На лицо Мейтланду упали последние капли дождя. Он смотрел на остатки своего послания, что нацарапал на мокром бетоне. Буквы превратились в черные пятна, горелую резину смыло на землю к его ногам.

Стараясь сосредоточиться, Мейтланд исследовал землю в поисках горелых трубок, которыми писал. Кто-то стер буквы? Неуверенный в себе и своей способности рассуждать здраво, Мейтланд стоял, опершись на металлический костыль. Его грудь и легкие наполняла лихорадка. Он заметил, что дугообразные пятна на бетоне в точности напоминают следы от дворников на ветровом стекле, и диким взглядом обвел остров и откосы дорог. Может быть, это салон машины? Весь остров уместился в «Ягуар», а его ветровое стекло и окна бред превратил в эти откосы? Возможно, сейчас он просто навалился грудью на руль, а дворники заело, и они болтаются туда-сюда, оставляя на запотевших стеклах какое-то бессвязное послание…

Сквозь скопление белых облаков на востоке от острова пробилось солнце, и его лучи, как прожектора на сцене, осветили высокий откос. По прилегающей дороге, натужно воя, тащился грузовик; над балюстрадой виднелся верх прямоугольного мебельного фургона. Мейтланд отвернулся. Ему вдруг не стало никакого дела до своего послания и стершихся букв, и он двинулся напролом через высокую, по пояс, траву, намочив об нее рваные брюки и смокинг. На ослепительно ярком солнце остров и бетонные автострады сверкали и вибрировали, и их дрожь пробегала по искалеченному телу Мейтланда. У его бедер и икр трава вспыхивала электрическим светом, а мокрая листва увивалась вокруг, словно не желая отпускать. Мейтланд перекинул больную ногу через разбитую кирпичную кладку. Каким-то образом ему удалось собраться с силами, и их хватило, чтобы двигаться.

Возвращаться к «Ягуару» нет смысла, сказал он себе.

Трава зашумела вокруг на ветерке, словно выражая свое согласие.

– Сначала обследовать остров, а потом выпить вина.

Трава возбужденно зашумела, разделившись на округлые волны и заманивая его в свои спирали.

Очарованный, Мейтланд пошел кругами, читая в этих узорах утешительный голос необозримого зеленого существа, стремящегося защитить и направить его. Спиральные изгибы вились в воспаленном воздухе – явная подпись эпилепсии. Его собственный мозг охвачен лихорадкой – возможно, повреждена кора головного мозга…

– Найти приставную лестницу?..

Трава хлестала по ногам, словно злясь, что Мейтланд по-прежнему хочет вырваться из этих зеленых объятий. Рассмеявшись над травой, Мейтланд ободряюще похлопал по ней свободной рукой. Ковыляя мимо, он отбивал льнувшие к талии шуршащие стебли.

Почти несомый травой, Мейтланд взобрался на крышу заброшенного бомбоубежища. Отдыхая там, он осмотрел остров повнимательнее. Сравнив его с системой автострад, Мейтланд увидел, что пустырь гораздо старше, чем окружающая территория, словно этот треугольный клочок выжил благодаря своей исключительной хитрости и упорству и будет жить дальше, незаметный и неведомый, после того как эти автострады рухнут и превратятся в пыль.

Некоторые части острова вели свою историю из времен задолго до Второй мировой войны. Самой древней была восточная оконечность, что под виадуком, – там находились церковный двор и дорожки меж домиками времен короля Эдуарда. Автомобильное кладбище с обломками машин наложилось на еще различимые улицы и аллеи.

В центре острова находились бомбоубежища, среди которых он и сидел. Виднелись остатки позже добавленного к ним поста гражданской обороны, которому было чуть более 15 лет. Мейтланд слез с бомбоубежища. Поддерживаемый стеблями травы, вьющимися вокруг, как стайка услужливых слуг, он поковылял на запад, к центру острова. Ему пришлось перебраться через ряд низких стен, частично засыпанных грудами старых покрышек и ржавой стальной проволоки.

Вокруг остатков бывшей кассы Мейтланд различил фундамент послевоенного кинотеатра, узенькой одноэтажной киношки, построенной из бетонных блоков и оцинкованного железа. В 10 футах поодаль, частично заслоненные зарослями крапивы, виднелись ступени, ведущие в подвал.

Увидев разбитую кассу, Мейтланд смутно подумал о собственных детских походах в местное кино с бесконечными программами про вампиров и прочие ужасы. Все больше и больше остров становился точной моделью его головы. Его прогулка по заброшенной территории была путешествием не только по прошлому острова, но и по своему собственному прошлому. Его детская злоба, когда он вслух кричал на Кэтрин, напомнила ему, как в детстве он неутомимо кричал на мать, когда она в соседней комнате нянчила его младшую сестренку. По какой-то причине, всегда его возмущавшей, мать никогда не приходила успокоить его, а давала ему, охрипшему от злобы и недоумения, вылезти из пустой ванны самому.

Слишком устав, чтобы идти дальше, Мейтланд уселся на каменную стену. Вокруг в солнечных лучах возвышались заросли крапивы, и их многоярусные зубчатые листья напоминали башни готических соборов или пористые скалы каменного леса на чужой планете. Внезапным спазмом желудок сдавило от голода, и Мейтланда стошнило прямо себе на колени. Он стер слизь и поковылял по кирпичной дорожке к южному откосу.

На короткие мгновения теряя сознание, он бродил туда-сюда, уставившись в пространство перед собой и следуя за смутным концом костыля.

Бродя так, Мейтланд обнаружил, что утратил всяческий интерес к своему телу и к боли, огнем охватившей ногу. Он начал отбрасывать отдельные части тела, забыв сначала про больную ногу, потом про обе ноги, потом стер всякое сознание об ушибленной груди и диафрагме. Поддерживаемый холодным ветерком, он двигался по траве, спокойно взирая на черты острова, которые за последние дни ему пришлось так хорошо узнать. Отождествляя остров с самим собой, он смотрел на машины на автомобильном кладбище, на проволочную сетку, на бетонный кессон за спиной. Теперь эти вызывающие боль места стали путаться с частями собственного тела. Мейтланд провел руками вокруг, пытаясь очертить остров, чтобы оставить эти части себя в тех местах, которым они принадлежали. Правую ногу он оставит там, где произошла авария, ободранные руки – на стальной ограде. Грудь положит там, где прислонялся к бетонной стене. В каждой точке маленький ритуал обозначит передачу своих полномочий острову.

Он говорил вслух – как священник, раздающий причастие из собственного тела.

– Я – остров.

Воздух струил свой свет.