Улица Стасё Вайнюно
(Stasio Vainiūno g.)
Наша жизнь
В ту осень по вечерам мы ходили в Ларин дом на улице Стасё Вайнюно играть в «Нашу жизнь».
В сентябре мы рисовали игровое поле. Все вместе, почти две недели, да так увлеченно, что засиживались заполночь, иногда даже забыв открыть принесенное с собой вино.
Сперва мы собирались просто нарисовать другой вариант «Монополии», не такой скучный, как классический оригинал, «своя “Монополия” с блэк-джеком и шлюхами!» – шутил Генрих, большой любитель робота Бендера и его друзей. Но в первый же вечер мы так далеко вышли за рамки собственных представлений о «Монополии», что уже не было смысла возвращаться обратно. Идея новой игры, не про бизнес, вернее, не только про бизнес, а про настоящую жизнь захватила нас целиком.
Насчет того, как именно выглядит «настоящая жизнь», у нас шестерых, конечно, были разные идеи. Поначалу мы отчаянно спорили друг с другом, обсуждая каждое новое предложение; дело кончилось тем, что мы решили не экономить на размерах игрового поля и воплотили почти все.
В итоге у нас получилось что-то вроде детской игры-«бродилки», только очень объемной: сто шестьдесят две клетки, на каждой – какой-нибудь эпизод, возможный в человеческой жизни: свадьба, убийство, прогулка в парке, покупка автомобиля, кража кошелька в троллейбусе, заграничное путешествие, поступление в институт. Были придуманы и записаны правила, подробно поясняющие, как себя вести в каждом случае: например, купив автомобиль, игрок терял кучу денег, но получал право делать по два хода подряд до конца игры или утраты транспортного средства на соответствующей клетке, а попав на «Путешествие», пропускал ход и выплачивал в банк сто ярко-лимонных «супер-долларов» нашей валюты, зато получал сразу дюжину специальных фантов, нарезанных из рулона старых обоев и символизирующих жизненный опыт. По одному такому фанту полагалось за любой ход, но на некоторых клетках их выдавали больше (кроме «путешествия», например, еще «брак», «учеба», «тюрьма»).
Правил было так много, что распечатка получилась на двадцать пять с половиной страниц А-4, мелким одиннадцатым кеглем, а то был бы вообще страшенный талмуд. Но на самом деле мы и так прекрасно помнили правила, все-таки сами их придумали и по многу раз обсуждали каждое, поэтому только изредка заглядывали в бумаги – уточнить количество заработанных фантов и пропущенных ходов.
Игровое поле вышло такое огромное, что не помещалось на столе; стол отодвинули к стене и расселись на ковре. Отлично там разместились. Чувствовали себя как дети, впервые оставшиеся дома одни, без взрослых, хотя всем нам было за тридцать, а Дмитрию – сорок два.
К первой игре Пятрас принес новенькие кубики из какого-то сувенирного магазина, черные, с крошечными серебристыми черепами на гранях, от одного до шести. А Таня приготовила настоящий сюрприз: слепила из полимерной глины разноцветные фишки. Мы собирались взять пуговицы, шашки, или жетоны, но пятисантиметровые человеческие фигурки, имеющие несомненное сходство с нами самими, были гораздо круче. Мы так удивились и обрадовались, что сперва молча их разглядывали, наконец Генрих зааплодировал, и мы к нему присоединились, в точности как пассажиры удачно приземлившегося самолета: вроде ничего из ряда вон выходящего не случилось но – ура!
Наша первая игра продолжалась шесть с половиной часов; в какой-то момент Лара предложила сделать перерыв и заказать пиццу. Все радостно согласились, но никто, включая саму хозяйку, так и не поднялся с ковра, просто не смогли оторваться от игры, пока последняя фишка не добралась до финиша: очень уж было интересно, чем именно закончится Танина жизнь. Тогда же нам окончательно стало ясно, что в этой игре настоящий победитель – тот, кто закончил игру последним. Он же, получается, дольше всех прожил.
Кстати, последняя клетка, на которой оказалась Танина фишка перед тем, как покинуть поле, символизировала кафе-мороженое, и Таня смеялась: «Я там объелась, вот и померла! Родилась в семье музыкантов, сразу ограбила банк, вышла из тюрьмы, разбогатела на торговле бюстгальтерами, закончила среднюю школу, отправилась в экспедицию на Северный полюс, женилась на женщине с тремя детьми, изобрела вечный двигатель, снова села в тюрьму за дебош в борделе, стала сторожем зоопарка, снялась в художественном фильме, получила Нобелевскую премию, потеряла кошелек в магазине, завела собаку, занялась торговлей недвижимостью, уехала в Индию, вернулась, на радостях обожралась мороженым и умерла. Какая прекрасная вышла жизнь! Настоящий роман!»
«Да у каждого тут на роман наберется», – заметил Пятрас, начавший свою сегодняшнюю жизнь ловцом жемчуга, потом открывший частную стоматологическую клинику, проигравший на скачках все свое состояние, купивший три автомобиля, вылезавший из кинотеатров исключительно ради фотографирования пингвинов и застреленный при попытке пересечь государственную границу с Албанией в неположенном месте, где-то в середине игры.
При слове «роман» все, конечно, сразу посмотрели на меня, потому что я писатель. Вернее, все думают, будто я писатель, я всем так говорю, проще соврать, что пишешь роман, чем объяснять, когда бросил работу, почему ничего не делаешь и на какие средства живешь (честные ответы: «Давно, не хочу, сдаю дедову квартиру», – обычно никому не нравятся, и это можно понять). Но тогда я просто подтвердил: «Наберется», – и как бы закрыл вопрос.
Сначала мы собирались у Лары в восемь, но выяснилось, что тогда игру удается закончить хорошо если не под утро, и мы стали приходить раньше, часам к шести вечера, а иногда вообще днем, сразу после обеда. Лара не возражала, она любила гостей, а после смерти мужа жила одна и ничем особо не занималась; вроде бы ей досталась большая страховка, впрочем, я не вникал. Все мы были в этом смысле людьми довольно свободными: я экономно бил баклуши, прикрываясь несуществующим романом, Генрих рисовал то ли компьютерные игры, то ли просто мультфильмы, но устал и взял отпуск, как сам говорил, аж до Рождества, Таня делала ювелирные украшения и продавала через интернет-магазин какой-то своей подружки, у Дмитрия была печатная мастерская, работу которой он в свое время так хорошо наладил, что теперь она шла как бы сама, а Пятрас писал диссертацию; подозреваю, столь же успешно, как я свой роман. И все как один без семей и других человеческих связей, накладывающих ежедневные обязательства, качим, кермек, мелкоцветковый котовник, чистец византийский, резак, песчаный рогач.
В октябре мы проводили у Лары почти все вечера, а в перерывах обсуждали друг с другом по телефону свои вчерашние жизни: «Ты помнишь, как я сходил в кино и сразу вступил в банду? Хороший наверное был фильм!», «А как тебе Таня? Три института подряд, чтобы пойти работать уборщицей и тут же найти сокровища! Сразу ясно, образование пошло на пользу, явно же знала, где искать». В общем, ни о чем, кроме этой игры мы тогда думать не могли. Вернее, конечно, могли. Но не хотели. Что может быть интересней, чем наша игра в жизнь?
У Генриха не было жены, у него не было даже девушки; мы подозревали, что женщины его вообще не интересуют, но тактично воздерживались от расспросов, а сам он эту тему никогда не поднимал. Но, попав на клетку «Умерла жена», Генрих выпил залпом полстакана джина, поперхнулся, а потом совершенно легитимно плакал, кашляя и плюясь. Мы подозревали, что он нарочно, но виду не подавали. Любой человек имеет право думать, что ничем не выдал себя.
Когда фишка Пятраса попала на клетку с надписью «родилась двойня», он положил в банк тысячу супер-долларов (дети считались у нас дорогим удовольствием и оценивались по пятьсот за штуку), взял причитающуюся ему стопку фантов, и вдруг схватился за голову: «Я же обещал, что помогу их купать!» Мы так растерялись, что не сказали ни слова, пока Пятрас поспешно шнуровал в коридоре свои башмаки. Лара пошла закрыть за ним дверь и вернулась с маленькой голубой погремушкой. Сказала: «Наверное, выпала из кармана его пальто».
Больше мы к этой теме не возвращались, несмотря на то, что Пятрас перестал приходить к Ларе по вечерам и даже почти никогда не звонил. Оно в общем понятно, двое младенцев это не шутка, жена не справляется, надо ей помогать.
Теперь мы играли вчетвером; иногда все-таки впятером, но Генрих появлялся все реже и реже, выглядел при этом хуже не придумаешь, шутил невпопад, а руки тряслись. Мы подозревали, что после смерти жены Генрих запил; его было жалко, но когда он перестал заглядывать к Ларе, мы все вздохнули с облегчением, все-таки рядом с ним слишком тяжело находиться, никакого настроения, а оно в нашей игре – самый драгоценный приз.
В ноябре Таня получила в наследство виллу на острове, пропустила целых три хода, зато, по правилам, выгребла кучу денег из общего банка, а Лара на радостях открыла бутылку просекко: «Твое здоровье, дорогая, ты уж нас не забывай!» А Дмитрий вдруг спросил: «Слушайте, а разве у нас раньше была такая клетка – про виллу на острове? Я что-то ее не помню». Лара пожала плечами: «Если сейчас есть, значит всегда была. Кажется, Пятрас придумал, а может быть, Генрих, не помню. Да и какая теперь разница кто».
Уже на следующий день от Тани пришла открытка, изображающая ее новый дом: он, оказывается, считается местной достопримечательностью, поэтому вокруг постоянно бродят туристы, но, по словам Тани, они не слишком мешают сидеть на террасе с видом на зеленое Адриатическое море и пить молодое вино.
Мы с Ларой восхищенно переглянулись: «Отлично наша Таня устроилась!», а Дмитрий ничего не сказал, наверное все пытался вспомнить, была ли у нас на игровом поле клетка «Получить в наследство виллу на острове». Смешной он все-таки человек, ясно, что если уж Таня сейчас сидит на террасе своей виллы, значит и клетка всегда была.
Примерно через неделю фишка Дмитрия попала на клетку «Убит в ковбойской перестрелке»; когда мы сочиняли игру, нам казалось, это очень смешно. Лично мне до сих пор кажется, что это смешно и нелепо, откуда бы в нашем городе взяться ковбоям, но полицейские рассказали Ларе, которая ходила на опознание, что нашего Дмитрия действительно застрелил какой-то подросток в ковбойском костюме, не настоящем, конечно, а карнавальном, надел его, не дожидаясь праздников, взял отцовское охотничье ружье, вышел на улицу и принялся палить наугад.
Играть вдвоем оказалось ничуть не менее интересно, чем втроем и даже вшестером. Может быть, даже интересней, ну или просто нас с Ларой постепенно разобрал настоящий азарт. Я тогда практически у нее поселился; иногда мы успевали сыграть три, а то и четыре партии в день. Потом Лара стелила мне на диване в кабинете покойного мужа – какой смысл вызывать такси и ехать домой, чтобы поспав там, сразу вернуться, не дожидаясь даже начала ранних ноябрьских сумерек, этой невыносимой пасмурной синевы.
Когда Ларина фишка оказалась на клетке «Вышла замуж», я сказал ей то, что собирался сказать давно, еще в сентябре, пока мы разрисовывали фломастерами наше будущее игровое поле; то есть, на самом деле, ничего такого я ей не сказал, только спросил: «Может быть, за меня?», а Лара молча покачала головой, глядя на меня так печально, словно хотела спросить: «Что ж ты раньше молчал?» Но не спросила. И я вызвал такси.
Утром, проснувшись, я сперва ничего не понял: кто я, где, как сюда попал? К тому же голова – не болела по-настоящему, скорее, ныла, как будто была стянута невидимым обручем. Интересно, с чего бы? Вроде вчера не напился и вообще с тех пор, как открыли бутылку просекко в честь Тани, капли в рот не брал.
Но потом я понял, что никакой это не невидимый обруч, а гигантские пальцы чудовищной великанши, которая зачем-то ухватила меня за голову, оторвала от земли, подняла в воздух, но тут же снова поставила – на клетку с ярко-малиновой надписью «Написал роман». И, уже теряя сознание, я услышал, как она говорит: «Эту игру мы нарисовали с друзьями, все сами придумали и отлично играли в нее всю осень, пока я тебя ждала; надо бы ее в камине спалить, да жалко. Ладно, давай пока спрячем в подвал».
