса, и через какую-то минуту начисто отбил боковую стенку одного из ящиков.

– Пустой! – выкрикнули все помощники офицера, как и мой третий помощник; однако сам офицер молчал, словно бы внезапно лишившись дара речи.

– А… остальные! – выдавил он, наконец. – Живо!

Однако остальные ящики также оказались пустыми, о чем можно было судить по весу – теперь, когда вытекла морская вода.

– Быть может, теперь, сэр, вы согласитесь пройтись вместе со мной по бережку, как я только что предлагал вам? – заговорил я. – Если бы вы любезно приняли мое приглашение, то всей этой мелодрамы можно было бы избежать.

Он посмотрел на меня какое-то мгновение угрюмым, полным недоумения взглядом.

– А пока можете приказать, чтобы моих людей освободили, – добавил я. – Вам невыгодно держать их, тем более – в таком состоянии. Поскольку в соответствии с положением дел у вас есть опасность получить серьезные неприятности за сегодняшнее нападение и арест группы законопослушных граждан, явившихся на берег затем лишь, чтобы отдохнуть на берегу, развести костер из старых ящиков, которые мы привезли с собой, но почему-то возбудивших в вас чрезвычайную алчность.

– Ох, да будет вам! – проговорил он усталым голосом. – Я пройдусь с вами и выслушаю то, что вы хотите сказать. Освободите их! – Он сделал знак своему помощнику, после чего повернулся и отошел следом за мной на двадцать или тридцать метров по пляжу. – А теперь выкладывайте поживее все, что вы хотите сказать мне!

– Вы уже имели возможность, как говорится, визуальным образом познакомиться с большей частью того, что я хочу рассказать, – произнес я. – Могу только добавить несколько деталей. Для начала я узнал от друга, что старый мистер Джеллойни является вашим сотрудником; и потому описал ему небольшую ночную прогулку, отличающуюся от нашей с вами только наличием винтовок в этих ящиках. Он самым любезным образом исполнил свою роль в моем замысле, пересказав его вам! Затем я перевел свой корабль на это место, съехал на берег и сообщил по телефону в вашу контору, что пароход «Джон Л. Салливан» даст сегодня вечером условные сигналы, сообщая конфедератам на берегу, что капитан этого судна сегодня ночью тайно доставит на берег партию военной контрабанды. Я в точности объяснил, какие будут сигналы, и когда вы слишком настойчиво и заранее захотели узнать имя звонящего, объяснил, что встречусь с вами лично и тогда мы обговорим награду. И этот момент с позволения сказать настал.

Впрочем, остается необъясненной пара мелких подробностей. Мои люди не были посвящены в операцию. Третий помощник, однако, был обманут в точности так же, как вы, ибо я украдкой шепнул ему, что в ящиках контрабанда. Кстати, вам не кажется, что окраска лодки в серый цвет добавила нотку подлинности моему, так сказать, розыгрышу? А ведь эта шутка во многом является лучшей частью сегодняшней работы. Видите ли, мне было важно отвлечь внимание властей от нашей старой посудины, оставшейся в заливе… Дело в том, мистер офицер, что несколько дней назад у нас лопнула – не вполне случайно – пара подъемных талей, и мы уронили за борт четыре ящика с винтовками, проходящими по грузовому реестру в качестве швейных машинок. Ящики эти предварительно были связаны парами, чтобы их было легко зацепить кошкой… так что их зацепили и подняли наши местные друзья – минут пятнадцать назад, о чем они проинформировали меня миганием фонаря, пока вы и патрульный катер любовались устроенным мной небольшим бурлеском. Не правда ли, аккуратная и тонкая работа? И я еще получу за нее тысячу долларов. Наверно теперь мы можем и возвращаться? Понимаете ли, дорогой мой, никаких свидетелей у этого нашего разговора не было, поэтому вы ничего не сможете доказать; во всяком случае ничего, делающего вам честь, в то время как я сумею доказать многие факты, которые в вашу пользу не послужат. Давайте считать, что игра закончилась вничью? И, кстати сказать, могу с уверенностью рекомендовать сырой бифштекс для лечения подбитых глаз…